Мартин Хайдеггер. Язык

Только то, что человек говорит, делает его человеком. Язык составляет ближайшее окружение человеческого существа. Повсюду встречается язык. Мыслить язык - это значит: дать представление о сущности языка и тем самым основательно отделить его от других представлений. Но нельзя сводить сущность языка к понятиям. Обсуждать язык - значит не столько его, сколько нас самих привести к местопребыванию его сущности: собраться в событие. Сам язык, и только его можем мы по-мыслить. Язык есть; язык, и ничего кроме него. Тавтология? Возможно, но благодаря ней мы не уходим далеко от начальной точки – самого языка. И можем постоянно к нему обращаться. Зададимся вопросом: как пребывает язык как язык? И ответим: язык говорит.

Захотеть помыслить язык - это значит вступить в говор языка, для того, чтобы пребывать при языке, т.е. быть при его, а не при своем говорении. Положение: язык есть язык позволяет нам парить над бездной до тех пор, пока мы состоим при то, что он говорит.

Что значит говорить? Расхожее мнение это представляет так: разговор - это занятие производством звучания и слушания. Разговор - это звуковое сообщение и выражение человеческих переживаний. Такова основная мысль, из которой следуют три характеристики языка:

1) язык есть выражение. Представление о языке как выражении наиболее распространено. В нем предполагается наличие внутреннего, которое выражается.

2) язык - человеческая деятельность. Поэтому и утверждается: человек говорит и он говорит языком. Поэтому нельзя сказать: язык говорит; так как это значило бы: только язык создает и задает человека. Этим допускалось бы, что человек - говоритель языка.

3) производимые человеком выражения всегда есть представления и изображения действительного и недействительного.

Язык говорит. Как обстоит дело с его говором? Где мы его находим? Наиболее близко в самом разговоре. Именно в нем полностью осуществляется язык. В разговоре язык не прекращается. В разговоре язык укрывается. В разговоре собирает язык способ, каким он пребывает и то, что в нем пребывает - его пребывание, его сущность.

Он не изображает ни уже присутствующее, ни отсутствующее явление чего-либо и не впечатление от этого. Все в мире знают, что стихи - это поэзия. Ведь она сочиняет даже там и тогда, где и когда кажется, что она описывает. Сочиняя, поэт преображает возможное присутствующее в его присутствии.Сочинением поэт воображает прообразы наших представлений. В говорящей поэзии высказывается поэтическая способность воображения. Говор поэзии есть то, что выговаривается поэтом. Это выговаривание говорит выговариванием его содержания. Язык поэзии - это разнообразное выговаривание. Язык бесспорно оказывается выражением. Но это оказавшееся противоречит положению: язык говорит предполагающему, что говор по своей сути не есть выражение.

Название не раздает наименования, не распределяет слова, но звучит в слове. Названное звучит, призывает. Названное приближает призванное. Но доставать близости призванного не значит приручить и этим ограничить его ближайшим кругом присутствующего.

Противоположностью чистому говору, поэзии является не проза. Чистая проза не "прозаична". Она также поэтична и поэтому также редка, как и поэзия.

Если сосредоточить внимание исключительно на человеческом разговоре, посчитать произнесение звуков за сущность человека, принять такое представление о языке за сам язык, то суть языка окажется сведенной к выражению или к деятельности человека. Человеческий язык в отличие от языка смертных не покоится в себе. Только разговор смертных покоится на отношении к говору языка. Язык говорит. Его говор приглашает раз-личие, которое выявляет мир и вещи в простоте их сердечности. Язык говорит. Человек говорит постольку, поскольку он соответствует языку. Соответствие есть слушание. Слышат постольку, поскольку слушают призывы тиши. Здесь не предлагается какое-то новое воззрение на язык. Все написанное направлено лишь на то, чтобы научить жить в говоре языка. Для этого необходимо постоянно проверять, можем ли мы и насколько следовать основе соответствия, быть внимательным к сдержанности. Так как: человек говорит только тогда, когда он соответствует языку. Язык говорит. Его говор говорит для нас сказанным.

5) Привожу полностью статью «Поэзия о бытии Мартина Хайдеггера» А.Г. Харькиной [ Виртуальное пространство культуры. Материалы научной конференции 11-13 апреля 2000 г. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2000. С.207-211 ] (синтез всего, что говорит М. Хайдеггер о поэзии, языке, сущем, мысли…)

Хайдеггер хочет сказать о бытии. «В конкретной разработке вопроса о «бытии» назначение нижеследующей работы», пишет он на первой странице «Бытия и времени». Но может ли бытие вообще быть выражено в слове? Сама постановка этого вопроса отвечает на него «нет». Язык- это дом бытия, но это не значит, что можно сказать о бытии. Сама грамматическая конструкция указывает на то, что предлог относится к существительному или замещающему его местоимению, то есть к сущему, не к бытию. Сказать о бытии нельзя. Тогда о чём спрашивает Хайдеггер? или как можно спросить о том, о чём нельзя сказать? Почему именно язык назван Хайдеггером как дом бытия, и что имеется в виду под словом язык? Чем язык может у Хайдеггера оказываться в разных подходах к вопросу о бытии?

Язык прежде всего это язык поэзии и как таковой он- художественное творение. Почему у Хайдеггера домом бытия оказывается нечто по преимуществу? Почему бытие высвечивается скорее на бытии этого сущего, а не другого? В контексте «Истока художественного творения» (а именно на примере этой работы сформулированная проблема будет эксплицирована) нужно спросить, почему, начиная рассмотрение с вопроса о том, что есть вещь, Хайдеггер возвращается к ответу на этот вопрос через описание бытийственных черт художественного творения? Почему бытие камня не может оказаться тем горизонтом, из которого происходит ответ на вопрос о бытии? Почему Хайдеггер выбирает бытие художественного творения? В чём состоит преимущество последнего, или иначе, почему Хайдеггер вынужден совершить свой выбор в пользу него?

Когда мы говорим, мы так или иначе выносим суждение. Разбирая в параграфе 2 «Бытия и времени» формальную структуру всякого вопроса, Хайдеггер как одну из формальных частей вопроса выделяет опрашиваемое. Спрашивая, мы спрашиваем не только что-то, но и у кого-то. Камень не может быть опрашиваемым, так как он не способен отвечать. Тогда в каком смысле можно сказать, что художественное творение способно к ответу? «В бытии творения творением совершается истина», — говорит Хайдеггер, — истина или несокрытость. Этот перевод греческого слова aletheia важен не столько для того, чтобы понять исходы греческой мысли, сколько для того, чтобы понять самого Хайдеггера. В бытии творения творением совершается несокрытость, несокрытость бытия. Одновременно «сущностью истины, то есть несокрытости, правит отвергающая неприступность… Истина в своей сути есть неистина… несокрытости как просветлению принадлежит отвергающая неприступность сокрытия.» (М. Хайдеггер, Работы и размышления разных лет, пер. Михайлова А.В., М., 1993, с.86). Несокрытость заметна только если есть одновременно скрывание бытия. Истина, будучи и открытием и скрыванием, есть спор. Про-изведение есть выведение ведения спора между просветлением и затворением. Про-изведение в споре истины осуществляется например как художественное творение. Хайдеггер приводит и другие примеры способов совершения истины: деяние, закладывающее основы государства, близость такого сущего, какое уже не есть что-либо сущее, но есть сущее из сущего, существенная жертва, вопрошающее мышление (совершение истины в нём подробно разобрано в «Бытии и времени»), которое мыслит и даёт имя достойному вопрошания бытию. Общее в этих исторических свершениях бытия, что собственно и делает их таковыми, — то, что они есть в истине своего свершения.

Творение про-изводится в споре, входит в бытие и становится действительно сущим. Как про-изведения бытия оно есть. Чем рождение живого существа или покой камня отличается от про-изведения художественного творения? Живое существо или камень тоже есть, но не способом причастия к спору сокрытия-открытия бытия. Их способ бытия в отличие от спора- покой. Они вне истины или, как было бы сказано в «Бытии и времени», вне смысла. Спор позволяет слову сказываться. Спор истины в сущем определённого рода делает возможным эксплицировать на этом сущем бытийный вопрос. То, что вне истины не может быть опрошено о бытии, так как в нём нет спора открытости и сокрытости бытия. Камень вне истины, вне смысла, он есть, вне ответа на вопрос о его бытии. О бытии для того, чтобы оно было выражено, нужно спрашивать у того, что может содержать в себе ответ. Спрашивание-отвечание есть язык. Спрашивание-отвечание есть дом бытия, так как в языке мы находим выражение бытия в споре истины. Бытие повсюду, но высказать его можно только через то сущее, которое принадлежит истине. Когда мы имеем дело с бытием посредством вопрошания о нём, мы подходим к нему через истину, в каком бы историческом событии она не была. Но стоит помнить, что спрашивание — не единственная манера подхода к бытию. О бытии не может быть сказано, так как оно не есть сущее. Сам вопрос о бытии, заданный тому сущему, которое причастно истине, само спрашивание высвечивает бытие. Спрашивать — один из способов быть.

Бытие везде, но мы не можем о нём говорить. То, что оно скрывается от слова заставляет желать достигнуть его через слово, преодолевая неприступность. Язык, говоря о бытии, пытается достигнуть недостижимого для него (языка). Слово никогда не станет вещью. То, что истина есть также и сокрытие вызывает необходимость разговора. Поскольку она есть несокрытость разговор может начаться. Так как истина есть спор, закончится он не может. Поэтому слово о самом бытии всегда остаётся отложенным на будущее. Хайдеггер всегда находится у истока, у фундамента, и это вовсе не потому, что закладывать фундамент — достойное занятие, а потому, что сам язык, даже будучи домом бытия, бытие хранит, но рассказать о нём оказывается не в состоянии. На странице 92 «Истока художественного творения» самим Хайдеггеровским текстом указано на то, что задачу, инициировавшую написание работы, нельзя решить, нельзя наконец-то дать ответ на поставленный вопрос. Собственная деструкция текста такова: «указывая на открытость, устрояющуюся вовнутрь открытого, мысль затрагивает такую область, какая ещё не может быть разобрана здесь. Поэтому отметим только одно: если сущность незатворённости сущего хотя бы каким-либо образом принадлежит самому бытию…» Эти «ещё не может» и «хотя бы каким-либо образом» демонстрируют принципиальную невозможность написать задуманную Хайдеггером работу.

В другой своей работе «Из диалога о языке. Между японцем и спрашивающим» Хайдеггер говорит, что основная черта слова — намёк. Называя, слово одновременно открывает и скрывает- намекает. Оно указывает на что-то вне его и обманывает, скрывая то, что стоит за словом. Именование- это не безобидное приклеивание этикеток. В некотором смысле если кого-то назвали например Мартином, то он Мартином и становится. Имя подменяет сущее гораздо более прочным образом, чем этикетка, которую можно оторвать, но избавиться от имени, выводящее и закрывающее сущее, не так просто. Хайдеггер говорит намёками и никак иначе сказать о бытии не может. Бытие есть так-и-не-сказанное; это есть лишь отрицательное определение не понятно чего. Так и не сказав о бытии, Хайдеггер выстраивает языковую конструкцию того, как можно говорить о том, о чём нельзя сказать. Его работа есть слово о неизречённом, и он это знает. В разговоре с японцем он признаётся: «я сейчас ещё отчётливее вижу опасность, что язык нашего диалога будет постоянно разрушать возможность сказать то, что мы обсуждаем».

Остаётся спросить, как Хайдеггер пытается намекнуть на бытие. Он именует, он вводит всё новые и новые существительные, которые выполняют описание существения истины. В «Истоке художественного творения» это прежде всего «мир» (Welt) и «земля» (Erde). Каждый без труда может найти и другие: «несокрытость» (Unverborgenheit), «неприступность» (Verweigerung), «красота» (Schoenheit), «произведение» (Her-stellen). Имена множатся, взаимно поддерживают друг друга в совершении рассказа. Но приближает ли нас ближе к бытию всё более уходящее корнями в язык именование? Принадлежит ли вообще именование делу философии? Можно ли назвать поздние работы Хайдеггера философией? Если следовать его же позиции, то нет. Хайдеггер отказывается называть подлинное мышление не только наукой, онтологией, но и философией. Что же тогда мышление? У Хайдеггера на этот вопрос есть ответ- поэзия. «Поэзия мыслится столь широко и в то же время в столь глубоком сущностном единстве с языком и со словом, что неизбежно остаётся открытым вопрос, исчерпывает ли искусство, притом именно совокупностью своих способов, начиная с зодчества и кончая словесностью, сущность поэзии… Сам язык есть поэзия в существенном смысле… Искусство как творящаяся в творении истина есть поэзия». Сущность творения есть учреждение истины. Поэтому сама работа Хайдеггера «Исток художественного творения» — тоже поэзия, учреждение истины в слове о бытии. В споре вопроса открывается сущность языка, но не того языка, который состоит только из слов, а языка как в истине хранящего просвет бытия, языка как любой попытке выразить невыразимое. Поэтому поэзией оказываются все искусства, а в пределе все исторические деяния. Поэзия есть там, где творится истина бытия. Поэтому мысль Хайдеггера не есть онтология, а слово о языке или философия языка в своей основе. То, что становится ясным у Хайдеггера- не бытие, а поэзия как существенное языка. Хайдеггер говорит о самой возможности что-то сказать (и о том, почему этого нельзя сделать), назвать, причём не только «бытие» но и сущие, которые также не могут стать словом. Как настоящий поэт, вызывающий словами как заклинаниями бытие сущего, Хайдеггер пытается достать именами того, чего они никогда не коснутся. Он не разъясняет, а обещает. Он взывает и ждёт что «бытие само по себе, исходя из своей сущности допустит, чтобы совершилось поле развёрстости (просвет места «здесь»), и разместит его как такое поле, в котором всякое сущее распускается-расцветает в своём своеобразии». Слово приготовляет место для бытия, то есть для того, что вне имени, и поэтому вне мышления, вне истины, вне смысла, вне языка. Фраза «язык есть дом бытия» может означать: язык существит так, что оставляет место тому, что языком не является. Об этом поэзия Хайдеггера о бытии. Его стихи о том, что место в языке для бытия, что значит для невысказываемого, всегда хранится свободным.

Тексты для подготовки:

1) Мартин Хайдеггер. Язык- С.-Петербург 1991// Перевод и примечания Б.В.Маркова/ Ленинградский Союз ученых ЛО Всесоюзного благотворительного фонда "Интеллект"

2) Мартин Хайдеггер Слово// Пер. В. Бибихин Время и бытие. М.: Республика, 1993

3) Мартин Хайдеггер Из диалога между японцеми спрашивающим// Пер. В. Бибихин Время и бытие. М.: Республика, 1993

4) М. ХАЙДЕГГЕР Что это такое — философия? - Вопросы философии. 1993, № 8, с. 113-123.

5) М. Хайдеггер – «ГЕЛЬДЕРЛИН И СУЩНОСТЬ ПОЭЗИИ» - Данная глава изначально являлась текстом публичного выступления.

6) А.Г. Харькина «Поэзия о бытии Мартина Хайдеггера» Виртуальное пространство культуры. Материалы научной конференции 11-13 апреля 2000 г. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2000. С.207-211

7) И.Н. Инишев Хайдеггер и философия языка // Вестник РГГУ. № 7/08. Серия «Философия». М.: РГГУ, 2008 [Эл. ресурс] – режим доступа: http://www.google.ru/url?sa=t&source=web&ct=res&cd=3&ved=0CAsQFjAC&url=http%3A%2F%2Fpractical-turn.org%2Fe-lib-files%2F0117e732-b635-48aa-8c9f-19097423328f.doc&ei=9aNVS5avO43Y-Qa924jRCA&usg=AFQjCNHLKjoUKuQsayoRXGgT-BK9gPd_IA

8) О.Б. Панова ЯЗЫК КАК ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНАЯ ПРОБЛЕМА ФИЛОСОФИИ КУЛЬТУРЫ [Эл. ресурс] – режим доступа: http://sun.tsu.ru/mminfo/000063105/323/image/323-080.pdf

9) М. ХАЙДЕГГЕР Петь – для чего? Пер. с немецкого В. Бакусева [Эл. ресурс] – режим доступа: http://www.heidegger.ru/download_file.php?type=2&id=31

10) Ирина Прусс - ЧТО СПРЯТАНО В ЯЗЫКЕ / Лингвистика / Известия Наука [Эл. ресурс] – режим доступа: http://www.inauka.ru/linguistic/article88208.html