Природогенез Человека 7 страница

Что же может поведать современный Рацио-Логос о ноуменальной Психее ее Субъекту — Микрокосму, если он является всего лишь когнитивной схемой ментальности всего лишь телесного субъекта? Не является ли современная когнитивная антропология и психология всего лишь некой систематизацией рациональных самосвидетельств Рацио-Логоса, абсурдистским протоколом, составленным низшей формой совести — интериоризованным Информационным Контролем, тотально управляющим ментальностью телесного субъекта? Не лжесвидетельствует ли Рацио-Логос о Целостном Человеке, проецируя на субстанцию человеческого Духа всю свою неприязнь ко всему сакральному и человеческому в сущем и приязнь ко всему некрофильному и объективированному в нем? Не подставляет ли себя Рацио-Логос вместо Целостного Логоса в качестве ментальной самопредметности, столь прекрасно поддающейся эмпирическим самозамерам? Не есть ли это всего лишь коварная уловка Природы заместить собой Космос, превратив в этих целях многомерную человеческую ментальность в одномерный разум, выдающий экстенции Тела за интенции Духа? Не в том ли состоит истинное предназначение гносеологического субъекта, чтобы придать миру законченную логическую форму, позволяющую расширенно ее тиражировать средствами массовой информации в глобальных космических пространствах? Не есть ли это стремление косной природы положить предел существованию трансцендирующего субъекта, являющегося основным препятствием перманентной объективации Мира и его дробления на дурную бесконечность квантов пространства, времени и движения?

По проекциям тончайших интенций Духа на онтологическую плоскость технологического бытия Рацио пытается воссоздать всеобщую Схему глубинных смыслов человеческой экзистенции. Как зритель в театре теней, он тщетно стремится за темными силуэтами провидеть "плоть" Духа, с тем чтобы вернее разрушить эту столь ненавистную призрачную субстанцию всей своей материально осязаемой технологической мощью. Он пытается понять непостижимое, но не для того, чтобы принять трансцендентное мудрым умолчанием, а чтобы воспользоваться таинством для тотальной диктатуры волющего Тела над целостной иерархией Сущего. Превращая Великую Пустоту, "черную дыру" субъективности в объект познания и эксперимента, Рацио тем самым пытается овладеть святая святых — возможностью управлять процессом формирования плазмы человеческого духа, трансцендентные интенции которой и составляют внутренний источник креации Мира.

5.5. ПРИРОДНОЕ ИЗМЕРЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА

Индивид несоизмерим с действительностью.

С. Кьеркегор. Страх и трепет

Окончательно во внечеловеческий объект природа превращается с онтологическим обособлением гносеологического субъекта, абсолютно противостоящего ей всем своим научно-техническим потенциалом. Это самая наивысшая форма репрессивного и принудительного "освоения" человеком себя в мире и мира в себе. Cвoe -мерие и лице -мерие телесный субъект дополняет объектно -мерием. Все в мире оказывается для него элементами "объективной реальности", подлежащими радикальной рационализации.

Объектное измерение (так называемый объективный подход к действительности) завершает иерархию онтологических измерений Человека. Оно позволяет измерять соотносительные величины объективаций, в которых субъективное если и содержится, то лишь в своих превращенных и отчужденных формах, либо в качестве естественных (натура), либо в качестве искусственных (технология) вещей, предметов. Человек как телесное существо — высшая форма объективаций. И к его морфологическим структурам в определенной степени применимы объектные мерки, используемые, к примеру, в так называемой традиционной, а на самом деле научной медицине. Основными мерками объектного измерения выступают объективные законы, приоткрываемые в познавательной практике гносеологическим субъектом.

За единицу измерения сущего Декарт брал рациональную мысль, способность человека схватывать мир в расставляемые им капканы понятий. Однако позиция, которую занимает в иерархии познавательных практик Рацио, — это самая узкая и плоская онтологическая смотровая площадка для наблюдения за миром и самонаблюдения. Если мерой вещей у Протагора был Целостный Человек, то у Декарта — всего лишь его рациональное Я. И именно рациональное, способное в мысли воспроизводить все то, что происходит в рациональном не -Я (законы телесной организации мира), вознамерилось измерить и всю целостность Бытия, т.е. социальное не -Я или Социум, антропное не -Я, или Человечество, ноуменальное Я = ноуменальному не -Я, т.е. Микрокосм-Макрокосм.

Великие мыслители изрекают великие идеи не потому только, что те невзначай приходят им в голову, а и потому, что идеи эти витают в историческом пространстве эпох, в которых мыслители живут и творят. Ход истории, перманентно объективируя, овнешняя внутренний мир Человека, обнажал в структуре его Я все более проявленные ментальные структуры, которые и становились онтологической смотровой площадкой, с которой человек осуществлял измерения мира и самоизмерения все более и более внешним способом.

Ф. Ницше обнаружил в человеческой ментальности самую внешнюю смотровую площадку, с которой современный человек взирает на окружающую его действительность, — его волющую телесность, диктующую миру свои гиперрациональные схемы существования. Волющая телесность своими технологическими проекциями стремится обрести тотальную власть над миром, перманентно создававшимся человеком ноуменальным, феноменальным, социальным, но господствовать, естественно, не внутренним, а лишь внешним образом, не порождая, а потребляя, инкорпорируя его.

Гносеологический субъект не желает останавливаться в своем объектомерии лишь на мире объективаций. Он пытается приложить свои строго научные, объективные процедуры измерения ко всему тому, что лежит выше универсума объективаций и самообъективаций, т.е. пытается объектно исследовать и ноуменальное, и феноменальное и социальное в Человеке, рационально измерить весь универсум субъективаций.

Наука, если она выходит в своих измерениях за рамки объектно-объектных отношений в менее проявленные, но более высокие, чем универсум объективаций, онтологии, становится объектоцентричной. Прилагая объективные мерки к внеобъектной реальности, она осуществляет объектомерие субъективного, лжесвидетельствуя о высших сущностных проявлениях Человека. Своим тотальным объектомерием она вытесняет из Человека все социальное, антропное и абсолютное и тем самым невольно подводит его к онтологической гибели. "Научное мировоззрение, — писал П.А. Флоренский, — и качественно, и количественно утратило тот основной масштаб, которым определяются все прочие наши масштабы: самого человека... эта бесчеловечная субъективность, по какому-то странному недоразумению себя объявляющая субъективностью (себя!), вносит в мыслителя раздвоенность сознания, и, как мыслитель, он думает и говорит в прямой противоположности тому, что думает и говорит как человек"68.

Итак, если антропологизм все и вся пытается измерить человеческими, а социологизм — социальными мерками, то сциентизм измеряет онтологические структуры объективными мерками. Объектомерие и к человеку прилагает мерки некоего объективного знания о нем, т.е. использует такие процедуры, которые применяются в естественно-научном исследовании по отношению к предельно стационарным объектам. Чего стоят все эти объективные антропометрические измерения человека (вес, рост, объем и проч.)! Но именно такой объектный подход в настоящее время господствует не только в физиологии и психологии, но и в практике межчеловеческих отношений. Даже любовь оказалась объектом для подобного рода измерений. Так называемый "голый секс" и есть объективация межтелесных, межобъектных отношений индивидов, осуществляющаяся за пределами нормативов цивилизации, ценностей культуры и символов культа. В то же время "сексуальная технология", будучи естественным образом реинтегрирована в эти высшие способы человеческой экзистенции, оказывается вполне человеческим актом и даже может рассматриваться в качестве телесной производной от всеобщего креативного процесса, лежащего в сфере Духа.

Объектомерие перекочевало из физиологии в социологию, из нее — в культурологию. Практически нет тех областей знания о человеке, в которых бы не применялись, а порой и не абсолютизировались так называемые точные и объективные измерения. Объектомерие есть сциентистская форма насилия над человеческой судьбой. Чего стоят хотя бы все эти так называемые психологические тесты на интеллектуальность, преграждающие путь миллионам индивидов в сферу творчества, где чистый интеллект просто противопоказан.

Гносеологический субъект гиперлогизирует мир и самого себя по меркам онтологии чистого объекта, основу которого составляют объектно-объектные отношения, или так называемые законы естественной необходимости. В наукоцентризме объективными мерками "измеряют" и сакральность Мироздания, и феноменальность Человека, и целостность Социума. Прилагая объективные мерки, основу которых составляют законы необходимости, сциентизм, прежде всего, разрушает социальные структуры, органично воспроизводящиеся нормативами долженствования. Отсюда неизбежны социальные катастрофы — естественные спутники наиболее существенных достижений в области научно-технического прогресса. Распространение влияния жесткой "природной детерминации", "естественной необходимости" на целостную систему субъектно-объектных отношений социума, сциентизация общественной жизни ведут к тотальному уничтожению всех вненаучных социальных структур.

В системе объектно-объектных отношений тотально объективируется внутренняя природа самого человека, и он постепенно превращается в овнешненный объект сциентистских рационализаций, ведущих к перманентному самовытеснению Человека из Космоса, Рода, Общества и Природы. Субъект в абсолютном и тотальном объективном мире постепенно превращается в гносеологический атавизм перманентного рационального познания, на статус истинного субъекта в котором все более начинает претендовать универсум объективаций (искусственная телесность), управляемый абсолютным Рацио (искусственный интеллект).

Рационализация как процесс выхождения телесного субъекта за пределы своей самости, за рамки наличного объективированного существования в иные слои Бытия существует в двух основных формах: рационализация вовнутрь и гиперрационализация. Если у астрального субъекта отсутствует гипертрансценденция, то у телесного субъекта нет рационализации во-вне. И это потому, что первый творит мир, а второй в основном его разрушает. Наиболее развитыми у него являются не мировоспроизводящие, а мироразрушающие, гиперрациональные практики.

Рационализация во-внутрь — это процесс дескриптивного расширенного воспроизводства целостности природного универсума, окончательно воплощающей в действительность онтологическую тенденцию, связанную с самообъективированием субъекта и инверсией естественной природы в природу искусственную, тотально подчиняющуюся объективным законам необходимости. Эта мировоспроизводящая практика неявно содержит в себе алгоритм объектно-объектных отношений. Рационализация во-внутрь есть процесс перманентного и тотального порождения Объекта и вытеснения из Мира Субъекта. Она связана с онтологическим синтезом объективаций, имеющим целью тотально воплотить в объективной реальности всю совокупность потенциальностей Полноты Бытия. Гносеологический субъект пытается создать более целостный и универсальный Объект, имитирующий своей искусственностью всю тотальность функций и свойств органической Жизни.

Семантической основой трансцендирования во-внутрь выступает процесс рационализации естественного, телесного, процесс придания дескриптивным значениям статуса законов необходимости и, наоборот, законам необходимости — статуса дескриптивных значений, позволяющий обнаруживать рациональный смысл в объективированной бессмыслице (так как в ней субъект присутствует лишь номинально-теоретически), а в рациональной бессмыслице — объективный смысл. "Природа, с господствующим в ней слепым интеллектом или инстинктом, — писал С.Н. Булгаков, — только в человеке осознает себя, становится зрячею. Природа очеловечивается, она способна стать периферическим телом человека, подчиняясь его сознанию и в нем осознавая себя"69. Рационализация во-внутрь — процесс означивания дурной бесконечности онтологических срезов природного универсума вплоть до онтологии элементарных квантов пространства, времени и движения. Натуралистическая форма рефлексии — инобытие интенций "объективных законов", пронизывающих интеллект гносеологического субъекта. Рацио оперирует целостными дескриптивными значениями (явные знания), выступающими семантической основой для натуралистической формы рефлексии, укорененной в сфере естествознания.

В отличие от норм, ценностей и символов дескриптивные значения — одноуровневые, унитарные семантические образования, не содержащие в себе свое иное. Однако это еще не означает, что будучи продуктом конечного распада семантической протомонады — символа, дескриптор не обладает внутренней структурой. Если переформулировать известную натуралистическую посылку, то можно утверждать, что дескриптор также неисчерпаем, как и атом, являющийся элементарной объективацией порядка естественной необходимости. Обусловленность дескриптивного значения Логикой Необходимости, его принципиальная операционализируемость и эмпирическая верифицируемость позволяют получать в рамках предельно строгого и жесткого дискурса самые дробные эмпирические индикаторы, позволяющие означивать и замерять самые элементарные компоненты "объективной реальности".

Рационализация во-внутрь — это выхождение за пределы нижней границы природного универсума, в пределы нижней бездны Мироздания в еще не структурированный человеческой экзистенцией первозданный Хаос. В то же время это и процесс неявной хаотизации естественной гармонии, складывающейся в результате самопроявления Абсолюта. Однако этот мировоспроизводящий процесс Рацио осознает в качестве установления в Природе тотального Рационального Порядка. Но гармония, как известно, рождается из Хаоса и погибает именно в Порядке. Рациональный Порядок — это не что иное, как телесная реинверсия неструктурированного Хаоса, разрушающего любые целостности, подвергшиеся предельной объективации.

Телесный субъект рационализацией во-внутрь перманентно понижает уровень естественности и повышает уровень искусственности в природном универсуме, распаковывает, операционализирует Дескриптор до мельчайших эмпирических индикаторов. Если трансцендированием во-внутрь астральный субъект "вытягивает" левый предел (плюс бесконечность) семантического континуума в предсемантическую бессмыслицу Хаоса и тем самым как бы заново порождает символ еще более бесконечным и пустотным, чем он был в качестве семантического модуса Абсолюта, то рационализацией во-внутрь телесный субъект "втягивает" его правый предел (минус бесконечность) в постсемантическую бессмыслицу Хаоса. Выходя за пределы нижней границы природного универсума (она же нижняя трансцендентная бездна бытия), человек окончательно превращается из субъекта в объект объектогенеза, каковым является инобытийствующий в иновечности Хаос. "Хаотизация жизни, — писал В.Ф. Эрн, — шла исторически параллельно с ростом рационализма. Систематическая и все растущая хаотизация жизни началась с тех пор, как новое человечество с мистическим началом средневековья сознательно оторвалось от Природы как Сущего и орудием своего властного самоутверждения провозгласило — рационализм "70.

Онтологическую основу трансцендирования во-внутрь составляет процесс инверсии объектно-объектных отношений во внутриобъектные отношения Хаоса. Если в процессе трансцендирования пустотность Абсолюта втягивает в свои "глубины" онтологическое пространство Хаоса, то в процессе рационализации, напротив, чрезмерно перенасыщенное объективациями онтологическое пространство Абсолюта втягивается в неструктурированное "чрево" Хаоса. Рационализирующая интенция как бы прорывается за "пределы" Дескриптора, за пределы объективной реальности, которую означивает собой семантическая полнота, т.е. за "пределы" Нечто, но не в его Инобытие — Ничто, а в его Небытие — Хаос. Если рациональная интенция вырывается за нижние пределы "объективной реальности", то она инверсирует в экстенцию гиперобъективной реальности — Хаоса, изнутри разрушающего смыслы природного существования субъекта. Смерть в семантическом аспекте и есть терминологическое погружение человеческой экзистенции в хаос словесной бессмыслицы. Онтология объекта бессмысленна, бессмыслица онтологически объективна. Напротив, онтология субъекта всегда имеет смысл, смысл же всегда онтологически субъективен.

Гиперинтенциональное постсуществование телесного субъекта, перманентно продвигающегося вглубь нижней бездны мироздания, окончательно десакрализирующего сущее и разрушающего целостность бытия на дурную бесконечность элементарнейших самообъективаций, "неосознанно" завершающего свое присутствие при смерти "сознательной" реинтеграцией в Хаос, противоположно гиперинтенциональному предсуществованию астрального субъекта в самом эпицентре креативного процесса, процесса самопорождения сакрального и целостного бытия Абсолюта.

Главной особенностью телесного субъекта, отличающей его от всех онтологических предтеч, является то, что не столько субъективность рационально присутствует в онтологии телесности, сколько телесность иррационально присутствует в его субъективности. Рационально схематизируя Мир, он иррационализирует свое собственное в нем присутствие. Если астральный первопращур трансцендировал трансцендентное, создавая транс-трансцендентную онтологию — ноосферу, сферу сверхсакральных смыслов Абсолюта, то телесный субъект рационализирует рациональное, впадая в онтологический маразм, к которому не могло бы привести даже так называемое "баранье сознание". Здесь не существование предшествует астральной сущности человека, а телесная его сущность предваряет его перманентное онтологическое умирание, а потому телесный субъект оказывается столь безответственным перед Духом за то, каким он себя "перевоссоздает".

Если трансцендирование во-внутрь — это выход за пределы символической реальности в предсемантику потенциального бессознательного, то рационализация во-внутрь есть не что иное, как выход за пределы дескриптивной реальности в постсемантику актуального бессознательного, т.е. в онтологию не пред-, а постсуществования Субъекта. Если символ — это семантическая пустота целостного континуума знаков и значений, релевантного еще не проявленному целостному онтологическому континууму, то дескриптор — это семантическая полнота, соответствующая предельно проявленному универсуму объективаций — природному универсуму.

Познание в его чистой объективированной форме есть высшая форма насилия, осуществляемая человеком по отношению к действительности и к самому себе (самонасилие). Чтобы нечто познать, это нечто необходимо предварительно демонтировать на составные элементы, которые, однако, невозможно вновь генерализовать в исходную целостность, а потому естественное воспроизводится рационализацией, хотя и в изоморфной, но в искусственной, а не естественной форме. Посредством Рацио человек логизирует мир, навязывая ему строго определенные схемы рационального функционирования. В продуцируемых им рациональных схемах уже отсутствуют нормы социального долженствования, ценности человеческого добродеяния и символы сакральной свободы. Все здесь подчинено диктату порядка необходимости, репрезентантами которой выступают дескриптивные значения.

Гиперрационализацией телесный субъект осуществляет гносеологическое насилие над высшими онтолого-семантическими формами ментальности. Если сущностью символизма является "всеобъемлющее проницание", позволяющее человеку оживлять мертвое, то сущностью гиперрационализма выступает всеобъемлющее насилие, омертвляющее все живое.

Гиперрационализация как информационная форма тоталитаризма является абсолютным и всеохватывающим насилием еще и потому, что сводит все виды субъективности в единую гиперобъективацию, приводит к уничтожению все формы бытия, за исключением сил Хаоса. Она онтологически редуцирует все многообразие сущего к унифицированным структурам, состоящим из элементарных объектов, в которых уже не содержится ни грана субъективности. Человек, преодолевший в себе все астральное, антропное и социальное, выродившийся в функцию чистого познания, в котором господствует императив свобода, добро, долг ради знания, превращается в абсолютного онтологического "самонасильника". Если традиционный рационализм начинался с бэконовского лозунга "Знание — сила", то неявным лозунгом гиперрационализма становится: "Знание — это насилие, тотальное насилие". В конечном счете идеалом сциентистского познания становится достижение тотальной искусственной инверсии Субъекта в Объект, сакрального Духа в волющее Тело. Гиперрационализм — самая крайняя и явная форма человеческого самоотчуждения.

Если рационализацией во-внутрь телесный субъект раздвигает нижние пределы природного универсума, открывая шлюзы для сил деструктивного Хаоса, то своей гиперрационализацией он осуществляет выхождение за его верхнюю границу в онтологические, пространства более высоких и универсальных присутствий человека в Мироздании — в пределы социального, человеческого и космического универсумов в целях их переустройства на "рациональных основаниях" под приоритеты действия законов естественной необходимости.

Гиперрационализация — это как бы обратное движение по ступенькам выделения от нижней к верхней, в условную плоскость Хаоса, в которой бытие оказывается полностью запакованным, погребенным. Рационализация во-вне — это перманентная хаотизация и последовательное разрушение норм цивилизации, ценностей культуры и символов культа сциентистскими, дискурсивными интенциями волющей телесности. Гиперрационализация столь же многоступенчата и иерархична, сколь многоуровневым является семантический континуум.

Возможность искусственного запаковывания целостного семантического континуума в элементарный дескриптивный знак существенно раздвигает рамки всеобщего идеологического процесса, предельно онаучивает ложное сознание. Гиперрационализация основывается на таких ложных знаках, как дескриптивные символы, дескриптивные ценности, дескриптивные нормы. "Худшим словам, — утверждал Лютер, — придают значение, потому что они подтверждают то, что говорит плоть, а лучшие слова лишают значения, потому что они перечат плоти"71.

Первая форма гиперрационализации, или рационализация социума, оперирует дескриптивными нормами, или так называемыми научными нормами. Социализированная деятельность замещается здесь на ложную рационализированную деятельность.

Ложные дескриптивные нормы лежат в основании процесса реформирования общества на сциентистских псевдоидеалах, основу которых составляют так называемые научно обоснованные законы общественного развития. Когда какая-нибудь группа обществоведов доказывает, что именно их научная модель социального развития является самой истинной, необходимо постараться выявить ту ложную дескриптивную прескрипцию, которая лежит в основании очередной сциентистской утопии, и подвергнуть ее верификации с точки зрения здравого социального смысла (прескриптивное знание). И тогда явно обнаружится в ней незамысловатая экстенция телесности, спроецированная на онтологическое пространство социума.

Гиперрационализация социума связана с перемещением верхней границы природного универсума в глубь социального пространства. Она позволяет несколько повысить уровень негэнтропии в природе за счет создаваемых человеком искусственных объектов на естественной основе, т.е. технологий, базирующихся на законах естественной необходимости. В природных процессах, используемых в качестве промышленных технологий, всегда можно обнаружить преодоленные человеческой практикой определенные социальные функции человека, трансформировавшиеся в функции естественные. Сциентистский социологизм (социология не как социальное учение, а как научная доктрина) базируется на практике гиперрационализации социальной обыденности.

Что же происходит с социумом, когда субъектно-объектные отношения деятельности нецелостных социальных субъектов подвергаются сциентизации, онаучиванию? Общество начинает функционировать как единая социальная машина, в которой "индивиды-детали" оказываются тотально пригнанными друг к другу внутренней логикой внешнего технологического процесса. Социальная форма тоталитаризма в индустриальном обществе опирается не столько на личностную, сколько на технико-технологическую основу. "Тоталитаризм — это не просто форма правления, — писал Хайдеггер, — но следствие необузданного господства техники. Человек сегодня подвержен безумию своих произведений"72.

Сторонники технологического детерминизма полагают, что техника и технология руководствуются универсальными критериями, к которым они относят эффективность, экономичность, системность, надежность и др. "Внешние" факторы, как, например, экономический, социальный, моральный, экологический и т.д., способны якобы лишь отклонять ход развития технологии от "нормы", что чаще всего отрицательно сказывается на нем. Концепция технологического детерминизма часто сочетается с технократизмом как политической установкой. Однако история современной технической цивилизации показывает, что рациональное планирование техники, если оно оторвано от гуманистических целей и ценностей, способно порождать иррациональные последствия, разрушающие основы человеческого бытия.

Гиперрационализация, оперирующая дескриптивными нормами, выступающими семантической основой ложных сциентистских "правил игры" с социальными возможностями человека, ставит общество под контроль так называемого научного сообщества. Наукократия в состоянии навязывать обществу научно обоснованный путь развития, лишь перманентно замещая его нормативную регуляцию на дескриптивную. Английский социолог науки М. Малкей доказал, что не нормы научного этоса, а когнитивные структуры и специальные методики определяют социальное поведение ученых. Сами эти нормы наполняются реальным содержанием лишь в терминах научного знания и научной практики. «Социальные нормы, — пишет он, — могут считаться институционализированными в том случае, когда девиантность наказывается, а конформность регулярно вознаграждается....По-видимому, более правильно изображать "нормы науки" не как определенные, четкие социальные обязательства, которым ученые в целом соответствуют, а как гибкие в своем употреблении словари, используемые участниками в их попытках договориться о подходящих значениях (смыслах) своих собственных и чужих действий в различных социальных контекстах»73. Как только "гибкие словари" ученых вытесняют в общественном сознании традиционные социальные нормы, так сразу же социальная девиация начинает конституироваться ими как отход от научно обоснованных норм поведения даже в том случае, если они с неизбежностью ведут к катастрофам. Член сциентистски детерминированного социального сообщества не должен быть умнее научной элиты, которая всегда права, даже тогда, когда ошибается, ведь научная практика имеет право на ошибку, в отличие от вненаучной социальной девиации, которая всегда наказуема.

Гиперрациональная нормативизация подменяет собой социализацию и тем самым свертывает социогенез индивида, отдавая приоритет его тело-рациогенезу. Она позволяет более полно и целостно унифицировать социальные программы поведения и интегрировать их в превращенной форме во всеобщий технологический процесс. Социальные функции, которые рационализацией отчуждаются от человеческой деятельности, в дальнейшем модифицируются в функции деперсонифицированные, технологические. Эта практика рационализации связана с поглощением, инкорпорированием социального в Человеке и его трансформацией в телесное, технологическое в нем. Нет, видимо, ничего более репрессивного, чем социальное воспитание на строго сциентистских основаниях. То же самое можно сказать и о попытках переустройства социальной жизни на строго рациональных основах, которые апостериори всегда обнаруживают в себе некую в принципе нереализуемую утопическую схему. Все кровавые драмы на сценической площадке социальной истории всегда режиссировались вождями, опиравшимися на так называемую научную идеологию.

Гиперрационализация, оперирующая дескриптивными нормативами, превращает социальную деятельность в средство всеобщего чистого познания. Если в пределах человеческого универсума деятельность — производная от антропного общения, то в рамках универсума объективаций она есть производная от гипостазированного познания. Если там она выступала эпи-эпифеноменом креации, то здесь — рационалистическим гиперфеноменом социального саморазрушения. В рамках объектоцентристской концепции "деятельность" — категория скорее всего гносеологическая, а не социальная — ("разумная деятельность", "осознанная деятельность").

В пределах социальной онтологии человек в состоянии присваивать свои сущностные силы лишь на пути осуществления деятельности. Деятельность есть не что иное, как социальный определитель личности. "В чем же... противоположность вещи и лица, лежащая в основе противоположности вожделения и любви? — спрашивал П.А. Флоренский и отвечал: — В том, что вещь характеризуется через свое внешнее единство, т.е. чрез единство суммы признаков, тогда как лицо имеет свой существенный характер в единстве внутреннем, т.е. в единстве деятельности само-построения....Тождество вещей устанавливается через тождество понятий, а тождество личности — через единство само-построящей или само-полагающей ее деятельности"74.