Зачем писала?

В анонимках была явная ложь и комиссия, которая приезжала их рассматривать, могла быть натравлена на жертву, которую выбирала сама Заира. Императрица Екатерина Вторая или какая-нибудь Мария Медичи – скромные наивные гимназистки по сравнению с Першиной. Держалась она необычайно вельможно. Эта дама вообще производила довольно сильное впечатление. Актрисой была великолепной. Любила время от времени устраивать показательные и декоративные истерики. И делала это профессионально, наверное, часто тренировалась. Я присутствовал при некоторых разборках. Скажем, тот же Раковский однажды зашел на заседание совета факультета с небольшим опозданием. На истфак наехала какая-то комиссия, которая сидела в ее кабинете. Уже не помню, чего я туда попал. Может, был аспирантом или куратором. Не помню. Но я получил возможность наблюдать сцену, которая разыгралась, едва он вошел. Першина устроила своему любовнику такой скандал при проверяющих из Киева, что штукатурка с потолка разве что не посыпалась. Она орала на все здание: «Если вы не уважаете меня, как декана, могли бы уважать хотя бы как женщину!». Потом рабочий день подходил к концу, и они мирно шли гулять под ручку. Как два голубка. Весь факультет периодически видел эту парочку в разных местах…

Стипендию мне Заира дала лишь после того, как я женился. Стипендии назначались в зависимости от обеспеченности семьи. Следовало принести справку с места работы родителей об их окладе. Конечно, если ты сирота из колхоза, или детдомовец, или инвалид, то тебе выделят стипендию. В размере тридцати пяти рублей. Но достаточно сдать сессию на «отлично» и, формально, ты можешь получать стипендию вне зависимости от своего материального положения статуса. Поскольку, я был сыном обеспеченных родителей, мне стипендия не полагалась в принципе.

Сначала Заира не давала мне стипуху на законных основаниях – материальное положение моих родителей было достаточно благополучным. Но учиться приходилось честно и самому. Если сейчас практически любой экзамен в большинстве случаев можно купить, то тогда это совершенно не практиковалось. Дать взятку за экзамен было невозможно. Я помню, как моя мать спускала с лестницы какую-то бабку, которая принесла к нам домой яички и курочку, чтобы выпросить оценку для доченьки. Я это говорю к тому, что если ты действительно плохо учишься, то тебя могли и отчислить. Договаривались об экзаменах с большим трудом. Вернее, уговаривали. Помню, мы Хасю спасали от отчисления, когда он никак не мог сдать логику. Принимала экзамен Лидия Яковлевна Беленькая, старинная приятельница моей мамы, и мы ее с трудом уговорили поставить тройку. В университете о ней ходила шутка, что она преподает женскую логику.

У меня до такого все же не доходило. Сдавали мы экзамены по-взрослому. Со шпорами, со всеми делами. Мне писать шпоры было всегда лень. Поэтому я всегда шел в конце второй группы, когда шпоры уже освобождались. Несмотря на историю отношений, Заира по своему предмету мне поставила четверку. Отвечал я сносно. Но она все равно не удержалась и начала пороть меня по Крымской войне. Я начал выкручиваться, техника была не та, что сейчас, разумеется. В общем, я не очень справился с ситуацией. Тогда Заира на меня так посмотрела критически и говорит: «А вообще, ничего особенного» и расписалась в зачетке.

После женитьбы мне стипендия полагалась официально. Прежде всего, потому, что я сдал сессию на «отлично». А во-вторых, формально мы с Галкой являлись отдельной семьей с иными справками о доходах. Вернее, со справками об отсутствии оных. И Заире пришлось дать мне стипендию. Правда, она при этом долго меня попрекала, что истинные комсомольцы отдают стипендии в помощь голодающим неграм Уганды. Тогда было такое движение...

Кафедры делились по идеологическому принципу, в соответствии с которым распределялась нагрузка. Поскольку, кафедры истории СССР и УССР считались идеологическими, нагрузка у сотрудников была в два раза меньше. Подразумевалось, что они должны уделять больше времени идейной закалке и самоподготовке. При той же зарплате. Существовала также кафедра истории древнего мира и средних веков, которая выросла из кафедры всемирной истории. Пока был жив Петр Осипович, он бессменно ею заведовал. Была также кафедра новой и новейшей истории, которой руководили разные люди. Неплохие. Ничего особенно интересного я о них вспомнить не могу.

Концентрация дисциплин по истории партии, философии научного коммунизма, марксистско-ленинской философии, была чрезвычайно высокой. Политэкономию, например, учили два семестра. Дичь какая-то. Историю партии – три семестра. Причем, фундировано. Всего Ленина надо было выучить чуть ли не назубок. Я до сих пор его помню. И Карла Маркса тоже. Зато таким дисциплинам, как история средних веков или, скажем, Древнего Востока уделялось значительно меньше учебного времени. Всего по одному семестру. Опускались целые пласты всемирной истории – Африка, Латинская Америка, средневековый Восток – они не читались вообще. Не было соответствующих специалистов. Но они были в учебных планах, и их навязывали преподавателям-партийцам. Те, естественно, страдали, не могли выучить, излагали все настолько непрофессионально, что мне их даже было жаль. Но это не повод, чтобы их слушать. Поэтому за время учебы я как бы самоизолировался и стал иметь дело только с одной кафедрой истории древнего мира и средних веков. И только уже к концу третьего курса написал у Пети курсовую. Тогда можно было писать курсовые на одной и той же кафедре, одну за другой, если есть желание.

На кафедре у Пети работали сотрудники разного образования и таланта. Средние века нам читал Яков Петрович Зинчук, такой веселый полуграмотный балабол. Славный и совершенно безобидный. Он очень любил рассказывать, как папа Григорий VII заставил германского короля Генриха IV при Матильде целовать свою тухлю. Так и говорил: «тухлю». Зинчук страшно возбуждался и жестикулировал, всякий раз рассказывая эту историю. Она его очень занимала. Это все, что я запомнил из его лекций.

Ирина Владимировна Завьялова тоже работала на Петиной кафедре. Великолепнейший преподаватель. Обстоятельная, требовательная, внимательная. Но от ее характера можно было треснуть. Строга и придирчива, очень квалифицирована. Часто утверждала, что все вокруг неграмотные, кроме Петра Осиповича. Ну, разве что, кроме еще нескольких человек. Завьялова является моей первой учительницей. Она очень высоко ценила и, можно сказать, восторженно обожала моего деда. «Вот это был человек! Не то, что сейчас». Правда, не забывала упоминать о его невыносимых тиранических замашках. Когда она работала ассистенткой, Константин Павлович, будучи уже довольно больным, ходил к ней на занятия по источниковедению средних веков, слушал, а потом въедливо разбирал текст лекции: «Вот так говорить нельзя. Вы должны серьезнее относиться к материалу. Здесь источниковедчески не профундировано. Студенты не поймут. Вы сами плохо понимаете, что говорите». От него можно было сойти с ума. Дед всегда необычайно добротно относился к своему делу. Тому же учил своих выкормышей. Я помню, не мог сдать экзамен Вадиму Сергеевичу Алексееву-Попову, который тоже был учеником деда. Он мне, конечно, поставил пять, потому что у нас была семейная дружба, и Вадим Сергеевич не хотел огорчать моих родителей. Но придирался ужасно, ругал, читал нотации. Я пытался защищаться: «Посмотрите на остальных, они все отвечают гораздо хуже». Алексеев-Попов отвечал: «Им можно так отвечать, а вам нельзя».

Я прилип к кафедре Петра Осиповича, потому что мне необычайно нравился образ жизни, который он вел. Его кафедра – маленький островок культуры и интеллигентности в необозримом скопище партийно-идеологических работников. На кафедре читали древние дисциплины, в том числе и археологию, которую нам преподавал на первом курсе доцент Моисей Сергеевич Синицын. А если учесть, что в сентябре-октябре все студенты отправлялись в колхозы, то университетский курс археологии мы должны были освоить за два месяца и в январе сдать экзамен. Можешь себе представить, какого качества образование мы получали.

К тому же Синицын был тогда уже если не в маразме, то в сильном преддверии оного. Лекции читал сидя. Очень старался, все время ругал тогдашнюю звезду советской археологии академика Арциховского, автора первого советского учебника по археологии. Мы все по нему тогда учились. Синицын говорил, что там все неправильно написано. Видимо, между ними когда-то возникали личные конфликты.