И переключимся на крымские раскопки. Второй сезон на Чуфуте состоялся?

Крымская мафия нас практически оттуда выставила. Герцен решил меня больше не пускать на Чуфут. Ситуация в стране оставалась чрезвычайно неопределенной и строить планы было невозможно. Таковым было лето девяносто первого года. Я помню, как встретил в начале августа на улице в Бахчисарае Могарычева, который смотрел на меня горящими глазами: «Сегодня Крым отделяется от Украины!» Я спросил, откуда он знает. Он ответил, что идет заседание Верховного совета Крыма и там этот вопрос решается. «И тогда, – сказал Могарычев, – ваш открытый лист станет недействительным!» Я не стал с ним спорить.

Избавиться от нас он хотел очень страстно. Тем более, что его кандидатская диссертация была подана на питерский совет и можно было запороть ему защиту одним левым задним яйцом. Могарычев много лет копал Чуфут без открытого листа. Отчетов не было - я специально запрашивал киевский архив. Могарычев очень нервничал. Получается, что материалы неправильно введены в научный оборот. В преддверии кандидатской защиты по специальности «археология» это пахло керосином. Была возможность капнуть. Я обсудил это дело с караимским миллионером Бабаджаном. Он обрадовался, как ребенок: «Немедленно пишем письмо в ВАК от караимской общины и ЮНЕСКО. Выгоним их отсюда к чертовой бабушке!». Но зачем мне на них жаловаться – они лишь перестанут нас бояться. А так - у меня на них управа всегда есть. Поскольку они нас боялись, то дали нам докопать в первый сезон – я их держал на коротком поводке…

Крым, как тебе известно, не отделился. Спустя несколько дней после этого разговора произошел августовский путч. Мы узнали о нем по радио, собирая утром студентов на раскоп. Этому предшествовала какая-то паника. Над Чуфутом начали часто летать самолеты и вертолеты. В те дни их было много. Потом прибежал смотритель бахчисарайского заповедника и сказал, что сюда сейчас приедет Горбачев, поэтому надо немедленно убрать камни, которые мы накидали, так как он будет идти по этой дороге. Чуфут находился по прямой в нескольких десятках километрах от Фороса. Рядом же – Севастополь и Симферополь. На что я заметил: «Когда приедет Михаил Сергеевич, мы уберем камни. А если какой лишний и останется, я объясню товарищу президенту, что этот камень находится в процессе работы».

Девятнадцатого августа по радио объявили чрезвычайное положение. Паника возникла жуткая. Ведь вся экспедиция состояла из москвичей. Особенно Мила и ее студенты. А также Галя Длужневская со своим питерским отрядом. Из Одессы был я один с Иркой Дынник. Никто ничего не понимал. Ясно было, что страна закрыта. Наступают сталинские времена. В том, что это правда, никто не сомневался. Железный занавес восстановлен. В срочном порядке мы начали сворачивать экспедицию. На раскоп, разумеется, никто не пошел. Я еще уверял Милу, что неважно, привезет она студентов в Москву на неделю раньше или на неделю позже. На что она возражала: «Я должна доставить их родителям». Уехать из Крыма было трудно. Но Мила достала билеты и всех студентов вывезла. А мы с Иркой остались, чтобы привести лагерь и раскоп в порядок. Остались и дети Милы. А также человек шесть отчаянных энтузиастов.

Двадцатого еще ничего не было ясно, а двадцать первого произошли известные события в Москве. Мы переселились в бахчисарайскую гостиницу. По телевизору шел прямой репортаж из Москвы. Я позвонил домой, жена сказала, что в Одессе тихо. Зачем мне ехать? Ведь ничего страшного не происходило. Подумаешь, железный занавес. Единственное, что я понял – диссертацию мне не защитить.