Конечно, во внимании к протестным акциям со стороны средств информации были и положительные моменты с точки зрения их влияния на власть имущих. Уже во время встречи в Сиэтле президент Клинтон выразился, пусть несколько невнятно, в том духе, что он поддерживает послание, которое хотят донести до осталъньи протестующие. Позже другие мировые лидеры - начиная с обозревателей журнала «Экономист» и заканчивая руководством Всемирного банка - заявляли, что озабоченность по поводу вселенской бедности, а также неравенства и несправедливости глобальной системы, которую выражают участники протестных акций, обоснована. Но главный смысл событий в Сиэтле был не в том, что они повлияли на мировьхх лидеров. Не сводился он и к нагромождению препятствий для встречи участников саммита ВТО, что само по себе было заметньт достижением. Роль ВТО состоит в контроле за тем, чтобы не нарушались международные торговые соглашения, и в разрешении торговьгх споров. Эта организация ни в коем случае не является самым влиятельным или самым вредным из международных и глобальных институтов. К тому же блокирование встречи в 1999 году не нанесло ВТО непоправимого урона. Несколько лет спустя после фиаско в Сиэтле ВТО как раз удалось продвинуться с реализацией собственной повестки дня и даже возместить потерянное время на тщательно защищенном саммите в изолированном анклаве Дохи. Но затем на встречах в Канкуне в 2003 году ВТО вновь подверглась блокаде, которую пыталась орга-
|
|
3.2. Глобальный запрос на демократию
низовать группа представителей 22 стран с глобального Юга, возражавших против правил торговли сельскохозяйственной продукцией™. Для активистов же, протестовавших в Сиэтле, ВТО просто олицетворяла собой мировую систему в целом.
С точки зрения самих протестующих, как насилие, так и сочувственное бормотание некоторьт лидеров не были главным. Подлинное значение Сиэтла состояло в том, что он стал «центром сбора» всех жалоб против глобальной системы. Прежнего противостояния между протестными группами как будто никогда и не бывало. Так, в ходе манифестаций двумя самыми заметными группами были защитники окружающей среды и представители профсоюзов, и, к удивлению большинства комментаторов, эти две группы, у которых, как все считали, были противоположные интересы, фактически поддержали друг друга. Хотя руководство АФТ-КПП уступило требованиям полиции и организаторам встречи ВТО, уведя свой марш прочь с места проведения саммита, многие рядовые члены профсоюза, в частности рабочие-сталелитейщики и докеры, откололись от официальной демонстрации трудящихся. Они присоединились к уличным протестам, погрузившись в море нарядных зеленых кукольных морских черепах и, в конце концов, оказались вовлечены в конфликты с полицией. Однако неожиданное сотрудничество членов профессиональнь1х союзов и защитников окружающей среды было только вершиной айсберга. Протесты по поводу встречи в Сиэтле и последующих саммитов свели воедино бесчисленные другие группы, имеющие свои специфические претензии к глобальной системе. Они соединили тех, кто выступает против деятельности гигантских корпораций агробизнеса, тех, кого не устраивают порядки в тюрьмах, тех, кто протестует против разорительного долга афуриканских стран, тех, кто осуждает контроль МВФ над национальной экономической политикой, и, наконец, тех, кто недоволен перманентным состоянием войны - и так без конца.
|
|
Чудо, произошедшее в Сиэтле, состояло в том, что там обнаружилось: все эти многочисленные жалобы не были случайным и беспорядочным набором, какофонией разных голосов. То был хор, совместно прозвучавший в осуждение глобальной системы. Подобный образ напрашивается уже в силу организационных приемов, кото-рьге избрали протестующие: различнък родственные по духу груп-
351 Часть 3. Демократия
пы собираются или сходятся вместе не для того, чтобы объединиться в одну большую, централизованную группу; они сохраняют свои различия и независимость, но устанавливают между собой связь в рамках сетевой структуры. Сеть определяет и исключительность каждой из них, и общее между ними. С субъективной точки зрения, в глазах самих протестующих, Сиэтл продемонстрировал общую логику всех жалоб на мировую систему. Таков главный посыл протестов, который был замечен во всем мире, вдохновив и многих других людей. Всякий, кто бывает в различных регионах мира и встречает там отдельные группы, участвующие в протестах, легко может обнаружить общие элементы, связьшающие их в грандиозную открытую сетьы.
Руководители нового мирового порядка сами никогда не созывали встречу Генеральных штатов и не приглашали на нее различные сословия мирового населения, чтобы они могли представить там свои жалобы. Начиная с Сиэтла, участники протестных акций стали экспромтом превращать встречи верхушки глобальных институтов в некое подобие Генеральньгх штатов и без приглашения предъявлять свои жалобные книги.
Эксперименты по глобальному реформированию
Когда бы на общественную сцену ни врывалось массовое протестное движение или ни звучала организованная критика мировой системы, первый вопрос, который задают репортеры и симпатизирующие протесту наблюдатели, всегда один и тот же: «Чего вы хотите? Вы просто недовольны или у вас есть конкретные предложения по улучшению системы?» Конечно, нет недостатка в отдельных и конкретных предложениях по реформе мировой системы, нацеленных на ее демократизацию. Однако составление соответствующих списков требований иногда заводит в ловушку. Порой акцент на необходимости нескольких ограниченных перемен затушевывает тот факт, что нужна капитальная трансформация общества и властных структур. Это не означает, что надо отказаться от выдвижения, оценки и выполнения конкретных требований; но на этом не следует останавливаться. Всякая подлинная институциональная реформа, если она расширяет полномочия
3.2. Глобальный запрос на демократию
множества, должна приветствоваться. Она полезна ровно до тех пор, пока ее не считают священным образцом верховной власти и не рассматривают как окончательную цель. Нам нужно создать метод или набор общих критериев для разработки институциональных реформ и, что еще важнее, на их основе определить предложения по новой организации глобального общества.
|
|
Мы не усматриваем здесь противоречия между реформой и революцией*2. Это не значит, будто для нас реформа и революция - одно и то же, однако в сегодняшних условиях их невозможно разделить. Исторически процессы трансформации проходят настолько глубоко, что к революционным изменениям способны привести даже реформистские предложения. Если же обнаруживается, что реформы по демократизации мировой системы не способны заложить основ подлинной демократии, то тем убедительнее это доказывает, что требуются революционные перемены, из-за чего таковые становятся более вероятными. Бессмысленно напрягать мозги, пытаясь разобраться, реформистским или революционным является то или иное предложение; важно то, что оно внедряется в процесс конституирования демократической власти. Признание этого факта широко распространено не только среди прогрессистов, но и среди консерваторов и неоконсерваторов, видящих опасность революции даже в скромных предложениях по реформе и реагирующих на них радикальными инициативами противоположного характера. Некоторым образом мнения реакционных теоретиков в Вашингтоне 2000-х годов созвучны трудам их единомышленников из Лондона и Вены 1800-х годов, начиная с Эдмунда Бёрка и заканчивая Фридрихом фон Гентцем и Францем фон Баадером. Ведь все они видят возникающую конституирующую силу и полагают, что силы порядка должны активно сопротивляться ей, противопоставив возможностям реформы и революции яростную контрреволюцию.
Как и книга жалоб в предшествующей главе, список предложений по демократической реформе неизбежно будет неполным и, кроме того, беспорядочным и нелогичным - по крайней мере, на первый взгляд. Каждое предложение указывает
353 Часть 3. Демократия
конкретный способ усовершенствования мировой системы, но поначалу трудно понять, к чему они сводятся, взятые вместе Опять-таки, нам нужно терпеливо проинвентаризировать существующие предложения, последовать им и посмотреть, куда это нас приведет. Конечно, мы не согласны с отдельными элементами многих предложений, и это правильно, но наше главное намерение не в том, чтобы их оценивать. Более всего нам хочется отметить заложенное в них мощное стремление к глобальной демократии83.
|
|
Реформы представительства
Ради пущей ясности начнем с набора предложений по реформе, которые на самом деле не направлены на демократизацию мировой системы. Многие эксперты и бюрократы из таких наднациональных экономических институтов, как МВФ и Всемирный банк, и тесно связанные с ними ученые настаивают, что эти институты нуждаются в реформе, которая обеспечила бы их деятельности большую транспарентность и подотчетность84. На первый взгляд может показаться, что такие предложения нацелены на укрепление демократических и представительных свойств данных институтов. Но, если присмотреться внимательнее, на деле это не так. Прозрачность сама по себе необязательно подразумевает большую представительность - тираны могут быть замечательно прозрачны в своих действиях. В лучшем случае большая транспарентность поможет обнаружить недостаток представительности, чем облегчит выражение протеста по этому поводу. Более насыщенное понятие, постоянно присутствующее в предложениях подобного рода, которые делаются изнутри самих институтов, это «подотчетность» (оно часто выступает в паре с понятием «управляемость»). Концепция подотчетности могла бы иметь отношение к механизмам общественной репрезентации, однако в тех предложениях, о которых мы говорим, этого не наблюдается. Нужно задать вопрос: «Отчет перед кем?» - И мы обнаружим, что такие авторы не предлагают сделать мировые институты ответственными перед всемирным (или даже национальным) демосом - он здесь отсутствует. Скорее, они
3.2. Глобальный запрос на демократию
хотят, чтобы глобальные институты несли ответственность перед другими институтами и, особенно, перед экспертным сообществом. Так, если бы МВФ был прозрачнее и отвечал за свои действия перед экономическими экспертами, то существовали бы меры предосторожности против проведения им губительной политики - например, продиктованной Фондом странам Юго-Восточной Азии или Аргентине в конце 1990-х годов85. Наконец, в использовании терминов «подотчетность» и «управляемость» в ходе этих дискуссий особенно важно и интересно то, насколько удобно можно оседлать с их помощью политическую и хозяйственную сферы. Подотчетность и управляемость уже давно выступают центральными концептами в теоретическом словаре капиталистических корпораций, они несут в себе многие характеристики этого поля деятельности. Например, в сравнении с таким термином, как «ответственность», «подотчетность» сводит на нет демократический смысл представительства и делает его чисто технической операцией, относящейся к сфере бухгалтерии и счетоводства. (Поскольку во многих других языках нет точного эквивалента слову «подотчетность» и они вынуждены переводить его как «ответственность», может возникнуть впечатление, будто этот термин присущ исключительно миру англо-американского бизнеса.) Понятия подотчетности и управляемости в подобных предложениях по реформе, как представляется, совершенно откровенно направлены на обеспечение хозяйственной эффективности и стабильности. Они не преследуют цели создания какой-либо представительной формы демократического контроля86. Такие наднациональные институты, как МВФ и Всемирный банк, фактически предназначены для принятия -вне публичных наказов или контроля - экономических решений технического свойства, основанных на их собственной экспертизе. Они исходят из того, что общество в целом меньше знает и хуже информировано, нежели специалисты. Другими словами, они организованы противоположным образом, нежели механизмы общественного или политического представительства, и, кроме того, не отвечают даже минимальным Критериям буржуазного либерализма или публичной сферы. Подобная замена политики администрированием является
Часть 5. Демократия
общим феноменом, который противоположен демократической легитимности. Это заставляет некоторых более радикально настроенных авторов выступать за то, чтобы подобные наднациональные организации были просто ликвидированы87.
Самые важные предложения по реформе мировых систем представительства сосредоточены вокруг Организации Объединенных Наций. Многие из них нацелены на отмену или сокращение полномочий Совета Безопасности, наименее представительного компонента в системе ООН, в котором пять постоянных членов имеют право вето. Ясно, что способность отдельного государства-участника заблокировать при помощи вето резолюцию, принятую большинством, - это самый существенный элемент, препятствующий представительному функционированию Генеральной Ассамблеи и Организации Объединенных Наций в целом. Одно из предложений по решению данной проблемы сводится просто к тому, чтобы устранить или поэтапно сократить возможность для пяти постоянных членов СБ прибегать к наложению вето**. Другие предложения имеют в виду изменение полномочий СБ путем трансформации состава его членов. Первоначально в Совете Безопасности было пять постоянных членов плюс шесть членов, менявшихся по принципу ротации. В 1965 году число непостоянных членов СБ возросло с шести до десяти. Однако значимая трансформация потребует изменения списка постоянных членов. Поскольку постоянное членство в Совете Безопасности - это реликт Второй мировой войны, так как им наделены главные государства-победители, звучат голоса, что спустя полвека после ее завершения мощные страны, потерпевшие тогда поражение, в частности - Германия и Япония, теперь тоже должны получить постоянное членство. Другие утверждают, что в группу постоянных членов СБ должны войти крупные и многочисленные нации Южного полушария, такие как Бразилия и Индия, что сделает Совет более представительным в географическом отношении89. Можно также предложить, если уж считать необходимым сохранение Совета Безопасности, чтобы в порядке ротации менялись все его члены без исключения. Это сделало бы данный орган еще представительнее. Однако следует помнить, что внесение измене-
3.2. Глобальный запрос на демократию
ний в структуру управления ООН требует, чтобы такой шаг одобрили две трети членов Генеральной Ассамблеи и все члены Совета Безопасности. Трудно представить, чтобы Совет Безопасности проголосовал за отмену собственных привилегий.
Изменение и сокращение полномочий Совета Безопасности, бесспорно, усилили бы власть Генеральной Ассамблеи и позволили ей более полно выполнять свои представительные функции. Однако мы уже отмечали, что сама по себе представительная природа Генеральной Ассамблеи тоже ограничена как минимум в двух важных аспектах. Прежде всего, поскольку государства назначают представителей в Ассамблею, она не может быть представительнее самих государств-участников. Между тем известно, что демократический и представительный характер национальных государств тоже серьезно ограничен90. Во-вторых, представительство в Генеральной Ассамблее весьма непропорционально с точки зрения численности населения, поскольку там действует принцип «одно государство - один голос», а не «один человек - один голос». Чтобы смягчить некоторые непредставительные черты Генеральной Ассамблеи, кое-кто предлагает, в свою очередь, добавить к структуре управления ООН еще одну ассамблею, нечто вроде Ассамблеи Народов, которая базировалась бы на представительстве, пропорциональном численности населения и не зависящем от национальных государств. Такую структуру с двумя ассамблеями можно было бы счесть похожей на две палаты американского Конгресса. Конечно, введение второй ассамблеи означало бы радикальную концептуальную трансформацию Организации Объединенных Наций, так как с момента основания она воспринималась как союз национальных государств, а не индивидов, народов, общин или каких-то еще групп. Поэтому вместо того, чтобы создать в ООН вторую ассамблею, есть близкое к этому предложение сформировать всемирный парламент". Впрочем, все предложения подобного рода вызывают вопрос, как может функционировать представительство во всемирной организации, в которой объединены не национальные государства, а население мира.
Попытаемся наметить, как всенародная ассамблея или всемирный парламент могли бы использовать центральный
Часть 3. Демократия
элемент современной концепции демократического представительства, а именно - процесс выборов, основанный на стандарте «один человек - один голос». К примеру, вообразим, что мировое голосующее население примерно в четыре миллиарда человек (за вычетом несовершеннолетних из общей цифры мирового населения в более чем шесть миллиардов) было бы поделено на четыреста избирательных округов по 10 миллионов человек в каждом. Тогда североамериканцы выбирали бы около 20 представителей, а европейцы и индонезийцы еще по 20, тогда как китайцы и индийцы выбирали бы примерно 100 и 80 делегатов, соответственно. Все четыре сотни представителей вошли бы в ассамблею или парламент. Далее, бьио бы лучше всего, если бы эти избирательные округа были нарезаны так, чтобы не повторять старых национальных границ. Тогда новые институты не воспроизводили бы по-прежнему все те же искаженные и антидемократические формы, которые постепенно стали свойственны столь многим национальным государствам. (Вспомним, что во время Французской революции, чтобы избежать повторения продажных традиций прежнего режима, были нарезаны совершенно новые избирательные округа.) Подобная всемирная избирательная схема действительно восстановила бы ощущение равенства, которое чрезвычайно важно для современного понимания демократического представительства, чего даже Генеральная Ассамблея ООН до сих пор так и не добилась. Однако когда такая схема сконструирована, сразу становится понятно, что в реальности она нереализуема. Практические сложности проведения выборов при четырех миллиардах избирателей кажутся, по крайней мере на первый взгляд, непреодолимыми. Кроме того, современное понятие представительства, растянутое столь узкой пленкой по всей территории Земли, не в состоянии поддерживать надежное понимание демократии. Как было ясно Джеймсу Мэдисону и американским федералистам, представительство слабеет по мере того, как нарастает численность населения относительно количества представителей. (По Мэдисону, идеальной пропорцией является соотношение, при котором один представитель приходится на каждые 30 тысяч жителей92.) Конечно, представительная фун'
3.2. Глобальный запрос па демократию
кция мизерна, если один делегат представляет 10 миллионов избирателей. А куда поместить глобальный федеральный округ - административный центр всего мира?
Есть несколько предложений, подразумевающих образование либо второй ассамблеи в ООН, либо всемирного парламента, которые не подчинялись бы принципу «один человек -один голос», а формировали представительство в соответствии с уже существующими организациями или сообществами. Так, некоторые указывают на Всемирный социальный форум (ВСФ) как на показательный пример того, как НПО и общественные движения могут сорганизоваться в качестве глобального органа-'4. Со времени первой встречи в Порту-Алегри в 2001 году ВСФ проводит ежегодный сбор. На него собираются делегаты от НПО, общественных движений и отдельные деятели со всего мира, чтобы обменяться информацией и взглядами по социальным и политическим вопросам, связанным с процессами глобализации. Кроме того, ВСФ дополняется серией региональных форумов, которые проводятся в другое время года. Дело не в том, что ВСФ можно считать незрелым прообразом всемирного управляющего органа - фактически он не претендует на какие-то совещательные или руководящие полномочия. Но суть в том, что ВСФ показывает, что всемирная встреча негосударственных акторов, таких как НПО, может быть посвящена подлинной и предметной дискуссии, указывая на возможные способы организации глобального политического организма.
Можно было бы также представить себе всемирный парламент или ассамблею, которые опирались бы на народы, нации или даже цивилизации. В подобном органе представительство допустимо выстраивать, исходя из расовых, этнических или религиозных различий. Например, при подобной схеме коренные или угнетаемые народы, у которых нет своего государства, могли бы получить равное или пропорциональное представительство. В ином случае можно было °bi пойти по пути трансформации в механизм репрезентации согласно модели межцивилизационного конфликта Самюэля Хантингтона. Другими словами, если признать, что идентичности мирового населения, в сущности, зависят от цивилиза-
359 Часть 3. Демократия
ций, как их описывает Хантингтон, или каких-то других подобных культурных общностей, то сами цивилизации могли бы составить представительную базу для всемирной ассамблеи или парламента.
Впрочем, нельзя забывать, что во всех перечисленных нами вариантах представительства, которое не основывалось бы ни на национальных государствах, ни на отдельных людях, представительный характер различных организаций или сообществ выражен весьма слабо. НПО - слишком расплывчатый термин, подразумевающий широкий круг организаций, причем преобладающее их большинство почти или совсем не претендуют на то, чтобы представлять население. Глобальное гражданское общество - не менее расплывчатое понятие, которое часто используется для определения различных негосударственных организаций или сообществ, но и в нем не заложен реальный механизм представительства. И, наконец, концепции, отталкивающиеся от идентичности и основанные на расе, этничности или религии, такие как цивилизации или народы, тоже не отражают заботы о представительности.
Главным осложнением в предложениях по созданию нового представительного органа для всего мира, которые мы рассмотрели, идет ли речь об ассамблее или о парламенте, которые опирались бы на принцип «один человек - один голос» или на существующие общины, является понятие представительства как такового. Все эти предложения исходят из понимания представительства времен модернити, сложившегося применительно к масштабам отдельных государств. Когда же мы переходим с национального на глобальный уровень, изменение масштаба лишает применимости все прежние модели представительства. Однако дело не только в масштабе. Биополитический характер современного общественного производства, который мы подробно проанализировали во второй части этой книги, не только делает старые формы представительства нереализуемыми, но и открывает путь новым формам. Ими и следует заняться: до тех пор, пока мы этого не сделаем, дефицит представительства будет по-прежнему разлагать глобальное общество.
Следует подчеркнуть, что значительная часть обрисован-
3.2. Глобальный запрос на демократию
ных нами предложений по реформе мировой политики, включая реформы институтов ООН или создание всемирного парламента, повторяют специфику американской конституции. Иначе говоря, всемирная политическая реформа становится чеМ-то вроде приведения мировой структуры власти в большее соответствие Соединенным Штатам или воспроизведением американской модели во всемирном масштабе. Ирония ситуации в том, что именно США составляют самое большое препятствие для подобных реформ, так как практика односторонности и исключительности, которую мы обсудили выше, подрывает всякую международную или всемирную форму демократического представительства. Соединенные Штаты сами блокируют распространение своей модели. Как долго может сохраняться подобное противоречие?
Наконец, следует отметить, по крайней мере вкратце, предложение по новому глобальному устройству, которое не опирается на современные национальные модели, а опирается на опыт Европейского Союза!Ц. Конечно, мировой уровень сильно отличается от континентального, но учитывая ожесточенные схватки и конфликты культур, которыми полна европейская история, мы можем увидеть, что проект унифицированного европейского устройства подтверждает наличие некоторых из трудностей, с которыми столкнется и всемирное устройство. Главным в европейской организации является неоднородный, многоуровневый метод принятия решений, основанный на многосторонних отношениях. С одной стороны, эта многоуровневая конструкция не есть просто европейское сверхгосударство. С другой стороны, это и не союз национальных государств. Это, скорее, сложная федеративная система. Некоторые решения принимаются на общеевропейском уровне, а другие - на национальном. Есть и такие решения, к°торые принимаются на субнациональном и региональном Уровнях. Единство административного процесса обеспечива-ется взаимодействием взаимно перекрывающих друг друга Уровней. Другими словами, за счет создания многоуровневой федеративной системы удалось порвать с традиционной кон-Чепцией прямолинейных изоморфных отношений между пра-овыми и политическими формами города, нации, региона и
361 Часть 3. Демократия
мира. Здесь нужно также упомянуть, что при подобной множественности действующих лиц и уровней у системы больще нет того, что остается «снаружи» (точнее, оно теряет свое значение), а все конфликты принципиальной важности становятся внутренними. В сущности, европейская конституционная модель дает механизмы, которые могли бы способствовать поддержанию стабильности мировой системы, однако эта модель не решает проблемы представительства. Как мы полагаем многоуровневый федеративный подход лишь подрывает традиционные виды представительства, не создавая взамен других.
Реформы прав и правосудия
Разнообразные жалобы на дефицит прав и справедливости в мировой системе, перечисленные нами выше, показывают, что новые судебные институты должны быть независимы от контроля национальных государств, так как ведущие государства постоянно блокировали или извращали прежние попытки их создания к собственной выгоде. Если речь идет о введении в действие на мировом уровне универсальных принципов справедливости или прав человека, то их необходимо укоренить в мощных и автономных институтах. В таком случае напрашивается предложение расширить описанный выше проект Международного уголовного суда за счет придачи ему глобальной юрисдикции и механизмов правоприменения, возможно, связанных с Организацией Объединенных Наций.
Близко примыкающее к этому предложение по институ-ционализации мировой юстиции призывает к созданию постоянной международной или всемирной комиссии по расследованию правонарушений93. Такой институт мог бы воспользоваться опытом различных национальных комиссий по расследованию и примирению. Он рассматривал бы не только заявления отдельных стран, но и крупномасштабные, международные обвинения в совершении несправедливости, а также устанавливал бы наказание и размеры компенсации. Например, всемирной комиссии по расследованию можно было бы поручить изучение многих требований о возмещении в качестве компенсации исторической несправедливости, совер-
3.2. Глобальный запрос на демократию
пенной против народов и общин. Некоторые дела о компен-ациях рассматривались в действующих национальных судах в результате групповых исков: например, со стороны американцев японского происхождения, несправедливо интернированных в Соединенных Штатах в годы Второй мировой войны, или выживших европейских евреев, чьи родственники были убиты, а собственность разграблена. Однако такого пода дела очень сильно осложняются, когда выходят за пределы национальных границ или когда речь идет о событиях большой исторической протяженности, вследствие чего те люди, которые непосредственно пострадали от несправедливости, уже умерли. В какой суд обращаться по делам о завоеваниях, колониализме и рабстве? Так, женщины, которые были насильственно вовлечены в проституцию во время вторжения японцев в Корею, на Тайвань, в Индонезию и другие районы Южной Азии, требуют возмещения от правительства Японии*. На общих и долговременных основаниях компенсацию хотят получить потомки тех, кто пострадал от работорговли и рабства. Скажем, афроамериканские потомки рабов требуют возмещения от правительства США и корпораций, которые наживались на рабстве; страны Черной Африки, опустошенные работорговлей, добиваются компенсации от европейских стран, принимавших участие в торговле рабами; а бывшие колонии претендуют на репарации от бывших колонизаторов. Африканские министры, к примеру, объединившись для подготовки Всемирной конференции 2001 года по расизму, предложили, чтобы «был создан Фонд восстановительного развития, средства из которого пойдут на поддержку модернизации в странах, пострадавших от колониализма»97. Однако не совсем понятно, какие именно правовые действия нужны во всех этих случаях, а также во многих других им подобных. На кого можно возложить ответственность? Кто должен платить, сколько и кому? Какой институт имеет полномочия, чтобы это Решать? Во многих случаях уже само по себе обнародование фактов систематически совершавшейся исторической несправедливости имеет положительное значение, но для ее преодоления недостаточно признания содеянного и принесения изучений. Вероятно, поручить заниматься этим можно было