2015-05-22
349
– Так ли это важно – для вас лично? – По её примеру, взял и он что-то съедобное, наугад; ответно (не без труда) переключился на светский, лёгкий, почти игривый тон. – Вы-то, при необходимости, телепортируетесь сюда и в обход всех охранных систем, не так ли?
– Ну, а вдруг мне взбредёт на ум соблюсти вежливость? – Шейла продолжала настаивать, склонив голову к плечу и уничтожая свой фрукт с аппетитом, хотя и аккуратно. – Исключительно из этических соображений, должна же я знать ваш код? хоть намекните.
– Скажем так: имя моей первой любви. Можете начинать гадать…
Взамен гадания, на него обрушился шквал чистосердечного веселья.
– Первая любовь! – и Аррк Сет?! Определённо шутите, Ваше Бывшее!
– Вполне вероятно. На что, на что – на любовь у меня никогда не оставалось времени…
Светлое Небо свидетель, как хотел он сдержаться; но запретной горечью прорвались последние слова. Горечью столь явственной, что и Шейла поперхнулась хохотом, осеклась на полувзмахе рукой. И зажатая в пальцах шершавая красно-коричневая персиковая косточка представилась вдруг нелепой, неуместной, оскорбительной… для обоих.
У тебя-то, моя соперница-спасительница-тюремщица, когда-нибудь оставалось время – для любви? Для первой; для последней; для какой бы там ни было по счёту?
Грустная получилась шутка, Шейла.
Пришлась точно по больному месту, одному на двоих.
Ведь правильно угадал я в тебе, Пришелица Ниоткуда, – родственную душу, портовую крысу? Не отпирайся.
«Потустороннее» ты существо. В смысле, с той стороны. Есть тут и такая, уже в курсе. Наверняка была в жизни твоей одна незабвенная планетка, где ты родилась, и где сызмала надрывалась от каторжного труда. Был космопорт, и в нём ни шаткое ни валкое, полунищее существование, и родители-чернорабочие… позднее, уже вырвавшись и худо-бедно встав на ноги, перекрестила ты их в квалифицированных инженеров, дабы поддержать престиж и не сойти с ума. И не ошибусь, предположив: были в твоей судьбе воровство, и пиратство, и хакерство, и контрабанда, и ещё целая обойма сомнительных способов самоутверждения в том же роде. И не сомневаюсь, удалось тебе стать не последним человечком в своём мире – по ту сторону закона, по ту сторону Силы. Там ведь разговор короткий: либо доказываешь ежесекундно, какой ты самый-самый; либо сожрут тебя и с потрохами.
А потом подвернулся тебе на пути некто, посамее тебя; и сграбастал за шиворот, и натыкал носом в лужу, и втянул насильно в рай, в честную-счастливую-цивилизованную жизнь. Вот как ты меня теперь.
Ну, может, не в точности так всё было с тобой, как со мной. Но если в чём и есть расхождения, так в незначительных деталях. Суть-то незыблема: оба мы – продукты одной системы воспитания. Потому-то теперь ты так усердно тычешь меня носом в лужу прошлых грехов. Вместо того чтобы гладить по шёрстке верой-надеждой-любовью: мол, что за славный ты малый, Аррк, на самом деле, только сам того не знаешь!
Да дудки, ребята, всё он про себя знает, – так возразишь ты всем чересчур ретивым гуманистам, каковых тут тринадцать на дюжину. И то знает, какой он, чертяка, обаятельный; и то знает, что обаянию его ни на грош верить нельзя. Прожжённый политикан, в общем, ещё натворит тут дел!
Хотя и сама постигла на собственном опыте: все средства хороши, лишь бы не вернуться больше на свою планету Ватуромга, на историческую родину, будь она трижды неладна… рад бы забыть, да не забудется!
А забудется – так напомнится.
Вот, даже здесь закодировал свою дверь – всё тем же, неизбывно въевшимся, именем. Тем самым, что не откроешь даже родственной душе, и тем более – родственной душе. Лучше уж сморозить, в виде отступного, заведомую чушь: первая любовь, столичный университет, папа-герцог, чёрт с рогами…
А родственная душа сидит в роскошном кресле напротив, надолго поперхнувшись неуместным весельем; и персиковая косточка всё ещё судорожно-нелепо зажата в руке. И в глубине глаз, приоткрывшейся невольно – ветер заносит радиоактивным пеплом руины чего-то, давнего, но не забытого, не отболевшего доныне…
Запоздало сморгнула родственная душа – наваждение сгинуло.
– Простите… глупо вышло. – Голос Шейлы тускло-невыразителен; косточку она отложила на стол быстрым, вороватым движением, словно сунула кому-то пугливую взятку. – С чего бы весь сыр-бор затеяла? когда соберусь к вам в гости, просто нажму кнопку вызова, конечно же. Не в обычае конфедератов вламываться в чужую квартиру… вы не думайте…
– Не буду. – Почему-то неловко стало за Пришелицу Ниоткуда: всегда такую безупречно-беспощадную, теперь же вдруг явившую не только слабину, но жизнь пополам сломанную. – Кстати, не возражаю, если сразу после гостиной вы продемонстрируете мне мой рабочий кабинет. Что-то давно не обучался – а время не терпит, вы верно подметили.
– В университет на Элиффе так и не надумали поступать? – осведомилась Шейла в известной мере нейтрально.
– Предпочитаю частные уроки. Кроме того: допускать меня в места, где б я мог навербовать себе новых фанатиков… так ли целесообразно? Ведь в университете вашем – сплошь бывшие флибустьеры, с нестабильной психикой, падкие на сотворение себе кумиров? я не ошибаюсь? Сорву ещё чьё-то перевоспитание, покажу пример дурной-заразительный, – что тогда? В ваших же интересах на пушечный выстрел меня не подпускать не только к университету, но и к Элиффе.
– Ваше Узурпаторское? а, Ваше Узурпаторское? Народу не нужна нездоровая самокритика. Народу нужна здоровая самокритика. Перефразируя классиков.
Шейла опять созерцала его, склонив голову к плечу: довольно уныло, надо заметить. Ну уел, дескать… гордись до пенсии и дальше.
– Лучше бы ваше новоселье курировал Наставник Эндомаро, – добавила невпопад. – Он тоже поблизости живёт. За городом – знаете? Эшрэи предпочитают уединение…
Знаю, Шейла. И что планета эта зовётся Земля, а этот город – Курск, тоже знаю. Не стоит беспокойства.
– Добро. Рабочий кабинет? – пусть будет так. А вот вам для подкрепления сил.
Решительно поднялась из-за стола Шейла; посвистела мелодично. В гостиную вкатился домашний кибер, подхватил на поднос вино и фрукты, засеменил прочь. В направлении рабочего кабинета, надо думать.
Отпраздновали, стало быть, новоселье.
Пора и нам отчаливать. Навстречу трудовым будням.
6.
Как в зачарованном сне, скала не промелькнула – проплыла мимо; запечатлелась в глазах чётко, подробно, до малейшей шероховатости, до последней былинки, приткнувшейся в трещине. Таким же первозданным, обострённо-растянутым было чувство, как вода упруго принимает тело, её рассекающее: сначала – руки… затем – голову… торс… ноги до кончиков пальцев… Несколько губастых рыбёшек в панике вильнули мимо лица; дно приближалось причудливыми рывками, то вальяжно, то вдруг неуловимо-стремительно. Шуточки ошалевшего, как сорвавшийся с привязи щенок, субъективного времени.
Или сам он ошалел – от щенячьей радости бытия, не испытанной никогда прежде? Впадает в детство – которого и сроду толком не знал? Мудрено ли, что мировосприятие, до недавних пор такое безупречно-трезво-циничное, рассортированное по полочкам раз навсегда, теперь взбрыкивает необъезженным мустангом.
Ещё бы! не далее как вчера, кажется, не только в мировосприятии – в самом мире его не находилось места такому вот озерку, тихому, прозрачнейшему, пронизанному солнцем насквозь…
Ладони вытянутых рук толкнулись в донную гальку; вспугнули стайку зеленовато-золотистых бликов, что беспечно-эфемерно колобродили там, подобно хороводу эльфов в полнолуние. Будет вам, глупые! ненадолго вторгся в ваши забавы неуклюжий сухопутный чужак. Пора ему, пожалуй, и в родную стихию. Воздух в нетренированных лёгких почти весь вышел; да и резь в глазах от пресной воды малоприятно напоминает о себе.
Обратный путь прошёл уже с нормальной скоростью и в реальном пространстве-времени. Пробкой выскочить на поверхность, отфыркиваясь ожесточённо – тоже, в общем, действия прозаические, естественные. Лёгкие, однако, ещё упражнять и упражнять.
И, отдышавшись – на широких, размеренных взмахах к противоположному, отлогому берегу.
Плавание было удовольствием новым, за месяцы не потерявшим ошеломляющей неизведанности, восхитительной остроты. Точно так же, впрочем, воспринимались история Конфедерации, и трансатомная физика, и генетика, и астронавигация… вообще весь здешний «дивный новый мир». Не окончательно растерял он, оказывается, способность души исключительно детской: любопытствовать, радостно удивляться – вплоть до эйфории. Наложились туда же, верно, и сладкая жуть воскресения из мёртвых; и трепет возвращённой молодости, рвущейся жить заново; и вся атмосфера дома-Вселенной, семьи-Человечества, куда его зовут с распростёртыми объятиями, с душой, распахнутой настежь. «И меня – как есть, с грехами – примешь ты и дашь согреться»… это про него и про Конфедерацию. Так и чувствуется, как бронированная политиканская шелуха отмирает, отлетает день за днём, слой за слоем, открывая в ответ сокровенное, истинное. Прямо страшно становится за свою дальнейшую судьбу.
Невозможные существа конфедераты, «достойные этши». Целая реальность под знаком очевидного-невероятного.
Кто бы мог подумать, например, что отдельно взятого за задницу Аррк Сета, в его сорок с порядочным хвостиком, возможно надрессировать в том же плавании – за считанные дни? Слава прогрессу – так говаривают местные, и они, бесспорно, правы, – слава прогрессу за такое полезное изобретение, как гипнообучение!
А практическую часть его занятий – вплоть до недавнего времени – курировали Шейла и Хейти. Наставник Эндомаро, тот всё может… на суше, в воздухе и в вакууме. Но вот вода – не его епархия, чего нет, того нет. Любой водный вид спорта для эшрэев суть вид ритуального самоубийства, без преувеличений. Избыток влаги разъедает их мех мгновенно, словно кислотой (такая структура волоса особая, водобоязненная); а это для них фатально.
Ноги коснулись дна. После полукилометра водного пространства, преодолённого размеренным кролем, сердце билось ровно, почти спокойно. Правильно рассудили доброхотные учителя, что такого большого мальчика уже можно отпускать купаться одного. А Наставник Эндо ждёт его – на безопасном удалении от смертоносной для себя стихии; опять же – исключительно благоразумное решение.
А галька, между прочим, у берега уступила место мягчайшему песочку; разве что одиночный гладкий круглый голыш нет-нет да и подвернётся под ступню, заставив прихромнуть. И впереди – золото пляжа перетекает в ситцево-пёструю разнотравную зелень луга вполне естественно. Ещё дальше – рощица; берёзки, резвушки-болтушки в весёленьких ажурных сарафанах, контрастируют с мрачноватыми соснами: строгие кроны, тёмная хвоя, чешуйчатые стволы-колонны словно из меди выкованы. Воздух звенит шёпотом листвы, аккордами волн, птичьими колоратурами, шмелиными басами. Щекочет ноздри таинственный озёрный аромат – сырой, тинный, камышовый; а берег уже плещет навстречу контрастной нотой – солнечной, медово-смоляной.
Гармония мира, извечная симфония звука, цвета, запаха; и где уж там гениям из людей тягаться с самим Всевышним Композитором.
Благодать.
Стоило заглянуть за черту (так здесь именуют смерть), чтобы узнать, что в природе существует столько замечательных вещей. Звонкие летние полдни; и медленные осенние вечера; и пронзительные зимние ночи; и юные весенние рассветы…
И достанет всех этих чудес – ещё на ближайших лет двести… если раньше не пришибёт метеорит.
За такими-то милыми размышлениями не сразу и заметишь, что уже выбрался из воды на сушу, подобно первозданному комочку жизни на заре времён. И что босые ступни, после раскалённого песка, с облегчением погрузились в травяной ковёр по щиколотку. И что солнечные лучи ласково покалывают кожу, выпивая бесчисленные капельки, наследие купания… Рощицу впереди потревожил взрыв разноголосого, беспечного смеха; тут же рассыпался, раздробился, запутался в ветвях отзвуками эха, как аукнулось, так и откликнулось. Молодая этшивин, в одной лёгкой тунике до середины бедра, отделилась от купы берёз (и, видимо, от остальной весёлой компании, не спешившей пока к озеру). Поравнялась с ним – улыбкой одарила; кивнула в ответ на его подчёркнуто-светский поклон. Вскользь он воспринял её мысль: типично конфедеративное любопытство, живое, но на диво корректное, не оскорбительное ничуть.
Мысльозначала: «Интересный мужчина…»
А Семья-то Человечеств, оказывается, делится на мужчин и женщин… вот ещё одно открытие, новое со старыми дырами!
У него ведь не только детства полноценного не было; юности тоже. Не сказать, конечно, что женщин он вообще не знал во время оно. Замызганные, запаршивевшие, хихикающие портовые девчонки, ровня ему во всех смыслах, можно сказать сами липли, непритязательно-доступные. А потому раз-другой попробовал, да и зарёкся. Ну его к суратам, всё это плотское-скотское… строить головокружительную карьеру, из грязи в князи, куда как достойнее, да и увлекательнее.
Конфедератки, само собой, дело несопоставимое: любая – королева! Но и здесь не впервые, между прочим, ловит он на себе подобные взгляды и эмоции; а где три совпадения, там закономерность. Может, впрямь есть в нём нечто такое-эдакое, и всегда было. Лицо вполне неглупое и недурное; сложение не самое хилое; и манеры достаточно изящные, учтивые, интеллигентные. Подходящие исходные данные, чтобы привлечь внимание и королевы, и даже конфедератки.
Да вдобавок ещё – харизма суперзлодея… экзотика!
А девушка сама по себе миловидная. Стройная; спортивная; лицо и осанка исполнены спокойного достоинства… Во имя Светлого Неба! Все конфедератки таковы: стройные, спортивные, исполненные достоинства. С разными вариациями, понятно: ведь красота – в многообразии. Есть гибкие, тонкие-звонкие-прозрачные: санбиолийки, тинксианки. Есть мощные, массивные, богатырши: зейранки, деймицы. Есть миниатюрные, обманчиво хрупкие: крошки-элиффянки, лучшие во вселенной бойцы рукопашной. Есть и сочетания всевозможные: на Брукте, Земле, Элкорне.
И есть ещё – Шейла…
Последняя – странная – мысль не оформилась до конца. Помешал док Эндомаро, золотисто мелькнувший из-за деревьев: солнечный зайчик да и только.
Стоп… теперь правильнее думать: Наставник Эндомаро.
– Моё почтение, Наставник. – Вот, автоматически нужное сложилось: добрый знак. – Простите, руки не подам: я ещё мокрый.
– Ничего страшного. Спасибо за заботу, юный Аррк.
Знаю, Наставник, уже знаю. Это чувство (сиречь забота) обогащает и облагораживает душу, и вообще взрослит её. Тем более такую душу, как моя – беспросветно-чёрную, под стать шевелюре – лишний раз облагородить не помешает. Раз, да ещё раз, да ещё много-много раз.
Впрочем, я к вам и не набивался. Советую о том не забывать – никогда.
А за комплимент вам, Наставник, ответное спасибо. Хоть и известна доподлинно ваша манера: величать «юными» всех, кому меньше ста, и чьей цивилизации меньше миллиарда. В наибольшей же мере – своих пациентов и воспитанников. Полное право имеете, как эшрэй полутысячи лет отроду. И всё ж приятно, даже лестно: сбросить к хаосу с плеч долой энное количество лет, равно как и эполет. Почувствовать себя не вождём, не мессией, не сокрушителем устоев да вершителем судеб – а просто себе «юным Аррком». Чистым листом, круглым нулём, если угодно. В свои-то сорок с изрядным хвостиком; со своей-то излишне бурной биографией.
Вашими заботами и молитвами, док… в смысле, Наставник.
Как исподволь, однако, сместились все ценностные ориентиры: круглым нулём, без эполет, – и лестно… Нуль нулю рознь, наверно, хотя и оба – круглые; и тонкая разница между понятиями «нуль» и «ничто» достаточно существенна… Что в тебе такого, Конфедерация? Мир без страха, подлости, лжи, выживания? Открытость сердец? Полнота бытия?
Не достаточная ли плата – за эполеты? Вернее – за лишение оных.
Пожалуй, что и избыточная. За возвращённую молодость – да что там, за возвращённую жизнь! – требуется, как обычно, сущий пустяк: отдать благодетелю душу. Даже вот такую, кромешно-чёрную: с реальным расчётом отмыться добела. И благодетель-то на сей раз – случай исключительный! – даже не Преисподняя, но вроде как наоборот. Ведь если это миниатюрное, золотистое-пушистое создание с печатью древней мудрости во всём облике, – сам Князь Тьмы, то кто же тогда – ангел светозарный?!
Впрочем, оно уже вновь обращается к тебе, неофиту, с типично конфедеративной улыбкой на устах…
– Твоё решение отдохнуть этим утром было исключительно разумным, юный Аррк. Игнорировать такую чудесную погоду – просто грех; сторониться же чрезмерного – похвально. Никакой, самый упорный труд не должен быть – изнуряющим, надрывным, подтачивающим здоровье и силы.
– Стараюсь помнить, Наставник.
– Тебе и ни к чему форсировать события. По моим наблюдениям, юный Аррк, – продолжал почтенный эшрэй невозмутимо, – ты хорошо обживаешься в новом для себя мире. Постепенно находишь и верных друзей, и работу по душе. Что не может не радовать – как окружающих, так, в первую очередь, и тебя самого, верно? Что до некоторой неловкости, которую ты до сих пор ощущаешь… она естественна, она преодолима. Причину советовал бы искать не вовне, но внутри себя.
Ага, как в местной философской сказке, то ли притче, про дракона… гляди в себя – там его, голубчика огнедышащего, и увидишь. Совет не плох, особенно для завзятого политикана. Но всё же, всё же… приятного мало, когда вы, телепаты-конфедераты, всерьёз берётесь бродить в потёмках чужой души с фонариком добрых советов. Зачем же так, не в бровь, а в глаз, право? Вольно же вам, владеющим Силой, с вашими исключительными способностями, запросто позволяющими…
– Способности владеющего Силой, – отозвался, словно между прочим, Эндомаро, – позволяют нам, прежде всего, работать в экстремальных условиях. Остальное – прилагается, да и не обязательно вовсе.
Вот, опять по носу щёлкнули. Поделом тебе, юный Аррк, не зарывайся на виражах. Конечно же, владеющие Силой – обычные ломовые лошадки для экстремальных условий. Вроде недавней ядерной катастрофы на Таллар, и чуть более удалённого во времени инцидента с вэн-гарами, и проблемки с Тёмным Координатором Снегирёвым двухмиллионнолетней давности. Ну и всякие локальные мелочи, стихийные бедствия, цунами, ураганы, вулканы – тоже по их части. А в свободное от таких авралов время заняты они – вполне мирным трудом во благо общества. Эндо вон – наставляет уму-разуму детишек, в том числе изрядного возраста.
Суратья жизнь у них, у «силачей», если так подумать, несмотря на всемогущество. И от способностей их исключительных куда больше пользы окружающим, чем им самим. И никогда не отлынивают они прошвырнуться в самое пекло, особенно если речь идёт не о своей – о чужих жизнях. И остаётся им только посочувствовать; и грех почитать их – некоей зарвавшейся кастой, или снобами, или шкурниками… при ближайшем-то рассмотрении.
Хотя по первым слухам о подвигах некоей Пришелицы Ниоткуда – он было и составил именно такое мнение. И теперь не полностью от него отказывается – учитывая Тёмное прошлое Шейлы, которому она, вероятно, и поддалась, впервые оказавшись в его мире, да захмелев от такого простора деятельности…Впрочем, судя по всему, и опамятовалась вовремя, бросилась спасать галактику от угрозы войны, да притом чужую галактику…
Где тут снобизм или шкурные интересы, достойные этши?! Самый прожжённый политикан не разглядит ничего подобного, если только будет откровенен перед самим собой.
Шейла, Шейла… что-то нынче с подозрительной периодичностью возвращается мысль – именно к ней.
– Что касается решения юной Шейлы провести отпуск в вашем мире, – тут же с лёгкостью «подхватил» эту самую идею-фикс Наставник, – то ничьего одобрения в кругу коллег она не вызвала. Ну, да хорошо то, что хорошо кончается.
Да-а уж, классический хэппи-энд… Вернулась, значит, ваша юная ученица из курортной самоволки – и подбросила не кому иному, как вам, Наставник, очередное стихийное бедствие, в моём лице! Будто своих отечественных вам мало было – одна катастрофа с тавалла чего стоила.
Ох, простите, Наставник; опять меня несёт. В сарказм, в цинизм, за рамки дозволенного, за грани допустимого.
– Стоит ли удивляться, – мягко остановил Эндомаро. – Сарказм – естественная реакция юного ума, оружие его против враждебного мира. И в любых иных условиях сохраняется долго – в форме рецидива, инерции мышления.
Спасибо вам от души за возможно щадящую формулировку, Наставник. Насчёт «юного ума»… Могли и прямо сказать – «незрелого», и были бы совершенно правы. Впрочем, не вижу я разве, как вы тут все ко мне относитесь. Как к больному ребёнку. Невзирая на всё благожелательство, понимание и снисхождение. И даже на все бесчисленные дифирамбы: ах, какой высокий интеллект! ох, какой интересный характер! ух, какая сила воли! ого-го, Аррк то, Аррк это!..
Парадоксальные вы существа, конфедераты, достойные этши: мудрёно-простые, лукаво-серьёзные, живущие в мире, готовые к войне… удастся ли когда-нибудь снискать – ваше настоящее уважение? Чтобы – как к равному?
Ещё ведь в первую нашу встречу почувствовал я в тебе, Шейла, Пришелица Ниоткуда,– равную, долгожданную… ох, опять на круги своя…
Брели неторопливо через весёлую берёзовую рощу, вели неторопливую, приязненную беседу: маленький, хрупкий, душою вечно молодой Наставник – и давно погрузневший, заматеревший ученик, сам уже престарелый, тёртый-битый, слишком много повидавший. И густая прохладная мурава ковром стлалась под босые ноги; и солнечные лучи, просочившись сквозь болтливую листву, пятнали землю веснушками золотистых зайчиков. Ну прямо сцена из Священного писания (дай Светлое Небо памяти, какой бишь планеты?): кающийся кесарь…
А ведь, с пелёнок и до недавних пор, не признавал для себя иных учителей, кроме жизни. И хоть в чём-то был прав, на том стоящий и не могущий иначе. Чёрт возьми, о Наставник мой многомудрый! да неужто совсем ничего, даже обоймы расстрелянной, не стоит здесь мой болевой жизненный опыт?! Да где вы-то были, Наставник, позвольте поинтересоваться, в ваши полузабытые …надцать? Что поделывали? Грызли биполярную математику и высшую космогонию? мастерили «взаправдашнюю» каравеллу, с целью на ней же отправиться в Кругосветку? разыгрывали на досуге милые сценки из «Истории Средиземья»? Не скрою, что сам весьма сочувствую этим вашим занятиям… но видели ли вы детей, умирающих от голода и непосильного труда, иначе, как в исторических экспедициях? Не говоря, чтоб испытать на собственной золотистой-пушистой шкуре? Карабкались с самого растреклятого дна жизни, через тернии сословно-денежных предрассудков к звёздам высшей власти? Имели вообще в вашем детстве огорчения серьёзнее, чем проваленный экзамен, или сломанный антиграв, или отменённая Робинзонада? Ну, может, переживали ещё за ссадившего коленку младшего друга, за производственные неурядицы мамы-папы-дяди-тёти, за абстрактные судьбы Семьи Человечеств в целом… на сытый желудок – почему бы нет?
Настоящей злости почему-то не получалось, сколь себя не распаляй. Так, вялая инерция отработанного пара. То ли всеобщая сегодняшняя благодать действовала разлагающе, а то ли… Есть, Аррк, для твоего теперешнего состояния одно хорошее, ёмкое, хоть и малолитературное, определение: «стрёмно».
Стрёмно, парень: за собственные упущенные возможности в плане «всамделишной каравеллы», и «Истории Средиземья», даже и за антиграв-метлу, пусть сломанную, зато единолично-собственную. Не выстраданную, не выдранную у кого-то из зажравшейся глотки – а просто по праву рождения тебе причитающуюся. Стрёмно, стрёмно… вот и брюзжишь.
Вредно для здоровья, однако… пора отвыкать.
– Что поделать, Наставник. – Вздох почти искреннего сожаления. – Бытие определяет сознание, и никуда не деться.
– Довольно наивная юношеская философия, – определил с ходу многомудрый эшрэй. – Но, полагаю, ты уже составил своё мнение, юный Аррк, о мировоззрении, характерном для конфедерата?
– Пожалуй, что наоборот: сознание определяет бытие. Постулат умственной и нравственной зрелости человека и человечества, не так ли?
И, спеша сгладить возможный сарказм последнего утверждения:
– Так оно, похоже, и правильней.
– Всегда верил, – чуть приостановившись, вполголоса, в пространство проговорил Эндомаро, – что придёт время – и ученик, невольный гость нашего мира, станет моей гордостью.
Полно вам, Наставник… не опасайтесь – не зазнаюсь. Тем более, пока поводов для гордости никаких особых. Сам зарабатывал на жизнь лет с семи – и, пожалуйста, опять иждивенец на шее целой Конфедерации.
Только ради вас – уж постараюсь поскорей освоить более достойное, с вашей точки зрения, ремесло, чем те, которыми промышлял доныне.
Взрыв общего смеха донёсся с удалённого, теперь уже, берега озера. Верно, остальная компания воссоединилась с той меднокожей санбиолийкой, что не так давно проявила к Пришельцу Ниоткуда пусть мимолётный, но вполне определённый интерес.
И Наставник Эндо одарил горе-ученика понимающей улыбкой. И даже – прикосновением перистых пальцев к щеке, жестом наивысшего доверия. Теперь-то уже безо всякого риска: кожа после купания давно высохла под ласковым летним солнышком.
– Если тебе, юный Аррк, будет веселее со сверстниками…
– Что вы… – Проклиная себя за поспешное возражение (ещё заподозрит тень угодливости, кто их знает, конфедератов этих!), куда торопливее принялся подыскивать аргументы более веские. – Вот я полагаю… отдых – отдыхом, но не заняться ли мне сейчас чем-то более облегчённым, чем гипнообучение? Кажется, тут недалеко в саду сбор урожая начался. Или, может, опять попытаюсь «беседовать» с местными птицами? Под вашим, разумеется, наблюдением.
– Очень полезное умение – понять того, кто слабее тебя; и принять его таким, какой он есть; и, главное – заслужить его доверие.
Продолжайте уж, Наставник: умение исключительное – особенно для тебя, юный Аррк… Сам в курсе. Уж чему-чему в своей жизни научился, так это понимать слабейших себя (по-научному – «психологию толпы»); и благодарить судьбу за то, что они – такие, какие они есть; и завоёвывать их расположение; и – наипаче – использовать его в своекорыстных целях. Практика была богатая – насобачился.
Но тут подобный номер не пройдёт. Помню, помню, – не законченный тупица.
– К тому же, скоро Шейла меня от вас заберёт. – На сей раз сожаление в голосе имитировать не пришлось: куда более приятно общество тактичного Эндомаро, чем землянки, не привыкшей лезть за словом в карман. – Сами же вы, Наставник, мне рекомендовали: лететь на Брукт, ради смены впечатлений…
7.
– Ку-уда тычешь, дубина?!
Вот уж что способно поразить и напугать по-настоящему – так это звенящий, без признака самообладания, вопль Шейлы. Странно, никогда она не была и даже не слыла паникёршей…
Более внимательный взгляд на пульт ещё подбавил жути… Светлое Небо! неужто пытался отключить нуль-привод до выхода из прыжка?! Напутал слегка… а всего-то и хотел – перебросить тумблёры рулевого управления, чтобы на долю градуса отклониться от зоны Антимира…
Мысли, как видно, промелькнули вмиг – до того, как Шейла плечом, бесцеремонно отпихнула горе-пилота, сама застучала по кнопкам в таком неистово-ускоренном режиме, что пальцы слились в какой-то малоправдоподобный вихрь. Стрелки на шкалах датчиков, отражающих балансировку плюс-минус-полей, бешено заканканировали; нейтрально-серый фон нуль-пространства расплылся перед глазами в нечто, ещё менее определённое… Ффу! выскочили из «ничто» и «нигде» в родной реальный мир, как пробка из бутылки шампанского: с хлопком, пусть и фигуральным. Какое счастье – бриллиантовые булавочные головки звёзд, вколотые в эфемерный чёрный бархат вакуума где-то в невообразимой дали! А ведь запросто могли бы познакомиться с какой-то из них о-очень близко, в подробностях разглядев каждый протуберанец… при условии, если б хватило времени перед мгновенной смертью. Огненной, праведной, очищающей, в стиле земных раскольников и элкорнских фанатиков!
Над ухом шумно выдохнула Шейла. И, едва успев дух перевести да препоручить управление автопилоту, – накинулась, как и следовало ожидать, на незадачливого стажёра со всей непримиримостью отчаяния.
– Совсем с нарезки слетели, Узурпаторское? Воображаете, тут так же всё безобидно, как фанатикам гайки вкручивать?! Такой термин – «расчётное время репагулюма» – случайно ни о чём вам не говорит? и никто вам никогда не объяснял, что отключая нуль-привод, стоит хотя бы подключить безынерционный? Сра-зу-же! Кто не в состоянии усвоить столь элементарные правила, тому вообще не следует соваться в космос. Он у нас, как и политики, – напрочь лишён чувства юмора… Или попросту кнопки перепутали, чудовище антисоциальное?
Набрала в грудь воздуха побольше, про запас,– и опять понеслась душа в рай…
– Идущий в ад ищет себе надёжных спутников, так что ли? Коль скоро вздумали покончить с собой – я-то тут при чём? Или не отдаёте себе отчёт, что здесь вам уже не виртуальный полигон, а вполне реальная угроза жизни? Ну не перехвати я контроль над кораблём вовремя, так и вышли б из прыжка: с массой, равной бесконечности, и временем¸ равным нулю… это вы хоть осознаёте вашими узурпаторскими?
Протянув перст указующий, весьма выразительно постучала по оболочке, за которой обосновались те самые узурпаторские мозги. Аррк Сет счёл за самое благоразумное не отстраняться. Ох, виноват, кругом виноват… да и сам с детства не выносит оправданий, ни своих, ни чужих. Может, и впрямь до сих пор упорствует в заблуждении, что выйти из нуль-прыжка не сложней и не опасней, чем из собственной квартиры.
