26 июля группа Петриченко должна была сбросить на вершину грузовую платформу. С одной стороны, репетиция. С другой, баллоны с кислородом и ферганские фрукты лишними на семи тысячах не будут. Самолет круто полез вверх, вдавливая людей в ребристые, расположенные вдоль бортов скамейки. Земля запрокинулась, словно кто-то переворачивал пластинку, в мгновение ока меняя дымную мозаику Ферганы на студеную дикость Памира, головокружительную до звона в ушах. Натянули кислородные маски. Теперь о высоте напоминал разве что иней на стеклах иллюминаторов. Парни переходят с места на место, насколько хватает шланга, стараясь увидеть как можно больше. Вот он, Заалайский хребет! Створки люка медленно поползли в стороны, обожгло холодом, ворвавшимся в громадный, во все самолетное брюхо, проем, зрелищем подрагивающей, испещренной облачными пятнами бездны, ослепительно ярким и резким, как автогенное пламя. Парашютисты подтянулись к проему. Они расположились над самым обрезом, чуть ли не свесив ноги. Самолет покачивает, рамка проема скользит то вверх, то вниз, а в этой сумрачной раме с темными силуэтами людских фигурок морскими волнами взлетает и опадает безмолвный шквал фирновых волн, ледовых сбросов, черных скальных круч, расчерченных вдоль и поперек мертвенно-белыми полосами снегов. Немыслимо, что кто-то может по своей воле встать и шагнуть с восьмикилометровой высоты в этот замерший в предельном напряжении мир, в котором нет и не может быть места ничему живому.
—Где площадка? — спрашивает кто-то у Томаровича.
Кричать приходится изо всех сил, но Томарович понимает. Он утвердительно тычет пальцем куда-то вниз, но там ничего нет, кроме головоломных всплесков льда и скал, начисто исключающих саму мысль о каких-либо экспериментах с парашютом.
—Нормально. Хорошая площадка!
Вот теперь ее видно. Белое плечо предвершинного гребня, помеченное оранжевой точкой альпинистской палатки. Рядом два крошечных красных восклицательных знака — это фигурки альпинистов. Они то ли стоят, наблюдая за полетом, то ли идут — сверху не разглядеть.
Круг. Еще круг. Еще и еще круг. Гора Раздельная, пик Ленина, перевал Крыленко. Гора Раздельная, пик Ленина, перевал Крыленко... Еще заход. Выпорхнул и унесся вдаль первый пристрелочный парашют. Ну что же, пора?
Еще пристрелка. Дрогнула и пошла вниз тяжелая платформа. Она удалялась по направлению к вершине с такой скоростью, словно ею выстрелили из огромного орудия. Вот мелькнул вытяжной купол. Вот вспыхнул основной. Но он тотчас опал, стал неразличим на фоне гор, а темный прямоугольничек платформы с лета ударил в крутой склон ниже вершинного карниза и словно взорвался, взбив к небу столб снежной пыли.
Что-то случилось. Да, это неудача. Петриченко у переговорного устройства, о чем-то советуется с экипажем. Разворот, машина снова идет к вершине.
Хорошо различимо место падения, след небольшой лавинки, вызванной ударом платформы. Видны даже воронки от разлетевшихся в разные стороны кислородных баллонов. Груз пропал. Альпинистам туда не подобраться. Створки люка закрываются, самолет ложится на обратный курс. Все молчат.
Вечером ребята выбираются в город, неподалеку от гостиницы встречают Томаровича.
—В аптеку ходил, — коротко пояснил Слава, показывая облатку с анальгином, — вдруг на семи тысячах голова заболит...
«ДЕРЖАТЬ НЕРВИШКИ В РУКАХ»
27 июля 1968 года. Поднялись рано, еще затемно, даже дежурную пришлось будить, чтобы она выпустила из гостиницы. У знакомой стоянки, у готового к отлету Ан-12 людно и шумно. То и дело подкатывают машины. Чуть поодаль в длинную шеренгу строятся участники прыжка на 6100 — молодые армейские парашютисты.
Встает солнце. Руководитель парашютной части Памирской комплексной экспедиции А.А. Петриченко вызывает на построение свою команду. Мастера, заслуженные и почетные мастера международного класса, неоднократные чемпионы и рекордсмены, воспитанники ДОСААФ, сборной Союза, они стояли перед Сашей Петриченко и, щурясь от бившего прямо в глаза солнца, слушали его минутную речь по поводу того, что им предстояло осуществить.
— Что может быть? При подходе к земле резкий ветер. Ну держать нервишки в руках. Одеваемся в самолете. Все, кажется?
Щелкают затворы фотоаппаратов, верещат кинокамеры. По трапу поднимается Томарович, исчезает в проеме люка. В самолете тесно — одних парашютистов сорок шесть человек. А еще вспомогательная группа, еще журналисты и кинооператоры со своей техникой — под завязку! Последние минуты перед отлетом. Кто сдержанно спокоен, кто весел и оживлен, кто заметно взволнован предстоящим испытанием. Не находит себе места самый младший из десятки — Валя Глагольев. По-прежнему улыбчив и невозмутим Саша Сидоренко. Очень озабочен Слава Томарович. Да и вся пятерка испытателей очень занята, ведь это их техника будет работать! Они цепляют
карабины вытяжных фалов парашютной системы, присоединяют кислородное оборудование к бортовой сети, вновь и вновь проверяют крепления контейнеров, с которыми совершат прыжок молодые парашютисты, они переживают за каждого куда больше, чем те сами переживают за себя. Нервничает экипаж. Кто-то рассказывает, что в
окнах квартиры командира корабля Владимира Денисова всю ночь горел свет. Что ж, может, так и было. Ведь от того, с какой точностью нажмет на кнопку штурман Дмитрий Розенко, во многом будет зависеть жизнь людей...
Самолет ушел в небо, а те, кто провожал, поехали в опустевшую гостиницу. Чем-то занимались. Куда-то ходили. На улицах Ферганы плавился асфальт, и трудно было представить, что совсем рядом, в тридцати минутах лету, под ногами альпинистов скрипит снег. Зашли на какой-то кинофильм. Умышленно долго, не глядя на часы, сидели в чайхане. Смотрели, как люди пьют чай. Безмятежно смеются. Вокруг ничем не омраченное, мирное бытие, с которым так трудно увязывается волнение тех, кто только что проводил в небо товарищей. Потом они возвращаются в гостиницу. Там все без перемен, о самолете ничего не известно. Только к вечеру, когда никто не знал, что и думать, в гостинице появились усталые кинооператоры и все те, кто находился с парашютистами до самых последних минут. Итак, выброска десанта на пик Ленина произведена. На 6100 все в порядке, с ними связались, но с самой вершиной связь наладить не удалось. 7100 молчит. На вершине видны люди, но что там происходит, не понять. Летали, пока не сожгли горючее, так что вернулись на нуле. Надо ждать.
Так прошел день, второй, третий. Самые непонятные радиограммы. Передали, что базовый лагерь просит семь пар чистого мужского белья — вот и думай.
Но все верили, что все нормально, так надеялись на это!
Неожиданно в гостинице появились Саша Петриченко и Эрик Севостьянов. Все бросились к ним в номер и видят их, почерневших от солнечных ожогов, а больше от тяжести, которую они принесли в себе.
— Ребята погибли, — только и сказал Петриченко, — вот...