2015-05-25
405
Автор: cantonforking
Оригинал: http://archiveofourown.org/works/572709?view_full_work=true (разрешение получено)
Переводчик: Кана Го
Бета: Schwester
Размер: около 29 тыс слов в оригинале
Персонажи: Дин и Сэм Винчестеры, Бобби Сингер, оригинальные
Категория: слэш
Жанр: AU, серийные убийцы!Винчестеры,
Рейтинг: NC-17
Дисклеймер: всё сериалу
Предупреждения: психическое заболевание,графическаяжестокость, религия, многочисленные смерти второстепенных героев; смерть главного героя (но в итоге хэппи-энд)
Краткое содержание: Они бегут от мира или, может быть, мир бежит от них
Часть 1
Сэму пять, а Дину девять, и Мэри сгорает насмерть в комнате Сэма. Маленькие хлопья матери летят вниз и падают вокруг Сэма, словно лепестки на кровать возлюбленной. Ее вопли эхом звучат в его мыслях дни напролет, и месяцы, и годы, так что когда он закрывает глаза и прислушивается, она все еще кричит.
Джон сует Сэма Дину и приказывает бежать, так что Дин делает, как сказано, и не разжимает рук. Он выносит брата из дома, пожираемого пламенем, но мыслями остается в огне, с предсмертными криками матери и тошнотворно сладким запахом паленой плоти.
Когда Джон возвращается лишь с дымом и хлопьями пепла на одежде, они втроем сидят на капоте «Импалы» и наблюдают, как люди с желтыми нашивками пытаются победить огонь. Иногда Сэм задумывается, не это ли был его первый пожар. Иногда он задумывается, не потому ли мать сгорела заживо в его комнате, что он ее поджег. Тогда Дин покусывает его за челюсть и говорит, что Сэм никогда бы не причинил боли Мэри, потому что она всё понимала.
Джон так и не понял. Мэри пыталась открыть ему глаза, но он ничего не желал видеть за пределами белого штакетника и американской мечты. Джон хотел Мэри и чтобы все было нормально, или вообще ничего. Он хотел Мэри и двух хороших сыновей, но получил только пепел и спички.
А Сэм и Дин, они хотели отца, который бы понял, так что Джон начал искать спасения в бутылке и ушел на дно. Не его вина, что алкоголь оказался песней сирены, что Мэри умерла и мир опустел. Не его вина, что он вышвырнул сыновей в жизнь, в которой у них ничего, кроме друг друга, не было.
Когда Дин будит Сэма и на мягкой коже брата распускаются, словно цветы, разноцветные синяки, они топят мир в бензине. Когда Джон пытается разлучить их «ради их же блага», «становятся слишком близки», «не нормально», они зажигают спичку и бросают ее. Сэму девять, Дину тринадцать, они сидят на капоте «Импалы» и смотрят, как горит отец. У Сэма в голове Мэри по-прежнему кричит, но, наверное, она станет потише, когда снова воссоединится с Джоном.
Купаясь в оранжевом и желтом, пальцы Дина обхватывают Сэмово запястье, вжимаются в торопливый пульс и ощущают волнение младшего братишки. С неба льется кровь, и он видит, как мать сгорает парой метров дальше, хотя этого не видит больше никто. Что-то иногда перемыкает в Дине, будто вилку вставляют в неподходящую розетку. Вместо того чтобы пялиться на симпатичную девушку, он гадает, насколько красная у нее кровь. Вместо того чтобы наорать на отца, чтобы держался подальше от Сэмми, он рвет мир на части.
Что-то не так, что-то пестрит, и камера не может нормально сфокусироваться на братьях Винчестерах, потому что она не знает, можно ли тут вообще сфокусироваться хоть на чем-то. Она видит их, но чего-то не хватает, пистолеты без предохранителей, а ножи без рукоятей. Они знают, что сломлены, но ведь это не важно. Потрескивает пламя, согревающее их. Сэм откидывает голову на грудь Дина и смеется в небо.
Есть в Сэме огонь, который горит так ярко, ярче всего на свете. Огонь искрит и хохочет. Иногда он становится слишком горячим, и Сэм не может сдерживать его. Они все горят: его мать, его отец, его мир. Не сгорает только Дин.
А Дин, он всегда думал, что придется стать пожарным, чтобы успокоить пламя в Сэме, чтобы контролировать буйство под кожей брата. Дело в том, что Дин не хочет быть пожарным, потому что пожарные останавливают огонь, прибивают его, пока изо всех цветов не остаются только черный и синий. Дин никогда не хотел такого, потому что тогда ему придется потушить Сэма, а потом мир Дина окунется в темноту. Но всё хорошо, потому что он – часть Сэма, а Сэм не горит, потому не горит и Дин.
------------
К тому времени, как они слышат сирены, вопящие в тишине вокруг пожарища, дым уже протянулся вверх и закрыл небо. Сэм поворачивается к брату и просит его вернуть звезды. Они садятся в «Импалу» и едут, пока не гаснут оранжевые отблески, и тогда остается только запах дыма, осевший на одежде.
– Теперь все хорошо, Сэмми, – они останавливаются на залитой красным светом мотельной парковке, и Дин проводит рукой по пеплу в волосах Сэма. – Он никогда не разлучит нас.
– Я знаю, – мурлычет Сэм, ластясь к его ладони. – Теперь мама сдержит его.
------------
На следующее утро они открывают багажник «Импалы», находят оружие и устраивают на парковке драку, пытаясь решить, кому что достанется. Все заканчивается алой азбукой Морзе на сером бетоне и правилами касательно того, кто возьмет серебристый «Глок», изящно выгнутый нож корво или снайперскую винтовку. Поначалу они хотят разделить багажник на половину Дина и половину Сэма, но им не нравится быть разделенными. В итоге оружие снова валяется грудой, и нельзя подвинуть что-то одно, чтобы не передвинуть другое.
И только после того, как они проверяют добычу, с нарисованными красной краской образами, пробегающими в мыслях, Сэм поворачивается к Дину и спрашивает, почему в машине Джона вообще хранится оружие. Рассеянно ведя пальцами по гравировке на своем новом «Глоке», Дин хмурится и мотает головой:
– Не знаю, Сэмми.
На какой-то момент они потеряны на крохотной парковке в центре мира, который никогда не был огромнее. Можно заняться тысячей дел и посетить столько же мест. Мир расстилается перед Дином, и первее всего стоит Мэри, чья кожа отходит черными полосками. Он не знает, что делать, а мир не желает остановиться, чтобы дать ему подумать. Он жалеет, что нет Джона и его приказов, которые подсказали бы, что делать и куда идти.
Всё исправляет Сэм. Динов младший братишка, который – он понимает – будет однажды выше его, а сейчас стоит рядом с этими своими щенячьими глазками, горящими, как огонь. Рука Сэма покоится на его руке, и пальцы поглаживают металл между его пальцами, и взгляд ощутим настолько явственно, что Дин чувствует щекотку, будто ногтями невесомо ведут по коже. Мир все еще вращается, стягивается красными и синими огнями, но все хорошо, потому что у Дина есть Сэм и он никогда его не отпустит. Дин лучше похоронит себя в брате, вскроет его и заберется под кожу, чем оставит его.
Пока братья стоят, замерев в нерешительности, звонит Бобби. Его голос по телефону такой же хриплый, как в смутных, пятнистых от солнца воспоминаниях об остовах машин, громоздящихся в пыльной жаре. Но есть и нечто другое, хлопья ржавчины в словах соболезнования и печали о сломанных вещах. Бобби говорит братьям ехать к нему и спрашивает, умеет ли Дин водить.
– Да, сэр.
– Не надо этого, мальчик. Я не Джон.
– Хорошо, Бобби.
– Веди аккуратно, сынок.
– Буду.
Мир проносится мимо них размытыми цветными пятнами, сливающимися в одно, и никто не сможет поймать их, если они не сбавят ход. Ветер свищет в окне, но он уносит голос Мэри из головы Сэма. Остатки заполняет Led Zeppelin, и на лице Дина появляется улыбка. Они едут все быстрее и быстрее, и стрелка подходит к красному. Города, один за другим, соскальзывают с ветрового стекла и остаются позади, в хмурых взглядах и неодобрительном шепоте тех демонов, что блюдут закон.
Они бегут от мира или, может быть, мир бежит от них.
------------
Добравшись до Бобби, Дин замедляет ход, чтобы гравий не бил «Импалу» в мягкий живот. Он нарезает аккуратные круги по кладбищу металла, пока не находит свободный гараж, где можно припарковать их черного зверя. Бобби к тому времени уже услышал рев двигателя и теперь ждет их, сунув руки в карманы и глядя в землю.
Бобби, как помнит Сэм из полуоформившихся цветных картинок, слишком стар, чтобы быть безоговорочно надежным. На его голове поношенная кепка (Сэм гадает, видел ли он хоть раз макушку Бобби и есть ли она у него вообще), у него неопрятная борода, а из кармана торчит грязная тряпка. Есть и отличия: морщины на лбу длиннее, тени под глазами глубже. Время размывает надежду, как океан завоевывает венецианские улицы.
– Здравствуйте, мальчики.
– Привет, Бобби.
Дин говорит, а Сэм смотрит на разруху вокруг. Двор заполнен скелетами автомобилей, которые ездили, пока не начали отваливаться конечности и внутренности не потащились по земле. Это рай для механика, а для Сэма – уходящие к небу груды трупов, гниющих и истекающих черным в пропитанную маслом землю. Королевство изломанных тел, рассыпанных миллионами хрипящих фар.
– Пойдем, Сэмми, – окликает голос Дина, и теперь вокруг только машины, безжизненный неодушевленный мусор на «Автосвалке Сингера».
Мэри вопит у Сэма в голове, но Дин ждет его у тенистой кромки входа, а Мэри никогда не бывает особенно громкой, пока у Сэма есть его брат.
------------
Джон был охотником. Вот что рассказывает им Бобби, когда они спрашивают про оружие в новой детке Дина. Существуют твари, нападающие из темноты, и, возможно, они когда-то были людьми, но сейчас в них только чернота. Они – комки крови, засоряющие систему и расселяющие грязь по Земле.
Дин смотрит в окно и видит изломанное тело матери, черное, дрожащее, распадающееся хлопьями в раме машины, которая некогда колесила по дорогам из черной смолы. Есть нечто красивое в пепле, осыпающемся с ее тела, но Дину не нравятся золотистые локоны, которые все еще ниспадают с почерневшей головы, так что он оборачивается посмотреть на Сэма. Сэм смотрит в ответ, и Дину на мгновение кажется, что он слышит крики Мэри.
Бобби рассказывает им о монстрах, которыми становятся люди, потеряв всё, что у них было. О монстрах, которые оставляют кровавые следы по миру. О монстрах, демонах, призраках и порожденных адским огнем тварях, проживающих свои проклятые жизни. Дин смотрит на Сэма и гадает, не сделались ли они такими вот монстрами, не почернеют ли при правильном освещении их глаза.
------------
Братья Винчестеры остаются у Бобби надолго: дни превращаются в недели, недели в месяцы, месяцы собираются в год, пробираясь между рядами машин, ожидая спасения или жертвы. Бобби думал, мальчики соскучатся, станут беспокойными, застряв в одном месте, хотя весь мир у их ног. Он любил Мэри и Джона, знал, что они хорошие люди, но Джон после смерти жены изменился.
Разумеется, он изменился: всякий бы изменился, если бы что-то пришло и выбило мир у него из-под ног. Но Джон изменился. Менялся до тех пор, пока его совсем не осталось.
Бобби помнит мгновения погожих летних дней, когда Джон оставлял сыновей у него, пока раскрашивал траву внутренностями чудовищ; моменты, когда Бобби видел синяки в форме пальцев на запястьях Сэма, и как Дин загораживал собой младшего брата всякий раз, когда Джон входил в комнату. В такие моменты Бобби пытался убедить себя велеть Джону оставить мальчиков у него и уехать не оглядываясь.
Но он ничего такого не сделал. Бобби нравится думать, что возможности не выпало, нравится верить, что однажды он взглянул бы на Джона и увидел пьяницу и жестокого отца вместо потрепанного войной солдата и старого друга. А потом снова вспыхнул пожар, и у Бобби так больше и не появилось шанса заглянуть дальше воспоминаний о вечерах после охоты, проступающих каплями на бутылке холодного пива.
И вот день за днем он смотрит на результаты своей нерешительности. Братья Винчестеры всегда были близки, но теперь они неразлучны. Бобби дает работу каждому: развесить одежду или почистить запчасти. Они вместе сначала делают одну работу, потом вторую, не оставляя друг друга в одиночестве. Они двигаются так, будто у них общий мозг: один компенсирует движения, которые еще не сделал второй.
Бобби думал, они соскучатся, станут беспокойными, застряв на автосвалке в маленьком городке, связанные временной жизнью, но они никогда не жалуются. Когда Бобби не дает им никакой работы, Дин трудится над машинами, которые, по его мнению, достойны спасения. Сэм сидит с ним, отсчитывает часы и смотрит, как Дин становится спасителем.
Когда дневная жара начинает стихать, братья сообщают Бобби, что вернутся к ужину, и исчезают. Они никогда не говорят, куда ходят, а Бобби никогда не спрашивает, но каждый раз они возвращаются со свежими синяками и случайными каплями крови на перепачканной травяным соком одежде.
Бобби хотел спросить, но как-то раз, гуляя по краю своей земли, он слышит удары кожи о кожу и сдавленные проклятия. Винчестеры на примыкающем к свалке поле, сверкающее оружие лежит в траве кругом, словно зрители на стадионе. Ровными рядами стоят патронные ящики и корзины, наполненные пустыми патронами, как ракушками на пляже.
В тот момент, когда Бобби заглядывает через забор, кулак Сэма впечатывается в лицо Дина, и голова того дергается от удара. Не успевает Бобби открыть рот, как Дин приходит в себя и отвечает сильным пинком. Сэм легко блокирует его, едва пошатнувшись от давления на предплечья. Сыплются удары руками и ногами, уклонения, блоки, и иногда они пропускают удары, но приходят в себя почти сразу же.
Словно холодные пальцы сжимают мозг Бобби, когда он смотрит на них. Есть что-то неправильное в том, что осиротевшие братья налетают друг на друга со стесанными до крови кулаками. Сэму десять, и ростом он почти догнал Дина. Он пригибается и уклоняется с почти нечеловеческой ловкостью, уходя от ударов, которые – Бобби мог бы побиться об заклад – должны были достигнуть цели. Дину четырнадцать, он такой же ловкий, как Сэм, но его удары тяжелее, он уже нарастил мускулы за годы чего-то, о чем Бобби не хочет думать.
Он наблюдает за ними еще с минуту, по коже бегут мурашки, как мышиные лапки. Что-то настолько неправильно в этих сломленных братьях. Их тела, тонкие и подтянутые, сливаются воедино, прежде чем снова рассоединиться. Иногда Бобби не видит, где заканчивается один и начинается второй, но потом их глаза убийственно вспыхивают и становятся совсем другими. Мышиные лапки на коже Бобби превращаются в крысиные коготки, и желание убежать непреодолимо.
Едва вернувшись в дом, он достает нож из своего скромного арсенала и сует за пояс. Он не может объяснить этого, потому что никогда не причинил бы вреда Дину и Сэму, никогда бы не ранил братьев, которые уже сломаны.
Но дрожь не уходит. С глаз долой, но не из сердца.
------------
Они прекращают драку, когда Дину удается блокировать пинок и свалить Сэма ударом в челюсть. Сэм плашмя падает на траву, измученный, с разбитой губой и миром, который от головокружения идет яркими цветными пятнами. Через момент Дин падает рядом, с пистолетом в руке, красное размазано по его коже и вяло капает из носа.
– У меня уже лучше получается, – говорит Сэм, стараясь, чтобы слова прозвучали не слишком вопросительно, не злой мольбой о подтверждении. – Я бы сейчас мог убить призрака.
– Ага, Сэмми, – мягко отвечает Дин и очерчивает лицо Сэма дулом пистолета, красная линия словно временный шрам (хочется сделать его постоянным). – Ты хороший стрелок.
Сэм пытается надуть губы:
– Просто хороший?
Его – зеленовато-карие, не черные – глаза становятся большими и круглыми, словно на траве рядом с Дином лежит щенок с мягкой шкуркой и льнет к стволу, приставленному к его щеке. – Разве не лучше, чем просто хороший?
– Ага, Сэмми, – снова бормочет Дин.
Он купает пистолетный ствол в красной струйке, сочащейся из полной губы. Сэм чуть ли не мурчит, когда на лице у него появляется красная линия и боль накрывает гудением электричества под кожей. Возможно, когда-нибудь она станет постоянной.
------------
Они проводят Рождество у Бобби, развешивая красную, похожую на внутренности мишуру по деревянным стропилам-костям дома. Сэм ходит за братом и все перевешивает, пока тот не смотрит. Мэри не особенно громкая на Рождество, до странного приглушенная, будто умиротворенная бессмысленным праздничным настроением. Сэм не понимает, думает, что мама потерялась в фальшивых воспоминаниях. Он не собирается спорить, разумеется, хорошо, когда звук потише. Хорошо не чувствовать себя постоянно сумасшедшим.
Как-то утром, когда Дин занят конечностями машин, Сэм говорит Бобби, что не знает, что бы подарить брату на Рождество. Не осталось ничего: всё, что принадлежит Сэму, принадлежит и Дину тоже. Может, стоит съездить в город, походить по магазинам и найти что-нибудь, чего у Дина еще нет? Бобби качает головой и показывает ему сервант в задней части одного из гаражей:
– Возьми что-нибудь оттуда, парень.
В серванте совершенно другой мир, сотни тысяч вещей из сотен тысяч мест свалены в кучу. Одни серебристо поблескивают и отражают свет, а другие прячутся в тенях и ждут подходящего момента. Там есть вещи, сделанные из кости, которая когда-то была в теле. Есть пули, которые, по мнению Сэма, едва ли подойдут хотя бы к одному из известных ему пистолетов.
Он находит амулет на нижней полке, в уголке картонной коробки, набитой шкурками. Это странное золотистое лицо с рогами, как у демона. Сэм думает обо всех чудовищах снаружи, о существах, у которых черные глаза при правильном освещении. Он думает, что Дин мог бы убить их всех. С улыбкой он прячет амулет в карман и закрывает дверцы безделушечного мира.
Когда Дин открывает подарок, маленькое рогатое лицо сверкает в отблесках огня. Оно кажется меньше в ладонях Дина, но на лице брата улыбка, и Сэм понимает, что выбрал правильно. Пальцы Дина пробегаются по рогам, давят на них до побелевшей кожи. Дин осторожно надевает амулет через голову, и тот падает ему на грудь. Дин широко улыбается Сэму, и зубы у него белые, словно кость.
------------
Сэму десять, а Дину четырнадцать, когда они покидают Бобби в гортанном реве «Импалы» и облаке пыли. Бобби знал, что это не продлится вечно, знал, что спасение машин не заинтересует их надолго. Он только надеется, что времени прошло достаточно. С братьями всё будет в порядке, они выживут, пока они есть друг у друга.
Нет, Бобби волнуется не за Винчестеров. Но молится за весь остальной мир.
------------
Первые несколько месяцев они катаются по центральной части страны от одного маленького городка к другому. Останавливаются в любом мотеле, где есть свободные места, и никогда дольше двух недель.
Дин убеждает Сэма пойти в школу, говорит, что Мэри хотела бы этого. Сэм, в общем, и не спорит. У него есть идея, довольно яркий образ американской мечты. Это адвокат и его жена, они улыбаются и смеются. У Сэма собственная контора, он выпускник Стэнфорда, неофициально провозглашенный самым успешным. Просто идея, книжка с картинками из ожиданий общества, но она застряла у Сэма в голове. Так хотела бы Мэри.
Все неправильно, разумеется, очень-очень неправильно, потому что Дина на этой картинке нет. Сэм часами напролет пытается отыскать там место для брата, приспособить его туда, как последнюю детальку головоломки, но итог получается изогнутый, перекореженный, не к месту. Мэри хотела бы этого, хотела бы, чтобы в семье был юрист, хотела бы для Сэма совершенной жизни, но даже она забыла одно: Сэм ничто без брата.
------------
Пока Сэм в школе, Дин – хотя ни за что не признал бы этого – изображает домохозяйку. Он убирает, стирает, готовит и при любой возможности берет работу: подстричь старику газон, починить дребезжащий пикап. Денег немного, но достаточно.
Когда у него выдается свободное время, а это случается скорее часто, чем нет, он ведет детку к школе, смешивается с толпой, посещает пару уроков, притворяясь «новичком» или «просто попробовать захотелось». Таким образом он может убедиться, что Сэмми в порядке. Он видит брата в коридорах, сидит с ним на открытой трибуне стадиона и наблюдает за «нормальными». Он может держаться достаточно близко, чтобы защитить Сэма от всего, что способно ранить его.
Вечером они смотрят то, что получилось найти по телевизору, и таскают еду из тарелок друг друга. После ужина Сэм растягивается на диване, занимая как можно больше места, так что его ступни удобно прячутся под теплое бедро Дина. Иногда он так и засыпает, убаюканный воплями и автоматными очередями второсортного боевика. Дин потом расталкивает его и отправляет в постель.
По выходным они заваливаются во все бары, откуда их еще не успели выпереть. Иногда они заходят в заведение, которое не помнят, и наталкиваются на ствол дробовика. Когда они находят новый бар, то обдирают его как липку. Сэм быстро учится жульничать в пул, и его длинные конечности плавно перетекают в позиции, в которые их ставит Дин. Они находят цель, играют, пьют, устраивают драку, побеждают, забирают деньги и тащатся домой, смеясь и слизывая кровь с костяшек.
Иногда они заваливаются в постели и просыпаются на испачканных кровью простынях (насчет чего Дин не устает отпускать грубые шутки), но чаще обрушиваются грудой на диван. Они просыпаются наутро (Сэм клубочком в тепле брата или у его бока), у них всё болит, но они улыбаются черными глазами и красными зубами.
Дин по-прежнему видит Мэри, горящую на потолке прачечной или рассыпающуюся в пепел над розами, которые он подрезает для мистера Уайта. Он видит ее лицо, каждый клок мягкой кожи, отходящий от мышц.
Иногда она такая, как раньше, улыбается старшему сыну, как подсказывает выцветшая память. Потом ее ночная рубашка занимается пламенем, язычки ползут все выше и выше, пока глаза не вываливаются из глазниц, и Дин не может больше смотреть. Когда всё становится совсем плохо, когда Дин чувствует, что дышит лишь огнем и пеплом, он забирает Сэма из школы «по семейным обстоятельствам» и они едут неизвестно куда.
На каком-нибудь поле они дерутся до тех пор, пока не купают Землю в крови. Потом Сэм наполняет весь Динов мир окрашенными кровью ямочками на щеках и ярким, устремленным на него взглядом. Тогда места для Мэри больше не остается.
------------
Вопли все еще звенят у Сэма в ушах, они всегда здесь, хотя иногда стихают до шума на заднем плане. Но они всегда возвращаются, моменты умирания, эхом отдающиеся в голове навечно. Большую часть времени он гадает, как еще не сошел с ума, как может оставаться таким нормальным с криками в мыслях. По крайней мере, он думает, что нормален.
Хуже всего по ночам, и через каждые пару недель шум заставляет его не спать и таращиться в темноту. В такие ночи он выбирается из постели и идет к Дину, игнорируя слова отца «неправильно, когда слишком близко». Дин держит его, не дает его рассудку сломаться. Дин для него – гавань, порт, причал и якорь.
Сэм сворачивается в тепле брата, цепляясь пальцами за его майку. Возит носом по гладкой голой коже и впивается зубами в плечо. Какофония в голове утихает, крики почти исчезают; никогда не бывает тише, чем когда брат Сэма держит его в этом мире. А Дин никогда не жалуется, просто обнимает братишку, впивается ногтями в мягкую кожу и не отпускает.
------------
Когда после окончания школы проходит месяц, Сэм, наконец, решает поступать в Стэнфорд. Сэму восемнадцать, у него на руках одиннадцать писем о возможности зачисления. Полная стипендия. Вопли в голове не такие уж громкие, приглушенные даже. Он уверен, Мэри гордится.
Сэм все еще сидит за столом с разбросанными бумажными мечтами, когда возвращается, перекрасив дверь мистера Пинкмена, Дин. Нет нужды идти встречать брата: действия, которых придерживается Дин, отпечатаны в уме. Закрыть дверь, стянуть, наступая на задники, ботинки, повесить ключи на крюк, пройти по коридору в кухню, открыть холодильник, достать пиво.
Потом Дин появляется на пороге, широко улыбаясь выбеленной солнцем улыбкой, с веснушками вокруг глаз, выступающими четко, как сигаретные ожоги. Запах пота и краски добирается до Сэма, когда Дин садится на стул напротив, запрокинув голову и булькая холодным пивом так, как только он может пережить. Мэри затихла у Сэма в голове, но это ненадолго, не может быть надолго, больше не может.
– Что делаешь, Сэмми? – Дин расслабленно улыбается ему.
Дин, Сэмов старший брат. Его опора, его жизнь, его душа. Дин, который всегда присматривает за ним, никогда не жалуется, никогда не дает Сэма в обиду.
– Я уезжаю, – улыбка гаснет, яркие зеленые глаза тускнеют, бутылка клацает о стол. – Меня приняли в Стэнфорд с полной стипендией. Первый семестр начинается через неделю.
В глазах Дина что-то разбитое и опустошенное, как Земля после апокалипсиса. Будто Сэм сбросил ядерную бомбу за этими зелеными радужками и теперь смотрит на выжженную землю. Дин опускает взгляд, и разрушение уходит. Теперь он просто хрупкий человек, сидящий со столом в этой хрупкой жизни, которую Сэм растирает под ногами.
Это Дин. Это брат, который отдал Сэму всё, который сдерживал мир, чтобы Сэм мог дышать. Это Дин, который сжег их жизнь дотла, только чтобы построить новую. Дин, который уничтожил всех монстров, чтобы они вот так могли сидеть за столом в маленьком городке, в безопасности.
Именно поэтому он говорит эти слова, поэтому он выбирает Стэнфорд. Поэтому Сэм не может остаться. Потому что Дин отдал ему всё, и сейчас его очередь сделать что-то для старшего брата.
– Я уезжаю через два дня.
Дин отворачивается, оставив на столе недопитую бутылку, истекающую слезами конденсата. Сэм слышит, как открывается дверь, как закрывается дверь, и не двигается.
Дин заслуживает лучшего, чем неровный мир «если», «но» и «может быть». Дин заслуживает лучшего, чем полоумный брат с пожарами под кожей. Сэм не знает, сколько протянет в мире без Дина; он не знает, сколько осталось до того, как огонь затопит всё оранжевым, желтым и болью. Главное, оказаться как можно дальше от Дина, когда вырвется пламя.
Мэри в голове вопит громче обычного до тех пор, пока перед глазами не расстилаются размытые по краям миры с черными дырами, горящими звездами и миллионом галактик. Сэм вот-вот потеряет сознание и на этот раз не знает, как заставить ее замолчать.
------------
Сэм уезжает на следующий день.
Дин подвозит его до автобусной остановки, но молчит, даже почти не смотрит на брата. Сэм чувствует облегчение. Он не был уверен, сможет ли выйти из «Импалы», если зеленый взгляд Дина пришпилит его, как жука булавкой. Но и без того довольно тяжело, и он понимает, что руки задерживаются на вытертой коже машины, вспоминая, как этот порез или тот шрам оказались на ее внутренностях.
Когда он наконец выходит, а Дин по-прежнему сидит за рулем, мир окрашен в черно-белый. Внутри пусто, будто какой-то великан залез туда ложкой и зачерпнул все органы, которые нужны Сэму, чтобы жить. Воздух не лезет в горло, застревает, тело забывает элементарные функции, а мозг сосредоточен на том, чтобы не забраться обратно, снова не влезть брату под кожу.
А еще Мэри. Ее крики – словно наждачка по тонкой ниточке, удерживающей скелет Сэма на месте. Этот пронзительный нескончаемый звук истончает сухожилия и мышцы, которые делают Сэма единым целым, надрывают их сантиметр за сантиметром. Вот так бывает, когда Дина нет рядом, когда Дин не держит Сэма, не позволяя ему рассыпаться.
На какой-то момент Сэм не уверен, что справится, но осталось еще упрямство в стиснутых зубах и сжатых челюстях. Дину он не нужен. Брат Сэма заслуживает свободы, а Мэри заслуживает идеального сына, о котором всегда мечтала.
Решившись, он захлопывает багажник «Импалы» и подходит к пассажирской дверце. Всё его имущество упаковано аккуратно сложенными квадратами и безукоризненно упорядоченными рядами в двух спортивных сумках. Утром у Сэма ушел час на то, чтобы собрать три сумки. Потом еще два часа, чтобы выложить всё обратно, отложить вещи Дина и упаковать то, что осталось.
– Ну пока, наверное.
Даже открытая дверь не отвлекает Дина от отрешенного созерцания пространства. Крики Мэри тут же становятся всхлипами.
– Ладно, я… – Сэм понимает, что не надо было открывать рот, надо просто идти. – Я буду скучать по тебе, Дин.
------------
Среди дороги около остановки маленькая лужица. Маслянистая радуга свивается и раскручивается в ней, подгоняемая легким ветерком далекой грозы. Черные хлопья плывут по поверхности, крохотные лодочки, которым не суждено завершить свою одиссею. Хлопья осыпаются с черно-красной женщины, стоящей около лужи, и вода облизывает пальцы ее ног.
Дин видит, как Мэри поворачивается и смотрит на него. Ну, во всяком случае поворачивается. Огонь, пожравший всё, оставил ее кожу черной и осыпающейся, как снег, открыв красную-красную плоть внизу. Ручейки крови, гноя и сырая масса разжиженных внутренностей собираются в новые лужицы на дороге.
Под взглядом Дина левая сторона лба Мэри медленно отсоединяется от лица, мышцы и кожа постепенно расслаиваются, и потом неровный кусок плоти скользит по щеке и падает на землю. На своем месте он оставляет зияющую дыру, до самой коричневой кости, забрызганной красным.
Дверь открывается, и Сэм сует голову в «Импалу», но Дин не оглядывается… не может оглянуться. Он понимает: это его наказание. Сэм уезжает, потому что Дин позволил Мэри сгореть, потому что он не спас ее. Это шанс Сэма отдалиться от него и того, как все вокруг Дина чернеет и увядает. Так что да, он понимает, почему брат уезжает.
– Ну пока, наверное.
Дин чувствует себя лодкой, дрейфующей в ночи – без якоря и капитана. Он потерян, и звезды не светят, указывая путь домой.
– Ладно, я… Я буду скучать по тебе, Дин.
Мэри пытается улыбнуться, но ее челюсть отрывается и шлепается на мостовую, и влажные красные и черные нити болтаются на том, что осталось от ее лица.
– Сэмми.
Дин не помнит, что думал тогда, не помнит, позвал ли брата по имени, но, наверное, позвал. Есть слова, которые значат тысячу разных вещей: «извини», которые способны звучать годами, и «спасибо», проходящие через всю жизнь, но нет ничего важнее этого конкретного слова. Оно вмещает всё.
Дверь закрывается, и голос Дина не слышен. Сэм тяжело шагает к автобусу, повесив лохматую голову и глядя под ноги. Дин не может двинуться, не может отвести глаза от Мэри, не может перестать смотреть на Сэма. Младший брат оставляет его, и Дин знает, что это правильно. Но грудь все равно давит, и сердце крошится в пыль.
Лужица выплескивает радужно-красную воду на серый гудрон дороги, когда рука Мэри покидает тело. Автобус Сэма отходит от остановки, шины проезжают по луже, размалывая грудную клетку Мэри. Дин едва успевает выскочить из «Импалы», прежде чем расстаться с завтраком, и вот это – вот каково это жить без брата.
------------
