Еще раз подумаем снова

Второе издание этой книги, естественно, своеобразно. Мне только дважды пришлось прерывать первое издание, чтобы ввести самые свежие факты. Необходимо констатировать: кибернетике уже 35 лет, и теперь появились доказательства, что кривую роста, приведенную на рис. 1, можно рассматривать не как экспоненту, а как гиперболу. Однако я не привык извиняться за недооценку, и пусть эти гипербо­лические кривые говорят сами за себя. Приводимые в главе аргумен­ты, как они были первоначально сформулированы, остаются верны­ми. Меня часто упрекали в том, что я выступаю как "предвестник всемирной катастрофы", но, как выяснилось, необоснованным ока­зался лишь мой оптимизм. Стоит обсудить, почему так случилось. Ключ к пониманию этого, как оказалось, лежит именно в тех двух вставках, которые пришлось вводить. В первой из них говорилось:

"Рискованные идеи быстро увядают вследствие того очевидного факта, что их сторонники, по-видимому, не могут их додумать до соответствующих выводов, и тогда старые идеи побеждают. И не по­тому, что они более обещающи, отнюдь нет, и то, что в мире все трагически смешалось, — лучшее тому доказательство".

Как я полагаю, так происходит обычно по двум главным причи­нам. С первого взгляда они представляются весьма различными.

Люди хватаются за рискованные идеи, поскольку они сулят им освобождение. Дела всегда идут не так, как надо, а тут новое предложение, которое ставит все на место. Рискованные идеи по сути своей разумны как мирные средства начать партизанскую войну против сидящей за крепостными стенами устаревшей административной сис­темы подавления. Проблема сводится к следующему: нам не просто одна идея кажется привлекательнее другой. То же может происхо­дить или с отдельным человеком в поисках Бога, или с семьей, или с любой другой небольшой группой людей, стремящихся к лучшему образу жизни. Но даже и в таких случаях идея реализуется в соци­альной среде, а это требует учета реакции всей системы. Иначе го­воря, то, что предлагается отдельным человеком или небольшой группой, должно было бы укладываться (в достаточно узком смысле) в рамки "нормального поведения" системы. Отклонение от подобной "нормы" вызывает не только удивление или неприятие идеи други­ми членами системы даже при наибольшей к ней благосклонности — система не организована так, чтобы ее воспринять. Например, любая замужняя англичанка, стремящаяся вести себя как свободная личность, быстро обнаружит (несмотря на наличие принятого парла­ментом закона), что она ограничена старыми представлениями. Так, она должна предъявлять подпись мужа как его согласие на заявле­нии при поступлении на работу, хотя по закону она имеет на это полное право, и т. д. Все это происходит потому, что одного стрем­ления к реформе авторов закона недостаточно — они не учли сис­темных последствий их революционных идей.

Все это еще более очевидно проявляется в области управления экономическми делами, поскольку системные последствия здесь по­истине неисчислимы. Наивность, с которой выдвигаются рискован­ные идеи, часто звучит как смертный приговор из-за энтузиазма, с которым их поддерживают полупонимающие сторонники. Мне часто приходится удивляться тому, что всякий раз, когда нужен пример для иллюстрации того, о чем я пишу, я всегда нахожу его в сегод­няшних новостях. Сегодня, именно в данный день, один из лидеров британских профсоюзов потребовал, чтобы все лаборатории, имею­щие дело с патогенными бактериями, были перенесены в отдаленные районы и охранялись там с собаками за ограждениями с колючей проволокой. Идея эта новая, возникающая из-за совершенно понят­ного и уместного беспокойства, связанного с недостаточной безопас­ностью биологических лабораторий для окружающих, что послужило причиной смерти одного из членов профсоюза, возглавляемого этим лидером. Однако единственной причиной разведения смертоносных бактерий в данном случае является обучение студентов-медиков. Да­же если бы мы перевели в "отдаленные районы" студентов, можно было бы наверняка держать пари, что только небольшое число спе­циалистов, способных вести обучение студентов-медиков, двинулось бы за ними в подобные места. Так произойдет не потому, что они плохие люди, а потому, что система, охватывающая всю эту пробле­му, настоятельно требует их присутствия в больницах крупных го­родов, где они практически обучают студентов, осознавая некоторую рискованность такого положения.

И пусть никто из управленцев "со стороны" не улыбается скепти­чески по поводу этого примера, касающегося профсоюзного деятеля: управленцы в любой области просто не в состоянии охватить всю систему, в которую предлагается ввести подобные недалекие, палли­ативные идеи, и потому не в состоянии проработать до конца их си­стемные последствия. Сказав все это, я вновь становлюсь всеобщим врагом. Но, может быть, человеческий мозг слишком мал, а человек слишком нерешителен, чтобы разобраться с последствиями в систе­ме, с которой он имеет дело. Амбиции и алчность были главными создателями наших "систем". Цель книги в том, чтобы побудить наш ум искать ответы.

Первой причиной, по которой рискованные идеи часто провалива­ются, а старые торжествуют, является покладистость. Она — всего лишь проявление слабости и несовершенства человека. Я не ссыла­юсь на "теорию заговора", согласно которой злые силы способны справиться с любым нововведением. Однако же в этой теории есть одно язвительное объясняющее обстоятельство, хотя она тогда нико­им образом не выступает как "теория заговора". Слово злой означа­ет также враждебность к нежизнеспособному. Нам не надо быть параноидными шизофрениками, чтобы понять, что все мы в этом смысле больны.

Второе объяснение сводится не только к тому, что новая идея вы­ходит за пределы нашей способности ее понять в рамках существую­щей системы, но и к тому, что существующая система считает ее уг­розой своему установившемуся состоянию. Именно так и происхо­дит, хотя и не обязательно, в силу решительного стремления систе­мы сохранить свою власть. Это происходит потому, что существую­щая система просто не знает, что с нею будет, если новая идея при­вьется. В первом объяснении говорилось, что автор новой идеи не додумывает ее до конца — до оценки последствий ее влияния на си­стему. Второе объяснение утверждает, что этого сделать не может и существующий аппарат власти по вполне понятным причинам и, кроме того, у него нет к этому никаких побудительных мотивов. Вся ответственность ложится на автора нововведения. Это кажется впол­не резонным. И это остается вполне резонным, пока мы не вспом­ним уравнение власти: аппарат власти управляет всеми ресурсами, включая необходимые для воплощения рискованной идеи...

Рассмотрим с позиций кибернетики престижную организацию, со­зданную для того, чтобы распределять деньги от имени правительст­ва на научно-исследовательские работы. Согласно порядку ее дея­тельности этот механизм работает так, чтобы: а) предоставить день­ги по результатам голосования его членов и б) получить уверен­ность, что такие расходы вполне обоснованны. Тогда, если деньги предоставляются для того, чтобы существующие знания были рас­ширены академическим или пользующимся солидной репутацией институтом, который уже доминирует в данной области, система не может доказать, что деньги "потрачены с толком", в частности, по­тому, что люди, пришедшие к такому заключению, связаны своими прежними решениями с теми, кто получает такую государственную субсидию (или получал ее в прошлом году, или получит в следую­щем). Если, однако, рискованные идеи и проходят, а они могут про­валиться (по определению), то тогда все члены такой организации и те, кто их назначал, станут уязвимы для критики.

Этот анализ не является безответственным поношением сложив­шегося механизма, исполнителем какового выступает такая органи­зация, да я и сам никогда из-за нее не страдал. Я никогда к нему не обращался, никогда не получал государственных субсидий, не согла­шался стать членом организации, предоставляющей деньги на прове­дение научных исследований. Это я могу утверждать с достаточной степенью объективности. Если память меня не подводит, то я не знаю ни одного случая, когда бы я выступал в поддержку рискован­ной идеи, которая получила финансовую правительственную поддер­жку, как не помню случая, когда бы я выступал против из-за риска зря потратить на нее деньги.

Стоит заметить, что у всякого, сознающего рискованность своей идеи и понимающего то, о чем говорилось выше, не остается другого выбора, кроме обращения в организацию, выдающую государствен­ные субсидии на проведение исследований. Если субсидия гаранти­рует провал, а отказ гарантирует успех, единственной эффективной стратегией остается рекомендация поступать в противовес складыва­ющимся мнениям, хотя такая стратегия тоже незащитима. Но если попробовать ею руководствоваться, то будет оказана сильная поддер­жка существующему механизму выдачи государственных субсидий, при котором он будет значительно больше застрахован от нерискованных, т. е. неинтересных, предложений. Существующая дилемма может быть решена по-другому, но не при помощи возмущенного индивида, а обычным кибернетическим путем — структурно. До тех пор, пока некоторая часть средств не будет израсходована на­прасно, нет способа доказать, каким должна быть ее процентная до­ля. Здесь мы встречаемся с физиологическим пределом гомеостаза, который регулирует расходы на исследовательские работы... К сожа­лению, эта терминология опережает объяснения, предлагаемые на­стоящей книгой, а надежда создать настоящее регулирование обще­ственных средств на научные исследования обгоняет даже попытку се реализации.

Однако вернемся к утверждению, что "старые идеи преобладают". В данном примере предсказуемо, что приведенный выше анализ бу­дет характеризоваться как "упрощенчество". Таков уж всегдашний первый тактический прием доказательства, тут ничего не поделаешь. Относительно других доказательств предсказуемо предполагать заяв­ление о "типичном преувеличении" — все это типичные человече­ские уловки. Серьезные критики сошлются на факты Британского совета по социальным наукам, если такие факты еще есть.

Как говорилось ранее, два объяснения причин провала рискован­ных идей показали, в чем их фундаментальное различие: первая в нашей покладистости, вторая в нашей зловредности. Но, как уже упоминалось, это различие видно лишь с первого взгляда. У этих двух объяснений общий корень — неумение разобраться в проблеме как симптоме организационного порока и при этом либо считать, что пороки проникли в систему и могут быть устранены, либо при­нимать их за технические таинственные враждебные силы, которые могут наносить тяжелые удары. Общее решение такой задачи — на­учный и управленческий подход к системным последствиям. В не­сложном случае не стоит обращать внимания на то, как система от­реагирует на предлагаемое нововведение, рассматривая его просто как возмущение на входе. В тяжелом случае это означает оценку того, как система вероятнее всего отреагирует на угрозу — угрозу исказить ее собственное единство. В большинстве случаев рискован­ная идея даст и хорошие, и плохие последствия. Неумение инициа­тора новой идеи видеть и то, и другое может обратить его в бесплод­ного стратега. В конце концов он может стать психически больным человеком.

Однако как бы ни проявляли себя эти тонкости, "старая идея воз­обладала" и поэтому "давайте подумаем еще и еще раз".

Вторая вставка в первую редакцию этой главы книги касалась микропроцессоров. Это совсем свежее нововведение — действитель­но рискованная идея, но и концептуальный факт. Нужно указать на ее особенности. Здесь, как мне кажется, нет философских расхожде­ний между ценностью новой идеи и изделием, которое работает, а если и есть, то, конечно, эта ценная идея стала совершенной конк­ретностью для тех, кто сумел ее понять, хотя никакое число таких изделий не обладает потенциалом без соответствующего программ­ногоих обеспечения. Различие можно усмотреть, принимая за ис­ходную другую позицию — количество денег. Если идея изложена в книге, то по закону ее нельзя запатентовать, нельзя получить воз­награждение за фотокопию страниц, на которых она изложена. Но вполне законно получить крупное денежное вознаграждение за обра­зец изделия, поскольку он может патентоваться, что и сделали про­изводители вычислительной техники. Все это прекрасно при нашем социальном строе. Но далеко не прекрасно то, что сила денег, кото­рая четверть века управляла производством компьютеров, тотально блокировала эту рискованную идею из плохих и добрых побуждений одновременно. Однако есть твердые основания полагать, что приме­нительно к компьютеризации сила денежного мешка преодолена да­же в обществе, подобном нашему.

По поводу второго добавления заметим, что главное в микропро­цессорах — это их дешевизна. "Она вырвала компьютер из рук большого бизнеса, и это был шаг вперед". Так оно и произошло. В прошлом блестящие молодые люди, желающие поработать на компь­ютере, должны были стоять в очереди — в очереди, созданной со злым умыслом теми, кто делал на этом деньги. Общий результат этого ясно виден, но больше об этом будет сказано в последующих главах. Вызов, брошенный компьютером управлению, брошен вновь спустя двадцать пять лет...

В данной главе перечислялись четыре фазы реакции управленцев на появление электронного компьютера на управленческой сцене:

"Первая фаза — удивление".

"На втором этапе... он обнаружил, что ЭВМ — умственно отста­лый инструмент".

"... на третьей фазе остановилось большинство предпринимателей. Довольно распространенным стало использование компьютера в роли новой лампы вместо старой".

"... фаза четвертая — информация для управления. И тут магиче­ская аббревиатура ЭОД стала заменяться не менее магической ИСУ — информационные системы управления".

После объяснения, почему такой подход к делу не сработает (а он и не сработал), аналитик задался вопросом, каким ныне после того, как компьютер стал ему доступен, стало предприятие.

Микропроцессор, как следует из этого второго дополнения, "при­ведет к значительно более глубокой революции, чем изобретение са­мого компьютера". Когда это писалось, реакцией управляющих на это достижение было удивление. Тут мы вновь четверть века спустя вернулись к первой фазе. Другие фазы не могут повториться в прежнем виде, поскольку сила денег скажется теперь совсем иначе. В этой второй электронной революции всплывут на поверхность уп­равляющие, которые поддержат блестящую молодежь, поскольку ее обучение сопряжено с мизерными затратами. Ассигнования на эти цели не станут предметом совета директоров корпорации, не будут постоянно неверно истолковываться и не будут урезаться в угоду ал­чным хозяевам. Более того, некоторые владельцы фирм окажутся выходцами из числа блестящих молодых людей, да и сами блестя­щие молодые люди станут управляющими и станут содействовать тому, чтобы не блестящая молодежь овладела новой техникой, хотя они будут по-разному озабочены будущим всего мира — некоторые с добрыми, а некоторые и с дурными намерениями.

Больше я не стану нарушать последовательность изложения этой книги добавлениями или специальными вставками, как это было сделано в данной главе, а просто исправлю текст с учетом опыта по­следних лет.

Но призыв остается: давайте задумаемся еще и еще раз!