Конец начинаниям

Январь — вершина лета в Сантьяго, месяц, когда те, кто может себе это позволить, переселяются на океанское побережье или в го­ры, чтобы покинуть столицу, климат которой в остальной части года напоминает английское лето. Мне говорили: "Не волнуйтесь, в та­кую жару революцию не совершают".

Весь день 10 января 1973 г. я крутился в ситуационной комнате, руководя отладкой демонстрационной аппаратуры для программы Чеко, поскольку она не "оживала", как нам требовалось. Тем не ме­нее все уже стояло на своих местах, ситуационная комната сущест­вовала. Конечно, она не управляла чилийской экономикой. Она представляла собой последний из четырех разработанных нами инст­рументов по программе Киберсин. Весьма ценный преобразователь. Осталось только соединить всю аппаратуру в единую систему.

В течение нескольких дней я был занят подготовкой торжествен­ной речи для президента Альенде на открытии ситуационной комна­ты и сочинял также весьма пространное объяснение схемы ее орга­низации и назначения. Речь предполагалось записать на магнитную пленку для всех посетителей, ожидающих приглашения на всех уровнях рекурсии. Между несколькими из нас возникли расхожде­ния относительно перевода текста объяснения на испанский. Кому оно фактически адресовано — министрам, парламентариям, важным официальным лицам, бюрократам, рабочим комитетам или простым людям, а* если всем им, как предполагалось, то в какой последова­тельности должно излагаться его содержание?

Одновременно с этим произошло еще одно важное изменение ак­центов на политической арене. По сложным конституционным сооб­ражениям министры экономики и финансов поменялись местами. Проект Киберсин, особенно тесно связанный с корпорацией CORFO как частью системы управления экономикой, стал "готовым к работе инструментом", как и весь его персонал, получающий зарплату в корпорации CORFO. Но теперь Фернандо Флорес стал министром финансов, оставаясь политическим директором всех наших киберне­тических начинаний. Насколько я понимал, научным директором всей программы по-прежнему оставался я. Из-за нового назначения Флореса возникла новая серия требований к нашей основной группе, которая практически не имела отношения к делам министерства фи­нансов. Напряжение сказывалось на всех. Два наших основных спе­циалиста слегли и проболели весь январь и большую часть февраля. Президент Альенде во время одного с ним (неофициального) разго­вора в январе показался мне более спокойным, чем кто-либо другой, несмотря на приближающиеся в марте общенациональные выборы. Результат их означал очень многое. Если доля отданных за Альенде голосов снизится с 36 до 30 % и меньше, то согласно конституции он обязан уйти в отставку, и, конечно, он это понимал. Принимая во внимание трудности, начавшиеся в октябре, такой результат ка­зался возможным. Однако Марио Гранди тем временем провел под­робный политический анализ ситуации, показавший, что коалиция "Народное единство" может ожидать увеличения до 40 /о числа по­данных за Альенде голосов. Как позже оказалось, она получила 43% Это конечно, ужасный прогноз с точки зрения демократии, если колебание народной поддержки на 7% может звучать смертным приговором для любой администрации.

Кибернетика отчетности обществу. Именно на таком фоне мы приступили к изучению всего вопроса публичных объявлении о на­ших достижениях, среди которых на первом месте стояло торжест­венное открытие ситуационной комнаты. Прежде всего необходимо определить публику, перед которой надлежит отчитаться в наших проектах.

Прежде всего мы хотели пригласить людей, которые будут актив­но вовлечены в использование наших проектов. Как объяснялось в предыдущих главах, мы имели в виду участие управленцев как в ра­боте проекта Киберсин (через комитеты рабочих и их советников), так и в работе по Народному проекту (через политические партии, работников искусств). Приходится, однако, отметить, что обычно хороший баланс между лидерами определенных групп и их шумны­ми советниками, которые всегда создают трудности в любой органи­зации, имеющей "кабинет президента", нарушился именно из-за подобных трудностей, возникающих в связи с использованием на­ших новых методов. Так произошло, поскольку наши будущие поль­зователи не знали новых открывающихся для них возможностей, по­ка им не объяснили, что представляют собой наши новые инстру­менты. На одном энтузиазме сделать это трудно, так как требуется преодолеть психологическую и интеллектуальную инерцию, не при­бегая в таком процессе к принуждениям.

Кроме того, члены всей группы участников, вовлеченные в опре­деление целей и принятие решений, имели прямой доступ друг к другу. Кибернетически созданная нами сеть связи превратила их в анастомотик, а не в иерархическую структуру, что в принципе со­здало возможность генерировать требуемое разнообразие и обеспечи­ло избыточность потенциальных команд (см. гл. 15). Работая в та­кой сети легко почувствовать, когда подобные мультинодальные ха­рактеристики теряются: симптомом такого положения выступает стремление сети к централизации, когда требования принять меры направляются к одному основному лицу (не обязательно именно к нему; быть может, к его заместителю), действующему в качестве привратника между всей группой и внешним миром. Нет ничего удивительного в том, что подобные тенденции ослабевают и усили­ваются строго коррелировано со степенью напряженности обстанов­ки. При нормальных условиях управления кто-то один известен как максимально ответственный за деятельность всей группы, в спокой­ной обстановке он "босс" (но кавычки здесь слышны при разгово­рах). По мере роста напряженности он становится "Боссом" (про­писная буква и здесь слышна). Кибернетика такого мультинода, как в данном случае, вполне приемлема при том условии, что чем силь­нее напряжение, тем более похоже, что этот босс, скорее чем кто-либо другой, располагает информацией, нужной всем, поскольку у него наилучшие контакты среди руководителей его организации; по­этому-то потенциальная команда на нем и сосредоточивается. Уме­стно предостережение в подобной ситуации, когда восстанавливают­ся спокойные условия: "Босс" должен снова стать "боссом", а он мо­жет не сориентироваться вовремя, усвоив начальственные привычки. У других членов группы остаются известные обязательства перед боссом и перед всей группой, от которых нельзя просто отмахнуться: я сам испытывал подобные трудности и не раз, пребывая как в той, так и в другой роли.

Предыдущий абзац и то, ради чего написано последнее предложе­ние, представляют собой обобщение, основанное на опыте введения полученных нами уроков в кибернетические рамки системы 5. Мы его приобрели, работая в Чили; и успешно справились с такой про­блемой всей нашей группой. Можно было бы предложить и програм­му проверки того, насколько успешно нам это удалось. Сошлемся на трудности, возникающие из-за командного стиля босса по отноше­нию к членам группы и степени стресса, создаваемого таким стилем, при попытке выполнить всевозможные его распоряжения. Если подо­бные трудности нарастают в течение определенного периода време­ни, то сигналы опасности в гомеостатической сети за счет положи­тельной обратной связи будут неуклонно нарастать до тех пор, пока не нарушится гомеостаз. Иногда это звучит так: "Смотрите, да что же он делает!", "Опять он творит невесть что", "Знаю я его — он всегда так поступал", "Самодур он, вот что я Вам скажу", —- и мо­жет дойти до заявлений "Я увольняюсь" или "Вы уволены". Если, как очевидно, подобный процесс вовремя не пресечь, то весь такой коллектив управленцев может рассыпаться на мелкие группы. Из-за того, что мы работали в напряженных условиях, подобные процессы часто возникали в чилийской кибернетической сети. Однако за те два года, которые я провел в Чили, можно вспомнить лишь три та­кие жертвы — один человек уволился сам, одного уволили, а одного как бы вытеснили при всеобщем согласии. Для подобного испытания более характерна качественная, чем количественная, сторона — на­ша группа не развалилась; усталость ее была естественной.

Далее нам пришлось рассматривать публику, на которую наши системы влияли не прямо, т. е. тех, кто не непосредственно в них участвует, а косвенно, иначе говоря, весь чилийский народ, посколь­ку наши планы направлены на изменение установившейся практики государственного управления. И снова здесь мы столкнулись с отсут­ствием методики, с помощью которой можно было бы обеспечить требуемое разнообразие, если не считать внешних его усилителей, которые находились за пределами возможностей поддерживающих нашу работу организаций. Это замечание относится непосредственно к политической оппозиции. Напомним тогда, что правительство На­родного единства не было правительством большинства, а наша группа кибернетиков работала как оказывающая услугу правитель­ству Альенде по вопросам управления, т. е. отдавала себе отчет в отсутствии смысла приглашать к участию в нашей работе сторонни­ков политической оппозиции. Как уже отмечалось, среди разработ­чиков проектов были политические противники, которых мы при­влекли в порядке демонстрации политической свободы специалистов, но они не выступали у нас как выразители интересов своих партий. Если бы было не так, то мы бы ни в чем не добились согласия. (Я вновь ссылаюсь на аргументы, приведенные в начале гл. 16, но не хочу повторять их здесь.) Из этого следует, что закон о требуемом разнообразии может удовлетворяться усилителями, охватывающими всю страну, а не только тем меньшинством, которое представляли участники проекта управления страной. Обычно в качестве таких усилителей ссылаются на средства массовой информации, но в Чили они в весьма сильной степени отражали интересы откровенной оппо­зиции.

Проведенный нами анализ указывает на наличие дилеммы. Было бы политически неверным (и не этичным) пытаться сохранить нашу работу в секрете из-за отрицательного влияния на экономику по­пытки не исполнять закон Эшби. Закон этот обязательно себя про­явит, а если показатель усиления не обеспечивается (в данном слу­чае с 40 до 100%, т. е. в 2, 5 раза) надлежащими средствами, то весьма вероятен провал инициатив правительства. Различие в требу­емом разнообразии едва ли находится в пределах экспериментальной ошибки. Однако соответствующих усилителей нельзя было создать, поскольку они находились под контролем оппозиции. В силу этого мы не добивались ни секретности, ни рекламы, что было, конечно, наилучшей тактикой. До этих пор — до начала 1973 г. — мы зани­мались своим делом без излишнего шума, но даже и при этом воз­никали проблемы. Большое число людей было вовлечено в нашу де­ятельность, включая и политических оппонентов (хотя они и не вхо­дили в основную группу, как отмечалось ранее). Мое пребывание на государственной службе быстро привлекло внимание, и по этой при­чине мне пришлось уволиться. Весь 1972 г. я работал в одном из крупнейших отелей Сантьяго,не замечаемый среди проживающих там знаменитостей —чилийских и иностранных. Наша работа проходила в корпорации CORFO, что совершенно уместно, пока Флорес был в министерстве экономики; мы же имели дело только с про­мышленным сектором экономики и в значительно меньшей степени с ведомствами, занимающимися разработкой политики, которые, бо­лее того, рассматривались в качестве "принадлежности" различных партий, входящих в "Народное единство". Вследствие этого силы ди­леммы Эшби подавлялись в течение года.

Но пренебрегать естественными законами всегда опасно. Мы же были постоянно готовы к необходимости проявлять инициативу для изменения разнообразия в любой подходящий момент. Таким мо­ментом, как мы сочли, станет официальное включение в работу сис­темы Киберсин на торжествах по случаю открытия "ситуационной комнаты.

Вместе с тем мы знали, что необходимо действовать быстро после того, как все эти нововведения привлекут к себе всеобщее внимание. Между тем молчания, скорее чем секретности, было вполне доста­точно, поскольку средства массовой информации очень медленно приближались к пониманию проделанной нами работы. Как оказа­лось, практически они начали необычно быстро реагировать спустя всего лишь месяц, но об этом позже.

Возвратившись вновь в ситуационную комнату 10 января, я по­нял, что "подходящий момент" для оповещения о ней широкой пуб­лики омрачен. Оповещение уже состоялось — в совершенно иска­женном виде проведенное средствами массовой информации, которы­ми командовала оппозиция. Согласно давнему решению Флореса оповещением о системе Киберсин должно было стать мое выступле­ние в Великобритании в тот же день, когда чилийское правительство сообщит об этом в Сантьяго.

С точки зрения общественных отношений, такая акция рассматри­валась как попытка одновременного укрепления доверия к нам' — Лондон поддерживает Сантьяго и наоборот. Кибернетически это бы­ло попыткой регулировать процесс усиления, которым Чили не уп­равляла: надеждой на то, что привлечением внимания народов дру­гих стран к Чили можно добиться более объективного освещения со­бытий в Чили средствами массовой информации всех других стран и тем самым заставить чилийские средства массовой информации правдиво осветить существо нашей работы.

Механизм всего этого был таким. Меня просили прочесть в 1972 г. лекцию памяти Ричарда Гудмана в Брайтоновском политехническом институте в Великобритании. Гудман был блестящим кибернетиком и моим близким другом.

Я, однако, считал себя слишком занятым в Чили и намеревался как-то отказаться или перенести мое выступление на следующий год. Неожиданно такое выступление оказалось лучшим средством объявить о системе Киберсин в Англии.

Это случай из категории par excellence1. Ричард Гудман был обре­чён на неполное признание — он участвовал в гражданской войне в Испании, по возвращении посвятил себя обычной преподавательской работе в колледже, хорошо известном среди студентов из стран Третьего мира, получил в нем высшие академические звания. Будь он жив, он, конечно, взял бы академический отпуск, чтобы присое­диниться ко мне в Чили. Было еще только 10 января, а лекция па­мяти Ричарда Гудмана назначена на 14 февраля. Все это выглядело удачным совпадением.

В воскресенье, 7 января, научный корреспондент английской газе­ты Observer Нигел Хаукес опубликовал статью, озаглавленную "Чи­ли правит компьютер". В статье указывался ее источник — полуле­гальный журнальчик по науке Eddies, публикуемый в Лондоне. В статье, опубликованной газетой Observer, корректно говорилось, что я буду несколько недоволен этой публикацией, поскольку мне пред­стоит изложить подробности о чилийском проекте в Брайтоне в фев­рале. Стоит, однако, отметить, что газета попыталась выхолостить мое выступление; не было организовано даже интервью со мной (хо­тя мне звонили). Все это в журналистике называется сенсацией. Статья было составлена так, чтобы предопределить последующие ре­портажи и не столько ее содержанием, сколько своим заголовком (как находкой для редакторов других изданий). Опубликованная ме­нее чем за месяц до брайтоновской лекции, статья в газете Observer была всеми замечена, а на заседании кабинета министров Чили в понедельник 15 января была оценена как основанная на утечке све­дений. Кроме того, ее многократно перепечатали в странах Латин­ской Америки со спекулятивными комментариями: в Колумбии, Ар­гентине и даже в Чили (Вальпараисо). В английском журнале Eddies статья была напечатана на первых страницах как попытка завоевать поддержку среди тех, кого я, выступая перед группой политиков в Лондоне, назвал "посторонними". Что касается утечки сведений, то с чьей-то стороны здесь было явное заблуждение.

Ничто, даже самая эффективная программа обращения к широкой общественности, не может создать разнообразия, требуемого для ре­гулирования средств массовой информации во всем мире. Все подо­бные попытки всегда проваливались и будут проваливаться, пока свобода слова разрешена. Наши планы сорвались. Я энергично реко­мендовал правительству Чили немедленно и на самом высоком уров­не выступить перед прессой и представить ей Киберсин одновремен­но с телевизионным туром по ситуационной комнате, чтобы всеми средствами укрепить позицию правительства в деле завоевания раз­нообразия. Аргументом против этого была необходимость в вооруженной охране из 20 человек для отражения саботажа со стороны оппозиции, не говоря уже о защите сотен станций сбора данных, разбросанных на протяжении 3000 миль вдоль страны. Принимались разные решения, которые в течение всей последующей недели не­прерывно пересматривались, по крайней мере раз в день. Происхо­дило множество и других событий, в частности была объявлена заба­стовка на медных предприятиях. В конце концов на той же неделе наша инициатива в борьбе за исполнение закона Эшби для проекта Киберсин потерпела фиаско. История эта сдана в архив, по крайней мере для английских средств массовой информации. Ни поддержки, ни дополнительной информации, как было запланировано, из Сан­тьяго не последовало. Я вылетел в Европу после исключительно дру­жеской и в высшей степени полезной встречи с министром экономи­ки, на которой этот вопрос всесторонне обсуждался. Стало очевид­ным, что ничего больше сделать нельзя (и, кроме того, еще остава­лось столько неоконченных дел), в особенности при той внутренней обстановке, которая, по оценкам реалистов, означала, что прави­тельству не позволят продержаться до конца срока, на который оно избрано. Министр выдал мне в связи с этим новые инструкции.

И все же одно событие, относящееся к проекту Киберсин, должно было состояться, а именно, лекция памяти Гудмана, назначенная на 14 февраля 1973 г. Такая лекция состоялась под названием "Фанфа­ры в честь эффективной свободы", она вошла в мою книгу Platform for Change (Платформа для перемен) (John Wiley., 1975 г.). На лек­ции присутствовал чилийский посол в Лондоне, отсутствовали на ней все без исключения двадцать журналистов — любителей сенса­ций, которых пригласили организаторы. Заданные мне после лекции вопросы были в основном элементарными благодаря одному из тех хорошо информированных академических ученых, который хотел знать массу деталей относительно взаимоотношений проекта Кибер­син со всеми планирующими ведомствами в Сантьяго. Естественно (по причинам, уже перечисленным в этой главе), я не мог заходить дальше утверждения о том, что вся работа проведена под эгидой CORFO.

Весь март я был занят распутыванием последствий, возникших во всей Европе по вине "посторонних", и попал в Чили лишь в апре­ле. К этому времени проект Киберсин в одних кругах превозносили до небес, в других — поносили до преисподней. Подробности этого не имеют отношения ни к кибернетике, ни к отчетности перед обще­ством, но они, как обычно в подобных случаях, представляли собой смесь тщательно подготовленных обзоров, дискриминирующих упо­мянутых в них людей. Такие статьи публиковались исключительно в английских газетах, гордящихся своей научной и общественной ре­путацией, благодаря которой, а может быть именно поэтому, скати­лись до настоящей истерики. Все это написано для того, чтобы пока­зать, как провалилась попытка регулировать (не средства массовой информации) систему усиления разнообразия английского правительства, и особенно потому, что такой усилитель повел себя проти­воестественно как нейрон, который не прореагировал в течение пе­риода рефракции. Ничего из этого не получилось. В этом есть ки­бернетическая истина — битва за претворение в жизнь закона Эшби и репутацию проекта Киберсин (как и раньше говорилось) была за­ранее обречена. Алгедонический сигнал, призванный немедленно пресечь обвинение в утечке сведений (7 января), был проигнориро­ван. Это была основная ошибка. То, что произошло в Сантьяго в ап­реле, не было ошибкой — это была естественная реакция неестест­венного усилителя. Об этом свидетельствовали не только публика­ции, не только сомнения в эффективности рассматриваемого проек­та, не только масса других событий того времени... Ученые, присут­ствующие на моей лекции, посвященной Ричарду Гудману, отверну­лись, выбрав этот момент в качестве предлога для язвительных на­падок на меня, хотя им были доступны любые персональные контак­ты, вплоть до самого кабинета министров и, конечно, со мной. Это нападение чуть не прикончило меня в Чили. Так не случилось бла­годаря поддержке человека, который привлек меня в Чили, а также, как я считаю, из-за того общего понимания, даже на уровне кабине­та министров, что некоторые из обвинений, продиктованные недоб­рожелательностью ученых, были явными фальшивками.

Все это подтверждает, что, во-первых, отчетность перед обще­ственностью можно реализовать локально, поскольку локальную си­стему можно сконструировать так, чтобы обеспечить требуемое раз­нообразие. А это значит, что нагнетание отрицательной энтропии, называемое информацией, с успехом может компенсировать энтро­пийное стремление к дезорганизации с помощью основных киберне­тических принципов мультинода, как об этом уже говорилось. Во-вторых, этим подтверждается, что, дойдя до определенного предела увеличения числа участников, способность к росту разнообразия те­ряется, поскольку вместе с тем теряется способность управлять кон­струкцией усилителей регулирования разнообразия. В Чили так про­изошло по политическим причинам на общенациональном уровне. В-третьих, подтвердилось, что при организации еще более высокого уровня рекурсии (в данном случае — на международном уровне правительственных систем) отрицательная энтропия может перека­чиваться в принципе обратно на промежуточный (т. е. националь­ный) уровень рекурсии, но это в высшей степени трудноосуществи­мый маневр. В принципе не обязательно для этого располагать дол­жным разнообразием, но единственной заменой тогда может слу­жить исключительно быстродействующая система реакции на алгедонический сигнал о неблагополучии. Но такой системы не было в числе действующих в Чили кибернетических систем..., возможно, потому, как ошибочно полагали мои коллеги, что сигнал опасности повредит престижу их работы, а может быть, просто потому, что не было организационного аппарата для восприятия алгедонических сигналов, кроме тех, которые были встроены в саму систему регулирования социальной экономики. Мы так далеко не заходили.

Здоровая и патологическая автостабильность. Глава 18 заканчи­валась выражением беспокойства об отсутствии организационных выводов из предложений, вызревших в корпоративном мозге всей нашей группы. В последующих частях настоящей главы мы еще раз напомним об отсутствии должного учета алгедонического сигнала, чтобы вновь подчеркнуть недостатки организационной адаптации. Мой доклад, вышедший в апреле, представлял попытки понять осно­вы проблемы, на которую указывали эти недостатки. Он далее изла­гается достаточно подробно, поскольку относительно этих проблем неизбежно произошло бы серьезное столкновение между имеющейся в стране бюрократией (включая левое крыло партийного аппарата) и кибернетиками-новаторами, если бы правительство Альенде сохра­нилось в 1974 г.

В настоящей книге концепция гомеостаза повсеместно выступает в авторской интерпретации. Она определяется как "способность систе­мы поддерживать ее важнейшие переменные в психологических пре­делах при возникновении неожиданных нарушений или осложне­ний". Теперь мы можем определить автостабильность как характе­ристику особого вида гомеостаза, такого, в котором критически важ­ная переменная держится постоянной в организации данной систе­мы. Это важнейшее понятие, как и следует ему быть. Понятие авто­стабильности впервые введено Умберто Матурана и его помощника­ми как основная характеристика живого организма. До этого люди особо подчеркивали лишь способность живых существ воспроизво­дить себе подобных: "сделать себя же" — таков дословный перевод этого греческого слова [5].

Матурана — выдающийся биолог и кибернетик — был первым чилийцем, с которым я встретился в своей жизни. Ранее я не был знаком и с его первым помощником Франсиско Варела. Для меня всегда было большим удовольствием беседовать с любым из них или с обоими вместе в Чили, в частности, обсуждать кибернетику авто­стабильности. Оба они были не согласны с использованием их тео­рии в социологии, а мое толкование отличалось от того, которого придерживался каждый из них.

Естественно, я весьма тщательно сопоставлял толкование условий жизни в теории автостабильности с условиями существования жиз­неспособных систем и с тем, как они трактуются в этой книге. По-моему, она приложима к общественным системам. Такие системы (с моей точки зрения, в случае применения тезиса открывателей этой теории) по необходимости автостабильны. Чтобы существовать, жиз­неспособная система должна себя воспроизводить. Тогда продолжим проверку возможности применения принципа автостабильности ко всем пяти подсистемам жизнеспособных систем.

Очевидно, что система 1 должна быть автостабильной вследствие теории рскурсивности, согласно которой ее компоненты сами явля­ются жизнеспособными системами, поскольку они не обладают собственным статусом. Очевидно, что системы 2, 3, 4 и 5, каждая в от­дельности, не являются автостабильными, поскольку не обладают собственным статусом. Эти системы призваны обслуживать всю жиз­неспособную систему (такова же и система 1 — тоже подобслужива-ющая, но ее уникальность обеспечивает ей независимое существова­ние). Тоща мы можем утверждать, что:

а) жизнеспособная система является автостабильной;

б) автостабильная функция такой жизнеспособной системы вопло­щена в ней в целом и в ее системе 1 и нигде больше;

в) следовательно, любая жизнеспособная система, развивающая автостабильность в любой из ее систем 2, 3, 4 и 5, патологически автостабильна и это представляет угрозу ее жизнеспособности.

При таком определении этих аргументов все изученные мной пра­вительства патологически автостабильны во всех четырех подсисте­мах, которые, по определению, не должны быть жизнеспособными. Более того, есть основание для всеобщего признания наличия сети в рамках этой четырехэлементной патологической структуры, извест­ной как "истеблишмент"1. Он может быть определен как в прин­ципе построенный на патологической автостабильности, охватившей все его четыре подсистемы. Тогда смысл анализа, изложенного мною в работе Decybernation, вышедшей в свет в апреле 1973 г., свелся к признанию того, что, хотя уже осуществлены некоторые в известной мере эффективные мероприятия, мы не касались самой организации "истеблишмента", который, следовательно, сохраняет способность свести к нулю все наши усилия, фактически чилийский истеблиш­мент уже начал так действовать путем хорошо рассчитанных похвал и готовности воспринять только некоторые отдельные компоненты из числа всего нашего кибернетического плана (такие, как программа Киберстрайд и ситуационная комната) в рамках существующей уп­равленческой парадигмы, отрицая или игнорируя целый класс дру­гих компонентов (таких, как алгедонические измерители), как не имеющих отношения к делу и даже не предусмотренных языком их парадигмы. Подобные заявления отрицали многое важное в нашей работе, но, более того, они лишали наш план жизнеспособности, по­скольку он был кибернетически разработан как единое целое. Это означало отказ от кибернетики в кибернетическом плане работ, а также отказ фактически проводить в жизнь какие-либо изменения из числа предлагаемых нами. Реально этим перечеркивались вес на­ши изобретения.

Возражая против всего этого, я основательно опирался на четыре довода Матураны. Он ввел определения, настолько важные, что они повторены здесь в его формулировках.

"Термин структура подчеркивает отношения между частями, а также обозначает эти части как составляющие целое".

"Слово организация подчеркивает отношения, которые определя­ют систему как единство (и тем самым определяют ее характеристи­ки) без ссылки на природу ее компонентов, которые могут быть лю­быми при условии соответствия данным отношениям".

"Если организация системы изменится, то изменится и ее индиви­дуальность и она станет новой системой, другим единством с други­ми характеристиками".

"И, наоборот, если организация системы останется инвариантной к изменению ее структуры, то система останется той же и ее инди­видуальность сохранится".

"Хотя мы подчеркиваем различия в определении терминов струк­тура и организация, мы обычно этого не осознаем и поэтому не от­даем себе отчета в том, что организация системы по необходимости инвариантна. Мы говорим об изменении организации, не осознавая, что подобное изменение ведет к изменению системы".

Этим доказывается, что чилийский государственный аппарат со­гласился и продолжал бы соглашаться на структурные, но не на ор­ганизационные изменения (хотя в этом он далеко не одинок). Имен­но это обстоятельство послужило средством для объяснения причин тех двух провалов, которые исследовались в моей работе. Далее в этой работе обсуждался вопрос о степени успешности всей нашей де­ятельности — вопрос, который с тех пор продолжает обсуждаться во всем мире в кругах, изучающих проблему управления в основном с позиций полного пренебрежения тем, что действительно было проде­лано нами в Чили. Точка зрения на наши успехи, изложенная в мо­ем докладе в апреле 1973 г., приводится ниже.

"Если то, к чему мы стремились, было целями, поставленными перед проектами Киберстрайд и Киберсин, то с этим мы справились успешно. Это были технически ценные достижения и, по мнению ряда специалистов, их можно считать успехом.

Если то, к чему мы стремились, сводилось к демонстрации этих технических достижений на примере управленческой деятельности, то это также можно счесть успехом. Но это уже технократическая цель и ее достижение могут признать как успех далеко не все.

Если мы хотели "помочь всему народу", то это социальная цель и результат тут не ясен. Дело в том, что если смысл наших проектов исказить, то они станут не теми инструментами, которые мы созда­вали, — они могут стать инструментами угнетения. Тогда следует считать, что мы провалились.

Если мы стремились создать новую систему государственного уп­равления, т. е. преследовали явно политическую цель, то, по-види­мому, мы ее не достигли. Тогда это тоже провал.

Любой, кто работал в нашей группе, мог руководствоваться комп­лексом побуждений, в числе которых упомянутые технические, тех­нократические, социальные и политические цели, смешанные в уникалькой пропорции; для каждого они образуют "функционал его собственных целей".

Этим объясняется наблюдаемое в настоящее время замешательст­во и расхождение в оценке наших успехов".

Такое положение, по моему мнению, продолжает сохраняться до настоящего времени. Мы приложили огромные усилия, чтобы разра­ботать небюрократическую систему управления государством, просто игнорируя существующий административный аппарат, идя по пути создания другой структуры управления. Пожалуйста, заметьте, что такой путь представлял собой крайнюю форму организационных пе­ремен, поскольку подлежала полной замене структурная суть орга­низации (по терминологии Матураны). При этом условии нововведе­ния не могут быть просто структурно ассимилированы, они изменя­ют саму систему.

Отметив, что мои последние предложения, направленные на эф­фективные перемены во всех областях, были скорее "восприняты", чем "реализованы", в своей работе я высказал недовольство отсутст­вием других предложений в моем духе со стороны остальных членов нашей основной группы. Далее следовал призыв вносить творческие предложения, устанавливались требования, которым такие предло­жения должны удовлетворять. Ниже они повторены не потому, что являются всеобъемлющими (этого нет), а потому, что иллюстриру­ют, как вопрос, звучащий слишком неопределенно или отдаленно, типа "кибернетика перемен", может быть доведен до точной цели в реальной ситуации.