Критерии для предложений по организационным изменениям в Чили

(датировано 27 апреля 1973 г.)

1. Предложение должно быть нацелено на изменение существую­щего порядка, а не просто на внедрение системы научного управле­ния.

2. Предложение должно предусматривать участие работающих. Наша система создается для них, и они являются усилителями раз­нообразия. (По-моему, дела, скорее чем обучение, являются ключом к пониманию данного требования, поэтому-то я теперь не так уверен в необходимости обучающих фильмов).

3. Предложение должно указывать структурное изменение, кото­рое легко достижимо в небюрократической системе, — это мы уже знаем на опыте программы Киберсин.

4. Предложение должно учитывать все наши проекты как револю­ционные инструменты. Я имею в виду, что призыв "Дорогу произ­водству" по-прежнему является необходимой особенностью чилий­ской революции, а призыв "Дорогу регулированию" является допол-

няющим требованием сложного мира, опыт обращения с которым не был ни усвоен, ни учтен ни Марксом, ни Лениным.

5. Предложение должно сочетаться с нашими изобретениями на соответствующем уровне рекурсии.

Наше новаторство следует рассматривать в перспективе. Некото­рые из нас не видят в нем ничего, кроме изобретений, и стремятся избавиться от тех, кто видит реализованную в нем политическую часть. Некоторые не видят в нем ничего, кроме текущего политиче­ского кризиса (и кто станет их в этом винить?), и, следовательно, забывают о первоначальной цели проекта.

Все наши начинания должны укладываться в эти границы. Весь этот перечень, очевидно, основывается на политической философии управления страной того времени, на чем мы настаивали неуклонно в этих главах. В цели этой книги не входило обсуждать собственно политику. Перечень показывает, как общие кибернетические прин­ципы можно "заострить до полного удовлетворения конкретной си­туации".

За перечнем следовал подробный комментарий, касающийся поли­тического смысла каждого вносимого предложения. Затем следовал возврат к управленческой кибернетике, чем мы тогда были поглоще­ны. Утверждалось, что мы, действующие в целях перемен, упустили предоставленные нам возможности. Дело в том, что факты сложив­шейся ситуации нельзя понять, не ссылаясь на ее модель, воплоща­ющую в себе политические установки, основанные на идеологиче­ских принципах. Доказывалось, что мы игнорировали и тем самым исключили из рассмотрения те факты, которые не вписались в нашу модель.

Дело, конечно, обычное, свойственное человеческой природе. Та­кие модели представляют собой парадигмы; если. бы вся картина этих фактов вошла в парадигматическую модель, то она стала бы гомоморфной, как единство ее множества. Связанное с этим сниже­ние разнообразия вызывает неудачи в передаче информации, кото­рую, как предполагается, содержат все эти факты.

Три примера такого необыкновенного явления рассматривались в моей апрельской работе. Первым было обсуждение организационных изменений, вторым — наш подход к бюрократии. В третьем речь шла о коррупции — проблеме многих стран, всегда трудной для об­суждения, поскольку никакая парадигматическая модель хорошего правительства никоим образом не может включать коррупцию в ка­честве одной из переменных. Она может учитывать правонаруше­ния, так как они являются прямым нарушением закона и совершив­шие его лица подлежат наказанию. Акты коррупции, однако, в изве­стном смысле принимаются обществом там, где они считаются нор­мой.

Такой подход к этой проблеме в апрельской работе привел меня к определению коррупции как "актов, затуманивающих противоречия закону" При обсуждении моей работы Матурана предложил другое определение: "Коррупция - это действия, не подрывающие систе­му, которую мы хотим утвердить". Во всяком случае, кажется яс­ным что очевидные эпистомологические1 проблемы, возникающие при попытке разобраться в подобных явлениях, уводят нас в логиче­скую картину, которая не обладает требуемым разнообразием. В таком случае это один из механизмов, с помощью которых жизнеспо­собная система, возможно, в большей степени патологически авто­стабильна: система 2, например, настроенная больше на собственное самосохранение, чем на предназначенную ей роль антиосциллятора, склонна поддерживать патологическую автостабильность актов коррупции. Тогда те, кто особенно тесно связан с деятельностью систе­мы 2 склонны обращать больше внимания на позорную сторону очевидной коррупции и не могут понимать патологию автостабиль­ности, а это, в свою очередь, снижает их способность бороться с коррупцией.

Обсуждая однажды эту проблему в Индии, я столкнулся с тем, как министр, член правительства, удивился тому, что кто-то может поставить под сомнение его убеждение в легкой возбудимости индус­ского характера. Конечно, нет. Если мы зададим кибернетический вопрос о том, для какой из автостабильных систем поток коррумпи­рованных денег является заработной платой, то прямо придем к за­ключению, что это патологическая система, требующая диагноза и Конец " мирного пути ". Положение дел в стране продолжало ухудшаться. По мере того, как один месяц сменял другой, растущая напряженность стала ощущаться даже в атмосфере улиц Сантьяго. Наша основная группа тоже была всецело обеспокоена иностранной активностью, которая означала невозможность дальнейшей деятель­ности существующего правительства и, конечно, что оно не сохра­нится в следующем, 1974 г. Это ясно понимали все мы и, по моему убеждению, понимал и сам Альенде. Но шел еще только апрель, и доклад, который я в то время закончил, должен был вызвать какую-то реакцию. Очевидные факты кибернетической деятельности были следующими. "Тройка" (иначе говоря, высшее государственное ру­ководство) уже не срабатывала как таковая. Рауль Эспехо руково­дил проектом Киберсин, который осуществлялся точно по своей про­грамме. Эрнике Фарне был сильно загружен своим автомобильным сектором экономики. Герман Швембер отошел от руководства мед­ной промышленностью и стал генеральным секретарем агропромышленного сектора экономики. Фернандо Флорес готовился к важной встрече с министрами финансов латиноамериканских стран на Ямай­ке. С каждым из них в отдельности я провел много времени. Прак­тически я ничего больше не мог сделать для развития как проекта ^\ Киберсин, так и Народного проекта. Киберсин к этому времени рас­полагал штатом политически не связанных специалистов численно­стью около 70 человек, представляющих существенную часть корпо­рации CORFO, от которой Флорес полностью отошел. Дважды офи­циальные лица, играющие центральную роль в планировании, укло­нились от встречи со мной. К тому же теперь Народный проект был полностью поглощен политическими реальностями такой силы, что стало как-то неловко говорить о кибернетическом формализме, про­явленном по отношению к такому проекту (даже беседуя с глазу на глаз). Но шум, наделанный " посторонними", конечно, сохранился. И 1 мая я вернулся в Европу, чтобы содействовать реализации эко­номического потенциала Чили как мероприятию, в которое я по-прежнему верил. Подходящим ли для этого было время? Многие проблемы к этому моменту были умышленно искажены, и вряд ли можно было сделать что-то реальное.

Предполагалось, что я получу письма разных чилийских ведомств, уполномочивающих меня вести переговоры о минеральном сырье, вине, рыбе. Накануне вылета я понял, что мне придется лететь без писем; я понял также нелепость кибернетических причин, стоящих за этим.

Мы упоминали в предыдущем разделе о роли коррупции в услови­ях Чили (как и во всем мире). Разнообразная коррупция процвета­ла во многих ведомствах. Очевидно, что разнообразие актов корруп­ции значительно больше, чем некоррумпированных действий, по­скольку коррупция не знает границ. Тогда представьте себя в роли не поддающегося коррупции президента, видящего такое ее разнооб­разие. У Вас нет требуемого разнообразия, чтобы сдержать такую ситуацию, но Вы должны ее как-то уменьшить. Альенде решил объ­явить, что всякое крупное злоупотребление должно рассматриваться как общественный скандал и что в будущем все международные торговые решения должны рассматриваться одним человеком. Репу­тация такого человека должна быть безупречной. Он главный орга­низатор международной торговли. Он справедлив, он скрупулезен и таким он всем известен.

Все бы хорошо, но если все должно рассматриваться и фильтро­ваться одним человеком, то ему, во-первых, не хватит времени. Во-вторых, естественно, сколько бы времени это ни занимало, ему са­мому еще нужно вести переговоры за рубежом. В-третьих, такие пе­реговоры требуют составления протоколов, что крайне желательно; однако подобные протоколы, не прошедшие через всемирный торго­вый аппарат, ставят его в положение несогласного с международны­ми соглашениями.

В моем случае предполагалось нечто иное. Министр финансов мог бы вмешаться в сложившуюся ситуацию. Он так и сделал. Тем не менее подтверждавшие мои полномочия письма так и не поступили вовремя, и легко понять почему. Разнообразие коррупции было умышленно доведено почти до нуля при таком фильтре малого раз­нообразия (как Флорес). Тогда нужны были мощные некоррумпиро­ванные усилители, чтобы после этой фазы восстановить требуемое разнообразие. Все люди, которые для этого требовались, были на своих местах, и я к ним обращался. У них было и желание, и пред­ставление о том. что нужно сделать, но у них не было на это закон­ных прав. Так, вероятно, происходило потому, что они не получили указаний своего начальства даже при министерской поддержке.

Уравнение требуемого разнообразия не было сбалансировано, и по этой причине моя поездка в Европу в мае 1973 г. была обречена на неудачу, хотя я и пытался что-то сделать. Нужно ли было мне ехать в мае и следовало ли мне возвращаться в июне? Противники из На­родного единства и даже технократы из числа нашей части прави­тельственной машины хотели, чтобы я поехал и не возвращался: я им мешал, и они мне это показали. Поскольку они сделали это для всех очевидным и ко мне возросло общественное внимание, мои друзья посоветовали мне также уехать и не возвращаться, так как, по их мнению, мне лично слишком многое угрожало. Наша цент­ральная группа, сплоченная вокруг министра Флореса, которого я воспринимал как своего личного друга, считала, что я могу уехать и вернуться, не привлекая внимания, поселиться где-нибудь на берегу Тихого океана, вдалеке от Сантьяго. С такой идеей я сразу же со­гласился. Начались приготовления. Сам Фернандо Флорес счел та­кую идею обременительной. Вследствие ряда международных собы­тий он усиленно уговаривал меня быть по возвращении вблизи от него, в Сантьяго. Конечно, я не собирался дезертировать, но нужно разъяснить, что означает быть близко от него. Весьма важным было не подорвать его авторитет в глазах народа. С учетом этого обстоя­тельства я поселился в домике на побережье в Лас-Крусес и жил там июнь — июль 1973 г., в течение, как потом оказалось, моего по­следнего визита в Чили. Такое решение было удачным. Только не­многие знали, что я нахожусь в их стране. Все нужные встречи про­водились: либо я перемещался для этого в разные города, либо ко мне приезжали по ночам.

На обратном пути в Чили, в этот последний приезд, я должен был пересесть на последний самолет, летящий в Буэнос-Айрес, до того, как там закроется аэропорт в ожидании возвращения в Аргентину президента Луиса Перона. Аэропорт окружало около двух миллио­нов человек. Из-за серьезности обстановки нас посадили на военную базу, но даже и здесь поднялась стрельба. Южная оконечность Ла­тинской Америки явно была в возбужденном состоянии. И, однако, ни один из чилийских сенаторов, хотя все они предвидели падение правительства Альенде, а большинство предвидело также и потерю политической свободы и наступление периода военного правления и при этом они в большинстве своем были исключительно точны в оценке намерений и степени участия в этом США (Конгресс США в последующем обсуждал эту проблему на заседаниях соответствую­щих его комитетов), — ни один из них не предвидел ни массового кровопролития, ни абсолютного подавления свободы, которые затем свершились. Чилийские военные делали вид защитников конститу­ции против всех пришельцев независимо от их политических убеж­дений. Ошибиться было легко, поскольку главнокомандующий — ге­нерал Пратс — был ставленником и личным другом Альенде. Но он сам встретился со смертельно опасными трудностями. 28 июня его машину заблокировали прямо на улице. Вооруженного нападения не было, но обстоятельства свидетельствовали о попытке имитировать убийство его предшественника — генерала Шнейдера. Возможно, этот инцидент предназначался для того, чтобы запугать его в предд­верии мятежа танкового полка, который начался на следующий день и символизировал начало гражданской войны. Сантьяго был пуст и, как записано в моем дневнике, стал "использоваться в качестве стрелкового полигона". Шестнадцать должностных лиц были застре­лены во дворце президента, появились пробоины на стенах мини­стерства обороны. Но никто другой не поддерживал военных, а ко­мандование танкового полка было разоружено лично генералом Пратсом. Все это вызвало эйфорию среди сторонников правительст­ва. Но это было началом конца, Пратс вскоре ушел со своего поста, после переворота он переехал в Аргентину, где позже был убит.

В течение всех этих месяцев наша группа кибернетиков пыталась приспособиться и понять переживаемые события, чтобы каким-то образом применить полученные нами уроки к политической теории, породившей чилийский эксперимент, возглавляемый Альенде. Что еще можно было бы сделать, действуя внутри страны кибернетиче­скими методами, созданными нами, и что можно было бы планиро­вать на период возможного будущего? Как мне казалось, многое из того, что было сделано нами неверно, можно было бы отнести за счет патологического самоутверждения этой жизнеспособной систе­мы и могло бы быть подвергнуто соответствующему диагностирова­нию с выдачей соответствующих рекомендаций. Тогда я начал со­здавать совершенно новую теорию социальной кибернетики исходя из моих представлений (она все еще разрабатывается). Что касается внешнего нападения, то не видно пути, на котором бедные страны могли бы себя защитить перед богатой страной, если последняя на­мерена подавить их, как это было всегда и как останется, если эта проблема не сможет успешно разрешиться путем переговоров на бо­лее высоком уровне рекурсии. Это должно означать кибернетиче­скую конструкцию так называемой Организации Объединенных На­ций, которая так далеко зашла в патологической автостабильности, что подобное предложение даже не может выдвигаться.

В конце июля политические течения стали сильно сказываться на работе корпорации CORFO и на проекте Киберсин. Несколько странных сообщений дошло до меня на побережье — они исходили из политической оппозиции. Как нам казалось, мы сделали наилуч­ший проект под эгидой Альенде и его (самоназначенный) преемник будет продолжать этот проект, хотя и по-своему. Но в сообщениях утверждалось, что в таком случае в проекте не должно быть ника­кой "чепухи" насчет "участия работников". Я счел эту увертюру малоприятной, но наша стратегия была к этому хорошо подготовле­на Тем не менее такие вещи дошли до ушей Альенде. Он прислал за мной машину на побережье, которая и домчала меня в Сантьяго.

В ожидании приема я долго обсуждал военное положение с его де­журным помощником Артуро Арая, капитаном чилийских военно-морских сил. В ту же ночь он был убит — верность конституции убывала с каждым днем даже среди лучших военнослужащих. Ком-паньеро президент выглядел усталым и торопливым. Он тщательно расспросил меня о новых взглядах на Киберсин, и я рассказал ему все, что мог. Конечно, многие в нем заинтересованные, хотя и не такие сильные сторонники промышленной демократии, как мы с Альенде, планировали дальнейшее использование этого проекта. Он спросил меня, не хочу ли я задать какой-нибудь вопрос. Я ответил утвердительно и спросил, не скажет ли он мне прямо ввиду расту­щих разговоров вокруг проекта, до какой степени, как он понимает, должно простираться рабочее управление социальной экономикой. Он ответил: "El maximo".

В августе гремио предприняли вторую попытку свержения прави­тельства. Хорошо усвоив опыт октября 1972 г., мои помощники зна­ли, что делать. Были созданы две ситуационные комнаты, присоеди­ненные к сети связи страны через систему Кибернет. Работала сис­тема фильтрации сообщений. Кабинет министров и высшее промыш­ленное руководство получило возможность реагировать на сообще­ния в реальном времени. Рауль Эспехо зарегистрировал, что в тече­ние этого периода работало от 10 до 30% действующих в обычных условиях грузовиков. Благодаря круглосуточному ими управлению удалось поддержать тот же уровень снабжения страны топливом и продуктами питания, как и до забастовки. Государственные пред­приятия, играющие стратегическую роль в экономике страны, полу­чали установленную им норму сырья. Если все это звучит невероят­ным, то напомним, что транспортные системы повсеместно характе­ризуются большой избыточностью — стоит только представить себе простаивающие грузовики, железнодорожные вагоны на запасных путях, под разгрузкой и огромные задержки судов в портах. Вся эта избыточность транспортных средств была задействована и подчинена быстро поступающим распоряжениям об их использовании, в том числе за счет сокращения времени на подготовку к выезду и неэф­фективного использования рабочего дня. Более того, удалось поднять уровень снабжения населения, ранее заметно снизившегося, к чему оно как-то притерпелось после начала забастовки. Тем не менее со­бытие это было тревожным и с ним бы не справиться, дав развер­нуться обычным курсом, поскольку забастовка гремио поддерживалась за счет иностранной финансовой помощи.

Потенциальные возможности кибернетики еще раз получили под­тверждение на примере внутренних событий в Чили, тем не менее остается вопрос, как же небольшой стране выдержать внешнее на нее давление? Меня часто спрашивают, почему мы оказались не в состоянии организовать такое поведение страны, которое приспосо­било бы ее к внешней угрозе. Это все равно, что жаловаться на че­ловека как на адаптирующуюся систему, который не сумел приспо­собиться к пуле, пробившей его сердце.

8 сентября Альенде прислал распоряжение разработчикам проекта Киберсин (последнее ими полученное) перевести ситуационную ком­нату, находящуюся на улице Санта Мария, внутрь президентского дворца Ла Монеда. Он отлично знал, что ни одна из комнат дворца не в состоянии вместить всю ее аппаратуру, и приказал перестроить под нее одно из самых традиционных и важных помещений дворца. Через три дня чертежи ее переделки были готовы.

11 сентября я завершал последние дела в Великобритании перед возвратом в Чили. В тот вечер я выступал в лондонском Сити на встрече, в частности, перед представителями "посторонних" и чле­нами лейбористской партии от Сити с рассказом о чилийских делах. Лидер лейбористов сидел в первом ряду. После официальной части возник долгий неофициальный разговор, и люди расходились мед­ленно.

Случилось так, что я покидал помещение в одиночестве. Передо мной на улице оказался газетный стенд со словами:

"УБИТ АЛЬЕНДЕ".

Глава 20