Сумеет ли общество и государство ответить на вызовы, стоящие перед сферой образования?

Как мы пытались показать, перед сферой образование и подготовки кадров – не только в нашей стране – стоит целый ряд серьезных вызовов.

Первая группа вызовов связана с изменением институционального ядра сферы образования и подготовки кадров. На наш взгляд, на смену образовательному учреждению сегодня приходит индивидуальная образовательная программа. При этом в последние несколько лет этот процесс приобрел массовый характер. Главное причина – все большее и большее разочарование пользователей в возможностях традиционного образования; рост его стоимости при постоянном падении качества. Симптом этих процессов – "взрывная" смена технологической платформы в самом образовании, появление второго поколения МООКов, резкое расширение количества их пользователей.

Вторая группа вызовов связана с завершением большого цикла экономического и технологического развития, зарождением третьей промышленной революции. Рост численности населения земли, изменение среды обитания человека, системы расселения, развитие глобальной логистики и расширение системы коммуникаций, изменение образа жизни, смена ведущих отраслей промышленности в развитых странах и масштабная первичная индустриализация и урбанизация в развивающихся – все эти перемены, естественно, не могут не менять требования к человеку. В том числе к его компетенциям, формирование которых мы традиционно связываем с процессами образования и подготовки. Для России эти изменения накладываются на более частные, хотя и не менее драматичные процессы, вызванные распадом СССР и радикальной сменой хозяйственно-экономического уклада, происшедшие за последние 25 лет.

Третья группа вызовов носит еще более глубокий характер и связана с процессами смены фундаментальной картины мира, в рамках которой самоопределялся современный человек. Картина мира или онтология – это совокупность представлений о том, как устроен мир "на самом деле". Подобная совокупность представлений позволяет человеку выстраивать не только фигуру своей темпоральной идентичности, но и нормально функционировать в малом и большом социуме, разделяющим его представления о том, как устроен окружающий мир, что в нем можно делать, а чего делать нельзя. Вторая половина ХХ века – период высочайшего триумфа научной картины мира и, одновременно, эпоха глубоких разочарований в ее основополагающих принципах: в том числе и прежде всего в принципе постоянного научно-технического прогресса, который играл ключевую роль в формировании мировоззрения наиболее активной части человечества последние 250-300 лет. Не менее, а может быть и более серьезную трансформацию испытывают наши представления об устройстве социума и закономерностях его развития.

Анализируя возможности выработки адекватного ответа на перечисленные вызовы, мы, традиционно обращаем свой взгляд на Государство: государственные ресурсы – как финансовые, так и административные, институты и методы решения проблем. Эти ожидания и надежды, традиционные для нашей страны, подкрепляются нашими наблюдениями за практикой других развитых стран, которые уже более 200 лет уделяют вопросам подготовки кадров, обучения и образования повышенное внимание.

Эти надежды и ожидания обманчивы.

Как прекрасно показал в своих работах Чарльз Тилли, так называемая √áгосударственностьƒå, которая сегодня в эмпирическом плане, прежде всего и в основном, представляет собой различные версии функционирования √áнациональных государствƒå, сложившихся в таком качестве за последние 500-700 лет, является продуктом длительного процесса институционализации рэкета.

Развивая так называемую военно-налоговую теорию возникновения и эволюции национальных государств Тилли на большом историческом материале показывает, что основные формы государственности возникли из необходимости сбора налогов и аккмуляции других типов ресурсов для ведения войн с соседями. Как защита, так и нападение и, в еще большей степени, необходимость распространения и поддержания власти на захваченных территориях, сформировали современные государственные институты: армию, налоговую систему, систему административного учета и контроля, статистику, систему стандартизации, систему контроля над мобильностью населения, полицию и т.д.

Рассматривая как эти институты ассимилировали исторически сложившиеся структуры – города, торговые маршруты и местные общины – и надстраивались над ними, Тилли выводит актуальные различия в типах национально-государственного устройства из характера традиционных организованностей, которые вынуждены были учитывать вновь образуемые государства в течение тысячелетия своей эволюции.

Различия между Нидерланадми и Россией с этой точки зрения вполне вписываются в стрндартную модель с учетом типологических различий между территориями с высокой и низкой исходной концентрацией капиталов и самоуправления.

Там, где государственные институты для решения военных и налоговых задач вынуждены были договариваться с представителями традиционных сообществ, роль общества оказалась более высокой и возникли современные институты представительного управления. Там где крупные капиталы, горда и устойчивые социальные группы, выросшие вокруг торговли и предпринимательства отсутствовали, центральная власть сформировала более жесткие и милитаризированные формы управления.

Хотя Тилли не уделяет этому специального внимания, следует предположить, что система образования и подготовки кадров, в том виде, в котором мы видим ее сегодня, точно так же возникает первоначально как один из инструментов формирования национальной государственности. Необходимость унификации социальных структур, стандартизации человеческого материала для его дальнейшего использования - как во время войны, так и в период мира - создает впервые для складывающихся государственных образований необходимость поставить процессы подготовки кадров и образования, а значит – и процессы формирования общих смыслов и смысловых структур под свой контроль. Национальные государства, во всяком случае, в Европейской истории, начинают перехватывать эстафету заботы о системах обучения и подготовки у Церкви в ХУ1-ХУ111 веке. В еще большей степени это происходит в странах догоняющей индустриализации. Чем более серьезным кажется властным институтам той или иной страны отставание от магистрали промышленной революции тем большему огосударствлению подвергается система образования.

При этом, если Франция в середине ХУ111 века ограничивает свой интерес системой профессиональных школ, ставя во главу угла решение чисто утилитарных задач, то Австрия и Германия, а затем и Россия в начале Х1Х века уже видят своей задачей перестройку всей системы образования, включая и уровень так называемого общего образования. Для того, чтобы задача догоняющего развития и, как частный случай, догоняющей индустриализации была принята складывающимся национальным обществом в качестве центральной, необходимо формирование общей идеологии и общих ценностей. Система подготовки кадров и образования рассматривается как один из главных инструментов и приводных ремней подобной идеологизации - наряду с утилитарными задачами обеспечения необходимых компетенций, а часто и вопреки им. Очевидно, что возникновение в этой ситуации общей идеологии и сквозных компетенций внутри элиты, самого √áправящего классаƒå рассматривается как первоочередная задача.

Установка на унификацию и стандартизацию образования элиты (при этом в данном случае мы используем термин √áобразованиеƒå в двух смыслах – один из которых более точно следовало бы обозначить как строительство) безусловно, содержит в себе внутренний парадокс.

По своему предназначению элита должна адекватно реагировать на исторические изменения, быть гибкой и способной, перестраивая себя, обеспечивать приспособление и развитие других социальных структур. Будучи унифицированным и стандартизованым процесс подготовки элиты может быть успешным в данный промежуток времени, если конечно подобный проект в силу стечения благоприятных обстоятельств оказался адекватным историческим вызовам сегодняшнего дня. Однако любое серьезное изменение исторической и социо-культурной обстановки может обернуться для подобной элиты и способов ее подготовки крахом.

Более того, чем эффективнее, казалось бы, государство сумело выстроить комплекс мер догоняющего развития на одном этапе своего исторического развития, тем менее приспособленной оказывается эта система к изменениям, приносимым следующим этапом.

Задолго до появления военно-налоговой теории государства Чарльза Тилли аналогичную логику размышлений развил П. Милюков в своих √áОчерках по истории русской культурыƒå. Он показал как необходимость проведения серии военных реформ в период между 1490 и 1700 годами, вызванных к жизни ростом военного противостояния на западных границах России, привело к существенному росту уровня налогообложения. В условиях низкой урожайности и эффективности ведения с/х, традиционных для российских территорий, возникла необходимость формирования государственной и социальной системы, которая, пользуясь метафорой Тилли, опиралась на √áвысокую долю принужденияƒå при √áслабой концентрации капиталовƒå. Эта военно-налоговая структура как √áколеяƒå определила дальнейший ход исторических процессов вплоть до начала ХХ века.

В частности, она определила и существенное отставание в уровне образования и подготовки населения; население рассматривало задачи подготовки и образования, как еще одну государственную повинность, не нужную самому обществу. Следует признать, что в данном случае так оно и было. В дальнейшем, по мере того, как качество исполнения военной и гражданской государственной службы стало напрямую связываться с наличием необходимой подготовки, а потом и образования в России сложилась высокая степень огосударствления системы образования и подготовки кадров – включая не только масштабное финансирование процессов высшего образования из бюджета, но и приведение в соответствие ученых степеней уровням государственной службы, зафиксированным в Табели о рангах.

Получение подготовки и образования в качестве собственной цели и ценности различные общественные группы стали рассматривать только во второй половине Х1Х века – по мере роста общей культуры, увеличения численности образованного слоя и более широкого распространения Европейских образцов социальной организации. При этом, разрыв между государственными задачами и общественными потребностями в этой сфере продолжал нарастать вплоть до начала ХХ века, о чем мы уже писали выше.

Сегодня мы придаем избыточное ценностное, почти сакральное значение некоторым формам государственного управления: √áпредставительным институтам управленияƒå, так называемому правовому государству, √áдемократииƒå и т.п. Мы забываем о том, что подавляющее большинство этих форм не является собственными формами организации √áгосударстваƒå и √áгосударственностиƒå. Они сложились как результат длительного процесса борьбы общества с системами доминирования, принуждения и контроля, которые составляет суть государственности.

Там, где подобная борьба оказалась успешной, возникли современные развитые варианты √áправовогоƒå и √áдемократическогоƒå государства. Подобные формы государственного управления могут быть поняты как совокупность институтов и систем управления призваных обеспечить включение общества и страновых процессов в мировые тенденции и тренды, и, напротив, создать условия для того, чтобы энергии мировых процессов могли быть использованными для поддержки страновых и перехода к новому качеству развития. Как мы уже сказали выше, такой баланс между обществом и государством, подобная переориентация государственных институтов с решения исключительно военных и налоговых задач на решение гражданских проблем, стоящих перед обществом, проходила долго и трудно. Исторически, такие формы государственного управления сложились только там, где все это время оставались сильны формы общественной самоорганизации – ремесленные цеха, торговые гильдии, местное самоуправление, культурные сообщества, профессиональные клубы, этнические и конфессиональные сети,самозанятость населения.

Ясно, что любое общество образуется за счет взаимодействия и коммуникации между различными составляющими его простейшими организованностями – прежде всего, малыми группами, рамочными объединениями (ассоциациями), территориальными √áкоммунамиƒå и "корпорациями". Уровень связности общества во многом определяется глубиной разделения труда, сложившейся в нем и обеспечивающей воспроизводство жизни и создание богатства. Уже Дюркгейм в начале XX века показал, что чем более дифференцированным является то или иное общество, чем более сложной и специализированной является сложившаяся в нем СРТ, тем более общество солидарно; тем больше люди, выполняющие те или иные функции в СРТ, чувствуют свою зависимость от других людей, выполняющих другие функции и виды деятельности; тем больше они готовы признавать других людей как партнеров и соратников в некоем общем деле.

Также интуитивно понятно, что именно такое – сложное – общество заинтересовано в функционировании и развитии так называемых "демократических" политических институтов, в которых одновременно учитываются и решения большинства, и права разного рода меньшинств. Чем сложнее СРТ, существующая в данном обществе, тем более сложным и многосторонним является политический процесс, происходящий в нем, и система сдержек и противовесов, обеспечивающих воспроизводство баланса интересов.

Соответственно, наибольшую эффективность государственные формы управления демонстрируют в тех случаях, когда они дополняют и частично сверхкомпенсирует процессы общественной самоорганизации. В тех же случаях, когда к государство доминирует, когда к нему обращено слишком много вопросов, когда от него ждут решения проблем, на которые сами общественные силы по тем или иным причинам не готовы тратить свое время и свои внутренние ресурсы, тогда обычно эти проблемы вообще не решаются. Поэтому эффективность государственного управления в √áгражданскойƒå сфере обычно прямо пропорционально масштабу и уровню сформированности общественной самоорганизации.

Более того, эффективность применяемого государственными органами управления административного инструментария, во многом определяется степенью рефлексивности общественной системы, ее готовностью воспринять данный административный сигнал и позитивно освоить результаты применения административных мер. Например, оценка совокупности образовательных учреждений по тому или иному формальному критерию, выделение группы √áлучшихƒå и √áхудшихƒå учреждений, наказание (в том числе закрытие) одних и поощрение других будет результативным только в том случае, если остальные участники процессы достаточно рефлексивны, чтобы воспринять этот сигнал для самоорганизации, исправить в своей работе те элементы, за которые были наказаны худшие и развить те, которые были признаны успешными.

Если подобное пространство рефлексии и рефлексивной коммуникации отсутствует, подобные административные меры не дадут никакого результата; все останутся на своих местах и будут продолжать делать то же самое, что они делали раньше, ожидая следующего шага административных санкций – так же не-мотивированного и не понятного.

Однако, подобных стран, позитивно совмещающих государственные формы управления и общественные системы самоуправления - и сегодня, и в прошлом - меньшинство. Зона ответственности государства в этих странах в той или иной области деятельности далеко не безгранична. Фокус этой ответственности, как мы сказали выше, лежит в синхронизации и гармонизации мировых и страновых процессов – независимо от того, идет ли речь о геополитике,геоэкономике или геокультуре. Государство в принципе не может решить все проблемы, стоящие перед тем или иным обществом. И не должно их решать. И даже пытаться это делать.

Мы уже сказали выше, что подобный тип государственности сложился только в нескольких странах, которые во-первых, раньше других встали на путь формирования национальных государств, во-вторых, обладали к этому времени высоким уровнем территориальной и экс-территориальной концентрации местных сообществ, городов и капиталов и в-третьих, сумели сформировать баланс интересов общества и государства в гражданской (а не только в военной сфере). В других странах подобных структур не возникло. Более того, не существует никаких гарантий, что это произойдет в будущем. Из сотни новых государств, возникших в течении ХХ века в Азии, Латинской Америке и Африке большинство представляют собой локальные авторитарные режимы, удерживающие власть в руках той или иной группировки (независимо от ее происхождения) с помощью полиции и военной силы.

Именно поэтому, выбирая из известных исторических вариантов только те, которые соответствуют модели √áдемократическогоƒå и √áправовогоƒå государства, мы, безусловно, выдаем желаемое за реальность.

Как мы уже подчеркнули выше, в обозначенных полярных типах государственного устройства в последние 100-200 лет важную роль играют системы обучения, подготовки кадров и образования.

Во-первых, государство заинтересовано в том, чтобы поддерживать среди населения в целом (или определенных социальных групп) ценности получения более высокого по сравнению со средним уровня образования и подготовки. В демократических режимах доступ к этому образованию связывается со способностями. В авторитарных он носит ограниченный (например, сословный) характер и закрепляет средствами образования существующую властно-политическую структуру. Во всех случаях, подобные усилия направлены на формирование элиты или решение некого класса вне-образовательных задач: например задач догоняющего развития.

Во-вторых, государство заинтересовано в том, чтобы средствами образования поддерживать единство социальной структуры, общность ценностей и национально-государственной идентификации населения. В различных типах государств эта задача решается различными способами: от формирования так называемой гражданской позиции (включая активное участие представителей населения в решении управленческих вопросов) до различных форм консерватизма, этнического, политического или культурного национализма.

В-третьих, государство заинтересовано в том, чтобы население, проживающее на данной территории, могло исправно платить как можно более высокие налоги. Поэтому оно поддерживает получение минимального уровня подготовки связанного с поддержанием традиционных для данной территории видов экономической активности и занятости, а также способствует созданию новых рабочих мест, обучению на производстве или, в исключительных случаях, даже обучению за границей (закрывая глаза на то, что большая часть учащихся обычно остается после этого работать за границей).

В ситуации кризиса онтологии, формирования инфраструктуры и технологической платформы третей промышленной революции и формирования института индивидуальных образовательных программ государство оказывается в чрезвычайно сложной ситуации. Если оно не сможет обеспечить необходимый уровень индивидуализации процессов подготовки и образования, то наиболее мобильная часть населения страны √áпроголосует ногамиƒå; молодежь будет стремиться переехать туда, где у них будет больше возможностей выстроить и реализовать свои индивидуальные программы. Если, напротив, оно пойдет на подобную индивидуализацию, допустит на уровне образования и подготовки предельно широкий веер личностных самоопределений, то на следующем шаге столкнется с отсутствием необходимых для нормального функционирования общества и национальной экономики общих рамок и социальных √áскрепƒå, обеспечивающих единство и управляемость социальных процессов. Особенно остро этот парадокс проявляется в ситуациях догоняющей модернизации, где существенное влияние на идеологию и общественное мнение оказывают внешние образцы, заимствуемые у стран-лидеров.

Не существует однозначных и гарантированных рецептов управления сферой образования и подготовки кадров в подобных ситуациях. На наш взгляд, основной задачей является управление образовательным неравенством.

Мы уже говорили выше, что образовательное неравенство носит объективный характер. Оно обусловлено, как минимум, психо-физиологическими различиями между людьми, различиями в желании отдельных людей учиться, а также различиями между семьями и социальными группами в возможностях получить доступ к образовательным ресурсам. В дальнейшем важным фактором усиления различий становится уже достигнутый ранее уровень подготовки, освоенных умений, навыков и знаний.

В этой ситуации государство не только ставит задачи по преодолению или сглаживанию образовательного неравенства, но и часто – искусственно создает новые виды образовательного неравенства как инструмент образовательной политики.

Предложения, которые мы даем ниже, призваны учесть как те изменения, которые происходят в самой системе подготовки кадров и образования, так и те макропроцессы, которые на наш взгляд пронизывают объемлющие системы – сферу глобальной экономики, с одной стороны, и сферу идеологии - изменения √áкартин мираƒå и общих представлений, с другой.

Во-первых, необходимо создать √áонтологический университет 4.0ƒå. На наш взгляд, речь идет о разработке МД (Мыследеятельной) онтологии, но ясно, что здесь проявляется наша школьная позиция.

Во-вторых, необходимо создать новую инженерно-управленческую школу, направленную на подготовку кадров системных инженеров для третей промышленной революции.

В-третьих, необходимо поддержать создание группы образовательных стартапов, ориентированных на сферу массовых открытых он-лайн курсов (МООС).

^[1] Г. Кларк. √áФизическая экономика. Предварительное изучение того, как физические законы регулируют периоды голода и паникиƒå. 1847.

^[2] К. Жюгляр. √áDes Crises Commercials Et De Leur Retour Periodique En Franceƒå. 1862.

^[3] http://ecsocman.hse.ru/text/19255370/

^[4] М.И. Туган-Барановский. "Промышленные кризисы в Англииƒå. 1894.

^[5] Википедия.

^[6] Кондратьев Н.Д., Яковец Ю.В., Абалкин Л. И. Большие циклы конъюнктуры и теория предвидения.

^[7] С. Кузнец, Т. Дорати √áПерераспределение населения и экономический рост: Соединенные Штаты, 1870-1950ƒå. 3 т. 1957-1964. С. Кузнец.√áЭкономический рост наций: совокупный выпуск и производственная структураƒå. 1971. √áНаселение, капитал и экономический ростƒå. 1973.

^[8] Беседа с Д. Рифкиным. √áТретья промышленная революция – рецепт против кризисаƒå. √áНовая Польшаƒå. 2012.http://www.novpol.ru/index.php?id=1630

^[9] Кондратьев Н.Д., Яковец Ю.В., Абалкин Л. И. Большие циклы конъюнктуры и теория предвидения.

^[10] Голанский М.М. Что нас ждет в 2015 году? (экономический прогноз против утопий). М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1992.