К ВОПРОСУ О КЛАССОВОЙ БОРЬБЕ
Г.
Волна ревизионизма, все выше и выше вздымавшаяся за последнее десятилетие, начинает заметно падать. Кризис в марксизме привел к неожиданным для противников ортодоксии результатам: международным Амстердамским конгрессом1 санкционирована строго ортодоксальная резолюция, не только принявшая все теоретические предпосылки марксизма, но и признавшая полную непригодность оппортунистической политики. Первым плодом победы «старой методы» над «новой» явилось объединение французских коллективистов в одну общую партийную организацию 2.
Нельзя, однако, обольщаться надеждой, будто происшедшее под давлением жизненных условий объединение может быть действительно прочным; уже и сейчас между обеими фракциями замечается трение даже по вопросам чисто тактическим. Что же будет, когда дело коснется вопросов теоретических, принципиальных? Рознь между фракциями ведь не ограничивается одной тактикой, она идет значительно глубже, вытекая из философского мировоззрения обеих партий. Поскольку тактические принципы ортодоксии исходят из ее теоретических предпосылок, постольку же оппортунизм находит опору в критическом идеализме3. Тесная связь, существующая между «крити-цистами» и оппортунистами, слишком очевидна. Если бы оппортунизм известной фракции не вытекал из их теоретических заблуждений, их позиция никогда не могла бы быть прочной4. Но в том-то и дело, что оппортунизм, проповедующий сотрудничество классов как тактику, пытается обосновать свое практическое положение теоретическими предпосылками, оспаривающими основы ортодоксального учения. Вступая в общую организацию со своими ортодоксальными товарищами, французские жоресисты и не думают отрекаться от своих теоретических предпосылок, точно так же, как не покидают своей позиции «крити-
|
|
цистов» немецкие бернштейнианцы 5, продолжающие на практической почве работать заодно с ортодоксальными товарищами.
Поэтому, если мы желаем бороться с оппортунистическим течением в политике, нам необходимо прежде всего подвергнуть пересмотру те основные положения, какие до сих пор служили и продолжают служить главнейшим обоснованием тактики оппортунизма. Такого рода пересмотр является не лишним еще и ввиду переживаемого нами в России серьезного политического кризиса. В эпоху, когда все общественные силы направлены к достижению одной и той же ближайшей задачи, весьма легко поддаться иллюзии, будто слияние всех классов общества не только желательно, но и возможно. Теоретики «сверхклассовой» идеологии громко вопят о необходимости объединения всех ввиду важности переживаемого исторического момента. Практики же ищут опоры в идеалистической фразеологии. И у нас, как и на Западе, примирительная политика найдет свое оправдание и поддержку со стороны определенной группы теоретиков. И у нас пока еще слабая буржуазно-демократическая партия будет искать сближения с более внушительной по силе и организованности партией рабочих. Уже и сейчас замечаются со стороны буржуазной демократии попытки притягивать в свои ряды рабочих и внушать им недоверие к «устарелой» теории, опирающейся на принцип классовой борьбы.
|
|
Ввиду этого нам кажется нелишним еще раз повторить забываемые в пылу серьезного сражения с общим противником основные положения учения Маркса. Основы эти, несмотря на жестокие нападки со стороны практичных оппортунистов и теоретизирующих «критицистов», всегда служили путеводной нитью для ортодоксальных учеников и позволяли им в самые сложные и запутанные исторические моменты найти верный путь, приближающий к конечной общепролетарской цели.
* * *
Пунктами, возбуждающими наибольшее разногласие между научными и критическими последователями социализма, являются, с одной стороны, его теоретическое обоснование, с другой — практическое проведение в жизнь принципа классовой борьбы. Классовая борьба, являясь реальной, действующей силой, должна, по мнению ортодок-
сальной школы, опираться на определенный экономический базис. Базисом этим служит вся теория капиталистического развития, разработанная марксистской школой. На эту-то теорию и направляют свои нападки «критицисты», выступающие в партийной тактике апологетами кооперации классов и защитниками идеи «социального мира». Это и понятно: доктрина исторического материализма и теория трудовой ценности являются теоретическим основанием, классовая же борьба — de facto * средством, которое обеспечивает проведение в жизнь общепролетарской конечной цели. Если бы «критицистам» в самом деле удалось доказать, что капитализм при своем дальнейшем развитии не содержит в себе самом никаких тенденций к «изживанию»; что приспособляемость его растет и положение трудящихся масс улучшается, а эксплуатация труда, несмотря на несомненный рост капиталистического накопления, уменьшается, то в таком случае принцип классовой борьбы потерял бы всякий raison d'etre ** и оппортунистическим стремлениям открывался бы широкий простор. Не было бы тогда преград для объединения пролетариата не только с буржуазным либерализмом, но даже с «министерским» со-циализмом6 всех видов и формаций. Классовая борьба имеет свое несомненное и твердое основание только при существовании тех тенденций в капиталистическом развитии, какие были установлены Марксом. При ошибочности этих тенденций классовая борьба не только перестала бы являться средством к завоеванию нового мира, но и самый переход в этот новый мир потерял бы всякую научную последовательность.
«Социализм черпает свое научное обоснование,— по справедливому определению Розы Люксембург,— в трех основных следствиях капиталистического развития: прежде всего, в усиливающейся анархии капиталистического хозяйства, которая ведет его неизбежно к гибели, во-вторых, в растущем обобществлении производственного процесса, которое создает положительные отправные точки для будущего социального строя, и, в-третьих, в растущей организации и классовом сознании пролетариата, являющегося активным фактором предстоящего переворота» ***.
* фактически (лат.).— Ред. ** смысл (франц.).— Ред.
*** Цитата сверена и уточнена по кн. Р. Люксембург. Социальная реформа или революция. М., 1959, стр. 17.— Ред.
Игнорируя последний активный фактор, никогда не упускаемый из виду ортодоксальной школой, «критические социалисты» направляют свои стрелы на экономическое обоснование теории «саморазрушения» капитализма, подразумевая под этой теорией такое своеобразное положение вещей, при котором историческая необходимость, в лице производительных сил, должна явиться неумолимым фатумом и привести человечество, помимо его личного «хотения», к заранее предопределенному и уготовленному будущему. Обоснование социальной эволюции на факторах экономических, даваемое марксистами, истолковывается критической школой как проявление непозволительного фатализма и веры в самодеятельность производительных сил, как отрицание власти человека сознательно воздействовать на ход исторических событий. Тщетно возражают ортодоксы против возводимых на них напраслин; критические социалисты опять и опять выдвигают на сцену свои обвинения, лишь только тактические разногласия дают себя знать и требуют с их стороны теоретических подкреплений.
|
|
«Неизбежность экономической гибели капиталистического общества,— говорит доктор Вольтман, экономист «критического» лагеря, в своей статье «Die wirtschaftlichen und politischen Grundlagen des Classenkampfes» *, комментируя теорию саморазрушения,— проявляется с силой естественною социального закона; классовая борьба рабочих является сознательным орудием в самоуничтожении капитализма; капитализм, по закону экономической необходимости, сам в своих недрах вырабатывает социализм, давлением экономических сил вынуждая рабочий класс к осуществлению последнего» **. Из этого правильного определения Вольтман, однако, делает следующее ошибочное заключение: «Поэтому если Маркс и отводит классовой борьбе известную роль при разрушении капитализма и осуществлении социализма, то роль эта во всяком случае — второстепенная. Самосознание или воля людей, участвующих в классовой борьбе, по существу суть самосознание и воля экономических фантомов, управляемых из-за кулис капиталистической мировой сцены естествен-
|
|
* «Экономические и политические основы классовой борьбы». ** Socialistische Monatshefte. Internationale Revue des Socialism s. Berlin. 1901, № 5, S. 363.
но-экономическими законами. Здесь, следовательно, может быть констатировано, что учению Маркса свойствен известный социальный фатализм». Д-ра Вольтмана, по-видимому, убеждает в этом также и утверждение, не раз приводимое марксистами, что социализм настанет сам собою, (kommt von selbst); что рабочий класс окажется «вынужденным» ввести социальный строй, не будучи в состоянии поступить иначе... Для Вольтмана очевидно, что марксисты верят в предопределение. Конечно, если под предопределением подразумевать то, что школа научного социализма сумела в хаосе бесчисленных пересекающихся явлений выделить наиболее сильно действующий фактор и проследить его воздействие на психику и волю людей; что она показала, как из комбинации однородных стремлений и желаний создается определенная групповая (классовая) психология, заставляющая человечество добиваться осуществления определенного идеала-цели, то в таком случае «критицисты» будут, без сомнения, правы. Марксисты действительно утверждают, что современному капиталистическому строю присущи такие тенденции, которые воздействуют с силой «естественного закона» на психику пролетариата и содействуют зарождению и развитию в его душе вполне определенного идеала, постепенно переходящего в жизненную цель. Перед наиболее сильным и многочисленным классом современного человечества поставлена вполне определенная дилемма: либо осуществить намеченную цель, либо погибнуть под гнетом развернувшейся во всю ширь капиталистической эксплуатации. Не надо быть пророком и незачем верить в предопределение, чтобы угадать, какой путь выберет рабочий класс.
Этот-то смысл и вкладывают в выражение «конечная цель придет сама собой» последователи исторического материализма, убежденные в том, что конечный идеал (не его осуществление) вытекает естественным образом из окружающих экономических условий. Имеются ли в самом деле налицо те условия, какие способствуют зарождению и укреплению этого идеала в рабочем классе,— это другой вопрос, на котором здесь останавливаться не приходится. Сейчас важно лишь определить, имеет ли реальное основание упрек в фатализме, бросаемый марксистам критической школой, или же он навеян их пристрастным толкованием вопроса.
Противники марксизма в своих заключениях делают по-
стоянно повторяющуюся ошибку, смешивая подмеченную Марксом в общем процессе исторического развития закономерность явлений с «фатализмом», с безвольным подчинением человечества «высшим силам» (под которыми в данном случае подразумеваются, конечно, не сверхъестественные существа, а лишь бездушный механизм капиталистического производства). «Критические» же товарищи не могут возвыситься до чисто научной точки зрения на историю и понять, что нахождение известного закона в историческом процессе вовсе не суживает сферы человеческой самодеятельности.
Признавая экономический фактор основным на всем протяжении истории, марксисты, естественно, ставят наступление и нового строя в непосредственную зависимость от определенной комбинации производительных сил. Но равносильно ли это утверждению, будто производительные силы сами собою, чисто механическим путем, приведут человечество без активного его участия к новоуготовленному строю? Экономическая структура общества, определенное состояние производительных сил являются лишь той материальной основой, той канвой, на которой живая сила — классовая борьба — вышивает свои прихотливые узоры. Ортодоксальной школой отводится классовой борьбе при завоевании строя именно первое, а вовсе не вторичное место, как это желает доказать Вольтман. Хотя идеалы-цели и создаются экономическими условиями, но осуществление возникающих стремлений обеспечивается классовой борьбой...
Великая незаменимая заслуга Маркса заключается в том, что он сумел найти реальное обоснование для объяснения классовой психологии — этого главнейшего орудия в историческом процессе; что он указал на тесную связь, существующую между наличностью определенных социально-экономических отношений и вытекающими отсюда классовыми идеалами и стремлениями. «Теория Маркса,— говорит Зомбарт,— представляет собою ту связь, какая существует между начинающим бессознательно, инстинктивно образовываться пролетарским идеалом и теми явлениями, какие в действительности наблюдаются в процессе экономического развития» *. Идеал коллективизма продик-* W. Sombart. Sozialismus und soziale Bewegung im neunzehnten Jahrhunderl». Jena, 1897, S. 44—45.
тован наличностью известных социально-экономических отношений... Если бы современных экономических условий не было налицо, то никакая проповедь социализма не подействовала бы на массы и не могла бы подвинуть их на завоевание будущего; при исчезновении ныне действующих социально-экономических влияний исчез бы и самый идеал коллективизма.
Сопоставим с этим глубоко научным и в то же время жизненно простым толкованием истории социальных отношений взгляд новой критической школы, с одной стороны, стремящейся показать постепенное притупление острых сторон капитализма, смягчение гнета эксплуатации, с другой же стороны — продолжающей верить в наступление нового строя. Не скрыто ли уже здесь, в этих самых первых основах «критицизма», какое-то странное противоречие? Казалось бы, уверовав в рост общего благосостояния, в постепенное смягчение классового антагонизма, в замену анархии производства нормирующим влиянием трестов и картелей, «критицисты» должны были усомниться не только в возможности осуществления социализма, но и вообще в его необходимости и желательности. До этого вывода они, однако, не дошли и не доходят. Но, не найдя в прежних обоснованиях (в росте анархии производства и классового антагонизма, в обобществлении орудий производства) опоры для объяснения предстоящего перехода нынешнего социального строя в другой и в то же время упорно признавая коллективизм за конечный идеал, «критические социалисты» принуждены были выставить новые, более отвечающие их метафизическим симпатиям начала.
И вот на сцену явились «этические» начала — двигатели человеческого прогресса. Начала эти якобы зарождаются в человеческой душе ранее ее первых сознательных проявлений и никаким образом не могут быть выводимы из внешней экономической обстановки. Они имеют свою историю (так сказать, историю человеческого духа), отличную от той грубой, материальной истории, которую [якобы] только и признают ортодоксы. Не этические идеалы, говорят «критицисты», зарождаются и развиваются на почве существующих экономических отношений, а, наоборот, «экономическая необходимость опирается на этические побуждения. Существующие в настоящее время способы производства и фактическое отделение рабочего от производительных сил требуют обобществления последних,
так как только при таких условиях может быть удовлетворено требование морального закона, согласно которому каждый член общества должен рассматриваться как самоцель, а не как простое орудие» *.
Стало быть, коллективизм может осуществиться не потому, что в его осуществлении заинтересован самый многочисленный класс современного культурного человечества, а лишь для того, чтобы обеспечить торжество «высших, этических начал». Другими словами, материалистическое толкование истории упраздняется, заменяемое миропониманием идеалистическим. Основной экономический фактор устраняется и расчищается место для туманных порывов в область нравственных категорий.
В этом обосновании социализма, совершенно оторванном от реального экономического базиса, действительно не остается места для классовой борьбы (капитализм притупляется, классовые противоречия сглаживаются и т. д.) и прежняя тактика, с точки зрения «критицистов», естественно, оказывается неудовлетворительной. На этом настаивает Бернштейн; того же добиваются французские социалисты, предводительствуемые Жоресом. Ослепленный идеей «социального мира», очарованный мечтой демократического правительства, Бернштейн после блестящих побед, одержанных германской социал-демократией на выборах 1903 года7, решился выразить свои сетования на слишком резкое отделение социал-демократии от демократического элемента общества. Жорес заявил, что «борьбу классов, которую мы фактически признали и теоретически провозгласили, эту борьбу классов мы тем не менее оставили в стороне, как не могущую определять нашего поведения, нашей тактики, нашей каждодневной политики» **.
Вся деятельность Фольмара, этого несомненно энергичного борца в рядах немецкой социал-демократии, за последние годы характеризуется желанием затушевать, задержать классовый характер рабочего движения. Он готов проповедовать пролетариату умеренность, рассудительность, взывать к самообладанию, терпению, самоотречению и др. буржуазным добродетелям, которые якобы заменяют
* L. Woltmann. Die wirtschaftlichen und politischen Grundlagen des Classenkampfes.— «Sozialistische Monatshefte», 1901, № 5, S. 368. ** «Les deux methodes», Conference par J. Jaures et J. Guesde а Г Hippodrome Lillois, Lille, 1900, p. 10.
собой стимул классовой борьбы. При такой политике приспособления общая цель действительно стушевывается, отходит в далекое неопределенное будущее; социализм же превращается в формальный «догмат веры». Весь спор «ревизионистов» и «антиревизионистов» на партейтаге в Дрездене 8 сосредоточивается главным образом на вопросе о роли и значении классовой борьбы в дальнейшей тактике социал-демократии. Победа, как известно, осталась, во всяком случае, не за оппортунистическими элементами.
Мы имеем уже немало примеров, показывающих, к чему приводит практическое проведение в жизнь (насколько то позволяют существующие экономические отношения) проповеди социального мира. Политика приспособления Фоль-мара в Баварии лишь доставила случай Крестьянскому союзу при выборах в 1898 году восторжествовать над социал-демократией; его же проповедь «мирного выжидания» заставила социал-демократию упустить удобный момент, чтобы силой вынудить баварское правительство к расширению избирательного права в пользу рабочих. Во Франции объединение пролетариата с «министерским» социализмом в результате дало лишь «призрачные» законы о рабочем дне и нормировке стачек.
Приходится напомнить шаблонную истину: всегда и всюду реформы, направленные к благу пролетариата, вызывались его сознанием и энергией. Рост мощи рабочего класса служит лучшим двигателем в вопросах преобразований и улучшений, проводимых буржуазным правительством. Как бы ни демократизировалось последнее, оно при неприкосновенности существующих социально-экономических отношений никогда не будет в состоянии удовлетворить запросы трудящегося населения, потому что интересы эксплуататоров и эксплуатируемых не идентичны, потому что самые радикальные стремления капиталиста, хозяина-ремесленника и крестьянина не могут совпасть с интересами пролетария, подмастерья и батрака.
Последовательное проведение в жизнь идеи социального мира (если б последнее даже и было осуществимо) привело бы лишь к полному ослаблению и дезорганизации пролетариата. Сама жизнь показывает, что, когда идея эта проникает в тесные ряды рабочих лидеров, она требует неустанных уступок со стороны рабочих, молчаливого и терпеливого выжидания благ, даруемых пролетариату. Из грозной, боевой классовой организации социал-демократия
превратилась бы тогда в обыкновенную «политиканствующую» партию, с которой чрезвычайно легко было бы справиться путем громких обещаний относительно будущего и мелких уступок в настоящем.
К счастью, изучение истории с материалистической точки зрения показывает, что такое явление невозможно; что такой антагонизм — не тактический принцип, а «несомненный факт», как говорит Гед, стойкий французский боец старой школы; что причина этого антагонизма глубоко коренится в современных экономических условиях и что исчезнуть он может лишь с исчезновением самих этих порождающих его условий. Намеренное отрицание со стороны «критицистов» тех тенденций в современном хозяйстве, которые служат экономическим базисом, обусловливающим смену одного социального строя другим, проповедь «социального мира» и поощрение оппортунистической политики, правда, могут временно уклонить рабочее движение от его прямого пути, могут повлечь за собою ошибки и заблуждения, задерживающие, тормозящие естественный ход этого движения. Но рано или поздно перед пролетариатом встанет роковой вопрос: либо отречься навсегда от своей конечной цели — социализма, либо вступить в открытый бой со всеми враждебными этой конечной цели силами, т. е. другими словами — снова выступить на путь классовой борьбы. Масса тогда, как и теперь, будет бессознательно, стихийно стремиться к осуществлению своего идеала, будет выбирать кривые пути, ошибочные средства.
Но в том-то и заключается задача социального экономиста, чтобы разобраться в многообразных явлениях социально-экономического процесса и найти ту пружину, указать ту важнейшую тенденцию дальнейшей социальной эволюции, которая могла бы служить надежным компасом при нахождении кратчайшего пути к намеченной цели. Среди бесчисленных групп социалистически настроенных пролетариев всех стран социал-демократия одна обладает этим компасом, она одна опирается на твердую почву реалистических отношений, не позволяя увлечь себя в сторону неоспоримо высоких, но, к сожалению, беспочвенных идеалов.
Социал-демократия не боится «узости» своей классовой точки зрения, сознавая, что в этой узости и «прямолинейности» вся ее сила.
Критические идеалисты, находящиеся в поисках «вечных идей», вечной «правды-справедливости», много и охотно толкуют об этой узости, о необходимости расширения идеала и замены односторонней классовой точки зрения идеалом общечеловеческим... *
Стремясь во что бы то ни стало доказать неизмеримо большую ценность «общечеловеческого» по сравнению с «узкоклассовым», «критицисты» незаметным образом подменивают ясное и определенное понятие о классовой цели расплывчатым принципом «всеобщего блага». Такая замена, бесспорно, ведет к шаткости и неустойчивости практической политики. Что, собственно, подразумевать под общим благом и какими средствами добиваться осуществления этого бесспорно широкого, но туманного идеала? Может ли в самом деле отречение от своих реальных классовых целей во имя сверхклассовых идеалов оказать человечеству в его целом действительную услугу?
Материалистическое понимание истории показывает, что в общественном строе, основанном на классовом антагонизме, абстрактного «общечеловеческого идеала» существовать не может. Под давлением экономических сил происходит расчленение всего общества на отдельные, отличные друг от друга социальные группы, причем объединяющим началом внутри каждой группы служит общность классовых интересов. Сам по себе классовый интерес есть лишь отражение объективных экономических условий. Он является не «идеальной нормой» классовой политики, как это утверждают некоторые критические идеалисты **, а необходимым жизненным фактом, вытекающим из материальных потребностей общества ***. На определенной ступени экономического развития общества (именно когда
* См. Н. Бердяев. Критика исторического материализма.— Журн. «Мир божий», 1903, октябрь, стр. 19, 20, 22.
** См. С. Булгаков. От марксизма к идеализму. Сб. статей (1896-1903). Спб., 1903, стр. 295.
*** «Существование угнетенного класса,— говорит Маркс,— составляет жизненное условие каждого общества, основанного на антагонизме классов. Освобождение угнетенного класса необходимо подразумевает, следовательно, создание нового общества. Для того, чтобы угнетенный класс мог освободить себя, нужно, чтобы приобретенные уже производительные силы и существующие общественные отношения не могли долее существовать рядом». (Цитата сверена и уточнена по кн.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, 2-е изд., т. 4, стр. 184.— Ред.)
производительные силы перерастают ими самими когда-то установленные тесные, застывшие формы социально-имущественных отношений) интересы той из социальных групп, которая является позднейшим порождением существующего общественного строя и которой в силу этого отводится лишь подчиненное место, вступают в резкое противоречие с имеющимися налицо социальными отношениями. Конфликт этот, отражаясь в сознании общества, особенно той его группы, чьи интересы более всего страдают от существующих противоречий, выливается постепенно в форму определенной классовой цели-идеала. Поставленный идеал, требуя для своего осуществления прежде всего устранения современных условий производства и отмены имущественных ограничений, уничтожает попутно и идеологические основания, на которые опиралось классовое самосознание предшествующей общественно-революционной группы.
«Современный социализм,— говорит Энгельс,— есть не что иное, как отражение в мышлении этого фактического конфликта, идеальное отражение его в головах прежде всего того класса, который страдает от него непосредственно,— рабочего класса» *.
При современном капиталистическом строе наиболее страдающим, наиболее приниженным классом является пролетариат. Ему, как классу угнетенному современной формой производства, вполне естественно выставлять на своем знамени: уничтожение современного экономического режима и замену его новым, не оставляющим более места для классовой розни и эксплуатации человека человеком. Таким образом выходит, что пролетариат, преследуя не абстрактную, а чисто классовую цель, вместе с тем служит и интересам человечества в его целом, так как, борясь за свое социальное освобождение, за изменение в свою пользу экономических отношений, пролетариат ведет за собою и все человечество в новый, более совершенный социально-экономический фазис. В настоящее время нет и не может быть другого класса, чей социально-экономический идеал отвечал бы потребностям всего человечества в той мере, как это делает идеал, созревший в умах и сердцах рабочих. Идеал этот ставит своей задачей водворение не только такого экономического строя, который даст значительно
* См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 19, стр. 211.—Ред.
больший по сравнению с предыдущим простор для развития новой, более современной формы производства, но и обещает избавление от всех угнетающих современное человечество зол.
Что же касается абсолютного сверхклассового идеала, то ортодоксальная школа, безусловно, отрицает возможность его образования в обществе, основанном на антагонизме классов *.
Возможность осуществления такого идеала допустима лишь в далеком будущем, когда выставляемый пролетариатом идеал-цель обратится в конкретную действительность. Чем устойчивее и определеннее будет пролетариат проводить принцип своего классового освобождения, тем быстрее совершится переход и всего человечества в этот новый социально-экономический фазис. Пока же всякая проповедь сверхклассовой идеологии может лишь затуманить определенную конечную цель и уклонить пролетариат от его прямого пути.
Этого не хотят, не могут понять критические идеалисты. Принимая конечную цель, выставляемую пролетариатом,— его идеал, имеющий не только классовую, но и абсолютную ценность, они тем не менее не хотят удовлетвориться теми путями, какие наметил еще Маркс и которые являются, разумеется, не «программными предписаниями», а нормальным следствием последовательной социальной эволюции.
В вопросе о выборе путей особенно отчетливо сказывается тесная связь, существующая между критическими социалистами и оппортунистами: и те и другие (одни — во имя «высших этических идеалов», другие — ради достижения осязаемых партийных выгод в настоящем) стараются проповедью социального мира, отрицанием резких перево-* Такой идеал могут выдвигать «только идеалисты», для которых центральной проблемой является не изучение конкретных явлений, не нахождение естественной закономерности в социально-экономической эволюции человечества, а лишь метафизические вопросы, вроде следующих: «чем определяется социальное долженствование; каково содержание этого социального идеала, сообщающего качество справедливости или несправедливости отдельным социальным стремлениям и поступкам; какова его природа?» (С. Булгаков. От марксизма к идеализму, стр. 296).
ротов, подменой жизненных реалистических интересов, метафизическими проблемами смягчить естественный ход исторических событий. Их старания, однако, могут лишь отклонить человечество от его определенного исторического русла, могут только отдалить нормальный результат. А так как результат этот в конечном счете выгоден, главным образом, пролетариату, то, разумеется, этому последнему нет никаких оснований уклоняться от своей прямой дороги ради идеалов, не имеющих непосредственного отношения к его классовой цели.
Недаром такие испытанные борцы, как Гед и Лафарг, в разгаре Дрейфусовского дела 9 предостерегали французский пролетариат от увлечения «внеклассовыми» идеалами. Недаром, говорили они, там, где пролетариат протянет дружескую руку буржуазным элементам, даже для защиты высших этических принципов, он всегда рискует сделать ложный шаг, подорвать собственную силу, основанную на строгом разграничении классовых стремлений. Увлекаемый энтузиастом Жоресом, французский пролетариат забыл свои собственные тяжелые невзгоды, забыл истинные причины антагонизма с буржуазией и, смешавшись с рядами либеральных буржуа, бок о бок с ними сражался за восстановление абстрактной «правды-справедливости». Результатом получились: двусмысленная политика мильерановского министерства и трагические для рабочих события в Шалоне, Фурми и на Мартинике *...
Пролетариат жертвовал своими классовыми интересами ради торжества «высших» принципов. Но буржуазия не хотела, да и не могла ответить тем же: временное затишье классовой борьбы послужило ей лишь для более прочного утверждения своего политического могущества... Верой в торжество социализма путем мира и обоюдных уступок, вопреки предшествующему опыту истории, продиктована и вся тактика «критицистов», не имеющих, однако, строго определенного плана действий, то и дело чувствующих, что почва ускользает у них из-под ног, как только дело коснется практического проведения в жизнь их теоретических принципов. Они балансируют между го* В то время, как социалист Мильеран занимал министерский пост, стачечников в Шалоне, Фурми и на Мартинике усмиряли с помощью военной силы и давно невиданной во Франции жестокостью, не останавливаясь даже перед расстрелом рабочих-стачечников.
сударственным и муниципальным социализмом, хватаясь то за кооперации, то за профессиональные организации, видя в каждом из этих средств вернейший и единственный путь к социализму. В их системах нет стройности, нет единства. Да ее и быть не может там, где система не опирается на твердые законы научной закономерности. Единство «критицистов» сказывается лишь перед «революционизмом», другими словами — перед сознательной, классовой политикой, и в предпочтении «медленных реформ».
Неопределенность и шаткость не только миросозерцания, но и самой тактики «критицистов» подтвердились событиями на социал-демократическом съезде в Дрездене. После бурных филиппик против «узости», «односторонности» и «нетерпимости» ортодоксальной школы ревизионисты тем не менее отреклись от «ревизионизма» и помирились с прежней тактикой, основанной на принципиальном признании классовой политики.
Что бы ни говорили теоретические «критицисты» и практические оппортунисты, но «старая школа» обладает, несомненно, большей стройностью, большей гармоничностью в сочетании теории с практикой. Опираясь на материалистическое понимание истории, признавая главным стимулом капиталистического производства непрерывное накопление, ортодоксальная школа заключает отсюда, что, пока будет существовать капиталистический строй, до тех пор не может прекратиться и эксплуатация человека человеком, несмотря на проповедь наигуманнейших идей. При существовании же эксплуатации неизбежен и антагонизм между эксплуататором и эксплуатируемым, между пролетарием и собственником,— неизбежна, следовательно, и классовая борьба. Как бы широко реформы ни захватывали общественной жизни, как бы законодательство ни стесняло эксплуататорских поползновений собственников, факт купли и продажи человеческого труда в целях обогащения единичной личности останется неизменным. А пока налицо будет этот факт, до тех пор не смолкнет классовая вражда. До тех пор то, что приносит выгоду пролетарию, будет наносить ущерб капиталисту, и того, чего будет желать первый, будет, как гибели, бояться второй.
В этой непрерывной войне победа останется за тем, кто солидарнее, кто лучше организован, кто дальновиднее, кто способен принести временные выгоды в жертву конечной цели, кто, наконец, не боится последствий своих собствен-29
ных шагов и стремится вперед, не озираясь со страхом и жалостью на остающийся позади привычный «культурный мирок»,— создание буржуазно-капиталистического строя. В этом наступательном движении нет места понятию «о социальном мире», нет места сладким вздохам об общем благе, о самоценности культуры; всякое промедление, всякое оглядывание назад лишь отодвигает, отдаляет осуществление конечной цели-идеала. Каждый новый шаг, приближающий к этой цели, является результатом активного воздействия пролетариата; чем податливее будет пролетариат, чем легче позволит он усыпить себя красивыми фразами о росте социального мира и общего благоденствия, тем тяжелее будет минута его вынужденного пробуждения. Ортодоксальные ученики во Франции и Германии знают, что, несмотря на постоянные возгласы «критици-стов» о «врастании» социализма в капитализм, о притуплении классовой розни, о необходимости «сверхклассовой» идеологии, в руках пролетариата остается одно лишь реальное орудие, обещающее завоевание нового мира, и орудие это — классовая борьба, как жизненный факт, классовая политика, как тактический принцип.
Печатается с сокращениями по книге: А. Коллоптай. К вопросу о классовой борьбе. Спб, 1905.
К Т О ТАКИЕ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТЫ И ЧЕГО О Н И ХОТЯТ?
Г.
Несправедливые порядки
Много развелось теперь в России партий; у всякой своя программа, и каждая кое-что обещает рабочим и крестьянам. Трудно во всем этом разобраться; трудно человеку, до сих пор не принимавшему участия в политике, понять, кто друг, кто враг, а кто просто волк в овечьей шкуре. Всего важнее рабочему понять: чего добиваются социал-демократы и кто они такие?
С каждым годом жизнь становится все тяжелее для тех, кто живет своим трудом. С одной стороны — растет нищета всего народа, с другой — увеличивается непомерная роскошь и богатство тех немногих, кто обладает собственностью, капиталами, фабриками, землями, домами. Магазины переполнены товаром, а большая часть населения ходит без сапог, зимой — без теплой одежды; в мучных складах гниет хлеб, а люди мрут от голода; лесные дворы доверху завалены дровами, а у рабочего нет и лишней щепки, чтобы истопить свою печь, крестьянской семье не на чем хлеб испечь. И чем дальше, тем хуже. Рабочие тысячами, десятками тысяч гибнут от непосильной, часто вредной работы, от дурных условий жизни, а те, на кого они работают—«хозяева»,— лишь полнее набивают свои карманы. Сколько бы рабочий ни надрывался, сколько бы с помощью его рук ни изготовлялось богатств, весь доход с них пойдет не ему на пользу, не на пользу общества, а в частный карман капиталиста. А тут еще застои и кризисы в промышленности: торговля приостанавливается, фабрики и заводы закрываются, банки лопаются. Масса рабочего народа оказывается выброшенною на улицу, числится в безработных; разоряются и мелкие фабриканты и торговцы. Крупным капиталистам кризисы не страшны: у них есть запасной капитал; им эти бури нипочем; они как старые дубы в лесу — пронеслась буря, сломила мелкие деревья, а великанам от этого только просторнее стало. Но,
конечно, всего хуже приходится во время кризисов рабочим, крестьянам и мелким ремесленникам; они теряют и то немногое, что у них было. А кризисы — явление неизбежное, раз существуют теперешние, так называемые тор-гово-капиталистические порядки. Сейчас никто не распоряжается, сколько и каких товаров надо произвести, чтобы на всех хватило и лишнего не оставалось. Каждый предприниматель производит на свой страх и риск, заботясь об одном: иметь побольше выгоды, нажиться поскорее, чем другие. Цена на какой-нибудь товар подымается — все предприниматели в этом производстве, один перед другим, спешат произвести побольше этого товара; трудно им рассчитать, найдутся ли покупатели на все товары. И если товаров оказывается слишком много, если их некому скупать, то цены падают, спрос прекращается, наступает «кризис» или «застой». И как ни старайся — не избежать человечеству кризисов, не избежать переполнения рынка одним товаром при недостатке или дороговизне в других, не менее необходимых, пока производством будут заниматься для частной наживы, пока оно не будет управляться самим обществом, пока целью производства будет торгашество, а не стремление удовлетворить потребности народа.
Что предлагают люди?
Несовершенства всех теперешних условий жизни не могут не бросаться в глаза. Давно уже искали люди средств, как бы изменить существующие порядки, как бы сделать жизнь лучше, справедливее. Всякий предлагал свое. Один говорил: надо отнять все богатства у имущих классов и поделить их между бедными. Но оказалось, что это решение не годится: уж не говоря о том, что при подобном разделе, когда неимущих в сотни раз больше, чем богатых, на одного человека пришлась бы лишь ничтожная часть всех богатств, самый дележ произвести невозможно. Если делить по справедливой оценке, одному может прийтись холст, а другому фабричная труба, одному плуг, другому земля. Люди сейчас приступили бы к обмену, т. е. торговле; каждый стремился бы продать подороже, с выгодой. Смотришь — и вновь выросло бы неравенство: опять у одного, кто порасчетливее, было бы имущество, капитал, а у другого — ничего, кроме рабочих рук.
Другие возлагали все надежды на управление страной, на законы. Но как бы хороши сами по себе законы ни были, уничтожить богатство и бедность они не в силах. Демократическое государственное устройство много облегчает жизнь, является средством, чтобы добиваться лучшего будущего, но пока все общество разделено на два класса — имущих (или буржуа) и неимущих (или пролетариев),— до тех пор одними законами не упразднить всего того зла, которое царит в наши дни.
Были, наконец, и третьи, которые правильно понимали, в чем корень зла, которые, как социал-демократы сейчас, говорили, что для того, чтобы исчезло богатство и бедность, чтобы прекратилось классовое неравенство между людьми, для того, чтобы никто не мог обогащаться на чужой счет и все человечество было бы избавлено от голодовок, кризисов, безработицы, разорений, для этого нужно уничтожить частную собственность и сделать всю землю и все накопленные богатства — фабрики, магазины, рудники и т. д.— собственностью общественной. Если б каждый мог пользоваться нужными для его ремесла инструментами и машинами, если б земледелец мог иметь необходимую ему землю, никто бы тогда не наживался на чужом труде, не было бы в мире тогда нищеты, эксплуатации, несправедливости.
В теперешнем мире у одних в руках находятся капитал, фабрики, заводы, земля, т. е. орудия производства; у огромного же большинства имеется лишь рабочая сила. Чтобы как-нибудь прожить, надо работать, а работать не на чем; приходится идти к капиталисту-собственнику и наниматься на работу. А что значит — наняться? Это значит продать свою рабочую силу, свои рабочие руки хозяину за такую плату, чтобы только не умереть с голоду. Хозяин же, купив рабочую силу за гроши, заставляет рабочего нарабатывать ему товару на рубли; и, чем меньше уплачивает хозяин рабочему, чем большее число часов заставляет его работать, тем выше прибыль хозяина, тем быстрее растет его капитал. Рабочий борется. Но капиталист не очень-то церемонится с «несговорчивым»,— сейчас рассчитает и заменит новым, благо ищущих работу пролетариев всегда на рынке вдоволь.
Так как неравенство, эксплуатация делаются возможными именно вследствие существования частной собственности, то, чтобы изменить жизнь людей к лучшему, надо
прежде всего сделать так, чтобы все земли, фабрики, мастерские, капиталы из рук частных собственников, помещиков, фабрикантов и т. д. перешли в руки всего общества, т. е. самих же рабочих; другим в таком новом обществе и не должно быть места. Но вместе с тем рабочие эти не будут уже теперешними наемными рабочими, продающими свою рабочую силу, закабаляющими себя капиталисту, они будут свободными работниками-гражданами, которые, трудясь сами, сами же станут распоряжаться всем добытым богатством и сами смогут управлять всей жизнью своей родной страны. Частные хозяйства надо заменить одним общим громадным народным хозяйством, основанным на совместном, товарищеском (обобществленном) труде. Только тогда, в таком новом коммунистическом или социалистическом мире, смогут прекратиться нищета и голодовки, которые происходят не потому, что хлеба или других необходимых для людей продуктов не хватает на всех, а потому, что сейчас существует целый класс людей — помещики, предприниматели, купцы,— который пользуется народной бедой, надбавляет цены, если хлеб не уродился, с умыслом отправляет лишь малое его количество в голодные местности, чтобы удобнее сбывать его там по дорогой цене.
Исчезнут и страшные, как для рабочих, так и для всего мелкого люда, кризисы и безработица. Для чего служит все современное производство? Для торговли. Каждый помещик, фабрикант, каждый ремесленник производит продукт не для потребления, а для продажи. Каждый хлопочет не о пользе общества, а о выгоде своего кармана; отсюда — такая конкуренция и вражда между людьми. В коммунистическом обществе не будет места ни конкуренции, ни торгашеству, так как люди будут производить не для продажи, а для собственного потребления. Все, что будет произведено, будет считаться общею собственностью. Часть добытых общим трудом богатств поступит на покрытие общественных нужд, а другую часть работники-граждане поделят менаду собой по товарищеской расценке и общему соглашению. Чем богаче будет все общество, тем лучше будет житься и каждому отдельному его члену. Так как работы будет хватать на всех, то не придется друг у друга вырывать кусок хлеба. Всякий, кто будет трудиться, будет не только сыт, обут, но сможет пользоваться и всеми теми удобствами и радостями жизни, которые сейчас доступны
лишь богачам. Само собой разумеется, что всякую работу постараются обставить как можно здоровее и лучше, а так как трудиться будут все, то на долю каждого придется вовсе не так много работы. Этому же помогут и машины, которые получат большое распространение, и наука, с помощью которой усилится власть человека над природой. С исчезновением частной собственности должно будет исчезнуть и деление людей на классы: не будет ни богатых, ни бедных, ни знати, ни черни, значит — прекратится и неравенство. Останется разве только неравенство ума или таланта. И если кто будет в почете у общества, то не потому, что его отец был богат или дедушка знатен, а потому, что заслуги его велики перед обществом и перед товарищами-работниками.
Итак, чтобы прекратились все современные несправедливости и бедствия — предлагалось: 1) заменить частную собственность собственностью общественной, или коммунистической, 2) ввести совместный обобществленный труд и 3) вместо производства для продажи изготовлять продукты для общественного и личного потребления.
Можно ли переделать мир?
Как ни правильны казались рассуждения людей, предлагавших такого рода переворот, как ни заманчиво рисовалась жизнь в коммунистическом обществе, их предложения представлялись пустой мечтой. Возможно ли переделать мир? Изменить все порядки, все людские отношения? Какими средствами добиться этой цели? На вопрос этот точного ответа долго не было. Пробовали обращаться к «человеколюбию» правителей, пробовали усовещать капиталистов и собственников, смягчать их огрубелые сердца рассказами о страданиях народа. Более мягкие из них откликались, жертвовали часть своих богатств на бедных, но нажива и торгашество не прекращались, и жизнь шла своим чередом. Одни нищали, страдали, трудились, другие наживались, богатели, наслаждались, а новое коммунистическое общество, о котором горячо проповедовали первые социалисты, казалось для одних — пустой забавой, для других — желанной, но недостижимой грезой.
И тут-то раздался мощный голос Карла Маркса, показавший прямой путь, который неминуемо приведет рабочих
в царство товарищеского труда, единения и равенства; Социализм — не вымысел, не мечты, как думают многие, а живая необходимость. Как в природе все подчинено определенным законам, так и жизнью общества управляют свои особые законы. Недостаточно доброй воли людей, чтобы изменить все существующие порядки и отношения; нет — для этого надо, чтобы налицо имелись определенные условия, чтобы сама жизнь в своих недрах вырастила зачатки нового строя. Сколько бы люди ни проповедовали о пользе, удобстве и выгоде социалистических порядков, установить их на деле было бы немыслимо, если б не существовало тех условий, которые делают переход к социалистическому строю мало того что желательным, но даже неизбежным. А условия эти, как показал Маркс, не только имеются, но и постоянно растут и крепнут.
Напрасно воображают малосведущие люди, что все хозяйственные порядки, все отношения людей, законы, права, обычаи раз-навсегда установлены господом богом. Напротив, они очень изменчивы; и особенно изменяются формы хозяйственных, экономических отношений. Между тем именно они — эти экономические отношения и, главным образом, способ производства — больше всего влияют на человеческую жизнь, на людские порядки; к ним применяются законы, от них зависят и нравы, и обычаи, и даже образ правления в стране. Никакими законами не предпишешь, чтобы человек не смел наживаться чужим трудом, чтобы богатый не угнетал неимущего. Но если б установился социалистический строй, если б и всякий мог сам получать то, что он зарабатывает, исчезло бы угнетение и прекратилась бы эксплуатация. Если изменяются способы, какими люди добывают себе все необходимое для жизни (условия производства), то изменяются вместе с ними законы, нравы и даже понятия людей *.
Поэтому не столько важно проповедовать пользу социалистических порядков, сколько необходимо знать, в самом ли деле в окружающей нас хозяйственной жизни зарождаются уже и сейчас зачатки социалистического строя. И если — да, то надо всячески способствовать, чтобы эти
* Экономические условия жизни отражаются даже на том, что думает и чувствует человек, на его воззрениях, на его душевном складе: у богатых людей, у так называемого буржуазного класса, совсем другие понятия, вкусы, наклонности, чем у класса пролетариев.
зародыши социализма развивались и крепли. Изменятся экономические условия — переменится и вся остальная жизнь людей. Так было — так будет. Напрасно думают некоторые, что, если «так было прежде», значит — так будет и в будущем. Во времена далекой древности люди не знали, что такое неравенство, что такое бедность, богатство. Имущество, земля — все было общее, все принадлежало не отдельным лицам, а целому роду. И сейчас еще есть дикари, у которых сохранились остатки таких отношений! Лишь значительно позднее стали более сильные угнетать слабых, отбирать у них в свою пользу землю, имущество. Появилось неравенство, и человечество узнало деление людей на имущих и неимущих.
Много ступеней прошло человечество, много переиспытывало всякого рода порядков, знавало и рабство, и свободный труд, и крепостное право, пока не установились в нем нынешние капиталистические отношения с их каторжным наемным трудом. Несладко жилось и раньше трудовому люду, но никогда не знал он такого горя, унижений, нищеты и бесправия, какой воцарился с тех пор, как развелись повсюду фабрики, заводы, т. е. утвердилась так называемая крупнокапиталистическая система производства. Что ни день — все большее число людей нищает, разоряется и попадает в ряды пролетариата, живущего продажей своих трудовых рук. Самостоятельный ремесленник — переплетчик, слесарь, сапожник — не в силах выдержать конкуренции с крупнофабричным производством; он бросает свое ремесло, которое его уже не прокармливает, и спешит на фабрику. Мелкий лавочник бьется, чтобы как-нибудь просуществовать возле огромного магазина с зеркальными окнами и многотысячным товаром, но в конце концов и он разоряется и с затаенной злобой в душе идет искать заработка в тот же ненавистный ему крупный магазин. Крестьянин, наконец, и тот ощущает на себе гнет капитализма; земли у него мало, одной землей не прокормишься, но он занимался кустарничеством, пока фабрика не забила его товар дешевизной своих продуктов. И крестьянин принужден бросать свой клочок земли и с тяжелым сердцем либо наниматься к помещику, либо спешить в город на заработки. Деревня пустеет, народ нищает, начинаются голодовка за голодовкой. Тысячи безработных, перебивая друг у друга заработок, понижая цены на свои руки, тщетно гоняются за работой. Капиталистам же такое
положение вещей только наруку: чем ниже заработная плата рабочих, тем выше их барыш; чем скорее растут их капиталы, тем сильнее и могущественнее становятся они сами.
Все резче делится мир на два враждебных лагеря — капиталистов-собственников и пролетариев, все больше злобы и ненависти скопляется в сердцах людей.
Где выход?
Не грозят ли подобные порядки, когда нищает рабочий народ, а богатеет же только малая кучка собственников, гибелью всему человечеству? Нет,— ответил Маркс,— порядки, которые сейчас установились во всех капиталистических странах, ужасны и несправедливы — в том нет сомнения, но в них есть не одна темная сторона. Есть в них и кое-что светлое.
Какое самое существенное, важное условие для перехода в новый общественный строй? Организация совместного, планомерного труда в грандиозных мастерских, с крупными совершенными механизмами, делающими труд более скорым, более производительным. Но ведь это явление уже и сейчас существует: какую бы отрасль производства мы ни взяли, всюду работа идет сообща, с помощью машин в фабричном заведении. То, что прежде ткач, механик, прядильщик изготовлял своим единичным трудом у себя на дому, то теперь производится на фабрике трудом многих работников. И чем прочнее утверждается машинное производство, чем больше вытесняет оно личный, отдельный труд человека, тем шире распространяется совместная, общественная работа, тем больше сосредоточивается, централизуется производство.
А централизация, сосредоточение производства в одних руках, является необходимым условием для введения социалистического хозяйства. Чтобы общество могло распоряжаться производством, могло планомернее вести свое хозяйство, для этого требуется, чтобы хозяйство не было разбросанным, разъединенным. Крупное капиталистическое производство наших дней как нельзя лучше исполняет эту задачу. Не оно ли соединяет в одних руках все большее число фабрик, заводов, мастерских, не оно ли объединяет труд земледельца и фабричного рабочего, не оно ли связывает город с деревней? Сейчас, пока народное богат-
ство находится в руках хищников-капиталистов, это сосредоточение идет на пользу только собственникам и в этом, конечно, все зло. Но вместе с тем именно в сосредоточении богатств и орудий производства кроются зачатки нового социалистического порядка.
В том-то и сила этого порядка, что мы его не выдумали из своей головы, что он не явится вдруг, ни с того, ни с сего на cветe божием. Нет, эти новые формы общежития десятками лет подготовляются самой жизнью и вытекают естественно из теперешних общественных условий. Заслуга Маркса заключается именно в том, что он уловил в наших теперешних скверных порядках семена лучшего будущего, что он показал, как сама жизнь, сами хозяйственные потребности человечества ведут его неизбежно к социалистическому строю.
Уже и сейчас можно указать кое-какие зародыши социалистических порядков; например — передача в руки государства хотя бы таких важных сторон общественной и хозяйственной жизни, как почта, железные дороги, школы, больницы и т. д. Прежде, несколько сот лет тому назад, государство вовсе не считало своей задачей строить школы, заботиться о путях сообщения и т. и., это все было дело частное; теперь это вошло в обязанность государства. Но сейчас во главе государства повсюду стоят представители буржуазии, и от этого дело, конечно, страдает. Тогда же, когда государственная власть будет находиться в руках самого народа, тогда ей так же легко будет распоряжаться всеми сторонами жизни родины, как сейчас естественно для правительства строить школы и заведовать почтой.
Капитализм сам роет себе могилу
Какое же условие необходимо для осуществления социалистического строя? Уничтожение частной собственности на капиталы, землю и другие орудия производства. Но разве сам капиталистический мир коварно не роет могилу частной собственности? Смотрите, что делает само капиталистическое производство: с одной стороны — оно создает совместный общественный труд, расширяет торговлю до размеров общенародной и даже мировой *, с другой сторо-* Прежде торговля велась, как и сейчас в деревнях, самым простым образом: всякий, кто что произвел, тот и принес на
ны — все барыши, все капиталы оставляет по-прежнему в руках частных собственников. Другими словами — производство уже сейчас обобществляется, потребление же не регулируется, не устанавливается обществом; тут хозяева все еще отдельные хищники-капиталисты, а не общество, не сам народ. В этом-то и кроется все зло и вся неизбежность гибели капитализма. Машинное производство дает возможность произвести необозримое количество всяких товаров, но частные владельцы этих богатств не в силах рассчитать истинные потребности общества и, гонясь за наживой, перегружают рынок товарами, которых обнищалый, обкраденный теми же капиталистами народ не в состоянии купить, хотя бы и очень нуждался в этих товарах.
Погоня капиталистов за наживой заставляет капиталистические страны также вступать в войны между собою. Каждая крупная капиталистическая держава хочет пользоваться монополией на мировом торговом рынке, хочет захватить побольше колоний, чтобы там на свой капитал наживать десятиричные барыши. Война из-за рынков, из-за захвата колоний, т. е. война империалистическая *,— неизбежна, пока существует капитализм. Но, чем острее, чем серьезнее война и кризисы, тем нагляднее убеждаются рабочие, что само общество должно взять в свои руки производство и заботиться о его планомерном ведении. Близится день, когда, после тяжелых невыносимых неурядиц, хозяйственных потрясений и главное империалистических войн, перед человечеством встанет вопрос: либо погибнуть, либо выйти на новый путь, перестроить на новый лад все хозяйственные отношения. И тогда-то рабочие переступят наконец порог социализма...
рынок, и тут же соседи друг у друга покупали, обменивали свои товары. Теперь торговлей занимаются, как известно, не сами производители, т. е. не те, кто добыл из земли или сработал товар (хлеб, холст, кожу и т. д.), а особые люди — купцы или торговцы. Они перевозят товары из одного места в другое. То, что добыто в России, переправляют в Америку, то, что произведено в Англии, продают в Китай и т. д. Торговые сношения переплетают, связывают город с деревней и страну со страной, материк с материком. Теперь уже ни одна страна не может прожить без продуктов других стран. Оттого такая дороговизна во время войны, что страны оказываются отрезанными друг от друга, нет подвоза более дешевых товаров из других стран, нет обмена.
* В переиздании 1917 г. добавлено: «такая, которая ведется между Россией, Францией, Англией, с одной, и Германией и Австрией — с другой стороны».— Ред.
Существует и еще одно обстоятельство, ускоряющее и облегчающее этот переход: уменьшение числа собственников на орудия производства и увеличение числа пролетариев. Общество все резче и резче делится на два противоположных лагеря: на буржуа-собственников и неимущих пролетариев. Прежде между теми и другими стоял еще промежуточный слой различных мелких купцов, хозяев, ремесленников, лавочников, хозяйственных мужиков. Крупнокапиталистическое производство, построенное на конкуренции, требующее больших запасных капиталов, большой оборотливости, непрерывно разоряет средний класс, бросая и его в ряды пролетариев. Как ни тяжело сейчас такое положение вещей, оно облегчает переход к социализму: чем меньше будет пауков, тем легче будет разорвать их паутину, тем проще отобрать собранные, сконцентрированные в их руках народные богатства. Крупнокапиталистическое производство делает, наконец, все менее и менее нужными господ помещиков, фабрикантов и других предпринимателей. Прежде, когда производство велось ремесленным способом, хозяин был нужен в мастерской, без него дело не шло — он распоряжался, он и учил. А сейчас разве владельцы фабрик управляют производством? Да рабочие своего хозяина подчас и в глаза не видели. Управление, распорядки всецело лежат на наемниках — директорах, инженерах, надсмотрщиках, приказчиках и т. д. Если бы в один прекрасный день сразу перемерли все хозяева, производство ни на минуту не прекратилось бы. Между тем, если бы рабочие всего мира хоть на полдня единодушно прервали свою работу, остановилось бы не только производство, но и замерла бы вся жизнь. За примером недалеко ходить: стоит вспомнить бывшую у нас в 1905 году всеобщую забастовку.
Итак, капитализм, помимо своей воли, ведет человечество к социализму и сам же облегчает этот переход...
Грядущее в руках рабочих
Все это так, скажете вы, но не сам же собой совершится этот важный переворот? Кто-нибудь да должен будет заняться переустройством общества? Кто же именно? Уж только не господа капиталисты и собственники всякого рода, на них плохая надежда,— им по сердцу нынешние
порядки, за них они цепко держатся. Рабочий класс? Но ведь он забит, угнетен, обессилен!
Это верно, но только отчасти. Разве вместе с угнетением, порабощением и эксплуатацией не растет в сердцах рабочих возмущение, ненависть, протест против своих угнетателей? Если капиталистов еще можно сравнивать с пауками, сосущими чужую кровь, то пролетариев уж никак нельзя назвать бессильными и покорными мухами. Пролетариат силен уже тем, что он постепенно организуется, что сама жизнь воспитывает в нем чувство товарищества, солидарности, готовности всегда и всюду встать «всем за одного»...
Мы говорили выше, что экономические условия влияют на душевный склад людей, создают их понятия, убеждения. Трудясь неустанно, создавая все богатства, все блага, которые украшают жизнь, пролетарий сам живет впроголодь, ему приходится отказывать себе во всем необходимом; он истощает свои силы, он губит свою молодость и все для того, чтобы нажился капиталист. С одной стороны — растет беспощадная нищета, с другой — непомерная роскошь... Естественно, что в сердцах рабочих закрадывается вместе с ненавистью к своим угнетателям и определенное желание — сбросить оковы капитализма, самим трудиться, но самим и пользоваться плодами своих трудов.
Идеал социализма зарождается и зреет в сердцах рабочих, толкает их на беспощадную революционную борьбу с капитализмом. А тут еще совместный труд, привычка действовать сообща, дружно отстаивать общие интересы — все это воспитывает в рабочих новых людей, приспособленных для социалистического общества, где первое место будет занимать не конкуренция, а солидарность, единение рабочих, умеющих ставить общую пользу превыше личной, частной пользы. Примером являются забастовки рабочих, когда ради общего дела люди добровольно обрекают себя, свои семьи на лишения, на голод, нищету...
Но как же пролетариату добиться социалистических порядков? Каким путем достичь своей цели? Для этого надо, чтобы он прежде всего осознал общность интересов всего рабочего класса, организовался и дружно вступил в бой со старым миром.
Не надо обольщать себя надеждой, что цель пролетариата, как бы ясна, как бы хороша она ни казалась, понятна и желанна для какого-либо другого класса. Пролета-
рпат является единственным классом, лишенным собственности; он один при переходе к социализму ничего не теряет «кроме своих цепей», а приобретает, по словам Маркса, «весь мир»... Все остальные классы всячески будут препятствовать задаче рабочих: то насилиями и угрозами, то «сладкими словами»... Не раз будет буржуазия бросать подачки рабочим, лишь бы успокоить их, лишь бы заставить забыть о конечной их цели. Разве не видим мы уже и сейчас, как щедра наша буржуазия на обещания, лишь только раздаются грозные требования пролетариата? Пусть только рабочие не попадаются на эту удочку!
Товарищи! Берите, вырывайте из рук робкие обещания, необдуманно бросаемые вам буржуазией в минуты страха перед вами, но никогда не успокаивайтесь! Помните, сама жизнь на нашей стороне,— наша победа в конце концов обеспечена!
Кто такие социалисты?
Теперь мы можем ответить на поставленный в начале вопрос: кто такие социал-демократы? Социал-демократы — это вы сами, товарищи рабочие. Это те рабочие, которые, вдумавшись в учение Маркса, сознательно примкнули к общепролетарскому освободительному движению, движению, охватившему весь мир, объединившему пролетариев всех стран. Социал-демократы — это те рабочие, которые, тесно сомкнув свои ряды, смело вступили в борьбу с капитализмом, которые шаг за шагом завоевывают для рабочего класса большие права, лучшие условия жизни, а для всего человечества новые и более справедливые порядки.
Тяжелый крестный путь предстоит рабочему классу, прежде чем он добьется своей заветной цели, прежде чем сломит он упорство буржуазии. Но утешением ему всегда должно служить сознание, что пролетариат борется не только за свое освобождение, но и за счастье, за лучшую жизнь всех будущих поколений...
Чего требуют социал-демократы?
С помощью объединения всех рабочих, всех эксплуатируемых капиталом в крепкую, революционную рабочую партию пролетарии добьются свержения капитализма и завоюют светлое будущее, социалистическое общество.
Но на своем пути к этой великой и светлой цели социал-демократы не забывают и о ближайших требованиях и нуждах рабочих и работниц. Чтобы рабочие могли отдать больше энергии, посвятить больше сил на борьбу за социализм, надо прежде всего облегчить их труд, создать условия, при которых борьба за новый, лучший мир явится возможной.
Социал-демократы поэтому прежде всего требуют: демократической республики, в которой все граждане и гражданки были бы равны и в которой власть государственная находилась бы всецело в руках народа. Управление городом и земствами тоже должно находиться в руках рабочего люда и мелкого крестьянства. Социал-демократы требуют прав на самоопределение всех народов, требуют полной свободы печати, слова, собраний, союзов, стачек и вероисповедания...
Так как социал-демократы — партия рабочего класса, то естественно, что она заботится прежде всего о том, чтобы облегчить условия труда и жизни для рабочих на фабриках, заводах, в мастерских, батракам, прислуге и всякого рода наемнослужащим. Социал-демократы требуют: 8-часового рабочего дня, полного запрещения сверхурочных работ, воспрещения ночного труда, труда детей до 16 лет, ограничения труда подростков, охраны женского труда, устройства яслей при фабриках, широкого страхования всех рабочих и работниц, инвалидности, старости, страхования материнства.
Тот, кто хочет ближе познакомиться с программой Российской социал-демократической рабочей партии, тот пусть достанет Программу и Устав партии, тот пусть читает рабочие ежедневные газеты.
От силы и организованности рабочих и работниц зависит отстоять эти ближайшие требования партии, завоевать социали