Латинская империя и латинские государства Романии. Греки в XIII В. 8 страница

Чтобы держать покоренную Восточную Морею в креп­ких руках, Гильом замыслил перенести резиденцию из Андравиды, Клермона, в область Лакедемона. Поблизости этого средневекового греческого города, заменившего ан­тичную Спарту, он отыскал на предгорье дикого хребта, имеющего форму усеченного конуса и прозывавшегося Мизитрой (козий сыр), удобное место для царственного замка и выстроил знаменитую Мистру (по-французски слово звучит иначе и имеет смысл «государев город»). С любовью он обстраивал новую резиденцию в течение ря­да лет. Но постройки первого франкского периода погло­щены позднейшими византийскими времени деспотата Мистры, и до истории последнего отложим их описание.

К 1250 г. Гильом Вилльгардуэн был наверху своего могу­щества. Его двор славился по всему латинскому Востоку и был богаче иных королевских. При нем жило до тысячи конных воинов, и знатные молодые люди не только из кня­жества, но даже из чужих стран проходили науку рыцар­ского воспитания. Подолгу гостили знатнейшие бароны и монархи, тем охотнее, что Гильом выписал из Франции трех своих племянниц и выдал их за государей Греции.

Политическое ослабление Ахейского княжества нача­лось с раздоров между самими франками, а также между ними и венецианцами. Могущество Гильома сплотило его противников. Поводом к враждебным действиям послужи­ло вмешательство Гильома в дела Евбеи, опиравшегося на свое наследственное право сюзерена острова и на права по второму браку с одной из Dalle Carceri. В 1255 г. умерла Каритена Dalle Carceri, имевшая право на одну треть ост­рова, и Гильом пожелал вступить в ее права.

Между тем еще при брате Гильома Венеция утвердилась на Евбее и смотрела на остров как на ценную свою коло­нию. Бывший при императоре Генрихе мятеж ломбардс­ких баронов имел последствием утверждение венециан­ского господства на Евбее. Стесненный Генрихом владелец острова, веронец Равано Далле Карчери, ходатайствовал о принятии его в подданство Венеции. Это дало республике повод вмешаться в дела острова. В 1209 г. Равано признал республику своим сюзереном, обязавшись ежегодно пла­тить 2100 иперпиров, также посылать златотканую одежду для дожа и такой же покров на престол храма св. Марка. Ве­нецианцам были предоставлены право повсеместной тор­говли, церкви и гостиные дворы во всех городах острова. Грекам были гарантированы по ходатайству тех же вене­цианцев церкви и привилегии, которыми они пользова­лись при императоре Мануиле Комнине. Для управления венецианскими колониями был назначен баил, или наме­стник, в помощь ему приданы три советника и двое судей. Венецианское влияние господствовало на Евбее до самого турецкого завоевания. По смерти Равано баил является по­средником между его вдовою и дочерью, двумя усыновлен­ными племянниками и двумя сыновьями Гвоберто, другого государя на Евбее. Баил разделил каждую треть острова по­полам и предоставил две половины трети соответствен­ной паре наследников, с тем чтобы в случае смерти одного из сонаследников принадлежавшая ему шестая доля ост­рова переходила к его сонаследнику. Столица оставалась общей для всех. Сам баил поселился во дворце Равано. Он получал от республики большое жалованье, сначала 450, а в конце XIII в. —1000 иперпиров (11 300 фр.). Венецианские меры и весы вошли в употребление на острове. Вене­цианская церковь в Халкиде получала 2 1/2 % с наследств умиравших на острове венецианцев. Евбея превратилась в цветущую итальянскую колонию, отнюдь не французскую. Таково было в общих чертах состояние Евбеи ко време­ни конфликта с Гильомом Вилльгардуэном. В Аттике и Виотии после отъезда на родину первого «мегаскира» Оттона де ла Рош правил его племянник Гюи или Гвидон I (1225 — 1263). Жил он в Фивах, центре шелковых мануфактур, раз­деляя власть над городом с фамилией баронов Сент-Омер. Генуэзцы вели в Фивах большую торговлю и держали свое­го консула. Бароны Сент-Омер славились своим богатст­вом во всей Греции, и, конечно, де ла Рош не уступали им в богатстве. Опираясь на союз с Генуей, окруженный тремя испытанными в бою братьями и цветущим потомством, опираясь на фамилии Сент-Омер и маркиза Водоницы, который не считался с номинальной зависимостью от морейского князя, — Гвидон де ла Рош к середине XIII в. нахо­дился наверху могущества и счастья, как и Гильом Ахей­ский. Он был вассалом Гильома лишь по тем своим владе­ниям, которые находились в Греции, и во всяком случае ленной присяги Гильому он не приносил.

Со своей стороны Гильом был одиноким и последним представителем своего славного рода. Зато он мог рассчи­тывать на ряд крупных вассалов, с частью которых состоял в свойстве. В Акове владели де Розьеры; в Каритене де Брюйеры; в Велигости де Валенкуры; в Гераке де Нивелеты; в Калаврите де Турнэ; в Пассаве де Шарпиньи. Вся эта кров­ная французская знать была богата и вела, по словам Морейской хроники, самую прекрасную жизнь, какую может иметь человек на всей земле. Таково было вкратце соотно­шение главных сил франков к середине XIII в.

Морейский, или ахейский, князь был сюзереном Евбеи, получив эти права от константинопольского императора. По смерти названной бездетной Каритены Далле Карчери Гильом предъявил свои права на оставленную ею треть, именно баронию Ореос, в качестве сюзерена. Он даже от­чеканил у себя в Хлемуци монету с титулом «терциария Негропонта». Произошел конфликт с правами других терциариев, отпрысков того же итальянского рода, за которыми стояла и Венеция. Гильом жаловался правительству рес­публики на евбейского баила, однако из этого ничего не вышло. При посредстве баила составилась целая лига ба­ронов и государей Средней Греции против морейского князя. Оба евбейских терциария объявили себя вассалами Венеции, уступили республике таможни острова, большие земли и укрепленные пункты. Оба они обязались начать vivam guerram против Гильома в случае нарушения им ми­ра и не заключать с ним перемирия без участия Венеции (1256, 1258). Брат афинского государя, будучи вассалом Вилльгардуэна, изменил ему за богатые земли на Евбее, данные ему венецианцами. Наконец присоединился к лиге и сам мегаскир Гюи, оскорбленный надменностью Гильо­ма Вилльгардуэна; он опасался к тому же, что ахейский князь, смотря на себя как на наследника прав салоникских королей, поставит и его, Гюи, в действительные вассаль­ные отношения.

Первый период войны окончился благополучно для Вилльгардуэна. Враждебные действия начались на Евбее и сосредоточились у столицы острова. После 13 месяцев осады венецианцы взяли Негропонт у Гильома, но далее успехов не имели, и Гильом утвердился в захваченной тре­ти. Когда же противники переманили к себе храброго Жоффруа де Брюйера, барона Каритены и племянника князя Гильома, последний напряг все силы и у горы Кари-ды в Аттике разбил Гюи Афинского. Тот скрылся в Фивах и был осажден победителем. Бароны Морей явились посред­никами, и мир был восстановлен на предварительных ус­ловиях, оставляя окончательный приговор королю фран­цузскому Людовику Святому. Гюи вместе с союзниками явился с повинною в лагерь Гильома и затем уехал к Людо­вику в сопровождении представителя противной стороны. Людовик и его легисты оправдали Гюи, так как он никогда не давал ленной присяги Гильому, и даже пожаловали афинскому мегаскиру титул duх Афин. В лагере под Фива­ми привели к Гильому и барона Каритены с веревкой на шее как нарушителя ленной присяги; все умоляли Гильома пощадить храбрейшего рыцаря и племянника, пока Гиль­ом не смягчился; он оставил Жоффруа де Брюйеру его лен Каритену в качестве личного владения и без права переда­чи по наследству в род Брюйеров. Мир, отпразднованный турнирами в Никли, дорого обошелся Евбее и Средней Греции. Война велась с напряжением сил и без пощады стране. Венеция уполномочила нового баила примкнуть к миру, заключенному между франками, и послала чрезвы­чайных послов ко двору Гильома.

Пора было латинянам мириться и подумать о защите общих интересов. Константинополь был накануне сдачи грекам. Дож призывал всех латинян Греции послать хотя бы одну тысячу воинов для защиты столицы Балдуина. Все латинские государи и бароны Греции, а также островов призывались к такому священному делу.

Грозившая опасность не укрылась от Гильома. Для отра­жения Палеолога и для обуздания баронов Средней Гре­ции у него не было лучшего союзника, как эпирский дес­пот Михаил II. Будучи бездетным, Гильом просил руки до­чери деспота Анны, вступая через этот новый брак в свойство и с королем Сицилии, могущественным Манфредом из рода Гогенштауфенов, женатым на другой дочери эпирского деспота.

Вместо помощи Гильом был втянут в войну между гре­ками, двумя Михаилами — Комнином Эпирским и импера­тором Палеологом. Последний послал в Македонию ар­мию, составленную из греков, турок, сербов, венгров, куман, и отряд немецких наемников. Манфред послал на помощь деспоту 400 немцев. Вилльгардуэн явился лично во главе знатнейшего французского рыцарства. В Пелагонии произошло решительное сражение, имевшее гибель­ные последствия для морейских франков (1259).

Подробности, передаваемые Морейской хроникой, характеризуют общество того времени живыми красками. Рядом с деспотом Михаилом II играл большую роль среди греков его незаконный сын Иоанн, женатый на красивой дочери вождя Великой Влахии, выводившего свой род от мирмидонян Гомера. Чары красавицы вскру­жили голову молодым рыцарям Вилльгардуэна, они но­сили ее цвета, бились на турнирах и слагали стихи в ее честь. Греки на это посмотрели косо, и сам Иоанн явился с жалобой к Вилльгардуэну, который с французской над­менностью дал ему понять, что он «несчастный бастард, недостойный биться с людьми знатного рода». Иоанн за­таил злобу. При приближении вражеской армии во главе с севастократором Иоанном и кесарем Константином, братьями императора Михаила Палеолога, Иоанн дал им знать, что франки будут в сражении покинуты союзными греками, и в то же время убедил своего отца не вступать в бой против громадных сил Палеолога. Деспот Михаил испугался, пригласил Вилльгардуэна и его братьев и усло­вился ночью тайно уйти от врагов, покинув лагерь и лю­дей простого звания.

Храбрый барон Каритены был возмущен. Придя в свой шатер, ударил жезлом по столбу своего шатра и стал гром­ко жаловаться:

«Ты мне служил верою и правдою до сего дня, и если я тебя брошу, то я тебе изменю и утрачу твою службу. Хо­чу оправдать себя перед тобою и желаю, чтобы ты знал, что деспот, наш князь и мы, бароны Востока, поклялись и уговорились бежать нынче ночью, покинув наши ставки и людей. Я этого не могу сказать никому по данной мною клятве, но ты не человек, и я тебе подтверждаю, что это так, как я говорю».

Весь лагерь услышал слова барона Каритены и пришел в смятение. Князь призвал своего племянника, барона Ка­ритены, и начал его бранить, но тот ответил весьма гордо: «Я не сделал большого преступления и готов биться со всяким, кто будет меня порицать, кроме вас, моего сюзе­рена, которому я обязан повиновением. А советовавших бежать и бросить людей считаю подлецами, и если они желают называться рыцарями, то пусть возьмут оружие, как настоящие воины, звание которых они недо­стойно носят».

Благородная речь барона Каритены заставила Вилль­гардуэна одуматься, и через маршала отдан был приказ го­товиться к битве. Ночью греки ушли, и франки остались одни, хотя не имели сами войны с Палеологом, но явились на помощь к эпирскому деспоту. Франков было один на пятнадцать врагов. Передовой полк был дан барону Кари­тены, и он бросился на врагов, — по Морейской хронике, на немцев герцога Ульриха, которого убил. Севастократор послал на помощь венгров и куман, которые стрелами пе­ребили коней франков. Упал и барон Каритены. Севасто­кратор подскакал к нему со словами: «Сдавайтесь, сеньор Каритены, брат мой!» — и поднял собственноручно знамя пленного барона. Сам князь Гильом попал в плен, его при­знали по выдающемуся зубу. Вся знать французской Морей попала в плен к сборной армии Палеолога или погибла, и Гильом со знатнейшими баронами был отвезен в Лампсак к Михаилу Палеологу. Они томились в плену три года, на­прасно предлагая выкуп. Михаил отвечал, что столь знат­ная добыча не может быть уступлена за золото, и требовал отдать ему Морею.

Тем временем пал латинский Константинополь, и оп­равданный мегаскир афинский, ставший герцогом, вернул­ся в Грецию. В Морее правила княгиня Анна с баронами. Яв­ляется отпущенный из плена Жоффруа Каритенский с по­ручением передать уполномоченным Палеолога крепость Монемвасию, Мистру и Майну. Так договорился князь Гиль­ом с императором за освобождение свое и бывших с ним. Он поклялся не воевать с Палеологом и даже крестил цар­ского сына. Впрочем, в качестве заложниц должны отпра­виться в Константинополь две знатные дамы.

На парламенте, созванном в Никли, афинский герцог, по Морейской хронике, и ахейские вассалы, по венециан­цу Санудо, восстали против уступки Палеологу хотя пяди территории полуострова, предвидя гибель франкского де­ла (Согщиезга). Они находили, что князю лучше погибнуть в константинопольской тюрьме. Герцог де ла Рош даже предлагал лично заместить Гильома в Константинополе. Однако одержала верх партия мира, во главе которой сто­яла супруга пленного Гильома Анна Комнина, регентша Морей. Сторонники мира указали, что уступаются Палеологу личные завоевания Гильома.

Однако грекам был отдан кроме Монемвасии и выстро­енных Гильомом Мистры и Великой Майны также и ста­рый французский замок Герак. Брат императора севасто-кратор Константин Палеолог был назначен наместником греческой Мореи. Сверх того, оказалось, что Гильом при­нес Палеологу ленную присягу и был утвержден им в зва­нии сенешала Романии. Ахейский князь стал не только ку­мом, но и вассалом греческого царя. Событие это, случив­шееся вслед за возвращением Константинополя греками, знаменует конец франкского натиска на Восток и франк­ской независимости в Романии. История Морейского кня­жества получает лишь местный интерес. Мистра, главный памятник франкского творчества в Морее, становится гре­ческой. Культурная роль франков была сыграна. Но долго еще длилось вымирание и разорение франкской Греции. Сам Гильом дал еще грекам почувствовать свою силу. Вер­нувшись из плена, он добился от папы разрешения от дан­ной им присяги Палеологу. С Венецией было заключено мирное соглашение относительно Евбеи, в общем под­твердившее status quo до нападения Гильома на остров, причем сюзеренные права ахейского князя были призна­ны и Венецией. Особенно дружественные отношения между Гильомом и Венецией установились при доже Тьеполо. Общие интересы защиты против Палеолога сплоти­ли недавних врагов.

Уже весною 1263 г. началась в Морее война между франками и греками. Гильом привел в порядок свои крепо­сти и занял Лакедемон, жители которого уведены были греками в соседнюю Мистру. Положение франков быстро изменилось, и в недавно принадлежавшей им Восточной Морее они оказались врагами. Восстали не только греки, но и горные славяне-мелинги. В Монемвасии высадился царский родственник Макрин с 5000 иконийских турок под начальством Салиха и Мелика. Греческими силами ру­ководили наместник севастократор Константин Палеолог, храбрый Михаил Кантакузин, великий доместик Алексей Фил. Одновременно эскадра под начальством Алексея Фи-лантропина была послана в Архипелаг; экипаж был набран из монемвасиотов, цаконов и гасмулов (помесь франков с греками). Армии севастократора и Макрина было поруче­но покончить с франками в Морее. Гильом таких вражес­ких сил не ожидал, помощи из Средней Греции не получил и отошел к Коринфу, собирая все свои силы. Греки же на­ступали на самое ядро франкского княжества, в собствен­ную Морею, древнюю Элиду, направляясь к столице Вилльгардуэнов Андравиде. Греки и турки разорили Скорту (Ар­кадию), сожгли богатое аббатство в Исове, перейдя через Хелм, заняли Велигости, Приницу и Калавриту. Старый храбрый рыцарь Карабас был оставлен защищать Морею. Он был вассалом Жоффруа, барона Каритены, и заместил своего сюзерена на почетном посту по распоряжению Ги­льома. Легкомысленный герой Жоффруа незадолго перед тем бежал в Апулию вместе с красавицей женою Карабаса. Жестокая подагра не помешала старику покрыть себя сла­вою. Во главе 300 всадников, привязанный к седлу, он на­пал под Приницей на греков, смял их авангард и обратил всю армию в бегство; севастократор едва ускакал в Мистру. Настала зима, и греки отложили поход на Андравиду. Тем временем в течение 1263 г. папа Урбан IV уговаривал Пале­олога прекратить войну. Весною армия севастократора, составленная из турок, греков и местных славянских и гре­ческих горцев, наступала вновь на Андравиду. Кантакузин был убит в стычке, и севастократор вновь отступил и под впечатлением двух неудач уехал в Константинополь. Не получив жалованья, турецкий отряд покинул греков и пе­решел на службу к франкам; среди последних был один из константинопольских де Туей и, зная по-турецки, явился посредником. В последовавшем сражении при Фанеромене Ансельм де Туси играл главную роль и разбил авангард греков. Последними овладела паника, турки гнали их и убивали беспощадно. Три главных начальника — доместик Фил, Макрин и Алексей Кавалларий — спрятались в пеще­ре и были взяты де Туей. Полтораста архонтов и множест­во греков простого звания были приведены к Гильому в Велигости. Храбрый Фил упрекал Гильома в нарушении клят­вы и скоро скончался в одном из франкских замков; Макрин был выменен на брата Туей, баила при Балдуине. Население Скорты заявило покорность франкам, но по уходе Гильома и турок вновь восстало; Гильом опять на­слал на них турок, и они жестоко разорили Скорту. Эта об­ласть принадлежала барону Каритены, которого не было на своем посту. Скоро он вернулся в Морею с повинной. Король Манфред, во владениях которого Жоффруа ски­тался со своей красавицей, предложил ему немедленно уе­хать, разъяснив позор его поведения. Жоффруа не пред­ставлял себе в таком свете свой поступок, привыкши ско­рее действовать, чем рассуждать. Неизвестно, что он сделал с дамой. Нужны были просьбы всего рыцарства, во­енные заслуги Жоффруа, любовь к племяннику, чтобы смягчить Гильома; но он отдал Каритену Жоффруа в каче­стве нового личного пожалования. Сжалившись над земля­ми Жоффруа, он отозвал турок и отпустил их с подарками на родину. Часть их, впрочем, осталась в Морее и переже­нилась на француженках, среди которых оказалось слиш­ком много вдов за это время; потомство турок дало здоро­вое, крепкое племя.

При неаполитанском дворе Гильом имел своего пред­ставителя и получал через его посредство деньги, оружие и хлеб, так как подвоз с Черного моря был прекращен грека­ми. В последние годы жизни Гильом возобновил строи­тельство; экономическое состояние княжества было хоро­шо, но политическая роль, независимость были утрачены. Лично Гильом занимал еще видное место среди государей Греции и Италии, являлся посредником в спорах. Но он пе­режил крушение своих планов, невозможность вернуть свое детище Мистру и подчинение хищному неаполитан­скому королю. Как только Карл узнал о предсмертной бо­лезни старого князя, он поспешил послать наместника и принять власть над Мореей (1278).

Сотрудники Гильома сошли в могилу ранее его. Его племянник Жоффруа де Брюйер, барон Каритены, скон­чался тремя годами ранее во время похода на горных сла­вян, и вся страна оплакивала этого доблестного рыцаря и щедрого сеньора. Умер богатый барон Аковы, и его пле­мянница оспаривала наследство у самого князя Вилльгар-дуэна. Из одиннадцати фамилий баннеретов (баронов, имевших свое знамя) большая часть вымерла, лены дру­гих были захвачены греками, как Калаврита и Герак. Сыно­вей у князя не было, остались две дочери (Изабелла и Маргарита), безвременно сошел в могилу зять Филипп. Вместе с последним представителем славного рода Вилльгардуэнов сошло в могилу, можно сказать, племя франкских завоевателей Морей.

В дальнейшей истории полуострова творческая роль переходит к греческому деспотату Морей. Франкские зем­ли представляют безотрадную картину борьбы претенден­тов и разбойничьих банд, которая не имела никакого по­ложительного значения и разорила страну, процветавшую при Вилльгардуэнах.

Не менее планомерно, но другими путями развивалась венецианская колонизация на Леванте, и ее результаты бы­ли не столь блестящи, но более прочны.

В Греции французские рыцари, за которыми стоял французский двор и временами римская курия, носились с мыслью создать Новую Францию и устраивали себе весе­лую жизнь французских феодалов. Избыток сил, несрав­ненная воинская доблесть рыцарей и осторожная, благо­желательная к подвластному населению политика Вилль­гардуэнов осуществили то, что не удалось ни самому императору Генриху, ни Бонифацию Монферрату. Созда­лось на греческой почве устойчивое феодальное франко-греческое государство, способное к культурной работе, строительству и экономическому процветанию. Блестя­щий двор Вилльгардуэнов мог бы, вероятно, не будь ката­строфы в Пелагонии, сделаться политическим центром латинской Греции, могло образоваться французское королевство на чужой земле и на чужих костях, не менее жизне­способное, чем Австрийская и Бранденбургская марки.

Венеция имела в виду прежде всего обеспечить торго­вые пути в Египет, Сирию и Македонию[15]. Соответственно тому она заняла Корфу, морейские гавани Корон и Модон, Крит и Евбею. Венецианская оккупация не заходила вглубь на материк, и единственный опыт в этом направлении (Адрианопольская область при Генрихе) оказался неудачным. О создании новых государств республика не помышляла, наоборот, крепко держала в своих руках свои новые владе­ния и не позволила константинопольскому подеста стать политическим центром для новых венецианских колоний на Леванте. Управление ими велось через назначаемых не­посредственно республикою и на короткий срок губерна­торов и высших чиновников, и на Крите губернатор не мог даже взять с собой свою семью.

Тогда как на поддержание латинских государств Леван­та — выключая Грецию ХШ в. — Запад нес громадные жертвы людьми и деньгами, купеческая Венеция извлекала из своих колоний неисчислимые выгоды и богатела с каж­дым годом. Щедро вознаграждая своих сограждан, посыла­емых управлять колониями, и давая им нажиться, респуб­лика не входила в непроизводительные траты и там, где выгоды были не столь велики и верны, предоставляла дей­ствовать частной инициативе, позволяла своим богатым нобилям (nobili) основывать маленькие монархии и даже мирилась с их самостоятельной политикой.

Основой для венецианской колонизации был рыцар­ский (на первых порах также и сержантский) лен, сущест­вовавший крепостным трудом и повинностями греческо­го населения. Другого способа привлечь колонистов не существовало, тем более что нужна была местная воору­женная сила; гарнизоны постоянных войск в крепостях были возможно малы, ибо стоили дорого. Но так как над поселенными рыцарями не было никаких сюзеренов и ими управляли назначенные республикой власти, то венецианская колонизация воспроизводила не феодальную, но римскую организацию оккупированных земель и имела известное сходство с русской поместной системой. Кре­постные греки заменяли рабов.

Так как Венеция заключила с Палеологом мир (1265), по которому уступила Евбею, то Гильому приходилось од­ному обороняться от греков. Палеолог предложил женить своего наследника Андроника на наследнице Гильома Иза­белле, с тем чтобы по смерти обоих отцов Морея вошла в состав Византийской империи. Бароны воспротивились этому проекту, и, к несчастью для страны, не состоялось мирное слияние франкского и греческого элементов — цель всех трех Вилльгардуэнов.

Политика Морейского княжества приняла другое на­правление. В 1267 г. по договору в Витербо Гильом при­знал своим сюзереном Карла Анжуйского, брата француз­ского короля Людовика Святого. Новый государь Южной Италии, погубивший последних Гогенштауфенов — Манфреда (1266) и Конрадина (1268), — был ближе французам Морей, нежели Палеолог. Апулия снабжала Морею хлебом, в Неаполь переселяются французские рыцари, которым пришлось оставить Константинополь и вообще Романию. Туда переселились де Туей, д'Онуа, де Турнэ, бароны захва­ченной греками Калавриты. В Неаполе зародился гранди­озный план изгнать Палеолога из Константинополя под знаменами Карла Анжуйского и вновь осуществить идею «Новой Франции» на Леванте. Друг Гильома дож Тьеполо примкнул к этому плану. В 1268 г. Гильом Вилльгардуэн. во главе 400 лучших рыцарей Морей явился на помощь к Кар­лу Анжуйскому и со славою участвовал в битве при Талья-коццо (23 августа 1268 г.) против несчастного юноши Кон­радина. В 1269 — 1270 гг. подготовлялась неаполитанская эскадра для отправления в греческие воды. В то же время был обсужден и оформлен брачный договор между Ан­жуйским домом и Вилльгардуэном, именно между наслед­ницей Морей Изабеллой и вторым сыном Карла Филип­пом Анжуйским. При этом бароны Морей и княгиня Анна должны были подписать обязательство, по которому Морея переходила беспрепятственно к Филиппу, в род Карла Анжуйского, по смерти Гильома. Брак был отпразднован с торжеством, для новобрачных были еще куплены у бывше­го императора Балдуина права на Салоникское королевст­во; но Филипп скоро умер.

Между тем с 1270 г. Михаил Палеолог энергично при­нялся за устройство Восточной Морей, разоренной в по­следнюю войну. Прибыло из Азии значительное войско, состоявшее опять преимущественно из турок и половцев. Гильом подготовлял оборону в замке Хлемуци (Клермоне) и Андравиде. К нему на помощь прибыл (1272) первый ан­жуйский генерал-капитан, собственно начальник послан­ного с ним отряда в 700 рыцарей, сержантов и стрелков. Барон Каритены и барон Аковы явились со 150 рыцарями. Было предположено наступление на Мистру, но до реши­тельных действий не дошло, вероятно вследствие созыва Лионского Собора для заключения унии с греками; обес­печив гарнизоном свои крепости, Вилльгардуэн уехал на Евбею устраивать дела между терциариями и венецианца­ми. Вскоре Гильом сам был назначен капитаном анжуйско­го отряда, и тем более была подчеркнута зависимость Мо­рей от Карла Анжуйского.

Тогда как на Корфу и на Евбее политическая власть Ве­неции продержалась недолго (а на последнем острове не была основана на планомерной колонизации всей терри­тории, наоборот, лишь пристроилась к уже существовав­шей феодальной и подчинила последнюю своим целям), на Крите она пережила греческую империю. Последняя ве­нецианская крепость была завоевана турками лишь в [1669] г. На Крите лучше, чем где-либо, можно изучать по­этому венецианскую систему управления греческими зем­лями, и на этом острове созрели ее плоды. Хотя и старин­ные (XIV — XV, XVIII ст.), венецианские историки давали много материала, извлеченного из официальных источ­ников, лишь за последние годы стал доступен архив вене­цианского дуки (воеводы) на Крите, а также систематичес­ки сфотографированы и изданы обильные памятники ве­нецианского строительства на острове.

Ко времени утверждения венецианцев едва четыре населенных города оставалось на острове вместо 90 гомеровских городов, именно Кандия (Хандак), Хания или Канея, Ретимно и Гиерапитна. Население их было смешан­ное: греческое, латинское, сарацинское. На острове были указаны и следы славян. Большинство земель принадлежало Церкви и многочисленным греческим архонтам, служилому военному сословию. При венецианцах население острова достигло 270 000 человек, а к началу XIII в. было значительно менее. В горах южной части оно было дико и с трудом могло быть покорено.

Венецианская оккупация была подготовлена дожем Дандоло, купившим права на остров у Бонифация Монферратского за 1000 марок серебра и за помощь при заво­евании Салоник. Планомерное покорение начато было при энергичном доже Зиани (1207). Кроме греческих ар­хонтов, приходилось считаться с соперничеством Генуи. Началась 10-летняя война, но уже в 1210 г. генуэзцам при­шлось очистить остров, на котором венецианцы стали распоряжаться свободно. Было отмежевано 132 лена для рыцарей и 48 для сержантов. Лены были отданы венециан­ским рыцарям и горожанам в наследственное владение без права передачи в руки невенецианцев (1211). Земли были отведены бесплатно, тогда как на Корфу обладатели ленов вносили в казну республики ежегодно 500 золотых оброка. Через год число рыцарских ленов было доведено до 200, впоследствии до 260, причем сержантские лены исчезли. Правительство республики оставило за собою лишь Кан-дию и крепость Темено, а также права на рудные богатства. Однако значительная часть земель продолжала оставаться в руках греческих архонтов. Покорение горных округов требовало времени. Греческое духовенство, именно выс­шее, было заменено венецианским, низшее приняло унию. Церкви и епархии остались прежние шесть (архиепископия Кандия, епархии Милопотамо, Иерапетра, Ретимно, Сития, Хирона). Земли и доходы церквей были обращены в казну, и духовенство было обложено сбором на военные нужды. Остров был разделен на шесть округов по числу кварталов Венеции, и внутри каждой шестой доли были поселены по возможности люди из одного и того же квар­тала. Во главе каждого округа был поставлен капитан, во главе всего острова — дука (воевода).

Колонизация была осуществлена в грандиозных по то­му времени размерах и должна была утвердить господство Венеции на самых прочных основаниях. Оно и оказалось прочным. Многие из переселившихся семейств существу­ют доселе на Леванте, став греками католического и даже православного исповедания. Ряд греческих купцов в Кон стантинополе носит чисто венецианские фамилии.

Но на первых порах поселение венецианцев, забравших лучшие земли и выстроивших немедленно крепости и зам­ки, вызвало открытое восстание греческих архонтов под предводительством семьи Агиостефанитов. Пока подоспе­ла бы помощь из метрополии, все венецианское дело могло быть проиграно. Дуке Тьеполо пришлось обратиться к бли­жайшему представителю константинопольской колонии, завоевателю Кикладских островов Марко Санудо.

Завоевание Киклад не было делом правительства рес­публики. Оно лишь не мешало нобилям из константино­польской колонии утверждаться там, где оно само не име­ло притязаний. Вооруженных сил, дорогостоящих солдат у республики было ограниченное число. Не столько мет­рополия, сколько константинопольская колония выделяла из своей среды знатных и предприимчивых искателей зе­мель на собственный страх. Были ранее подобные попыт­ки, притом удачные, на берегах Дарданелльского пролива в Галлиполи, в Лампсаке, где захватчики даже раздавали рыцарские лены от себя. Но крупнейшее предприятие бы­ло выполнено племянником и спутником старого дожа Дандоло Марком Санудо. Этот богатый аристократ рано выделился умом и предприимчивостью и занимал в кон­стантинопольской колонии почетное место судьи. Он по­добрал себе компанию венецианских рыцарей, связал их с собою ленным договором насчет будущих завоеваний, снарядил на свои средства целых 8 галер и пустился в Ар­хипелаг, где господствовали греческие и генуэзские корсары. В короткое время он завоевал 18 островов; лишь на Наксосе генуэзская крепость оказала сильное сопротивление, и Санудо даже сжег свои корабли, чтобы его спутники не вздумали бежать. Взяв Наксос, жемчужину Киклад, древний остров Диониса, Санудо сделал его своей резиденци­ей, а прочие острова роздал в лен главным своим товарищам. Андрос достался Дандоло, Астипалея — Квирини, Бароцци получил Санторин, Ферасию, Фосколо — Анафу, два брата Гизи — Тинос, Миконос, Скирос и еще два острова; один из Гизи, Иеремия, освободился от вассального подчи­нения Санудо и умножил свои владения, получив Аморгос от никейского царя. Оба брата Гизи с двумя Джустиниани захватили Кеос и Серифос. Лишь остров Патмос остался в независимом владении греческой братии обители апосто­ла Иоанна Богослова отчасти из уважения к святыне, отча­сти потому, что голая скала не давала дохода. На Лимносе утвердился Навигайозо. Он от Санудо не зависел и, прине­ся присягу императору Генриху, получил от него титул ве­ликого дуки флота Романии. Сам Марк Санудо принес при­сягу не правительству республики, но императору Генриху и получил звание воеводы (дуки) Додеканиса (Двенадцать Островов) на правах самого свободного из баронов Рома­нии, хотя Санудо в то же время остался гражданином Вене­цианской республики. Он выстроил себе на Наксосе, над греческим городом, укрепленный кремль с дворцом и ла­тинским собором, развалины которого видны до сих пор. Санудо уживался с греками и чувствовал себя настолько са­мостоятельным от Генриха, что даже породнился с никейским царем. Попав к нему в плен, он вернулся его зятем; нужно думать, что не способности и красота Санудо по­действовали на царя, но серьезные политические интере­сы, благожелательность власти Санудо для греческого Ар­хипелага и для безопасности торговых сношений.