А Иван тем временем рос, набирая вес, радуясь жизни. Это был тот случай, когда первый блин не оказался комом. Но все последующие — сыпались комьями, как горох с горы. Я не рассказываю подробно об издержках нашего производства, они ведь неизбежны как в каждом великом деле. Замечу лишь, что наша «Милашка» была чересчур чувствительной. Ее биополе обнаруживало всякую фальшь и отвергало любые наши ухищрения. Находиться рядом с ней с мыслями о какой-либо выгоде — значило перечеркнуть получение желаемого результата. Она легко распознавала жадничание и фарисейство, тщеславие и крохоборство, и заставить ее рожать бездуховных болванчиков, сделать частью конвейера по производству мясных натоптышей было невозможно. Программа ее работы была настроена на возрождение высокой духовности и обмануть «Милашку» еще никому не удавалось. Это был пропускной пункт в Пирамиду.
— В Пирамиду? В ту, что ты рисовал на салфетке?
— В настоящую. Это было Иисусово «игольное ушко», сквозь которое мог просочиться только тот, чьи помыслы были наполнены теплом и светом. Возникли проблемы. Наши ребята нервничали: им не удавалось заставить «Милашку» работать по их указке. Сначала мы недоумевали, искали причины неудач в несовершенстве программы, в технических узлах и электронном обеспечении, пока не заметили одну закономерность. «Милашка» терпеть не могла Вита. Как только он появлялся в лаборатории, она не то, что барахлила, она просто шла вразнос и тотчас выключалась. Даже Жора обратил на это внимание.
|
|
— Вит, — сказал он, — почему «Милаха» тебя не любит?
— Вы ее ба-алуете, — сказал Вит, — всыпьте-ка ей по за-аднице.
Я понимал, что из этого ничего не выйдет. Менять программу было нельзя, и перестраивать восприимчивость «Милашки» к справедливости и добру, так сказать, отуплять ее к обыденной жизни, было бы верхом бессердечия и ханжества. Ведь всю жизнь мы тянулись к Свету!
— Вит, — сказал как-то Жора, — не подходи ты к ней близко, ладно? Надо проверить…
— Я вообще-то могу и уехать.
— Ты не обижайся, — сказал Жора, — но она тебя недолюбливает.
— Обижаться — это удел швейцаров и горничных, — отрезал Вит без единой запинки и заикинки.
— Вит, — сказал Жора, — ты очень умен, и мы все от этого страдаем.
— Стра-адание еще никому не вредило.
— Юль, — сказал Жора, улыбнувшись, — обними Вита.
— Пф!..
Как потом оказалось, наша «Милашка» легко распознавала духовный разлом между нами, всю недосказанность, которая всегда существует между партнерами в деле. Отсюда — выкидыши. Все наши усилия шли коту под хвост до тех пор, пока мы не выяснили причину. Потом, конечно, все образовалось.
— А Иван? Тот Первый? Что ж, он вырос?
— Умер. Вдруг. Внезапно. Внезапно вдруг умер... Кажется, от гриппа… Или от кори. Понимаешь, издержки технологии…
— Понимаю.
— А какие мы возлагали на него надежды!
— Я понимаю…
— И тогда мы отправились с Жорой в Техас.
— В Техас?
— И еще раз прошли весь Крестный путь Христа. Мы надеялись…
— Почему не Иерусалим?
— А вскоре и в Иерусалим.