Джим: Дон работал пилотом в компании «Истерн Эйрлайнз», компания базировалась в Атланте. Мотаться по работе в Атланту и обратно – становилось всё более и более изматывающим для него, и сокращало количество времени, требующееся на сеансы с Ра, ему ведь приходилось ещё и отдыхать после полётов. Поэтому осенью 1982 мы нашли домик недалеко от аэропорта Атланты, в который и надеялись переехать, чтобы избавить Дона от необходимости далеко добираться до работы. До нас домик заселяли люди, которые были связаны с наркотиками, видимо, домик служил чем-то вроде перевалочной базы, в общем, наследство нам досталось не самое приятное. Всё, что происходило в доме до нас, вероятно, привлекло огромное количество элементалей и других сущностей низших астральных планов, их Карла и почуяла практически сразу же. Она очень хотела переехать в этом дом, потому что он был совсем рядом с работой Дона и был тем очень удобен. Сначала она хотела купить новое ковровое покрытие, чтобы избавиться от старого, в сальных пятнах, когда это не удалось, она начала мыть и чистить это покрытие, чтобы хоть чуть-чуть сократить нежелательное присутствие разных сущностей – всё это в пределах бюджета и ограничений, налагаемых артритом и другими болячками. Затем случилась блокада голубого луча: два дня спустя, когда она была на прогулке, её посетила наша сущность пятой плотности, наш негативный «друг», и как-то так воздействовал на неё, что она не могла дышать в течение 30 секунда. Это было очень символично из-за её неспособности поговорить с Доном о том, что нужно было сделать в доме. Спокойствие во время пережитого, а затем и разговор с Доном относительно того, что нужно было сделать в доме, сняло блокаду. Запросы по поводу отказа работы магнитофона связаны со странными звуками, которые появлялись при прокрутке плёнки несколько дней спустя. Карла пыталась записать своё пение, чтобы послать друзьям.
|
|
Последняя часть сеанса связана всё с тем же домиком недалеко от аэропорта Атланты, который планировался быть нашим новым домом. С нашей точки зрения, которая вовсе не безошибочна, именно с этого злосчастного домика начались наши трудности, которые привели затем к смерти Дона. Когда мы вернулись в наш дом в Луисвилле после осмотра домика в Атланте, и когда подошли к входной двери, неожиданно ястреб с размахом крыльев под полтора метра приземлился прямо под окном кухни, потоптался пару секунд и взмыл вверх, пролетев над верхушками деревьев. Мы с Карлой восприняли появление ястреба, как знак того, что надо этот домик в Атланте брать. Однако Дон вовсе не был уверен в том, что ястреб – это хороший знак, начал сомневаться в том, а стоит ли нам переезжать.
|
|
Карла: Не могу не поведать о том, как мне было жаль, что ту «ферму» в Атланте, о которой говорится, мы так и не взяли под своё рабочее место и жильё. В этом доме Дон бы находился всего за три мили до аэропорта. Это было уютное строение, немного странное, потому что стена между жилыми помещениями и конюшней отсутствовала, но тем не менее. Аренда его был дешевле, чем дом в Луисвилле, климат был мягче, в доме находилась и отдельная комната для Джима, в которой он мог бы прилечь и вытянуть свои длинные ноги, были отдельные комнаты и для меня, и для Дона. Но планы эти были разрушены отношением к ним Дона, и, полагаю, проистекали они из его общего настроения по отношению к миру в целом, эдакое депрессивно-меланхоличное. Он не хотел тратить деньги на то, чтобы привести дом в порядок, а в доме грязь была повсюду, к тому же какое-то время «ферма» простояла запущенной вообще. Валялись какие-то вещи, забытые, а грязь в половое покрытие впиталась до такой степени, что её надо было не отмывать с мылом, а отскабливать щёткой. Самым логичным представлялась простая замена этого полового покрытия, хотя бы в самых засаленных местах. Помимо этого, услуг агентства по очистке помещения впридачу – было бы вполне достаточно. Дон не хотел ни того, ни другого.
Когда ястреб улетел, а Дон принял это за плохой знак, то так оно и вышло. Говорить больше было не о чём, Дон всё решил. Именно тогда, как указал Джим, и был совершён тот самый значимый поворот в уме Дона, что-то в нём произошло. Он стал очень озабоченным тем, чтобы в нём имелось достаточно физической энергии для его основной работы пилотом, а всё остальное стало казаться ему приносящим неприятности и проблемы. Мы попробовали выкупить луисвилльский дом у его владельца, но цена вопроса упёрлась в 5000 долларов, которые хозяин никак не соглашался нам скинуть, а Дон – наоборот, добавить. Но нас ждало выселение из этого дома, потому что хозяин продавал дом, прямо из-под нас, всё ещё арендовавших у него его. Дон в конце концов одобрил покупку милого домика в Лейк-Ланье, где-то в сорока милях от аэропорта. Ошибка была в том, что мы не учли дорогу, которая оказалась вечно забитой автомобильными пробками (после Олимпиады в этом убедилась и вся страна). А Дону приходилось часами ехать по этой дороге, с севера на юг, до аэропорта. Одна сплошная пробка. В итоге, дорога до работы занимала у него больше времени, чем дорога от дома в Луисвилле, потому что в Луисвилле он всего лишь доезжал до аэропорта за пару минут и ему требовался лишь час, чтобы долететь до Атланты. Дорога от домика у озера до того же аэропорта занимала уже полтора, а то и два часа в один конец, и всё из-за тяжёлой обстановки на дороге. Ситуация казалась просто патовой, и никакого выхода. Так начались для нас троих тяжёлые времена, ни у кого не было места, куда можно было приткнуться и побыть наедине с самим собой. Если бы Дон оставался тогда в нормальном состоянии духа, он бы много говорил о своих мнимых страхах, как обычно. Но Дон был Доном, прекрасным, мудрым, очаровательным и смешным человеком, уникальным уникумом, который ещё со своих ранних лет притворялся, что у него нет никаких предпочтений, и что он в этой жизнь – наблюдатель. После его смерти я обнаружила, что у него действительно появился реальный страх потерять меня из-за Джима. Но мне он ничего ни разу не сказал, следуя своей обычной практике – вести себя так, будто у него нет предпочтений. Поэтому я была страшно сконфужена. Я-то думала, что он озабочен сменой обстановки и дома, и провела часы и часы времени, вырезая из газет объявления о продаже домов, подыскивая правильное место, но всё без толку. С его точки зрения ни одно место, ни один дом нам не подходили. Понемногу я начала осознавать, что на каком-то более глубоком уровне с Доном происходят серьёзные вещи, какие-то глубинные изменения. Он стал вести себя не так, как прежде, достаточно настойчиво отказывался покидать меня, даже под предлогом того, чтобы прослушивать мои песнопения, записанные на магнитофон, смотреть на меня, как я делаю физические упражнения, даже спать со мной в одной комнате: всё то, что ранее Дон откровенно презирал, как проявление слабости. Я не воспринимала эти изменения положительно, потому что уже привыкла к другому, к вспыльчивому и несдержанному Дону, и хотела, чтобы он снова стал таким, как прежде.
|
|
Я тосковала по «прежнему» Дону многие месяцы, всё то время, пока он был ещё жив, потому что изменение в нём было мгновенным, и стало каким-то переделом, который, увы, ни он, ни я так и не осознавали, как случившееся и влияющее на нашу жизнь. Это было очень тяжёлое время, время непонятных переживаний и предчувствий. И для меня, и для Дона. Джим волновался за нас обоих, видел, что что-то происходит не то и не так, но сам он оставался самим собой. А вот мы, Дон и я, очень скоро перешли все границы так называемой «нормальности». У меня произошёл нервный срыв. Я обратилась за помощью к семье, друзьям и врачам. Восстанавливалась долго, хотя внешне всё выглядело пристойно. У Дона было то же самое, но его случай полностью рассоединил его с реальностью, и он оказался там, где никто, а более всего я, уже ничем не смог бы ему помочь.