Темная сторона луны – 1 9 страница

Волк, как было написано в газете, как говорила Рене.

Волк.

– Бен, ты правда ничего не помнишь? – прошептала я, но он не пошевелился.

И не посмотрел на меня.

– Бен, – снова сказала я.

Он покачал головой и ответил:

– Я не могу вспомнить события этой ночи, но Тантосам я ничего плохого не сделал – я на такое не способен. Ни в коем случае.

– Но хоть что‑то ты должен помнить, – настаивала я. – Я чувствовала тебя, когда ты… когда ты был не человеком. Это другие эмоции, но они у тебя есть, значит, какая‑то часть тебя должна была все это фиксировать. Видеть, что происходило.

– Эйвери, прошу тебя.

И я поняла, что он чувствует.

Страх.

Бен никак не мог перестать это чувствовать. Он боялся и прошлой ночью. Я все это ощущала, знала, что он убежал очень глубоко в лес, отчаянно жаждая чего‑то, чему он – в своей животной ипостаси – даже не мог дать названия.

А потом все изменилось, перевернулось. Он сконцентрировался на охоте, он бежал. Жертва, преследование и простая радость, когда ты ее наконец поймаешь.

– Нет, – прошептала я, покрываясь мурашками.

– Такова моя природа, – тихо ответил Бен. – Я был в лесу, в этой части, где никто не живет. Когда я меняюсь, то убегаю как можно дальше. Туда, где нет людей. Где меня никто не увидит, потому что этого я допустить не могу.

– Тогда на кого ты охотился? Кого ты убил?

– Животное. Не помню какое. Когда я проснулся, тела рядом не оказалось… кто бы это ни был. – Бен сглотнул.

– Ты… все съел? – Я представила, как у него на зубах хрустели кости маленького зверька, и меня затошнило.

– Нет, когда я поем, то бегу дальше, – ответил он. – Слушай, я честно тебе говорю, что это просто не мог быть человек. Сюда люди не заходят.

– Я же пришла.

– Эйвери, ты тоже чуть больше, чем человек. – Он посмотрел на мои волосы. – Я чувствую, что ты – часть леса, и этот живущий в тебе лес знает куда больше, чем я. Больше, чем я даже понимаю.

Я закрыла глаза, но в лесу было тихо. Он молчал. Как будто ждал, что я буду продолжать задавать вопросы, которые мне задавать не хотелось.

Я вдохнула поглубже и отвернулась. Было проще спрашивать, не глядя на него.

– Бен, когда ты проснулся, там точно ничего не было? Совсем никаких намеков на то, кого ты съел?

– Точно.

– На тебе была кровь?

– Я…

– Была? – Мой голос дрогнул.

– Да, на руках, – тихо сказал он, и я наконец посмотрела на него.

– Как ты испачкал руки в крови? – спросила я, и на этот раз отвернулся он.

Он не ответил, но этого мне и не требовалось. Я поняла, что он не знал.

Он не помнил, что – или, хуже того, кого – съел.

Сердце у меня колотилось просто бешено. Надо мной качались деревья, словно их сердца бились в унисон с моим, и на их ветках дрожали листочки.

– Бен, а где ты был, когда убили моих родителей?

– Нигде. Я тогда только приехал.

– Ты вообще не выходил?

– Немного погулял по лесу, – очень медленно проговорил он.

– Ты превращался?

– Эйвери, – прошептал он, и я вдруг вспомнила мягкие серебристые волоски, указывавшие на то, что внутри него прятался волк.

Я уже знала ответ.

– Превращался, да? – сказала я дрожащим голосом, и он кивнул.

Потом встал и подошел ко мне, взял меня за руки, а когда я попыталась отстраниться, в его карих глазах появилась мольба.

– Я уверен, что не трогал твоих родителей, и никого другого тоже, – сказал он. – Неужели я мог бы это сделать после того, что случилось с моей семьей? Я себя знаю, и я не убийца.

– Но ты не помнишь, что делал прошлой ночью.

– Я был тут, – сказал он, – я уверен. Как и в том, что людей тут не было. Они сюда вообще никогда не ходили!

– Я же сейчас здесь.

– Эйвери…

– Что, если бы я пришла сюда прошлой ночью?

– Сегодня ты пришла, потому что чувствовала мои эмоции и потому что хотела меня найти, – возразил он. – А вчера бы у тебя не получилось. Но даже если бы ты пришла, я бы тебя узнал. Даже в обличье…

– Волка?

– Да, – ответил он.

Челюсть у него была напряжена – от гнева? Или страха? Этого я не могла понять, настолько спутались его эмоции.

Я вспомнила о Рене, о запланированных ею каникулах, о том, что завтра мы улетим отсюда, и Бен весь сжался.

– Ты уезжаешь? – спросил он. – Правда?

Я посмотрела на него.

– Да, – ответила я, – уезжаю.

Он сжал меня еще сильнее, глаза его загорелись, снова став серебристыми, глазами не человека, и он прошептал:

– Я же не смогу тебя чувствовать, а мне это так необходимо. Мне надо…

Я.

Я была ему нужна. Его мысли были полны желания. Он сожалел о том, что вчера убежал, а не пришел ко мне. Но за этим желанием, в глубине, таился страх. Он боялся, что я никогда не вернусь. Что он меня потеряет. Что у него не останется ничего, кроме воспоминаний обо мне, о том, как я выгляжу, как пахну. О вкусе моих поцелуев. О том, как я хотела его в ту ночь в родительском доме, в лесу и вчера в городе.

– Подожди, – сказала я. Я поняла, что есть способ убедиться в том, что Бен никого не убивал, даже несмотря на то, что он сам ничего не помнил.

Я рассказала ему о лукошке для грибов, о том, что взяла его с собой, а потом оно куда‑то пропало.

– Мне кажется, что, если я его найду, я могу вспомнить, что произошло. А если я вспомню, то вся эта история закончится. Ты поможешь мне его отыскать? Найдем его вместе, и тогда… – Я смолкла, потому что почувствовала, как Бена захлестнул ужас, пронзил его до костей, до глубины души. – В чем дело?

Но как только я это произнесла, до меня дошло. Я буквально чувствовала вкус его вины.

– Ты его уже нашел, – сказала я. – Да?

– Когда я сюда приехал, я отправился в лес. От моей старой жизни ничего не осталось, а Луис… он хороший, но я его совсем не знал. Мне хотелось в лес. Так что я пошел. И…

Я догадалась, о чем говорила эта пауза.

– Ты превратился.

Бен кивнул:

– А потом я нашел на земле лукошко.

– У моего дома?

Он слегка поерзал.

– Вроде того. Оно лежало на земле и показалось мне… самодельным. Я вспомнил о своей семье. О том, что я утратил. И я забрал его себе.

Я просто дрожала.

– В нем были грибы?

– Несколько штук, – проговорил он, и я подумала о маминой просьбе. О своем последнем воспоминании и о том, что к тому моменту, когда я снова осознала себя, лукошко исчезло.

Исчезло, потому что его забрал Бен.

Бен «нашел» его.

Оно напомнило ему о его собственной утрате. Ему было одиноко и грустно.

И он злился.

Он там был.

– Нет, – сказала я. Мои глаза наполнились слезами, и я, дрожа, попятилась от него. – Когда мои родители погибли, ты уже был тут, в Вудлейке. Ты был тут, и ты в то время не был… ты превратился. Ты был расстроен, и ты не был человеком, а потом ты нашел мое лукошко. Ты был там, когда умерли мои родители. Ты…

– Нет, – возразил он, качая головой. – Нет, этого не может быть. Я нашел лукошко, когда уже стал человеком, не очень далеко от твоего дома, но я уверен, что я не…

– Уверен? – спросила я и уставилась на него, чувствуя, как он взволнован.

Он не был уверен.

– Я никогда никому ничего плохого не делал, – заверял Бен. – Да, я нашел твое лукошко, и прошлой ночью я перевоплощался, но я был здесь.

– Потому что ты даже не уверен в том, что смог бы контролировать животную часть себя, если бы я оказалась рядом, так? А если это была бы не я, а кто‑то другой? Ты бы пожалел их?

– Да, и все не так просто! – ответил Бен. – Все не так, как кажется. Тебя бы я в каком угодно состоянии узнал. И ты это знаешь.

– Но не моих родителей. И не Тантосов.

– Прекрати, – сказал он и поцеловал меня, крепко прижав к себе.

Я была ему нужна, его страшно ко мне тянуло, он хотел, чтобы я принадлежала ему вечно. Когда я узнала, кто он такой, я убежала. Но я вернулась, и он все равно лелеял надежду, хоть и пытался запретить себе это.

А потом я сказала, что доверяю ему. Я призналась в этом, и сейчас я пришла к нему. У меня были к Бену чувства. И он об этом знал.

Но потом он уловил и мои более глубокие эмоции. То, о чем я боялась сказать.

То, в чем его подозревала.

И чего он не помнил. Я снова почувствовала его волнение. Он спрашивал себя: А может?..

Бен не был уверен. Он сомневался.

Я вырвалась, сделала шаг назад.

– Эйвери, – прошептал он, глядя мне в глаза. Его взгляд был полон чувств. Его глаза…

Стали серебристыми.

Шум.

Той ночью, когда умерли мои родители, я слышала шум. Я его вспомнила, услышала, я…

Я сидела на корточках за деревом, пряталась за ним, зажав рукой рот, чтобы не закричать, и видела серебристую вспышку, сопровождавшуюся ужасным звуком, звуком раздираемой плоти. Я слышала, как стонал папа, как кричала мама. Я закрыла глаза, но знала, что серебристый враг никуда не делся. Я слышала, как он наносил удар за ударом, не останавливаясь, до тех пор, пока не наступила полная тишина. Зловещая тишина. Тогда я выползла из‑за дерева. Вокруг меня натекла лужа крови. Она хотела затопить меня.

– Нет, – сказала я, пытаясь отстраниться от Бена и от этого воспоминания.

Но я уже не могла ничего забыть, картина четко предстала перед моим внутренним взором.

Той ночью я была прямо на месте преступления, и теперь я понимала, что произошло. Я видела серебристую вспышку, она сверкала, она двигалась. Она вцепилась в моих родителей, я помнила серебристый блеск и кровь, это был не человек, люди так двигаться не могут, люди так не убивают и…

Серебристые вспышки.

Серебристые глаза Бена.

Бен не совсем человек.

И он не помнил того, что случилось прошлой ночью.

– Эйвери, – прошептал он, но нет, я уже не хотела его слушать. Не могла.

Я посмотрела на него и заставила себя вспомнить треугольник, который обнаружила у него на спине, когда мы впервые поцеловались, и шок, который я при этом испытала. Я заставила себя вспомнить и о том, что папа говорил мне о волках. Что их следует уважать. И не трогать их.

Ему стоило научить меня кое‑чему еще. Он должен был объяснить мне, что волки – охотники. Так, чтобы я ни на минуту этого не забывала.

Нет, кричал мой внутренний голос. Нет, нет, нет, нет.

Лукошко, озлобленность Бена, которую я почувствовала в первую ночь, ночь, когда умерли мои родители, – теперь все складывалось в цельную картину, в ужасную, но правдивую картину. Его родственники были убиты, и он был в ярости.

Он сменил облик.

Я медленно сделала шаг назад, глаза у меня жгло от слез, сердце неистово колотилось от горя и страха.

– Эйвери, прошу тебя, – повторил Бен, но я не остановилась. Просто не могла. Мне нельзя было останавливаться. – Я люблю тебя! – крикнул он, и его голос дрогнул.

Я замерла.

– Я люблю тебя, – снова сказал он, а я не могла пошевелиться. Потому что знала, что он говорит всерьез.

Бен действительно меня любил… Но он не помнил, что делал прошлой ночью. Или в момент смерти моих родителей. Его чувства были похожи на клубок животных эмоций, который я не могла распутать. А он сам…

Боялся его распутывать.

– Я не убийца, – прошептал Бен, двигаясь по направлению ко мне – очень, очень медленно, давая мне время ощутить его любовь. Почувствовать, как сильно он сам верил в то, что сказал.

Или хотя бы хотел верить.

– Стой, – сказала я, и в моем голосе прозвучала сила, о наличии которой у себя я и не догадывалась, – моими устами снова заговорил лес. Огромный, невероятно сильный лес.

И Бен застыл, широко распахнув глаза. Я видела, как он пытался пошевелиться, но не мог.

Лес сдерживал его, потому что этого хотела я.

– Эйвери, – снова прошептал он, но я отвернулась от него.

Сначала я шла медленно, но постепенно ускоряла шаг и, наконец, побежала.

Не оглядываясь.

Я думала о родителях, о том, как они умерли, и по щекам ручьем лились слезы, а лес горевал вместе со мной, горевал очень сильно, и это первобытное мощное чувство меня потрясло. Я не могла сказать наверняка, была ли это ярость, чувство утраты, страх или все вместе. Понимала лишь то, что эти эмоции испытывала я сама.

Внутри я сдерживала бесконечно долгий крик, он родился прямо в глубине моего сердца, и я знала, о чем… или о ком был этот вопль. О Бене.

Мое сердце было полно Беном, и мне необходимо было об этом забыть. Необходимо.

Но как быстро ни бежала, я не могла перестать думать о нем.

Я прибежала к Репе, забыв, что бросила ее, когда она ушла на чердак, уверенная в том, что я жду, пока она принесет мне чемодан. Но, влетев в дом, я тут же вспомнила об этом: она сидела на полу и плакала, как будто наступил конец света.

И мне тоже хотелось разрыдаться, как она.

– Эйвери, – сказала бабушка, увидев меня, и в ее голосе я услышала возмущение, ужас и облегчение. А также любовь.

– Я… я, – начала я, а потом расплакалась.

Рене встала, подошла ко мне и обняла. Позволяла ли я ей сделать это хоть раз с тех пор, как не стало моих родителей? Я не могла вспомнить.

Она обнимала меня, прижимая к себе, и я тоже обхватила ее руками, радуясь тому, что она у меня есть. Сейчас я поняла, что она была у меня всегда. В детстве я ее обожала, а потом отвернулась от нее. Но сердце мое этой любви не забыло, и она вернулась ко мне, я ощущала эту любовь, когда бабушка меня обнимала.

– Бабуля, – сказала я и услышала, как у нее перехватило дыхание. – Случилось нечто ужасное, и я… – Я замолчала. Я не могла заставить себя произнести имя Бена или сказать ей нечеловечески ужасную правду.

Мне не хотелось думать, что это Бен разрушил мою старую жизнь, но я должна была все рассказать, несмотря на чаяния своего ненадежного сердца. Потому что мои родители заслуживали этого. Они не должны были умереть, и несмотря на то, что Бен любил меня, даже несмотря на то, что я полюбила его – чего не должно было произойти, ведь как я могла любить его, зная страшную правду? – я обязана была поведать все, что знала.

– Серебристые вспышки, – прошептала я, и Рене уставилась на меня.

– Что? – переспросила она.

– В ту ночь, когда умерли мама с папой, я видела серебристые вспышки. – Рассказать все будет непросто, но я справлюсь. Я должна это сделать. – Я видела… Это был не человек, – продолжила я. – Я считаю, что тот, кто зарезал Тантосов, убил и маму с папой. Я помню, что в газете говорилось, будто это волк, но мне кажется… – Я опять осеклась.

Надо было просто сказать: «Это сделал Бен». И все. Всего три слова, но они застряли у меня в горле. Они ранили меня в самое сердце, и я так и не смогла их выговорить.

Я не могла произнести эти три слова. Даже теперь.

– Серебристые вспышки? – прошептала Рене. – Как глаза волка? Волка, который не всегда бывает волком?

Я уставилась на нее. Откуда она знает?

– Я тут почти всю жизнь прожила, – сказала бабушка, словно услышав мой невысказанный вопрос. – Я знаю, о чем говорят люди. Знаю, что обитает в лесу.

– Папа в это не верил.

– Я в курсе, – ответила Рене. – Это я его так воспитала. Я говорила ему, что это всего лишь вымысел, потому что у меня не было другого выбора. А теперь я хочу знать… Эйвери, что ты видела?

И я ей рассказала.

Слушая мое повествование о том, что я видела – как серебряные вспышки, очень быстрые и очень жестокие, разодрали моих родителей, о том, что я спряталась и за всем наблюдала, – она побледнела.

– А потом, когда Бен… когда Бен сказал, что нашел мое лукошко, с которым я пошла за грибами, я… я поняла, что случилось.

– Нет, – простонала Рене и снова расплакалась. – Ты уверена, что Бен?..

– Да, – прошептала я, перебив ее. Я не дала ей произнести эти слова, потому что они были слишком тяжелы для меня, хотя и знала, что она собирается сказать. – Я в этом не сомневаюсь. Хотела бы я, чтобы это было не так.

– Но зачем ему было творить этот ужас?

– Его родственников – всю семью – убили, и он из‑за этого очень переживает. И я не уверена, что он в состоянии держать себя под контролем, когда меняет облик. Бен говорит, что ни за что не причинит мне зла, но той ночи, как и прошлой, он не помнит, а когда он проснулся сегодня утром, руки у него были в крови.

Рене уставилась на меня:

– Кто убил его родителей?

– Он лишь сказал, что это были Охотники, люди, которые убивают таких… таких, как он. – Я осеклась. – Это правда? Или он… – Я не могла вслух предположить, что Бен лгал.

– Я слышала рассказы об Охотниках, которые посвящают жизнь поиску людей, которые… не просто люди. И знаю, что когда они их находят, то убивают.

– Откуда тебе это известно? – удивленно спросила я, но Рене покачала головой и ответила:

– Я же сказала, что прожила тут почти всю свою жизнь. Бен не… В лесу есть и другие, подобные ему, и я раньше… – Она замолчала, набрав полные легкие воздуха. – Надо позвонить Рону, – сказала она. – Надо, чтобы он приехал сюда сейчас же. Он сможет найти Бена и велит кому‑нибудь присмотреть за нами, чтобы мы были в безопасности.

– Нельзя, – прошептала я. – Рене, он меня любит. И я… – Я осознавала, что собиралась сказать. Я это чувствовала. Но сказать такое, несмотря на все, что произошло…

Кем я после этого буду?

Я ожидала, что Рене передернет от злобы или отвращения, но она опустилась рядом со мной на колени и обхватила мое лицо руками.

– Он очень сильный, – сказала мне она. – Они все наделены большой силой. Эйвери, они прекрасны, они не похожи ни на что другое… ни на кого другого, и они могут заставить тебя поверить в вечность. Они могут заставить поверить во что угодно.

– Он не может. В этом все дело. Бен не в состоянии заставить меня думать то, что нужно ему. Он хотел, но ничего не вышло.

– А что он пытался… чего он от тебя хотел? – спросила Рене дрожащим голосом. – Вы…

– Нет, – ответила я, качая головой, но почувствовала, что мое лицо порозовело. Я не отважилась сказать бабушке, что хотела того, чего она боялась. – Он просил меня не ходить в лес.

– И все? – сказала Рене, а я закрыла глаза, и меня охватила тоска.

– Еще он не хотел, чтобы я ходила в родительский дом, – прошептала я. – Я однажды отправилась туда, а он… он меня остановил.

Он спас меня от дерева.

Или?

– И ты не пошла домой, да? Как он и хотел. – Рене говорила тихо, с пониманием.

Я покачала головой, и мои глаза снова налились слезами.

В сердце бушевали чувства. К Бену. И я…

Но надо было сделать это ради своей семьи.

– Звони Рону, – сказала я. – Расскажи ему, кто убил моих родителей. – Я сглотнула. – Расскажи ему… расскажи про Бена и про лукошко.

Я слышала разговор Рене с Роном, потому что она включила громкую связь. Она села рядом со мной и обняла меня, словно считая, что мне это необходимо. Она не ошибалась.

Когда она рассказала Рону о том, что я вспомнила, он шумно вздохнул и произнес:

– Я сейчас же отправлю на поиски Бена всех своих людей, а сам приеду к вам. Заприте все двери и окна и ни в коем случае никого не впускайте. Понятно?

– Да, – ответила Рене.

– Я говорю очень серьезно, – добавил Рон. – После всего что случилось с Джоном и Дебби, а также с Тантосами, лучше никому не доверять. Если к вам кто‑то придет, что бы ни говорили, не слушайте. Как бы… убедительно это ни звучало.

– Ты знаешь про волков? – спросила Рене удивленно, а Рон ответил:

– И ты тоже? Я уже давно подозреваю, что в Вудлейкском лесу что‑то есть. А как же иначе, ведь мне всегда казалось, что они ведут против меня борьбу. Я, наверное, просто не хотел верить в это. Но теперь моя основная задача – уберечь вас. Береги Эйвери. И помни: никого не впускай, кроме меня. Я постараюсь приехать как можно скорее. – После некоторой паузы он добавил: – И… не выпускай ее. Что бы ни случилось, что бы Эйвери ни говорила, не отпускай ее от себя. И не давай ей никого слушать, кроме тебя и меня.

– Хорошо, – пообещала Рене и повесила трубку.

Мы закрыли все двери и окна – точнее, закрывала Рене, а я ходила за ней. И при этом она все время держала меня за руку.

Мы поднялись даже на чердак, и она закрыла крошечное окошко, выходившее в лес.

– Вот и все, – сказала она. Руки у нее не дрожали, а вот у меня – да.

Когда щелкнул замочек на окне, в дверь постучали.

Сердце у меня екнуло и забилось так быстро, что я испугалась, как бы оно не выскочило из груди. Мы пошли вниз по лестнице – Рене ступала очень медленно и осторожно, а я не могла отвести взгляда от двери. Я очень боялась.

И в то же время надеялась.

Несмотря ни на что, я все еще очень хотела увидеть Бена. Я прижала руки к щекам, сожалея о том, что я такая глупенькая, что я вся во власти своих эмоций.

Рене прошептала:

– Иди на кухню. Нет, лучше в столовую. – А сама пошла к двери.

Я направилась в столовую, но остановилась и развернулась, услышав шумный вздох Рене. Она смотрела в глазок, сжав руки в кулаки и положив их на дверь.

– Вы в опасности, – сказал кто‑то.

Это был Луис.

Луис? Он знал… знал, что сделал Бен?

Я подбежала к двери и прокричала:

– Почему вы не сказали мне про Бена? Почему не сказали, что он…

– Эйвери, он никому не сделал ничего плохого. Рене, послушай, тут вам оставаться опасно. Я знаю, что ты меня слышишь. Опасность нависла над домом, как туча. Вам надо уходить. Пожалуйста. Рене, пойдемте со мной, прошу вас. Если ты хоть когда‑то… Если ты мне доверяла, сделай то, о чем я прошу.

Рене и Луис? Я уставилась на бабушку, а она закрыла глаза и прижалась лицом к двери, все еще сжимая кулаки.

– Прекрати, – прошептала она. – Я… я знаю, кто ты такой. И знаю, что ты можешь. И Бен…

– Между Беном и Эйвери существует связь, – ответил Луис, – и она не бежала от нее. До сих пор. Рене, творится что‑то неладное, я не хочу, чтобы ты пострадала. Я все еще… – Он замолчал. – Не хочу, чтобы с тобой что‑то случилось, – повторил он. – И с Эйвери тоже.

– Бена арестуют, – сказала Рене. – И он больше никому не причинит вреда. Слышишь меня, Луис? Я знаю, что он сделал.

– Неужели ты думаешь, что я приютил у себя убийцу? Неужели, Рене… – Голос Луиса сорвался.

Я вздрогнула – настолько он был полон эмоций, и я не…

Не думала, что Луис может так чувствовать. А он, оказывается, мог.

– Бен не убивал твоего сына, – продолжал Луис. – Он никого не убивал. Рене, я тебя умоляю, пожалуйста…

Рене зажала руками уши и ответила:

– Прекрати. Просто… замолчи. Уходи в лес и живи там, а я буду влачить свое жалкое существование здесь, и… – Она замолчала и уперлась головой в дверь. – Если я хоть когда‑то была тебе небезразлична, ты уйдешь.

– Рене…

– Пожалуйста. Если у тебя были ко мне какие‑то чувства, как ты говорил, ты сейчас уйдешь. Уйдешь, потому что я тебя больше ни о чем не просила, с тех самых пор, как… с давних пор.

Молчание.

Стояла тишина, и я подкралась к двери и прижалась к Рене, которая вся сгорбилась и начала тихонько плакать. Я посмотрела в глазок.

Луис ушел.

Он ушел, а Рене так и стояла, прислонившись к двери, зажимая уши руками. Ее все еще трясло.

– Он ушел, – сказала я, мягко дотронувшись до ее руки.

Она убрала руки от ушей, и я повторила.

Услышав, что я сказала, она закрыла глаза, но я успела заметить в них влажный блеск. А когда она их открыла, они были уже сухими.

– Хорошо, – ответила она. – Мы здесь в безопасности. А что он сказал насчет тебя с Беном – неправда. Я это знаю. Я хочу сказать, что Бен слишком недавно приехал, чтобы вы…

Она замолчала, и я поняла, что она вспомнила тот вечер, когда застала нас вдвоем. И о том, что она видела.

– Иди в столовую, как я тебе велела, – сказала Рене, и голос ее дрогнул. – И не выходи, даже если придет Бен. Поняла?

– Бабушка…

– Знаешь, – она улыбнулась, – я уже привыкла к «Рене». Когда все закончится, мы об этом поговорим. О многом поговорим. А сейчас… – Она подтолкнула меня к столовой. – Эйвери, тебе надо уйти. Спрятаться. Ты меня понимаешь? Спрячься.

Я ушла и спряталась. Забралась под стол. Я сидела под ним и думала о том, что делаю что‑то не то.

Мне не хотелось прятаться. К тому же, если бы я кого‑то искала, я бы в первую очередь посмотрела именно под столом. Если бы на кого‑то охотилась. А Бен не был обычным человеком, он будет знать наверняка, где я.

Ему это будет несложно.

Я все вспоминала, как Бен на меня смотрел. Как я себя при этом чувствовала. Вспоминала, как он клялся, что ни за что не обидит меня.

Я вылезла из‑под стола и села на полу рядом со шкафчиком, в котором Рене хранила фарфор. Если кто‑то войдет в комнату, он сразу увидит меня.

А я – его.

Позвонили в дверь. Я напряглась, а потом поняла, что это Рон. Он пришел, как и обещал, и теперь мы будем в безопасности.

Все будет хорошо. А Бен… Нет. Пора было переставать о нем думать.

Но в глубине души я снова мысленно позвала его, в последний раз. А потом встала и пошла к Рону. Чтобы спросить, поймали ли его.

Я до сих пор ощущала его эмоции. Ему было страшно, очень страшно.

– Эйвери? – позвал меня Рон, и я отринула свои чувства, перестала думать о Бене и вышла. Чтобы выслушать, что произошло с Тантосами. С моими родителями. И со мной.

– Вот ты где, – сказал Рон, когда я вышла из столовой. Он поправил большую сумку, которая висела у него на плече. – Я не был уверен, что ты еще тут. Боялся, что ты вдруг ушла, потому что за тобой пришел Бен. Я слышал, что вы…

– Нет, – поспешно выпалила я. Может, чересчур поспешно.

– Хорошо, – ответил он, похоже не заметив, как быстро я принялась возражать. – Хорошо, и тому есть несколько причин. Я рад, что ты осталась дома. Что‑нибудь произошло? Кто‑нибудь приходил? Я подготовился, но все‑таки…

Я посмотрела на Рене. Значит, она не сказала Рону про Луиса.

– Нет, – ответила я. – Мы сделали, как вы сказали. Закрыли все окна и двери.

– Хорошо, – повторил Рон. – Рене, я поставил машину не здесь, потому что не хочу привлекать внимание. Пока не буду уверен в том, что Бена поймали. И я никому не сообщал, что я здесь. Не хочу, чтобы об этом кто‑то знал, чтобы не подвергать вас опасности.

Рене шумно выдохнула, кивнула и сказала:

– Я бы об этом даже не подумала. Что ж, садись, и… Наверное, ты расскажешь нам, что сейчас делается. Хочешь бутерброд или чего‑нибудь еще? – Ее голос звучал напряженно, но она улыбнулась мне дрожащими губами. И эта улыбка говорила о том, что теперь все в порядке. Что мы в безопасности.

– Нет, не беспокойся, – отказался Рон. – Главное, чтобы вы успокоились. И ты, и Эйвери. Вам и так многое пришлось вытерпеть. Слишком многое. Мне так вас жаль.

– Ты же не знал, – ответила Рене. – Никто не хочет даже думать о том, что все эти легенды правдивы. Но… так оно и есть.

– Джон в них не верил, но лес его все равно сильно любил, – сказал Рон, и Рене кивнула:

– Да, ты прав, он в них не верил. Может, если бы…

– Знаю. Но об этом слишком больно думать, да? Лес действительно любил его, как‑то даже по‑человечески. Когда мы ходили в походы, ему он всегда показывал всякие чудеса, а меня лишь кусали комары. – Рон покачал головой. – Джон не хотел, чтобы Вудлейк менялся. Не желал даже знать, каким он может вырасти. – Потом он перевел взгляд на меня: – Он не хотел, чтобы мы уподобились другим городам. Твой папа всегда говорил: «Не нужны нам торговые центры, не нужны дороги, ведущие к стокам или выходящие на магистраль». – Рон улыбнулся. – В его духе, правда?

– Да. Он действительно любил лес, – ответила я. – Я просто… почему… – Я все еще не могла заставить себя произнести его имя. – Почему они с мамой умерли за эту любовь?

Рон покачал головой и обратился к бабушке:

– Рене, мне кажется… там какая‑то тень, сбоку. Тебе лучше задернуть шторы. Ладно?

– Конечно. – Она подошла к окну и занавесила его. – Ты что‑то увидел? Это был… – она бросила взгляд на меня, – Бен?

– Не знаю, – сказал Рон. – Я отправил на его поиски всех своих людей, даже офицера из ФБР. Наверное, это был какой‑нибудь кролик. Но лучше будет… если никто не увидит того, что сейчас произойдет.

– Произойдет? – переспросила Рене, и я уставилась на Рона. Он стоял передо мной в униформе шерифа, которую я так часто видела в городе. Да и у нас дома.

Дома.

Ночью, той самой ночью, лицо у мамы было недовольное, словно она знала, что творится что‑то неладное, как будто напряжение в воздухе было слишком сильным, слишком густым, так что она дала мне лукошко и настойчиво отправила за грибами.

Я вышла с черного хода, поморщила нос, уловив запах компостной кучи, и направилась в лес. Я услышала, что в дом вошел Рон. Он сказал: «Джон, нам надо поговорить. Ты должен образумиться. Я заставлю тебя меня выслушать, понял?»

– Да, – проговорила я. – Вы там были. Вы пришли незадолго до того, как… мои родители умерли.