Нарушающийся консенсус

Последовавшая затем стадия брожения умов в теории международных от­ношений наводит на мысль о том, что оптимизм относительно возможностей «научных» теорий международной политики оказался недолговечным. Всего лишь через десять лет после выхода «Основных направлений» К. Дж. Холсти — ученый исторической и эмпирической ориентации — утверждал, что теория международных отношений находится в замешательстве, поскольку разрушается то, в чем он видел сохранявшийся на протяжении трех столетий консенсус ученых, дававший гипотетические ответы на основные вопросы международной политики (Holsti, 1985, р. 1). Включение в научную проблема­тику новых вопросов и акторов поставило под сомнение доминировавший государственно-центристский анализ с его акцентом на проблемах войны и мира, ясно просматривающийся в большей части глав этой книги. По мнению

Холсти, отсутствие согласия по поводу объекта и предмета исследования, а также способов их осмысления привело политическую науку о МО в затруд­нительное положение.

Пессимистическая оценка состояния теории международных отношений, данная Холсти, частично подтверждалась другими авторами в 70-е и в начале 80-х годов, хотя расхождения традиционных направлений рассматривались некоторыми учеными не в столь категоричной форме. В своей книге «Анархич­ное общество» X. Булл — ведущий теоретик англо-американской школы — обратился к гроциевой, гоббсовской и кантовской традициям изучения меж­дународных отношений. Умеренный синтез этих традиций вдохновлял Булла на разработку концепции анархичного, но общественного по своему характе­ру порядка во взаимоотношении государств (Bull, 1977). В духе подобной трихотомизации X. Алкер и Т. Бирстекер отмечали наличие в теории международ­ных отношений положений реалистов и идеалистов, традиционалистов и сциентистов, равно как и отражения реальных альянсов и ориентации периода холодной войны. Они уповали на совокупное знание, появляющееся в ре­зультате диалога этих течений (Alker, Biersteker, 1984).

Изменения в международной системе, отчасти служащие причиной отсут­ствия согласия в этой дисциплине, стали очевидны в 70-е годы. Деятельность стран-экспортеров нефти, потрясения, переживаемые международной валют­ной системой, и ранние признаки глобального экономического спада вкупе с политикой разрядки в отношениях США и Советского Союза выдвинули экономические вопросы на передний план в международных отношениях. Под­вергая сомнению выгоды либеральной взаимозависимости, в 70-е годы воз­никли неореалистические подходы к международной политической экономии и возродились подходы националистические (Gilpin, 1987). Соединяя реалис­тические посылки с либеральными установками, некоторые авторы стали анализировать экономические отношения между странами не только с точки зрения их конфликтности, но и с точки зрения возможностей для создания международных институтов и режимов (Krasner, 1982; Keohane, 1984). Ученые применяли теорию рационального выбора и микроэкономические модели для объяснения внешнеэкономической политики государств.

Осознание серьезных трудностей, испытываемых странами Юга в условиях бурного развития мировой экономики, в сочетании с требованиями создания нового международного экономического порядка привело к частичному при­знанию другими западными авторами латиноамериканской теории зависимос­ти и теории мировых систем. Они стали сосредоточивать внимание не на мно­жестве автономных государств-акторов, а на мировой экономике, имеющей классовую основу, неравенстве между центром и периферией, созданном и поддерживаемом структурными условиями неравномерного политического и экономического развития (Galtung, 1980; Wallerstein, 1976).

Наблюдая находящуюся в центре мировой системы патовую ситуацию в области ядерных вооружений, некоторые ученые, анализировавшие вопросы национальной безопасности, переместили свой исследовательский интерес на то, что Смоук назвал ранее игнорируемой проблемой ограниченной войны. Конфликт «малой интенсивности» и интервенционистская война требовали иного подхода, чем конфликт могущественных держав в центре системы (Klare, 1992). Немногие из подобных войн имели международный характер в смысле нарушения государственных границ: ученые начали искать их причины не в структуре международной системы, а в этнической и религиозной принад-

лежности населения или неудачах государственного строительства, усугубляе­мых вторжением извне (Jackson, Rosberg, 1982).

Окончание холодной войны, отсутствие военного соперничества в отноше­ниях между крупными державами и продолжение конфликтов на периферии дали стимул оживленным дискуссиям о формирующейся структуре мировой системы. Оставаясь на прежних позициях структурного анализа, К. Уолте в начале 90-х годов предсказал сдвиг в сторону многополюсного мира, в кото­ром Германия и Япония перевооружатся за счет ядерных сил (Waltz, 1993). Видя бесконечный характер конфликта в анархичном мире соперничающих государств, Уолте продолжал настаивать на своих прежних утверждениях: он не очень верит в нынешний оптимизм относительно вероятности мира в ядре системы, вместо этого он предсказывает возникновение многополюсного со­ревновательного баланса сил.

В то время как Уолте остался верен своей концепции структурного баланса сил, появились различные работы в духе неокантианства, где говорится о малой вероятности войны между ключевыми державами, ибо демократичес­кие государства редко воюют между собой. Проверяя нормативную и струк­турную модели на предмет их относительных объяснительных возможностей, Б. Рассетт обнаружил прочную связь между демократическим характером правле­ния и отсутствием войн (Russett, 1993). Подобным же образом М. Сингер и А. Вильдавски видели в том, что они называли «зоной мира», принципиально иной мировой порядок, при котором конфликт ограничивается периферией международной системы (Signer, Wildavsky, 1993). Допуская, что в «зоне хао­са» проживают 85% жителей планеты, Сингер и Вильдавски убеждены, что подобного рода беды — неизбежная стадия развития, которую странам надо пройти, прежде чем стать процветающими и демократическими. В этих работах на смену противостоянию Востока и Запада приходит дихотомия Север—Юг. Противостояние одинаковых по силе и возможностям стран сменяется проти­востоянием богатых и бедных, сильных и слабых.