Уносит все дела людей,
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей –
А если что и остаётся
Под звуки лиры иль трубы,
То вечности жерлом пожрётся
И общей не уйдёт судьбы.
Между тем, подспудная антропологическая трансформация состоит в том, что этот ужасающий образ оказывается заразительным неогностическим гештальтом, объявленным последним и окончательным открытием в области миропонимания: он начинает нравиться, происходит тотальная элегизация существования, в связи с чем вспоминается Велимир Хлебников, провозглашавший себя «председателем Земного Шара»:
Годы, люди и народы
Убегают навсегда,
Как текучая вода.
В гибком зеркале природы
Звёзды – невод, рыбы – мы,
Боги – призраки у Тьмы…
Мир перестаёт быть восходящей трагедией и драмой, ибо все драмы отыграны – мир объявляется падением, кладбищем, преддверием беспробудного сна. Я сам передал это состояние в юношеских – вполне декадентских – стихах:
Года текут, просторы длятся
Как сонный бред больной души…
Я – лишь мираж, мне звёзды снятся
Над кронами лесной глуши.
Мир – кладбище, а мы – растения,
Приснившиеся Никому,
Истерзанные наваждения
Туманами ползём во тьму…
Нам нет пути,
И сон недолог,
И налетевшие дожди
Размоют память:
Будет холод,