Ты, небом любуясь, дрожишь за него

Мы говорим здесь исходно о некоей двуплановости Бытия, ссылаясь на поэтический текст. Где эти ядерные центры, которые собирают каждый план в отдельности, и как они соотносятся друг с другом? Чем представлены они в тексте? Что вообще выступает универсальным способом раскрытия образно-символической структуры Бытия в литературном художественном произведении, в данном случае – в поэтическом тексте?

Говоря о Бытии, раскрытом в художественной словесности, обратимся к онтологической теории слова, имплицитно заложенной в софиологических представлениях: «Слово есть мир, - пишет о. Сергий Булгаков, - слово космично в своём естестве, ибо принадлежит не сознанию только, где оно вспыхивает, но бытию, и человек есть мировая арена, микрокосм, ибо в нём и через него звучит мир, потому слово антропокосмично…» (8). Для Булгакова, как и для близких к нему в этом отношении представителей русского философского имяславия о. Павла Флоренского и А.Ф. Лосева, слово есть прежде всего имя, понятое как «энергия сущности», реальный опыт причастности Бытию.

Итак, какими же именами – ядерными словами – представлены два плана Бытия в данном стихотворении Жуковского? Даже с точки зрения частотного анализа поэтической лексики очевидно, что «море» и «небо» выступают как наиболее выраженные лексические единицы: «море» пять раз (четыре раза в тексте и один раз в названии) называется непосредственно и ещё двадцать один (!) раз автор обращается к морю, употребляя местоимение второго лица «ты»; «небо» четыре раза именуется непосредственно и ещё шесть раз автор упоминает «небо» в третьем лице, используя местоимение «его»… Обратим внимание на устойчивое и вполне определённое различие местоименных залогов, которые автор избирает по отношению к «небу» и «морю»: с последним автор на «ты», можно сказать, что «море» для Жуковского экзистенциально, тогда как «небо» остаётся в метафизической инаковости – в пространстве «оно».

Стихотворение уже изначально своим названием и первой строкой обращено к морю. Автор обращается к морю… Но к чему обращено море? Что является этим идеальным планом мореобращённости в стихотворении? Со всей очевидностью это – небо, представленное, между тем, в экзистенциальном модусе «оно», в некоей метафизической инаковости – в отчуждённости. Но, как оказывается, отчуждённость – не есть метафизическая черта самого неба, напротив, оно «тянет к себе». Отчуждённость характеризует море и автора, обращённого к нему; иными словами, план реальный – земной – представлен здесь в отчуждённости от неба, в «неволе»… Почему? О чём тут идёт речь?

Оставим пока решение этого вопроса и объясним возникновение параллелизма: душа героя – море. В определённом смысле автор приближен к романтическому герою; образ автора появляется во второй строке:

Стою очарован над бездной твоей…

В шестой строке, после очередного обращения-повтора