Я замерла в дверном проеме, и волосы у меня на затылке зашевелились от ужаса; передо мной был короткий коридор, в конце которого виднелась дверь в гостиную. Пылинки кружились в свете вечернего солнца, проникавшем через высокие французские окна и образовывавшем рубиновое пятно на темно‑красном ковре. На антикварном столике, стоявшем между окнами, я заметила свежий букет цветов; их резкий запах чувствовался даже там, где стояла я. Высокий потолок, выкрашенный в кремовый цвет, гармонировал с бледно‑голубыми стенами и сложным лепным орнаментом. Я заметила у одной из стен полированный антикварный письменный стол с подходящим по стилю креслом, обитым красной тканью; кресло было отодвинуто, словно хозяйка встала из‑за стола минуту назад.
Все здесь было сделано со вкусом, все было изящным и дорогим – именно такие вещи я и ожидала увидеть в квартире богатой женщины, живущей в престижном районе Парижа.
Но я. никак не ожидала увидеть труп. Тело женщины, согнутое пополам, было подвешено к люстре за связанные за спиной руки; оно слегка раскачивалось. Под ним, на дорогом ковре, был выведен пеплом черный круг – круг с двенадцатью символами. Я нисколько не сомневалась, что мертвая женщина – сама мадам Довиль.
– J'ai ипе grenouille dans топ bidet, – произнесла я и страстно пожелала, чтобы лягушки были сейчас моей самой серьезной проблемой.