Факторы, влияющие на формирование противоправного поведения

По мнению И. Стрэкинару (1969), на формирование проти­воправного поведения у детей и подростков в первую очередь влияют неблагоприятные социальные воздействия (55 % случа­ев), затем органическое поражение головного мозга (30 %) и, на­конец, генетический фактор (15 %).

В. Я. Семке и соавт. (1982) более приемлемой считают такую комбинацию патогенных факторов, где на первом месте стоят

конституционально-биологические, экзогенно-органические и затем микросоциальные факторы. Вся история учения о приро­де правонарушений — это в основном история борьбы двух на­правлений. Сторонники одного из них считают правонарушения явлением социальным, приверженцы второго — биологическим.

Родоначальник биологического направления в криминоло­гии — итальянский психиатр Чезаре Ломброзо (1835-1909). В своих работах «Преступный человек», «Преступление, его причины и средства лечения» Ломброзо утверждал, что престу­пление — явление столь же естественное, как рождение, болезнь или смерть, и что существуют «врожденные» преступники, кото­рые отличаются от обычных людей антропологическими, фи­зиологическими и психологическими признаками. На основа­нии этого Ломброзо утверждал, что основными направлениями предупреждения преступности должны стать пожизненная изо­ляция, лечение или прямое физическое уничтожение «врожден­ных» преступников. Не случайно ученик и последователь Ч. Ломброзо Э. Ферри стал автором уголовного кодекса, дейст­вовавшего во времена фашистского режима Б. Муссолини.

Современные сторонники этого направления, формально от­межевываясь от крайностей позиции Ч. Ломброзо, тем не менее ведущими факторами, формирующими личность преступника, считают биологические (Jensen, 1971; Brown et al., 1982; Cloninger, 1982; Coble et al., 1984; Virkkunen, Penttinen, 1984).

Живучесть биологических концепций в области изучения антиобщественного поведения объясняется многими причина­ми, основные из которых: 1) недостаточное изучение мотиваци-онной стороны поступков человека; 2) иллюзорные надежды на то, что успехи биологических наук помогут преодолеть такие не­гативные явления, как преступность, пьянство, проституция и пр.; 3) нередкая заинтересованность правящей элиты в идее «биологической обусловленности» антиобщественного поведе­ния, что позволяет ей снять с себя ответственность за разреше­ние острых социальных проблем.

«Поиски преступных качеств в самом человеке,— пишут Н. П. Дубинин и соавт.,— нередко приводят к делению людей на представителей «первого» и «второго» сорта, на «элиту» и массу, а в конечном счете — к расистским концепциям в обществоведении и евгеническим теориям в генетике и биологии» (1982, С. 296).

Принципиальная точка зрения большинства отечественных ученых заключается в том, что они рассматривают правонаруше­ния как социальное явление, которое не может быть объяснено только с биологических позиций (П. Н. Федосеев, 1977; Г. В. Морозов, 1978; Н. П. Дубинин и соавт., 1982; В. Н. Кудряв­цев и соавт., 1986).

Однако понимание преступности как социального явления не исключает необходимости исследований соотношения соци­ального и биологического в человеке. «Человек,— отмечает П.Н.Федосеев (1977),— есть общественное существо, но как часть природы он и биологическое существо».

Биологическое в человеке, безусловно, имеет огромное зна­чение в его жизнедеятельности. Несомненно также и то, что био­логически все люди неодинаковы, они обладают различными способностями, темпераментом, характером, по-разному вос­принимают одни и те же общественные нормы и меры воспита­тельного воздействия. Однако это свидетельствует лишь о раз­личных биологических возможностях людей. Что же касается личности с ее мировоззрением, мотивами поведения, то она фор­мируется прежде всего под воздействием социальных факторов.

Среди социальных факторов, влияющих на формирование личности, в первую очередь следует отметить малые социальные группы (семья, группа сверстников), школу, производственный коллектив и в более широком плане нацию, класс и общество в целом, осуществляющие политическое, идеологическое, куль­турно-воспитательное и иное воздействие.

В группе социальных факторов, влияющих на формирование личности подростка-правонарушителя, главную роль играют семья и неформальная группа сверстников. По данным Н. И. Фелинской, В. А. Гурьевой (1975), каждый третий подрос­ток-правонарушитель рос без отца, у каждого четвертого, воспи­тывавшегося в полной семье, отец страдал алкоголизмом. По ре­зультатам исследований авторов, 50,7 % подростков росли в неблагополучных семьях; у 25,9 % из них была неполная семья; 14,3 % отмечали алкоголизм родителей; 3,9 % — аморальный об­раз жизни родителей, 15,5 % — систематические конфликты в се­мье; 2,6 % —систематическое избиение ребенка; 1,3 % — преступ­ность среди родителей; 10,4 % — проживание с психически больными родителями.

Примерно такие же данные получены и в более поздних ис­следованиях

В. Я. Семке и соавт. (1982) показали, что больше половины обследованных ими подростков-правонарушителей воспитыва­лись в неполных семьях. Среди форм неправильного воспита­ния в равной мере играют роль как гипо-, так и гиперопека. В большинстве обследованных авторами семей (75 %) матери­ально-бытовые условия были благополучными. Следовательно, на формирование отклонений в поведении подростка влияет не столько социально-экономический статус, сколько отрицатель­ный микроклимат в семье.

По данным Н. П. Грабовской (1980), подавляющее большин­ство несовершеннолетних правонарушителей воспитывалось в семьях, где нормой поведения родителей были корысть, стяжа­тельство, грубость, лживость, безответственность, жестокость, пренебрежительное отношение к людям, разврат, пьянство. По мнению автора, несовершеннолетние правонарушители часто встречаются и там, где низкий уровень культуры и низменный характер потребностей родителей сочетаются с высокой матери­альной обеспеченностью семьи.

Нередко подростки совершают правонарушения под непо­средственным влиянием (или при участии) родственников. По­казательны в этом отношении данные Н. П. Дубинина и соавт. (1982). Под их руководством была обследована большая группа осужденных в десяти исправительно-трудовых колониях. Ока­залось, что 9 % осужденных имели судимых родственников (60 % — родителей, 35 % — братьев и 5 % — детей).

Влияние неформальной группы с антисоциальными тен­денциями на противоправное поведение подростков изучено достаточно широко (К. Е. Игошев, 1971; А. Е. Личко, 1973; В. Я. Рыбальская, 1975; Н. Я. Копыт, Е. С. Скворцова, 1984; Ю. М. Антонян и соавт., 1986; и др.).

Особенно часто под влияние асоциальной группы попадают подростки малодисциплинированные, плохо успевающие, а по­тому не сумевшие установить правильных взаимоотношений с товарищами по классу и учителями.

Влияние неформальной асоциальной группы на формирова­ние личности правонарушителя не ограничивается сказанным. Сложнейшие связи между личностью и группой предопределяют

и столь же неоднозначный характер ее влияния на мотивацию противоправного поведения (см. гл. 4).

К психологическим факторам, влияющим на формирование поведения подростка-правонарушителя, следует прежде всего отнести особенности характера, его крайние варианты нормы.

A. А. Вдовиченко (1976) у 66 % подростков с делинквентным поведением отмечал акцентуации характера, А. А. Александров (1973) -у 25 %, А-Е.Личко (1983) - у 29 %. В.Г.Кузнецов (1981), обследовав группу подростков, находившихся в связи с правонарушениями в спортивном трудовом лагере, выявил ак­центуации характера в 94 % случаев (в контрольной группе — в 50%).

Почти все авторы указывают на трудность разграничения нормы и патологии характера, подчеркивая в то же время, что среди психопатов правонарушителей бывает больше, чем среди лиц с акцентуацией характера (А. А. Александров, 1973; А. Е. Личко, 1983).

Многие исследователи отмечают определенную связь между типами акцентуации и характером правонарушений. В. Г. Кузне­цов (1981) у правонарушителей уже указанной группы (мелкое воровство и хулиганство, участие в драках со сверстниками) вы­делил два основных типа акцентуации: неустойчивый (54 %) и гипертимный (40 %). В группе несовершеннолетних правонару­шителей, обследованных В. Ф. Десятниковым и соавт. (1981), преобладали лица с эпилептоидными (25 %), шизоидными (18 %) и гипертимными (15,6 %) чертами характера. По данным А. Е. Личко (1983), наиболее склонны к правонарушениям под­ростки с неустойчивым, эпилептоидным и истероидным, а затем с шизоидным, гипертимным и эмоционально-лабильным типа­ми акцентуации характера. Автор указывает на определенную зависимость между типами акцентуации и мотивами правонару­шений. Так, кража для подростка с неустойчивым типом — это чаще всего путь раздобыть средства для развлечения; для гипер-тима — престиж; для эпилептоида — обогащение, риск, жажда острых ощущений; для шизоида — средство для пополнения коллекции, восстановления своеобразно понимаемой «социаль­ной справедливости».

B. Т. Кондрашенко (1988) были обследованы 884 несовершен­нолетних правонарушителя. Особенности характера оказались

отмечены у 25 % из них. Наиболее часто правонарушения совер­шали лица с эпилептоидным, эксплозивным, неустойчивым, ги-пертимным и шизоидным типами особенностей характера. Чет­кой связи типов особенностей характера с мотивами правонарушений выявить не удалось.

Признание социальной природы правонарушений означает возможность борьбы с ними посредством общественных же мер воздействия. Однако такой подход к проблеме не означает, что можно полностью игнорировать влияние биологических факто­ров на формирование личности и поведение правонарушителя. «Целостность человека,— подчеркивают Н. П. Дубинин и соавт. (1982),— обладающего единой социальной сущностью и, наряду с этим, наделенного природными силами живого, чувственного существа, основана на диалектике взаимодействия социального и биологического».

К биологическим факторам, в первую очередь, относится на­следственность (но биологическое — это не обязательно только генетическое), а также пол, возраст, функции внутренних орга­нов, особенности нейродинамических процессов, наконец, здо­ровье и болезнь.

А. Е. Личко (1983) основными биологическими факторами, влияющими на формирование поведения у подростков, считает генетический фактор, резидуальное органическое поражение го­ловного мозга, акселерацию и инфантилизм.

Ведущие специалисты в области генетики и криминологии подчеркивают, что биологические особенности личности неспе­цифичны и сами по себе не порождают преступности, но влияют на динамику поведения человека, являясь условием, морфоло­гической и психофизиологической базой восприятия человеком социальной природы (Н. П. Дубинин и соавт., 1982). Сказанное в полной мере относится и к любой иной форме девиантного по­ведения (пьянство, употребление наркотиков, проституция, ту­неядство, суициды).

Камнем преткновения в споре между сторонниками биологи­ческого и социального направлений в криминологии является ге­нетический фактор. Подавляющее большинство отечественных ученых не находят прямой связи между наследственными свой­ствами человека и его антиобщественным, в том числе противо­правным, поведением. «Специальных генов для наследования

таких социальных признаков, как преступность, проституция и т. д., — пишет Г. А. Аванесов (1980), — не существует». «Пре­ступность — не биологическая категория»,— указывает Н. П. Бочков (1981). На этой же позиции стоят и многие зару­бежные ученые (Kaiser, 1975; Benezech, 1981, и др.).

Исследования показывают, что наследоваться могут только биологические особенности нервной клетки. Генетически детер­минированы особенности нейродинамических процессов, ин­стинкты, темперамент. Что же касается высших проявлений психики, их генетическая обусловленность не находит достаточ­но убедительных подтверждений (Н. П. Дубинин и соавт., 1976; В. М. Русалов, 1979).

По мнению П. К. Анохина (1975), генетически закрепленные «соотношения нервных структур» могут обеспечивать следую­щие поведенческие особенности: последовательность движений, спонтанность реакций, предрасположенность к определенным внешним стимулам. Но когда сигнальная значимость внешних факторов, обусловленных социальной средой, непостоянна, «приспособление,— подчеркивает автор,— осуществляется наи­более подвижной частью головного мозга — корой».

Генетическое разнообразие создает уникальность, неповто­римость биологической индивидуальности каждого из людей. Однако эта биологическая уникальность и обусловленные ею динамические процессы в нервной системе неспецифичны в том смысле, что они в равной мере могут быть присущи как челове­ку, совершившему высоконравственный поступок, так и пре­ступнику.

Сторонники прямого влияния генетических факторов на преступность в качестве аргументов, подтверждающих пра­вильность их позиции, указывают на разный уровень состоя­ния и структуры преступности мужчин и женщин (Broadhurst et al., 1974), на большое сходство в поведении, в том числе и преступном, однояйцевых близнецов (Wilson et al., 1976; Clonmger, 1982), на связь хромосомных отклонений с противо­правным поведением (Nielsen et al., 1975). Усилия авторов по­добных концепций сконцентрированы главным образом на том, чтобы возложить вину за антисоциальное поведение на «генетически ущербных индивидов», игнорируя влияние соци­альных факторов.

В. Т. Кондрашенко (1988) приводит подробный анализ ука­занных концепций.

Мужчины, действительно, совершают больше правонаруше­ний, чем женщины. Но это объясняется условиями обществен­ного положения женщины, а не физиологическими особенно­стями ее организма (Radzmowicz, 1974). Против генетической теории свидетельствует и динамика женской преступности в не­которых странах. В США с 1900 по 1972 год число арестов среди женщин за различного рода правонарушения росло в 3 раза бы­стрее, чем среди мужчин. Даже в таком традиционно «мужском» преступлении, как грабеж, женская преступность с 1965 по 1975 год увеличилась на 277 %, а мужская — на 169 %. Естествен­но, указанная динамика женской преступности не может быть обусловлена только биологическими факторами.

Особой популярностью среди сторонников биологического направления в криминологии пользуется «близнецовый метод». Выявление генетических и криминальных корреляций в группе близнецов, особенно однояйцевых, имеющих идентичный гено­тип, служит веским доказательством в пользу прямого наследо­вания преступного поведения. Clonmger (1982) на достаточно большом материале показал, что конкордантность монозигот­ных близнецов-мужчин по антисоциальному поведению состав­ляет 51,5 %, женщин — 35,3 %; у дизиготных мужских пар — 26,2 %, женских - 14,3 %.

В. П. Эфроимсон (1971) на основании анализа данных лите­ратуры установил, что частота совпадения преступного поведе­ния у однояйцевых близнецов в среднем равна 62,6 %, двуяйце­вых - 25,4 %.

Достоверность материала, добытого при исследовании групп близнецов с криминальной биографией, сомнений не вызывает Однако в подавляющем числе работ подобного рода отсутствует анализ социальных условий, в которых воспитывались близне­цы. В то же время исследования как отечественных (И. В. Ра-вич-Щербо, 1978; и др.), так и зарубежных ученых (Kaiser, 1975; и др.) свидетельствуют о сложном характере взаимосвязи гено­типа и среды.

Анализ семей разлученных близнецов показывает, что в по­давляющем большинстве эти пары близнецов попадали все же в мало различающиеся по социальным параметрам среды оба

воспитывались либо в городе, либо в селе; семьи имели нередко одинаковый социально-экономический статус, многие дети бы­ли усыновлены родственниками и т. д. Полученные данные дают веские основания считать, что «сходство психологических осо­бенностей однояйцевых близнецов объясняется не столько оди­наковым генотипом, сколько сочетанием этого генотипа с одина­ковой или сходной социальной средой» (Н. П. Дубинин и соавт., 1982).

В. П. Эфроимсон (1968), специально изучавший этот вопрос много лет, пришел к выводу, что «если одни социальные воздей­ствия приводят человека данного генотипа к преступлению, то другие социальные же воздействия могут сделать его очень цен­ным человеком».

Криминологическое значение хромосомных аномалий обыч­но приписывается двум из них, связанным с наличием добавоч­ной, 47-й хромосомы типа X (кариотип XXY) или типа Y (ка-риотип XYY). Nielsen, Nordland (1975) на основании обследования около ста подростков с хромосомными аномалия­ми установили, что эти аномалии вызывают не само по себе пре­ступное поведение, а повышенный уровень активности.

Benezech et al. (1976) каких-либо корреляций между пре­ступным поведением и наличием дополнительной Y-хромосомы не выявили.

Наряду с этим, отмечается определенная связь между хро­мосомной аномалией и психическими нарушениями (Г. П. Ма-ринчева и соавт., 1976; Н. Н. Тимофеев и соавт., 1976; и др.). Н. П. Дубинин и соавт. (1982), обследовав большое количество людей (82 755 человек), показали, что мутантный кариотип (XXY и XYY) среди психически больных составил 0,3 %, умст­венно отсталых — 0,76 %, среди преступников — 0,35 % (общая популяция — 0,1 %). На основании полученных данных авторы сделали вполне обоснованный вывод, что «никакой фатальной связи между наличием у человека кариотипов XXY и XYY и социально опасным поведением не установлено». В то же Ъре-мя наличие хотя и малой, но определенной связи между хромо­сомной аномалией и нарушениями психики сказывается на склонности к правонарушениям. Kaiser (1975), подчеркивая именно эту, довольно стойкую особенность исследований, на­правленных на доказательство связи хромосомной аномалии

с преступностью, отмечает, что «подавляющее большинство этих исследований были сосредоточены на слабоумных и психи­чески неполноценных».

Таким образом, убедительных данных, свидетельствующих о прямом влиянии генетических факторов на антиобщественное, в том числе преступное поведение, в настоящее время в науке не существует. С этим положением вынуждены согласиться и авто­ры обзоров, специально посвященных генетике поведения чело­века (Broadhurst et al., 1974; Omenn, 1975; Childs et al., 1976; и др.).

Крайне сложным является вопрос о связи правонарушений с психическими заболеваниями. История его уходит своими корнями в далекое прошлое. Известен период, когда в некото­рых странах все преступники расценивались как душевноболь­ные. Такое положение устраивало правящие классы, поскольку лишало человека, нарушившего закон, любых человеческих прав, оставляя в то же время в тени истинные причины преступ­ности.

Отголоски таких идей, соприкасающихся отдельными граня­ми с ломброзианством, встречаются и в наши дни (Petursson, Gudjonsson, 1981; и др.).

В отечественной науке в настоящее время сформировалось четкое представление о том, что опасные для общества действия могут совершать как здоровые, так и больные в психическом от­ношении люди. Правонарушение может быть совершено: 1) пси­хически здоровым человеком (девиантная форма поведения); 2) человеком, имеющим психические расстройства, не исклю­чающие вменяемость; 3) человеком, страдающим психическим заболеванием, исключающим вменяемость.

В первом случае речь должна идти о полной мере ответствен­ности; во втором — наказание должно сочетаться с адекватной медицинской помощью, в третьем действие больного, если даже оно и опасно для общества, не может расцениваться как право­нарушение, а сам больной нуждается в специализированной психиатрической помощи.