Михаил Моргулис. 6 страница

Брат

«Вы слышали, что сказано древним: «не убивай; кто же убьет, подлежит суду». А Я говорю вам, что всякий, гневаю­щийся на брата своего напрасно, подлежит суду; кто же ска­жет брату своему: «рака [9]», подлежит синедриону [10]; а кто скажет: «безумный», подлежит геенне огненной. Итак, если ты принесешь дар свой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником, и пойди, прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой. Мирись с сопер­ником твоим, пока ты еще на пути с ним, чтобы соперник не отдал тебя судье, а судья не отдал бы тебя слуге, и не вверг­ли бы тебя в темницу; истинно говорю тебе: ты не выйдешь оттуда, пока не отдашь до последнего кодранта».

(Мф 5:21-26).

«А Я говорю вам», – Иисус суммирует все сказанное о законе. Здесь не следует, ссылаясь на вышеизложенное, понимать Иисуса на революционный манер или наподобие раввинов выстраивать противоречия между теми или иными суждениями. Более того, Иисус, про­должая сказанное, выражает Свое единство с законом Моисея в его союзе-завете, но именно в подлинном един­стве с Божьим законом проясняет, что Он, Сын Божий, будет Владыкой и Дарителем закона. Закон может ис­полнить лишь тот, кто, услышал его как слово Христово. Греховному лжетолкованию фарисеев здесь нет места. Только в познании Христа как Владыки и Исполнителя закона и состоит истинное познание закона. Христос воз­ложил Свою руку на закон, по праву притязая на него. Он делает это, чтобы закон был в истине. Делая закону такую честь, Он отдает себя в руки фальшивых радете­лей закона.

Закон, на который вначале указывает Иисус Своим по­следователям, запрещает им убийство и указывает им на брата. Жизнь брата сотворена Богом, и она в Божьей ру­ке, и лишь Бог имеет власть над жизнью и смертью. Убийце не место в Господней общине. Он подпадает под суд, кото­рый сам же и творит. Что брат, поставленный под защиту Божьих заповедей, есть не только брат в общине, недву­смысленно проистекает из того, что воспоследовавший в своих делах может определять себя лишь через Того, Ко­му он послушно следует, а не вдаваться в рассуждения о том, кто есть другой. Убийство запрещается воспоследовав­шему под страхом Божьего суда. Жизнь брата для после­довавшего за Христом поставлена за такую границу, ко­торую нельзя нарушать. Такое нарушение, однако, происходит уже во гневе, начинаясь словом злобы, ко­торое вырывается у нас («рака»), и заканчиваясь не­шуточной хулой на другого («безумный»). Каждый гнев на­правлен против жизни другого, возражает против его жиз­ни, посягает на нее. И нет также различия между так на­зываемым праведным гневом и неправедным гневом[11]. Ученик вообще не должен знать никакого гнева, посколь­ку гнев переходит на Бога и на брата. Быстро сорвавшееся слово, которое мы так легко принимаем, обнаруживает, что мы не почитаем другого, возвышаем себя над ним и таким образом оцениваем свою жизнь выше, чем его. Это слово ударяет брата, пинает его в сердце. Надо настигнуть, уязвить, изничтожить. Сознательная хула публично бес­честит брата, норовя прилюдно сделать его презренным, гневно намекает на изничтожение его внутреннего и внешнего бытия. Я привожу в исполнение приговор над ним. Это убийство. Убийца же подлежит суду.

Кто злобствует на брата, кто жалует его злым словом, кто открыто его позорит или клевещет на него, тому – как убийце – больше нет места перед Богом. Отлучившись от брата, он отделяется от Бога. Для него более нет доступа к Богу. Его пожертвование, богослужение, его молитва бо­лее не угодны Богу. Для последовавшего за Христом, в от­личие от раввинов, богослужение невозможно, если оно отделено от служения брату. Пренебрежение к брату, от­нимая истинность у богослужения, отнимает тем самым Божье обетование. И отдельный человек, и община если они хотят ступить к Богу с сердцем, полным презрения и непримиримости, заигрывают, таким образом, с идолом. Пока брату отказывается в служении и любви, пока он брошен в презрении, пока брат может иметь хоть что-то против меня или общины Христовой – не может быть принята жертва. Не мой личный гнев, но то, что кто-либо является братом, обиженным, опозоренным, обесчещен­ным мной и «что-то имеет против меня», – уже этот факт разлучает меня с Богом. Так пусть же испытает себя община учеников Христа: не должна ли она там и сям узнавать новых виновных братьев, не со-ненавидела, не со-презирала, не со-оскорбляла ли она во имя мира и тем стала виновной в братоубийстве. Так пусть же испытает себя община Христова ныне: не в сей ли момент, когда она приходит к молитве и богослужению, упреком вста­ют между нею и Богом многие голоса, ставя преграду ее молитве. Да испытает себя община Христова, дала ли она тем, кто опозорен и обесчещен миром, знак о любви Иисуса, стремящейся сохранить, защитить и нести жизнь. В противном случае и наикорректнейшее богослужение, смиреннейшая молитва, храбрейшее исповедание не помогут ей, а будут свидетельствовать против нее, по­скольку она бросила следовать Иисусу. Бог не отделяет Себя от нашего брата. Ему не нужны почести, если брат обесчещен. Он Отец. Да. Он – Отец Иисуса Христа, Ко­торый стал братом всем нам. В этом – последняя причи­на, почему Богу не угодно более отделяться от брата. Его кровный Сын был опозорен ради славы Отчей. Но Отец не разлучается с Сыном; не хочет Он также отделять Себя и от тех, кому уподобил Своего Сына, ради кого Его Сын перенес Свой позор. Ради вочеловечения Сына Божия служение Богу не должно отделяться от служения брату. Кто говорит, что он любит Бога, а брата своего при­том ненавидит, тот лжец.

Итак, тому, кто хочет истинно служить Богу, следуя Христу, остается один путь, путь примирения с братом. Кто идет к слову и трапезе с непримиримым сердцем, тот по­лучает через это свой суд. Он убийца перед ликом Божь­им. Итак, «пойди, прежде примирись с братом твоим, и тог­да приди и принеси дар твой». Путь, которого Иисус тре­бует от Своего последователя, труден. Он связан с боль­шим смирением и позором. Но это путь к Нему, Распято­му Брату, и оттого это путь, исполненный благодати. Во Христе едино – служение самому малому брату и служе­ние Богу. Он пойдет и примирится с братом, и затем при­несет ту, истинную жертву Отцу – самого себя.

Еще время милости, ибо еще дан нам брат наш, еще мы «на пути с ним». Впереди перед нами суд. Мы еще можем услужить брату, мы еще можем отдать долг тому, у кого мы в долгу. Грядет час, когда мы будем преданы Судье. Тог­да это будет поздно, тогда предъявится право на взыска­ние всех долгов до последнего. Постигнем ли мы, что для учеников Иисус стал братом не по закону, но по благода­ти? Это благодать – быть обязанным исполнить просьбу брата, отдать ему свое право; это благодать, что мы можем примириться со своим братом. Брат – это для нас милость перед судом.

Так может говорить нам только Тот, Кто Сам стал на­шим Братом и нашей благодатью, нашим примирением, нашим спасением перед судом. Братская милость дарова­на нам в человеколюбии Сына Божия. Чтобы ученики Иисуса смогли ее хорошенько обдумать!

Служение брату, благосклонность к его просьбам, дающие ему право на жизнь, – это и есть путь самоотре­чения, путь на крест. И нет большей любви, чем любовь тех, кто свою жизнь отдаст за друга своего. Это любовь Распятого. Так исполняется этот закон – Крестом Господним.

Женщина

«Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй. А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем. Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну. И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну. Сказано также, что если кто разведется с женою своею, пусть даст ей разводную. А Я говорю вам: кто разводится с женою своею, кроме вины прелюбодеяния, тот подает ей повод прелюбодействовать; и кто женится на разведенной, тот прелюбодействует».

(Матф.5:27-32)

Связь с Иисусом Христом не дозволяет свободной страсти, лишенной любви, но, наоборот, отказывает в ней воспоследовавшему. Поскольку следование есть самоот­речение и полная связь с Иисусом, то личная любостраст­ная воля ученика не может быть предоставлена самой се­бе. Такая похоть, пусть даже она возникнет в какой-то краткий момент, уводит от следования Христу, ввергает все тело в геенну. Человек продает с ней свое небесное пер­вородство за чечевичную похлебку любострастия. Он не верит Тому, Кто за отказ от любострастия может воз­наградить его радостью во сто крат большей. Он не до­веряет незримому, предпочитая срывать зримые плоды любострастия. Так он падает с пути следования, отделя­ясь от Иисуса. Нечистота страстного вожделения есть не­верие. Единственно поэтому она отвергаема. Никакая жертва, которую он способен принести свободе от этого любострастия, не будет слишком большой. Глаз меньше, чем Христос, и рука меньше, чем Христос. Если глаз и ру­ка служат любострастию и мешают телу следовать в чис­тоте, то ими следовать пожертвовать прежде, чем Иисусом Христом. Выигрыш, приносимый любострастием, ничто­жен в сравнении с ущербом: получая похоть от глаза или руки на мгновение, ты теряешь тело в вечности. Твой глаз, служащий нечистому стремлению, не может узреть Бога.

Не следует ли теперь в этом месте действительно раз­решить вопрос о том, как понимает Иисус Свою заповедь: дословно или в переносном смысле? Не зависит ли от яс­ного ответа на этот вопрос и вся наша жизнь? И не дан ли уже ввиду твердости учеников и ответ? Наша воля со­ветует нам избежать разрешения этого вопроса, кажуще­гося убийственно серьезным. Но сам этот вопрос лжив и зол. Ему не подыскать ответа. Будь и вправду сказано, что, естественно, этого не следует понимать дословно, то мы от­шатнулись бы от серьезности заповеди; но если бы было сказано, что, естественно, это надо понимать дословно, тогда обнаружилась бы не только основополагающая аб­сурдность христианского бытия, но и заповедь, лишенная силы. Именно в том, что для нас нет ответа на этот осно­вополагающий вопрос, мы оказываемся целиком и пол­ностью заключены в заповедь Иисуса. И никаким боком не сможем мы увернуться. Мы там, и надо повиноваться. Христос не принуждает Своих учеников к нечеловеческим судорогам, Он не запрещает им глядеть, но Он поворачивает взгляд ученика к Себе и знает, что тут взгляд остает­ся чистым, пусть он направлен и на Женщину. Итак, Он возлагает на учеников не непереносимое иго закона, но милосердно помогает им Евангелием.

Иисус не призывает последовавших: за Ним вступать в брак. Но Он освящает брак по закону тем, что Он призна­ет его нерушимым, и там, где одна половина отделяет себя прелюбодеянием, другой отказывает в повторном браке. Такой заповедью Иисус освобождает брак от порочного устремления, препровождая к служению любви, каковая только в следовании Ему и возможна. Иисус порицает не тело и его естественные потребности, но отвергает не­верующего, который укрылся там. Так что Он не отменя­ет брака, но укрепляет и освящает его верой. Так что последовавший и в браке утверждает свою связь с Хрис­том опять же повиновением и самоотречением. Христос – Господин Своего брака. Что при этом брак учеников что-то иное, нежели гражданский, есть в свою очередь не осуждение брака, но как раз его освящение.

Может показаться, что Иисус Своим требованием о не­рушимости брака будто бы противоречит ветхозаветному закону. Но Он Сам дает понять (Мф 19:8) о Своем единстве с законом Моисея. «По жестокосердию вашему» была позволена израильтянам разводная грамота, т.е. чтобы предохранить их сердце от большего неповиновения. На­мерение же ветхозаветного закона созвучно Иисусу, так что речь идет о браке, незапятнанном только в Нем Одном, о браке, который управляется верой в Бога. Но эта чис­тота, т.е. целомудрие, сохраняется в единении с Иисусом, в следовании Ему.

Так как Иисус совершил это единственно во имя со­вершенной чистоты, т.е. целомудрия своих учеников, т.е. поэтому Он должен сказать, что будет прославлено и пол­ное отречение от брака ради Царства Божия. Иисус не пре­вращает брак или безбрачие в какую-то программу, но освобождает Своих учеников от πορνεία, от распутства в браке и вне, которое есть, не только прегрешение про­тив своего тела, но прегрешение против Тела Христова (lKop. 6:13-15). И тело ученика также принадлежит Хрис­ту, делу следования Ему; наши тела суть члены Его тела. Поскольку Иисус, Сын Божий, нес тело человеческое и по­скольку мы приобщены к Его телу, то распутство, есть грех против тела Иисуса.

Тело Христа было распято. Апостол говорит о сторон­никах Христа, что они распяли плоть со своими страстями и похотями (Гал. 5:24). Единственно истинное исполнение этот ветхозаветный закон находит в распятом, измученном теле Иисуса Христа. Созерцание этого тела и едине­ние с ним, которое дано им, есть для учеников сила цело­мудрия, к которой зовет Иисус.

Правдивость

«Еще слышали вы, что сказано древним: не преступай клятвы, но исполняй пред Господом клятвы твои. А Я говорю вам: не клянись вовсе: ни небом, потому что оно престол Божий; ни землею, потому что она подножие ног Его; ни Иерусалимом, потому что он город великого Царя; ни головою твоею не клянись, потому что не можешь ни одного волоса сделать белым или черным. Но да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого».

(Матф.5:33-37)

Интерпретация этих стихов в христианской Церкви вплоть до настоящего времени чрезвычайно неопределен­на. Толкователи еще со времен ранней Церкви расходят­ся: от ригористского отбрасывания любой клятвы как греха до мягкого отклонения легкомысленной клятвы и клятвопреступления. Дальнейшее признание в ранней Церкви нашло толкование, что хотя клятва и должна быть запрещена «совершенным» христианам, но для слабых она в известных границах допустима. Бл.Августин среди прочих представил и такое толкование. В оценке клятвы он созвучен таким языческим философам, как Платон, пифагорейцы, Эпиктет, Марк Аврелий. Здесь клятва призна­ется недостойной благородного человека. Реформаторские Церкви в своих учениях как само собой разумеющееся рассматривали требуемую светскими властями клятву и не сближали ее со словами Иисуса. С самого начала глав­ными аргументами было то, что клятва допускалась в Вет­хом Завете, что Иисус клялся перед судом, а апостол Павел многократно использовал клятвоподобные формулы. Для реформаторов здесь имело решающее значение различе­ние духовного и мирского царства наряду с непосредствен­ным указанием Св.Писания.

Что такое клятва? Это открытое взывание к Богу как к Свидетелю высказывания, которое я делаю о прошлом, настоящем или будущем. Всеведущий Бог должен по­карать за неправду. Как эта клятва могла быть названа Иисусом «от лукавого», έκ ίού πονηρού, «сатанинской»? А потому, что у Иисуса речь идет о полной правдиво­сти.

Клятва – доказательство того, что в мире есть ложь. Если бы человек мог обойтись без лжи, клятва была бы не нужна. Таким образом, клятва есть хотя бы некая пре­града лжи. Но именно этим-то ложь и поощряется; ибо там, где лишь клятва претендует на исключительную правди­вость, тем самым предоставляется пространство для лжи, ей предоставляется определенное право на жизнь. Ветхо­заветный закон отвергает ложь – при помощи клятвы. Иисус же отвергает ложь, запрещая клятву. И тут и там речь идет о едином и целом, об уничтожении неправды в жизни верующих. Клятва, которую Ветхий Завет вы­ставляет против лжи, сама была захвачена ложью и поставлена ей на службу. Лжи удалось сохраниться и утвердиться в своем праве благодаря клятве. Итак, ложь должна быть выявлена Иисусом там, где она скрывается, – в клятве. Таким образом, клятва должна была пасть, по­скольку стала щитом для лжи.

Посягательство лжи на клятву могло происходить дво­яким образом: либо она утверждалась в клятве (клятво­преступление), либо инкорпорировалась в клятвенные формулы. В этом случае клятвенная ложь взывала не к Богу Живому, но к какой-либо мирской или божественной власти. Ложь так глубоко проникла в клятву, что полной правдивости можно было добиться, только запретив клят­ву.

Да будет слово ваше: да – да, нет – нет. Этим самым слово ученика не лишается ответственности перед всеве­дущим Богом. Более того, именно в том, что имя Господа призывается не категорическим образом, абсолютно каж­дое слово ученика подразумевает присутствие всеведущего Бога. Поскольку слов, говоримых не перед Богом, вообще нет, то ученик Иисуса и не должен клясться. Каждое его слово должно быть ничем иным, как правдой, чтобы никакого подтверждения клятвой не требовалось. Ведь клятва ставит все прочие его слова под сомнение. Так что это «от лукавого». Ученик же в каждом своем слове должен быть ясен.

Если клятва устранена для этого, то понятно, что речь здесь идет лишь об одной цели – о правдивости. Само собой разумеется, заповедь Иисуса не терпит исключений, и ее применение от аудитории не зависит. Но равным об­разом следует сказать, что сам по себе отказ от клятвы может служить для сокрытия правды. Если же где случа­ется так, что клятва приносится ради правдивости, то это нельзя решить вообще, а нужно решать исходя из част­ного случая. Реформатские Церкви держатся того мнения, что любая клятва, требуемая светской властью, как раз и есть этот случай. Является ли такое общее решение до­пустимым, пусть останется под вопросом.

Но несомненно, что там, где такое случается, клятва может быть дана, если, во-первых, имеется полная ясность и незатуманенность насчет того, в чем она заключается; во-вторых, надо различать принесение клятвы, которое относится к известным нам прошлым или теперешним обстоятельствам, от того, которое имеет характер торжест­венного обета. А поскольку христианин никогда не быва­ет свободен от ошибок в знании прошлого, то взывание к всеведущему Богу не подтверждает для него сомнитель­ное высказывание, но служит чистоте его знания и сове­сти. И поскольку христианин также не распоряжается сво­им будущим, то обет, например, клятва верности, чреват для него с самого начала большой опасностью. Ибо хри­стианин не держит в руках своего будущего, тем более – будущего того человека, с которым он связывается клятвой верности. Итак, невозможно – во имя правдивости и следования Христу – приносить такую клятву без того, чтобы поставить условия для Божьего всеведения. Хрис­тианину не дано абсолютизировать земную связь. Клят­ва верности, которая норовит связать христианина, бу­дет ему ко лжи, она «от лукавого». Взывание к имени Божьему в такой клятве никогда не может быть подтверждением клятвенного обещания, но единственно и однозначно проявлением того, что, следуя Христу, мы свя­заны с волей Божьей, что любая другая связь во имя Хрис­та обусловлена этим. Если в сомнительных случаях это условие не выражено или не признается, тогда клятва при­несена быть не может, поскольку именно этой клятвой я ввожу в заблуждение того, кто ее от меня принимает. Но да будет слово ваше: да – да, и нет – нет.

Заповедь о полнейшей правдивости есть лишь еще од­но слово о полноте следования. Лишь тот, кто связал себя с Иисусом и следует Ему, пребывает в правдивости. Тому нечего скрывать от Господа. Он живет перед Ним откры­то. Узнанный Иисусом, он пребывает в правде. Как грешник, он открыт перед Иисусом. Не он открыл себя Иисусу, но Иисус открыл его Своим призывом, и он смог раскрыть­ся перед Иисусом в своем грехе. Полнейшая правдивость только вызволяет нас из открытого греха, который также прощен Иисусом. Кто, сознавая свои грехи, истинно предстает перед Иисусом, тот не стыдится правды и только правды там, где она должна быть высказана. Правдивость, которой требует Иисус от Своего ученика, состоит в само­отречении, которое не покрывает греха. Все открыто и яс­но.

Поскольку в связи с правдивостью речь идет, как ни взглянуть, о раскрывании человека во всем его бытии, о его злобе перед Богом, то эта правдивость вызывает сопро­тивление грешников, потому ее гонят и распинают. Прав­дивость ученика единственную основу имеет в следовании Христу – Он, находясь на Кресте, открывает нам наш грех. Один только Крест, будучи Божьей правдой о нас, делает нас правдивыми. Кто знает Крест, тот больше не пугает­ся никакой другой правды. Кто живет под сенью Креста, для того покончено с клятвой как законом установления справедливости; ибо он пребывает в совершенной прав­де божьей.

Не существует правды перед Иисусом без правды пе­ред людьми. Ложь разрушает единение. Правда, разламы­вая фальшивое единение, основывает чистое братство. Не бывает следования Иисусу без жизни в открытой правдивости перед Богом и людьми.

Возмездие

«Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду; и кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два. Просящему у тебя дай, и от хотящего занять у тебя не отвращайся».

(Матф.5:38-42)

Иисус согласовывает здесь высказывание: око за око, зуб за зуб – с приведенными ранее ветхозаветными за­поведями, то есть и с запретом убивать, входящим в десять библейских заповедей. Он признает, таким образом, и то и другое в качестве несомненных заповедей Божьих. Одна не подлежит отмене, как и другая, но должна быть испол­нена до последнего. Нашей классификации ветхозавет­ных заповедей в пользу Десяти заповедей Иисус не при­знает. Для Него заповедь Ветхого Завета едина, и Он ука­зывает ученикам исполнять ее.

Последовавшие за Иисусом живут ради Него, отрек­шись от личных притязаний. Он нарекает их, кротких, бла­женными. Захоти они, после того, как отказались от все­го ради Него, встать на такую позицию, то они перестали бы следовать Ему. Итак, здесь нет более ничего, кроме дальнейшего наречения блаженства.

Ветхозаветный закон берет право возмездия под бо­жественную защиту. Никакой злодей не должен остать­ся без возмездия. Ведь речь идет об установлении правиль­ного единения, о преодолении и изобличении зла, о его устранении из единства Божьего народа. Этому служит право, сохраняющееся в силе через возмездие.

Иисус принимает эту волю Божью и подтверждает силу возмездия – изобличить и одолеть зло и хранить сообще­ство учеников как истинный Израиль. Через правое воз­мездие должно быть устранено попрание права, а ученик должен блюсти себя в следовании Христу. Такое пра­вое возмездие заключается, по слову Иисуса, единствен­но в том, что не следует противиться злому.

Этим словом Иисус изымает свою общину из полити­ко-правовых порядков, из национального обличья народа Израилева и превращает ее в то, что она есть в действи­тельности, а именно: в общину верующих, не связанную ничем национально-политическим. Если по воле Божьей возмездие среди богоизбранного народа Израиля имело одновременно и политический характер (ответ ударом на удар), то для общины учеников, которая уже не может иметь притязания ни на что национально-правовое, оно состоит в претерпевании ударов, чтобы к злому не при­бавлялось злое. Вот так была основана и сохранена об­щина.

Здесь становится ясно, что воспоследовавший, если ему причинена несправедливость, более не апеллирует к своему праву как к собственности, которую надо защи­щать при всех обстоятельствах; но что, будучи полностью освобожден от всякой собственности, он связан единствен­но с Иисусом Христом, и именно в этом он выказывает эту связь только с Иисусом, связь, которая творит единствен­но приемлемую основу единения и предает грешников в руки Иисуса.

Одоление другого происходит теперь тем, что его зло­ба должна выдохнуться, она не находит того, что ищет, а именно: сопротивления и, значит, нового зла, от которого она может распалиться еще больше. Тем самым зло, не на­ходя объекта, не встречая сопротивления, обессиливает­ся – ведь оно послушно переносится и претерпевается. Здесь зло наталкивается на противника, которого ему не превзойти. Конечно, это наличествует только там, где нет и последних остатков сопротивления, где налицо отказ воз­мещать зло злом. Здесь зло не может добиться своей цели – сотворения зла – и остается в одиночестве.

Страдание минует тем, что претерпевается. Зло нахо­дит свой конец в том, что мы терпеливо сносим его. Бес­честие и позор открывается как грех не в том, что после­довавший обходит их, но в том, что он переносит их, не противясь. Причинение насилия осуждается тем, что не наталкивается на насилие. Несправедливое притязание на мою рубашку будет посрамлено тем, что я добавлю к ней и верхнюю одежду; использование в корыстных це­лях моих услуг станет явным как таковое в том, что я не устанавливаю ему предела. Готовность оставить все, о чем ни попросят, – это готовность довольствоваться единствен­но Иисусом Христом, чтобы следовать единственно Ему. В добровольном отказе от сопротивления подтверждается и проявляется безусловная связь воспоследовавшего с Иисусом, свобода, освобождение от собственного «я». И именно исключительностью этой связи только и можно по­бедить зло.

При этом речь идет не столько о зле, сколько о самом носителе зла. Иисус называет злого – злым. Для меня суть состоит не в извинении и оправдании чинящего насилие, притесняющего меня. Не то чтобы я так уж желал в моем страждущем терпении выражать сочувствие к притязанию злодея. С такими сентиментальными соображени­ями Иисус не совершил бы ничего. Позорящий удар, причинение насилия, корыстное деяние остаются – злом. Ученик должен знать это, и он должен засвидетельство­вать это, как это засвидетельствовал Иисус, – именно потому, что иначе зло не может быть поражено и побеждено. Однако как раз потому, что это зло, относящееся к уче­нику, не имеет оправдания, ученик и должен не противить­ся, но, страдая, привести зло к его прекращению и так победить злодея. Послушная жизнь сильнее зла, она – смерть для зла.

Итак, нет такого мыслимого дела, в котором зло было бы столь велико, чтобы потребовалось изменить позицию христианина. Чем страшнее зло, тем большую готовность к страданию должен проявить ученик. Носитель зла дол­жен попасть в руки Иисуса. Не я, но Иисус будет иметь с ним дело.

Реформаторское толкование проводит в этом месте ре­шительно новую мысль, а именно: что надо проводить раз­личие между обидой, нанесенной мне лично, и обидой, нанесенной мне в моем служении, т.е. в моей на меня перед Богом возложенной ответственности. Если я в пер­вом случае буду действовать, как повелевает Иисус, то во втором случае я этим не связан, будучи обязанным во имя истинной любви действовать наоборот – употребить силу против силы, чтобы противостоять вторжению зла. Отсюда оправдывается точка зрения Реформации на войну, на ис­пользование любого оправданного средства для защиты от зла. Иисусу же чуждо это различение между мной как частным лицом и – носителем служения, если оно – мерило моих поступков. Он не говорит нам об этом ни слова. Он обращается к воспоследовавшим как к таковым, оставившим все, чтобы следовать Ему. «Личное» и «слу­жебное» должно целиком и полностью покориться запо­веди Иисуса. Слово Иисуса не подразделяет их притя­заний. Он потребовал неделимого послушания. Назван­ное различение в самом деле оставляет нас в неразреши­мом затруднении. Где я частное лицо в текущей жизни, а где занимаюсь только служением? Разве я, чем бы ни за­нимался, не являюсь одновременно отцом моих детей, пастором моей общины, политическим деятелем моего на­рода? Разве я не обязан на этом основании отражать каж­дое посягательство, исходя как раз из ответственности перед моим служением? Не есть ли я в каждый момент мо­его служения опять-таки я сам, предстоящий только пе­ред Иисусом? И стоит ли при таком различении забывать, что последовавший всегда один, всегда он сам, одинокий человек, который в конце концов может действовать лишь от себя и решать за себя? и что прямо в этом поступке ле­жит серьезнейшая ответственность за все, повеленное мне?

Но как же тогда высказыванию Иисуса оправдаться пе­ред опытом, согласно которому зло, воспламеняясь как раз бессилием, раздувается непрепятствованием беззащитных? Слова Иисуса – не просто идеология, не связанная с ре­альностью, скажем мы, считаясь с греховностью мира. Эти слова, быть может, могли бы иметь право на существова­ние внутри общины. По отношению же к миру они кажут­ся прекраснодушным взглядом на грех. Поскольку мы живем в мире и мир зол, то эти слова не могут иметь силы.

Но Иисус говорит: Поскольку вы живете в мире и поскольку мир зол, эти слова имеют силу: вы не долж­ны противиться злу. Вряд ли Иисусу можно сделать из этого укор – разве Ему ведь неведома власть зла, Ему, Который с первого дня Своей жизни встал на борьбу с дьяволом? Иисус называет зло злом, и именно поэто­му так говорит с теми, кто последовал Ему. Как это воз­можно?

То, что Иисус говорит последовавшим, было бы в са­мом деле чистым прекраснодушием, если бы мы это вос­принимали как отвлеченную этическую программу, если бы высказывание: зло надо побеждать единственно доб­ром – понималось бы только как отвлеченная мирская и жизненная мудрость. То были бы в самом деле безответственные фантазии о законах, которым мир никогда не повинуется. Беззащитность как принцип мирской жизни – это нечестивое разрушение порядка в мире, получен­ном через Божью благодать. Однако здесь ведь говорит не доктринер – здесь об одолении зла говорит Тот, Кто был одолен злом на Кресте и Кто из этой поверженности вы­шел, победив зло. И, кроме Его собственного Креста, ни­чего другого нельзя дать в оправдание этой заповеди Иису­са. И если кто в этом Кресте Иисуса находит веру в побе­ду над злом, только тот и может повиноваться Его запове­ди и только в таком послушании обретет свое обетование. Какое обетование? Обетование приобщения к Его Кресту и обетование Его победы.