Глава хvii

Шекспир обращается к исторической драме. - Его "Ричард II" и "Эдуард II". - Марло. - Отсутствие юмора и недостатки стиля. В тридцать лет человек, даже склонный преимущественно к самоанализу,обращает свои взоры с особенным вниманием на окружающую действительность.Когда Шекспир достигает этого возраста, он принимается серьезно за изучениеистории, за чтение хроник и за разработку целого ряда исторических драм.Немного лет прошло с тех пор, как он подновил и исправил старые пьесы оГенрихе VI. Эта работа возбудила и укрепила его интерес к историческимдеятелям и к исторической Немезиде. После того, как он облек в целом ряделирических и драматических созданий беспечность, лиризм и эротику молодостив пестрые, сменяющие друг друга образы, он снова устремил свой взгляд наанглийскую историю. Он чувствовал себя здесь настолько же поэтом, насколькопатриотом. Шекспир написал десять драм из английской истории: четыре издинастии Ланкастеров ("Ричард II", "Генрих IV" (две части) и "Генрих V"),четыре из династии Йорков ("Генрих VI" в трех частях и "Ричард III"), изатем две пьесы, стоящие особняком, "Король Джон", предшествующую вхронологическом отношении всем остальным, и "Генрих VIII", замыкающую собоюэту длинную цепь. Впрочем, время возникновения этих произведений не имеетничего общего с исторической хронологией, которая для нас не имеет поэтомуникакого значения. Но, во всяком случае, интересно отметить, что все этидрамы (с исключением более позднего "Генриха VIII") написаны в десятилетнийпериод, в те годы, когда национальное самосознание англичан пробудилось сособенной силой и английская гордость достигла своего апогея. Впрочем, эти"исторические хроники" не обладают одинаковыми достоинствами и не должныбыть рассматриваемы вместе. "Генрих VI" представляет работу новичка ипеределку чужого произведения. В 1594 г. Шекспир принимается за "РичардаII", и мы замечаем, как в этой первой самостоятельной исторической драмеоригинальность поэта еще борется с его склонностью к подражанию. О короле Ричарде II существовали более старые пьесы, но, кажется,Шекспир ничего не заимствовал из них. Его образцом была лучшая из трагедийМарло "Эдуард II". Но драма Шекспира не просто удачный этюд в духе Марло.Она отличается не только более строгим единством действия и болеепродуманной композицией, но также большей сочностью, роскошью ижизненностью, тогда как стиль Марло утомляет своей сухой серьезностью.Суинбери не был справедлив по отношению к Шекспиру, ставя характеристикипьес Марло выше характеристик в драме "Ричард II". Болезненная, противоестественная страсть короля к фавориту Гавестонузанимает в пьесе Марло всю первую половину. Все реплики короля выражают либоего скорбь по поводу изгнания Гавестона и желание, чтобы он вернулся, либосостоят из страстных, радостных излияний, вызванных первым и вторымсвиданиями. Страсть к Гавестону доводит Эдуарда до того, что он негодует накоролеву, ненавидит лордов, которые презирают с аристократическимвысокомерием его любимца, вышедшего из темной массы, и без колебания всеставит на карту, лишь бы не расстаться с этим человеком, столь дорогим длянего и столь ненавистным окружающей среде. Полуэротическая окраска этойстрасти возбуждает в зрителе отвращение к личности короля и не вызывает тогосочувственного отношения к нему, которое поэт намерен пробудить в концепьесы. А в четвертом и пятом действиях драмы все симпатии Марло лежат настороне Эдуарда, как бы ни был он слаб и изменчив. Правда, его одинокоеположение, его скорбь и самобичующие размышления не лишены трогательногохарактера. "Обида, причиненная простому смертному, легко забывается, -говорит он. - Но король находится в ином положении. Раненый олень отыскиваетрастение, способное залечить больное место. Но царственный лев бешеной лапойсильнее растравляет кровавые раны". Это сравнение не так метко, какшекспировские, но оно выражает именно то, что хотел сказать Марло. ПороюЭдуард напоминает Генриха VI. Отношения королевы к Мортимеру напоминаютотношения Маргариты к Суффолку. Сцена отречения от престола, когда корольсначала решительно отказывается отдать свою корону, а затем поневоле даетсвое согласие, является тем образцом, по которому Шекспир написаланалогичную сцену в "Ричарде II". Но в сцене убийства Марло рисует с такимжестоким натурализмом те муки, на которые обрекают короля, и описывает стаким беспощадным эффектом контраст между благородством, страхом иблагодарностью короля и лицемерием и кровожадностью убийцы, что более мягкаянатура Шекспира никак не могла за ними последовать. Правда, мы встречаемнередко и у Шекспира весьма грубые черты: например, на сцену приносятотрубленную голову действующего лица, только что сошедшего с подмостков. Ноон бы никогда не нарисовал такой картины убийства, как здесь, где на королянаваливают подушки, потом стол и топчут ногами, пока король, наконец, неоказывается раздавленным. В таких подробностях обнаруживается более суровыйхарактер Марло. Он вдохнул частицу своей собственной страстной инеобузданной души в фигуры второстепенных действующих лиц, обрисованныхтвердой рукой, каковы, например, фигуры бурных баронов с Мортимером воглаве. Ведь время, когда убийство считалось непременным условиемдраматического впечатления, было еще так недалеко. Одному из актеров лордаЛейстера, Вильсону, заказали в 1581 г. пьесу, которая должна была быть нетолько оригинальной и забавной, но также содержать всевозможные убийства,безнравственные истории и разбойничьи приключения. "Ричард II" принадлежит к тем из шекспировских пьес, которые никогда непользовались успехом на сцене. Причина этого обстоятельства заключается вчисто политическом содержании драмы и в отсутствии женских ролей. Но онаинтересна как первая попытка Шекспира в области самостоятельной историческойпоэзии и превышает свой образец художественными достоинствами. Поэт придерживается довольно близко истории в том виде, как он ее нашелв хронике Холиншеда. Но вступительная сцена, выдвигающая вместо истиннойпричины ссоры двух могущественных баронов - вымышленный и довольно неудачныйповод и к тому же не объясняющая совсем, почему непременно необходимо былоприбегнуть к поединку как к божьему суду, чтобы узнать истину, - эта сценаявляется отступлением от истории. Если Шекспир вводит далее в свою пьесуфигуру королевы, чтобы оживить, по-видимому, действие хотя бы одним женскимхарактером, чтобы расположить сердца зрителей к королю в виду преданнойлюбви к нему этой женщины и растрогать их сценой разлуки перед тем, какРичарда отводят в темницу, то и в данном случае Шекспир отступает отистории. Французской принцессе Изабелле, невесте Ричарда, было в 1398 г.,когда начинается действие пьесы, только 12 лет, и она никогда не была егоженой, ибо низложение и смерть короля последовали слишком быстро. Если,наконец, король умирает храбро, с мечом в руке, то это тоже историческиневерно. Его уморили голодом в темнице, чтобы выставить его труп и показать,что он умер естественной смертью. Шекспир не постарался дать зрителю ключ к пониманию характеров.Поступки действующих лиц приводили часто в недоумение. Но Суинберн жестокооскорбляет Шекспира, восхваляя на его счет Марло за то, что еговторостепенные герои - люди цельные, а личности вроде шекспировского герцогаЙорка очерчены бледно. Только во вступительной сцене фигура Норфолкапроизводит впечатление чего-то недоказанного. Личность же герцога Йоркскогослабохарактерная, непостоянная, противоречивая, сложная инепоследовательная, но нельзя сказать, что неясная. Сначала Йорк упрекаеткороля за его недостатки, принимает от него потом ответственный пост,обманывает его, осыпая в то же время мятежника Болингброка бранью,удивляется величию короля накануне его падения и сам же заставляет егоотречься от престола; затем, возмущенный кознями собственного сына противнового монарха, он спешит поклясться этому последнему в верности ипотребовать казни своего детища. В этой характеристике слышится глубокоеполитическое разочарование и ранняя политическая опытность. Шекспир изучил,по-видимому, с большим вниманием ближайший к нему период английской истории,государственные перевороты в эпоху королев Марии и Елизаветы, чтобы вынестиоттуда яркое представление о политической изменчивости, воплощенной им здесьв драматических образах. Личность старого патриота Гаунта, преданного королю, дает Шекспирувпервые повод выразить свою любовь к Англии, свою гордость тем, что онангличанин. Умирающий Гаунт возвышается до истинного лиризма в полных скорбипатриотизма и любви словах, которыми он оплакивает своевольное,деспотическое правление Ричарда. Какое тут может быть сравнение с Марло?Здесь вы слышите голос самого Шекспира и понимаете, насколько этот пафос,уравновешенный при всей своей страстности, превосходит необузданный инапыщенный стиль Марло. В громовой речи старого Гаунта, обвиняющего короля втом, что он закладывает английские земли, чувствуется патриотическоесамосознание молодой Англии елизаветинской эпохи: {Хроники приводятся впереводе Н. Кетчера.} И этот царственный престол, этот венценосный остров, эта земля величия,эта отчизна Марса, этот второй Эдем, полурай, эта крепость, которую природасоздала для самой себя в защиту от зараз и войн, это счастливое поколениемужей, этот маленький мир, этот драгоценный камень, вставленный всеребристое море, которое защищает его, как стена, как ров замка от завистигосударств не столь счастливых, и эта благословенная земля, этот остров, этокоролевство, эта Англия, эта кормилица, эта мать королей, страшных своимплеменем, знаменитых рождением, прославившихся подвигами, - и эта родина душвеликих, эта драгоценная страна, драгоценная своей знаменитостью во всейвселенной отдана - о, это убивает меня! - отдана на откуп, как поместье, какничтожная мыза! Англия, объятая победоносным морем, Англия, скалистые берегакоторой отбивают завистливый напор водного Нептуна, опоясана теперь позором,чернильными пятнами, крепостями из гнилого пергамента! Англия, привыкшаязавоевывать другие земли, завоевала теперь постыднейшим образом самое себя.О, если бы этот позор исчез вместе с моей жизнью, как счастлив был бы мойблизкий конец! Это поистине рычание молодого льва: пафос, свойственный толькоШекспиру. Поэт обратил главное свое внимание на обрисовку центральной фигуры иему вполне удалось дать блестящую, разностороннюю характеристикувыродившегося, но интересного сына знаменитого Черного Принца. Но Ричардтакой же неудачный герой трагедии, как король Эдуард. В первой половинепьесы он производит такое отталкивающее впечатление на зрителя, которого нев силах стушевать его дальнейшее поведение. Ричард совершает до начала пьесымассу бессмысленных и неполитических поступков, которые доказывают егополную несостоятельность как правителя. Он относится к умирающему Гаунту такгрубо и обнаруживает после его смерти такую гнусную и низкую жадность, чтоего ссылка на свое право кажется кощунством. Впрочем, он имеет в виду не обыкновенное, не земное право, над которымглумится. Он верит в свою королевскую неприкосновенность, как в религиозныйдогмат. Но так как это убеждение не внушило ему в дни счастья мысли окаких-нибудь обязанностях перед короной, украшающей его главу, то оно и незахватывает зрителя и не повышает общего впечатления. Если Шекспирзаставляет события и действующие лица говорить за себя, не пытаясь взглянутьна них под известным углом зрения, то вы чувствуете в этой манере рукуновичка. Поэт слишком скрывается за своим произведением. В этой пьесе нетеще проблесков юмора и в ней не чувствуется объединяющей руководящей мысли. Ричард становится интересным в психологическом отношении только с тогомомента, когда его могущество ослабевает. Как все бесхарактерные люди, он тои дело переходит от отчаяния к высокомерию. На предложение отречься откороны он отвечает в одном месте очень характерно: Да! Нет; Нет! Да! В этихсловах - весь его характер! В несчастье он обнаруживает наклонность крефлексии, довольно естественную при поэтических задатках его натуры. Пороюего глубокомыслие доходит до схоластической вычурности, его фантастическаяэксцентричность - до болезненного суеверия (во второй сцене третьегодействия). Иногда его размышления носят такой же меланхолический характер,как раздумье Гамлета: Никто ни слова утешительного; будем говорить о могилах, о червях, онадгробных надписях; сделаем прах нашей бумагой, напишем нашу грусть нагруди земли слезящимися глазами. Изберем исполнителей нашей последней воли ипоговорим о завещаниях... Ради Бога, сядем наземь и примемся рассказыватьгрустные повести о кончинах королей: как те свергнуты с престола, те убитына войне, тех посещали духи обестроненных, или как те отравлены женами, тезарезаны во сне. Все умерщвлены - потому что в венце, обнимающем смертноечело короля, живет смерть. Сидя тут, старая шутиха издевается над еговеличием, скалит зубы на окружающий его блеск - позволяет какую-нибудьминуту разыгрывать коротенькую сцену царствования... В этом угнетенном настроении, когда Ричард становится глубокомысленными остроумным, он прекрасно понимает, что король - только человек. "Все это время, - говорит он, - вы принимали меня не за то, что я есть.Я так же, как и вы, кормлюсь хлебом, чувствую недостатки, горе, нуждаюсь вдрузьях, и мне, всему этому подчиненному, вы говорите - я король". Но каждый раз, когда его охватывает мания величия, и в нем оживаетмонархический принцип, он выражается совсем иначе: "И все воды сурового,бурного океана не смоют мира с чела помазанника; дыхание смертного несвергнет наместника, избранного Господом. За Ричарда, на каждого человека,которого Болингброк принудит поднять злобную сталь против нашей золотойкороны, Всевышний выставит по светлому ангелу". Точно в таком же тоне разговаривает король при первом свидании спобедоносным Генрихом Герфордским, которому он вскоре покоряется (III, 3): Так знай - мой властитель, Господь Всемогущий, собирает в облаках намна помощь войска сейчас, которые изведут нерожденных и незачатых еще детей,кичливых вассалов, поднимающих руку на нашу голову, грозящих славе нашейдрагоценной короны. Через несколько столетий после смерти Ричарда прусский корольФридрих-Вильгельм IV представлял такое же сочетание глубокомыслия,остроумия, религиозности, трусости, монархического самосознания идекламаторских наклонностей. В четвертом и пятом действиях как Ричард, так и искусство поэтадостигают своей кульминационной точки. Сцена, где конюх, последний изоставшихся верными королю, посещает его в темнице, полна трогательнойкрасоты. Когда он рассказывает Ричарду, что Генрих Ланкастерский въезжал вЛондон на том же самом арабском коне, который был его любимцем, что коньвыступал, гордясь своим новым седоком, "как будто бы презирал землю", - тоэтот рассказ производит потрясающее впечатление. Этот арабский конь являетсявеликим в своей простоте символом, намекающим на поведение всех тех, которыекогда-то служили низложенному королю. В сцене отречения от престола Ричард поражает нас нежной деликатностьючувства и богатой игрой воображения. Когда Генрих и Ричард оба держатся закорону, последний произносит одну из самых прекрасных реплик, когда-либонаписанных Шекспиром: Теперь эта золотая корона точь-в-точь, как глубокий колодезь с двумябадьями, наполняющими одна другую. Порожняя все качается в воздухе, другаявнизу, невидимая и полная воды; эта нижняя и полная слез - я, упивающийсягорем, между тем как ты возносишься вверх. Вся эта сцена является, как уже было замечено, снимком с аналогичнойсцены в трагедии Марло. Когда один из баронов обращается у Шекспира кразвенчанному королю со словами "Мой господин!", он отвечает: "Нет, я нетвой господин!" (No lord of thine). У Марло эта реплика звучит почти так же:"Не называй меня господином" (Call me not lord). Впрочем, шекспировскаясцена имеет свою историю. Цензура елизаветинской эпохи запретила еепечатать, и она встречается только в четвертом издании in-quarto от 1608года. Это запрещение объясняется тем, что Елизавету - как это ни странно -часто сравнивали с Ричардом II. Кроме того, оно доказывает также, что пьеса,игранная, по свидетельству судебных протоколов, в 1601 г. труппойлорда-камергера накануне возмущения Эссекса по инициативе зачинщиков мятежа,была именно трагедия Шекспира (а не одна из более ранних пьес о том жекороле). Если актеры называют драму при этом случае устарелой пьесой,"вышедшей из моды", то это обстоятельство ничего не доказывает, так как попонятиям того времени пьеса, написанная в 1593 или 1594 г., считалась в 1601уже устарелой. Если автор отнесся в конце пьесы симпатично к своему герою,то это тоже неважно. Недостатки короля, позволявшие уловить намек наЕлизавету, не подлежали никакому сомнению. Генрих Герфордский являлся носителем будущности Англии: этого былодостаточно для крепких и малочувствительных нервов того времени. Этоткороль, которому суждено было сделаться одним из главных героевшекспировских драм, отличается уже в этой пьесе всеми качествами узурпатораи властителя: проницательностью и ясностью мысли, умением притворяться,способностью заручаться любовью толпы и большой решительностью. В одной из своих реплик (V, 3) будущий Генрих IV рисует уже портретсвоего необузданного сына, любимого героя Шекспира: он проводит свое время влондонских тавернах в компании разгульных собутыльников; порою они дажеграбят по дорогам путешественников, но, несмотря на свою дерзость исмелость, он все же подает надежду на более благородное будущее.