Обострение и опровержение религии труда

Новый трудовой фанатизм, с которым наше общество реагирует на смерть своего кумира, служит логическим продолжением и последней ступенью долгой истории. Со времен Реформации все движущие силы западной модернизации проповедовали святость труда. В первую очередь, в последние 150 лет все общественные теории и политические течения были почти обуяны идеей труда. Социалисты и консерваторы, демократы и фашисты боролись друг с другом не на жизнь, а на смерть, но, несмотря на смертельную вражду, всегда вместе приносили жертву идолу труда. «Лишь мы, работники всемирной, великой армии труда владеть землей имеем право, а паразиты — никогда», — говорилось в тексте интернационального рабочего гимна; «Труд делает свободным», — отзывалось жутким эхом на воротах Освенцима. Послевоенные плюралистические демократии тем более объявляли себя приверженцами вечной диктатуры труда. Даже конституция крайне католической Баварии поучает граждан вполне в духе лютеровской традиции: «Труд есть источник благосостояния народа и находится под особой защитой государства». В конце XX столетия всякие идеологические противоречия почти улетучились. Осталась лишь беспощадная общая догма о том, что труд есть естественное предназначение человека.

Сегодня эта догма опровергается самой реальностью общества труда. Жрецы религии труда всегда учили, что человек якобы по самой своей природе — «работающее животное». Он и человеком-то стал только, подчинив, как некогда Прометей, природную материю своей воле и преобразовав ее в изделия. Этот миф о покорителе мира и демиурге, имеющем свое призвание, всегда был издевательством над характером современного процесса труда, но в эпоху капиталистов-изобретателей типа Сименса и Эдисона и их квалифицированных рабочих он еще имел под собой какое-то основание. В настоящее же время этот жест стал чистым абсурдом.

Тот, кто сегодня задает вопросы о содержании, смысле и цели своей работы, — сумасшедший или помеха для самоценного функционирования общественной машины. Некогда гордый своим трудом «гомо фабер», который еще принимал всерьез на свой упрямый лад то, что он делал, теперь столь же старомоден, как механическая пишущая машинка. Мельница должна любой ценой вертеться — и точка. За открытия разума ныне отвечают отделы по рекламе и целая армия аниматоров и заводских психологов, имиджмейкеров и торговцев наркотиками. Там, где болтовня о мотивах и творчестве еще продолжается, ничто из этого уже не гарантировано, разве что как самообман. Вот почему такие качества, как самовнушение, самопредставление и симуляция компетентности относятся сегодня к важнейшим добродетелям менеджеров и квалифицированных работников, звезд СМИ и бухгалтеров, учителей и охранников автостоянок.

Само утверждение, что труд является вечной необходимостью и дан человеку от природы, основательно дискредитировано кризисом общества труда. Столетиями провозглашалось, что идола труда следует почитать уже хотя бы потому, что потребности людей не могут удовлетвориться сами по себе, без усилий и пота человека. И цель всего спектакля труда — якобы удовлетворение человеческих потребностей. Если бы это было так, критиковать труд имело бы не больше смысла, чем выступать с критикой силы тяжести. Но как может оказаться в кризисе или даже исчезнуть настоящий «закон природы»? Представители общественного лагеря труда — от помешавшейся на результативности неолиберальной пожирательницы икры до профсоюзного обладателя пивного брюха — настаивая на якобы естественности труда, лишаются аргументов. Как иначе они объяснят тот факт, что три четверти человечества сегодня погрязли в нужде и нищете, потому что системе общества труда их труд вовсе не нужен?

«Труд, даже самый низкий и служащий Маммоне, всегда связан с природой. Уже само желание заняться трудом все больше и больше ведет к истине и к законам и правилам природы, которые являются истиной».

Томас Карлейль. «Трудиться и не отчаиваться» (1843)

На тех, кто выпал из общества, лежит уже не груз ветхозаветного проклятия «В поту лица своего будешь ты есть хлеб свой», а новый, куда более неумолимый приговор проклятия: «Ты не должен есть, потому что твой пот не нужен и его нельзя продать». И это должно быть законом природы? Это ни что иное, как иррациональный общественный принцип, кажущийся естественным законом, поскольку на протяжении столетий он разрушал все иные формы социальных отношений или подчинял их и превращал себя в абсолют. Это «естественный закон» общества, которое считает себя очень «рациональным», но в действительности следует лишь собственной логике своего идола труда и готово принести в жертву его «необходимости» последние остатки человечности.

5. Труд — это общественный принцип принуждения

Труд отнюдь не идентичен тому, что люди преобразуют природу и в процессе этой деятельности вступают в отношения друг с другом. Пока люди существуют, они будут строить дома, растить детей, писать книги, спорить, разбивать сады, сочинять музыку и так далее. Это банально и естественно. Но отнюдь не естественно то, что абстрактная человеческая деятельность, чистая «затрата рабочей силы», невзирая на ее содержание и совершенно независимо от потребностей и воли участников, объявляется абстрактным принципом, управляющим общественными отношениями.

В древних аграрных обществах существовали все мыслимые формы господства и личной зависимости, но не было диктатуры абстрактного труда. Действия по преобразованию природы и в рамках общественных связей отнюдь не были основаны на самоопределении, но не были подчинены и абстрактной «затрате рабочей силы», а укладывались в русло сложного комплекса религиозных предписаний, социальных и культурных традиций с разносторонними обязательствами. Для любого действия было свое особое время и место, никакой абстрактно-всеобщей формы деятельности не существовало.

Только современная система товарного производства с ее самоцелью беспрерывного превращения человеческой энергии в деньги породила особую, «оторванную» от всех остальных связей, абстрагированную от любого содержания сферу так называемого труда. Это сфера несамостоятельной, безусловной, не соотносящейся ни с чем, роботоподобной деятельности, вырванной из общего социального контекста и подчиняющейся абстрактной «экономической» рациональности по ту сторону реальных потребностей. В этой, оторванной от жизни сфере время перестает быть живым и прожитым временем, оно становится просто сырьем, которое должно быть оптимальным образом использовано — «Время — деньги». Каждая секунда рассчитана, любой поход в туалет — неприятность, любой разговор — преступление против производства, ставшего самоцелью. Там, где идет работа, можно расходовать только абстрактную энергию. Жизнь идет где-то в другом месте — или вообще не идет, поскольку временной отрезок труда вторгается во все и управляет всем. Уже детей дрессируют на время, чтобы потом они стали «результативными». Отпуск служит только восстановлению «рабочей силы». И даже во время еды, праздников, любви в подсознании тикает секундомер.

В сфере труда значение имеет не то, что делается, а то, что действие как таковое совершается, ведь труд — это самоцель лишь в той мере, в какой он является носителем возрастания ценности денежного капитала, бесконечного умножения денег ради денег. Труд — это форма деятельности этой абсурдной самоцели. Вот почему, а вовсе не по каким-то разумным причинам все продукты производятся как товары. Ведь только в этой форме они представляют абстракцию денег, содержание которой — абстракция труда. В этом и состоит ставший самостоятельным механизм общественного колеса, к которому приковано современное человечество.

И именно поэтому содержание производства также безразлично, как использование произведенных вещей, как последствия этого для общества и природы. Строятся дома или изготовляются пехотные мины, печатаются книги или выращиваются генетически измененные помидоры, заболевают от этого люди, отравляется воздух или «всего лишь» улучшается вкус — все это неважно, пока любым способом товар можно превратить в деньги, а деньги — в новый труд. То, что товар требует конкретного применения, быть может, пагубного, совершенно не интересно с точки зрения экономической рациональности: ведь для нее продукт есть лишь носитель прежнего, «мертвого труда».

Накопление «мертвого труда» в качестве капитала, выраженного в форме денег, — это единственный «смысл», известный современной системе товарного производства. «Мертвый труд»? Что за метафизическое безумие? Да, но метафизика, ставшая осязаемой реальностью, безумие, обросшее плотью, которое держит наше общество железной хваткой. В бесконечной череде покупок и продаж люди выступают не как сознательные общественные существа; они, как социальные автоматы, всего лишь выполняют стоящую перед ними самоцель.

«Рабочий только вне труда чувствует себя самим собой, а в процессе труда он чувствует себя оторванным от самого себя. Он дома, только когда не работает, а когда он работает — он не у себя дома. Его труд поэтому не доброволен, а вынужден, это принудительный труд. Он не служит удовлетворению потребности, а есть лишь средство, чтобы удовлетворять потребности, лежащие вне его. Его отчужденность ясно проявляется в том, что когда отсутствует физическое или иное принуждение, от труда бегут, как от чумы»

Карл Маркс. «Экономическо-философские рукописи» (1844)