Исповедь 11 страница

Теперь я понимал положение Алтынбаева Рафгата Закиевича, бывшего мэра города Набережные Челны, уехавшего в Москву после того, как не удался организованный им и некоторыми главами районов Татарстана «путч», направленный на легитимный захват власти в Государственном Совете. Я осуждал тогда его отъезд, считая, что его долг – остаться в республике, организовать и возглавить открытую, легитимную оппозицию. Кого бы он смог организовать? Уж у него-то на этот счет иллюзий точно не было. К тому же он знал Шаймиева как никто другой: Президент никогда не простит того, кого так любил и кто его предал, ударив в спину, и сделает все, чтобы превратить жизнь своего бывшего любимца в ад. У каждого из них была своя Правда, и каждый из них оставался верен своей до конца. Очень драматична история отношений этих двух достойных уважения людей. Я был знаком с Алтынбаевым и ничего, кроме хорошего, не могу сказать о нем. Сложись моя жизнь иначе, я захотел бы стоять рядом с ним: из него может получиться достойный правитель. Изменился ли он с тех пор, не знаю…

Продав свой дом в Боровое Матюшино, я посчитал, что вырученных средств будет достаточно, чтобы вновь развить бизнес, «встать на ноги» и продолжить ведение самостоятельной и ни от кого не зависящей общественно-политической деятельности. Но не тут-то было…

Вышел указ Путина об отмене института выборов руководителей субъектов Российской Федерации. Что за этим последует дальше, можно было и не гадать: с мечтами о демократии можно было смело прощаться и прощаться надолго, если не навсегда.

Я видел необходимость проведения широкомасштабной акции протеста, но моих средств для этого было явно недостаточно.

Обращаться к республиканским властям было бесполезно: никто не посмел бы рисковать своим положением и местом. В особенности – Президент Шаймиев. Было очевидно, что он сильно переживает и угнетен происходящими в России процессами, инициированными федеральным Центром. У него не было никаких иллюзий в отношении своей участи и участи своего окружения, попытайся он занять активную позицию: показательная порка губернаторов уже была продемонстрирована.

Я попытался через третье лицо обратиться за финансовой помощью к мэру города. Молчание. Но спустя какое-то время до моего слуха довели, как в одной веселящейся компании было рассказано, видимо, в качестве предлагаемого повода посмеяться нечто типа «это же надо додуматься, просить о таком…». Что ж, ответ был понятен, и я внутренне согласился с тем, что это было действительно смешно.

Обращался и к бизнесменам, заранее предполагая, каков будет ответ, но все же надеясь на чудо…

Мобилизовав все имеющиеся ресурсы, мы в союзе с коммунистами и националами сделали все от нас зависящее, чтобы хоть как-то повлиять на ситуацию…

Чуть позже, через Георгия Александровича Сатарова, я пытался выстроить общение с представителями и руководителями правых и демократических сил, взявшихся возглавить борьбу за сохранение института выборности глав регионов. Но те отказались принять в свой узкий круг представителей региональных общественных сил: совершили так типичную для их ментальности и культуры ошибку. Как и существующей власти, им свойственно самим разрабатывать директивы и «спускать» их для исполнения «вниз», в разные там «мухасрански». Чего обсуждать дела государственной важности с недалекими провинциалами?

В Москву я поехал без денег. Но у меня оставался еще джип…

Я не упоминаю о многих других проектах, о людях, находившихся рядом со мной в те или иные периоды моей деятельности. Я пытаюсь рассказать лишь о себе с той целью, что озвучил в самом начале своей исповеди. Боюсь, я и так злоупотребляю вашим вниманием и временем, и мне пора «закругляться».

Разочаровался ли я в людях, как предрекал то известный в Татарстане журналист Лев Мирович Овруцкий – «золотое перо» России? Конечно, нет. Но душевной боли претерпел более чем достаточно.

Возможно ли разочароваться там, где не было очарования, даже если и были надежды? Если я и очарован чем-то в людях, так это их потенциалом, заложенным в них Богом – он-то неизменен. И все мои надежды питались этим видением и знанием.

Сложно разочаровываться там, где понимаешь людей, мотивы их действий, во многом обусловленные не сознанием, а бытием. Да, порой хочется перестать понимать, а просто диктовать свою волю с позиций собственного восприятия, понимания, уровня сознания. Может быть, это и оправданно было бы, занимайся я просто политической деятельностью или бизнесом. Но ведь приоритет, мною избранный, – духовность. А это предполагает обращение не к инстинктам и рефлексам, а к самосознанию людей, к их доброй воле. Конечно же, я понимал, что подобный подход малопродуктивен: все, что связано с духовным просвещением, вызревает десятилетиями, а то и столетиями. Но я, как и Иисус Христос, надеялся на чудо…

Если в ком-то я и разочарован, так это в самом себе. Ведь я считал себя полностью готовым и способным справиться с любой миссией. Я не занимаюсь самобичеванием: я сделал все, что было в моих силах. Просто констатирую факты.

Почему же «Мессия» не состоялся? Ведь мне было дано Богом все, чтобы я мог осуществить свою миссию.

Я не стану ссылаться на внешние обстоятельства – они известны, очевидны и не могут служить тем, что может оправдать или объяснить провал или успех Мессии. Надеюсь, это понятно.

Во-первых: я не прошел полную подготовку в том, что касалось воспитания и достижения мной необходимого уровня эмоциональной, психологической устойчивости и контроля. Я не был готов к агрессивной и циничной реакции по отношению к себе и своей деятельности. Вследствие болезненной реакции мои мысли и действия оказывались эмоционально «окрашенными» – излишне субъективированы и категоричны. Это привело к необоснованному перерасходу энергии, к принятию неправильных решений, свершению неправильных действий, ко все более возрастающему чувству усталости. Здесь необходимы дополнительные пояснения…

Будучи по темпераменту типичным и ярко выраженным холериком, мне приходилось часто работать над тем, чтобы обуздать свою «стихию», контролировать ее, управлять ею. Результатом этой работы была полная уверенность людей (и их полным заблуждением на этот счет) в том, что в моем лице они имеют дело с совершенно спокойным и абсолютно уравновешенным от природы человеком. Эти качества не были врожденными: их обретению предшествовал многолетний труд, направленный на самосовершенствование. Стоит заметить, что процесс гармоничного обуздания холерического темперамента происходит не за счет его подавления, а вследствие интеллектуального развития и через осознанное управление своими нервными процессами и реакциями. Но это – частности…

Вы наверняка знаете, что в процессе и в результате осуществления духовных практик человек начинает жить в режиме обостренного и расширенного восприятия. На него буквально сваливаются невероятно большой объем информации и не менее невероятные по своей мощи, силе, интенсивности новые ощущения. Если человек ментально, психически, физиологически и физически не тренирован и не подготовлен, он не справляется с этими знаниями и энергиями. В итоге он часто болеет, болезненно рефлексирует там и на то, где и на что обычные люди не обращают внимания или же не реагирует так остро, как он. А у кого-то и «едет крыша»…

Обостренная рефлексия вкупе с зашоренностью, ограниченностью, догматичностью и негибкостью мышления часто приводит к психической перенагрузке, нервным срывам и потере чувства адекватности в поведении. Именно этим объясняется невротическое поведение людей, бессистемно или без опытного наставника занимающихся духовными практиками. Этим же объясняется и поведение людей глубоко религиозных, проявляющих по отношению к другим людям чувства крайней нетерпимости, раздражительности, осуждения. Они живут в совершенно другой реальности, способной, условно говоря, аннигилировать при соприкосновении с реальностью обыденной.

Здесь не должно быть места для осуждения. Через подобные состояния проходят практически все практикующие, постигающие нечто новое для себя, что сильно отличается от привычного и хорошо усвоенного. Благочестивый христианин или образцовый мусульманин, попадая по выходе из храма сразу же, скажем, в один из ночных клубов… Вы понимаете. И наоборот: как будет себя чувствовать светская «львица», оказавшаяся в реальности монастырской жизни?..

Еще сложнее приходится тем, чей мозг работает в режиме ускоренной обработки информации, и тем, реактивные свойства и способности нервной системы которых на порядок выше, чем у других. Такие люди способны многое предвидеть из того, что недоступно для восприятия других, и они быстрее реагируют на те возмущения во внешней среде, что другие еще даже не почувствовали. Можете представить, насколько сложно им жить и адаптироваться в обычной среде. Самое меньшее, на что они «нарываются», это на обвинения в неадекватности. Если же они ставят своей целью быть понятыми и принятыми в среде (в социуме), им приходится работать над сдерживанием, контролем и управлением всех тех процессов, что они генерируют и ведут. Это требует колоссальных энергетических затрат. А это, если угодно, уже жертвенность.

Такие люди, как правило, лучше себя чувствуют в экстремальных ситуациях. В нормальных же они быстро чахнут или ищут «приключений». Они от Бога – воины, Учителя, лидеры (авторитарные: им проще диктовать и навязывать, чем объяснять) и авантюристы. По-другому они просто не развиваются, не самореализуются. Из таких людей и рождаются пассионарии. И горе им, если они стремятся изменить, преобразовать эту свою природу…

Теперь, надеюсь, вы понимаете, с какими трудностями мне приходилось сталкиваться по ходу ведения своей деятельности. Кстати, так было и в бизнесе, когда, предлагая какой-либо перспективный проект, я получал отказ, а спустя какое-то время (от полугода до пяти-шести или десяти лет) мне ставили в укор, что не был достаточно настойчив.

Говоря о причинах сложности достижения взаимопонимания с людьми, добавьте сюда способность видеть процессы сразу на нескольких уровнях реальности, отслеживать всю причинно-следственную цепь связей общественно-политических и экономических явлений.

Обычно люди, наблюдая следствие, редко задаются вопросами поиска причин. Еще реже просматривают векторы развития процессов и событий, направленных в Будущее. И уж совсем редко способны отследить взаимосвязи, уровень и степень взаимовлияния между смежными, сопредельными и даже отдаленными друг от друга областями и сферами, к примеру, внутригосударственной деятельности (политика, экономика, финансы, промышленность, торговля, социальная жизнь и пр.). Я уж не говорю о межгосударственных взаимосвязях и взаимовлиянии.

Сталкиваясь с однодневным и «местечковым» мышлением, очень сложно объяснить свое видение и свои действия, имеющие многомерный характер.

Сложность личного характера проявляется еще и в другом: видя закономерность происходящих событий, зная причины, их породившие, и следствия, к которым они призваны привести, понимая, что все происходит так, как и должно происходить по сложившемуся и заданному алгоритму, очень непросто заставить себя вмешиваться в этот процесс, а не оставаться сторонним, безучастным наблюдателем.

Что же заставляет вмешиваться? Какое знание? Знание того, что человек есть активное творческое начало, способное оказывать влияние на ход событий даже там, где они жестко и, казалось бы, необратимо заданы. Все дело в видении следствий. Если они тебя не устраивают, ты что-то можешь изменить, если кому-то это и кажется невозможным. Сострадание. Именно оно требует твоего вмешательства. Разум подсказывает, что люди получают то, что заслужили и заслуживают. Но у сердца своя логика. Эта раздвоенность причиняет массу неудобств. Непонимание же и нападки людей еще больше усугубляют положение. Где уж тут до душевного равновесия? Даже Дон Хуан Матус, полагаю, мало чем смог бы помочь в подобной ситуации. Ну, разве что назвал бы глупцом, не расставшимся с чувством собственной важности и значительности. И был бы абсолютно прав с точки зрения своего учения. Моя ошибка, что я так и не смог освоить искусство контролируемой глупости.

Как я уже говорил вначале, уровень моей подготовки не был достаточным для того, чтобы мои действия были безукоризненными, а я сам не истощал бы себя энергетически, излишне рефлексируя там, где должен был бы проявить безмятежность (но не равнодушие, что обычно «практикуют» политики, спасая себя, свой разум, здоровье и свое душевное равновесие). Корень же безмятежности – мудрость (вот еще одна причина моего «фиаско»: я был недостаточно мудр).

Отсутствие должного уровня способности проявлять терпимость, смирение, понимание по отношению к людям и их действиям породило вторую причину, из-за которой я не справился с тем, с чем справиться был призван...

Во-вторых: я не смог полностью заблокировать влияние своего эго на меня самого и инициируемые мною проекты. Время от времени возникающие амбиции или излишне обостренное чувство собственной правоты не позволили мне организовать и реализовать ряд процессов так, как это было бы необходимо в интересах Миссии. Это же привело к порождению предвзятого отношения к деятельности ряда людей и организаций; не позволило выстроить сотрудничество, взаимодействие там, где это было необходимо и желательно.

Конечно, ваш опыт и мой могут подсказать нам, что всем достигнутым мы обязаны в первую очередь именно тому, что все делали сами, а когда поручали что-либо другим, то потом самим же приходилось выправлять ситуацию. Но этот же опыт должен указать нам и на то, что часто из-за излишнего авторитаризма наши проекты страдали не меньше, чем при демократическом подходе. Тут важна сбалансированность. Этого-то я и не смог обеспечить для своей деятельности, что видно из третьей причины...

В-третьих: не была выстроена система делегирования полномочий по сферам и уровням деятельности. Подобное упущение было вызвано не тем, что я использовал авторитарный способ управления, этого-то как раз и не было: все решения обсуждались и выносились на голосование. Основной причиной было отсутствие людей, способных компетентно, добросовестно и целенаправленно руководить проектами. Таких людей невозможно было бы найти по определению, так как я «ошибочно» полагал, что в общественной организации все должны работать бескорыстно и безвозмездно. Руководители проектов выбирались из числа участников объединения. В основном все они были студентами. Но они только начинали учиться искусству лидерства, чтобы ожидать от них несения всей полноты ответственности за порученный участок работы. Я бы избежал этой ошибки, не будь слишком идеалистично настроен. Но надо учитывать, что основной моей целью было все же воспитание идеалов в людях, а не достижение прагматичных целей. Второе было инструментом, средством для обеспечения выполнения первого. Тем не менее, оно само по себе было не менее самоценно и рассматривалось таковым.

Что же касается моей идеалистичности в решении кадровых вопросов общественных организаций (речь не идет о техническом персонале, а о руководителях и членах организации), то я по-прежнему твердо убежден: ведение реальной общественной деятельности, основанной на убеждениях и чувстве долга, не предполагает ожидания оплаты или вознаграждения за это, а наоборот, требует добровольных пожертвований из того, чем обладаешь, будь то материальный, интеллектуальный или временной ресурс. Речь идет о мотивах и намерениях. В противном случае – это наем, бизнес, а не общественная работа. Работающий по найму руководитель никогда не будет пользоваться тем же авторитетом и влиянием, каким обладает по определению тот, кто служит обществу бескорыстно. И уж тем более он не способен быть лидером. С первых же дней деятельности «Созидания» я заявил и утвердил, что одной из основных задач организации является создание школы лидерства, которую должны пройти все участники нашего объединения.

Но как бы то ни было, я считаю, что не справился с решением вопросов организации и управления деятельностью своей общественной организации.

В-четвертых: не обеспечил должный уровень, масштаб и качество информационного сопровождения своей деятельности.

Отчасти из-за того, что считал не вполне корректным и скромным кричать на весь мир обо всем том, что мы делаем, проповедуя необходимость делать благое тайно, а не явно. Помогая сиротам, кормя и одевая их, опекая детские дома и приюты для престарелых, поддерживая материально благотворительные организации, заботящиеся об инвалидах, финансируя творческую деятельность молодых и детских музыкальных коллективов, мы меньше всего думали об известности. Точнее будет сказать, вообще не думали. Я нарушал PR-законы, придерживаясь законов духовных. Но это было ошибкой: не надо стесняться говорить о том, что может воспитывать людей как пример проявления нравственности. Особенно в условиях и в среде информационного завала примерами проявления всевозрастающих безнравственности, равнодушия, цинизма и насилия.

Отчасти из-за преступной недооценки значимости СМИ, профессиональных возможностей и способностей журналистов, способных грамотно и эффективно формировать и вести пропагандистскую, агитационную и разъяснительную деятельность среди самых широких слоев населения. Конечно, среди журналистов много циников, готовых и способных талантливо писать обо всем, что угодно, лишь бы платили. С такими сотрудничать, только опорочить себя и дискредитировать свою идею. Но ведь было немало и других…

Отчасти из-за своей позиции по отношению к СМИ, полагая, что это их общественный долг, информировать социум о том в деятельности общественных сил, что достойно если не похвал, то одобрения. Реакцией на такую мою позицию было неизменное: «Почему мы должны бесплатно пиарить тебя?». Было печально наблюдать, как СМИ работают не на воспитание сознания людей, а на его обслуживание на том уровне, где реализуются животные рефлексы и низменные инстинкты. Но, будучи сам бизнесменом, я хорошо понимал, что нет для современных СМИ иного способа не только развиваться, но и выжить. Понимал, но принять не мог. Но я должен отдать должное практически всем электронным СМИ Татарстана: они никогда не отказывали в бесплатном информационном обеспечении, если речь шла о социально значимых и хорошо подготовленных проектах и акциях. С газетами дела обстояли сложнее. Оно и понятно: последним сложнее выжить.

Свой отпечаток наложило и другое мое свойство: от природы я – интроверт. Поэтому все, что связано с публичностью, противоестественно, чуждо для меня и мне несвойственно. Как может нравиться то, когда ты выставляешь себя на всеобщее обозрение буквально «в чем мать родила»?

Мирясь же с этим необходимым для моей деятельности и неизбежным «злом», мне приходилось прикладывать немало усилий, чтобы эта интровертность никак не сказалась на эффективности и качестве моей деятельности. Понятно, если печешься о жизни других людей, твои «хочу – не хочу, нравится – не нравится» – последнее, о чем должен думать и с чем считаться.

Но для всяких усилий есть свои пределы. Из-за этих ограничений я не всегда присутствовал там, где это было бы необходимо в интересах своего же дела.

На самом деле, из меня плохой публичный политик, чей долг и чья обязанность «светиться» везде, где только можно и нужно и даже больше. Я же чувствовал, что если буду вести себя подобным образом, то самому себе же буду казаться клоуном и попугаем Попкой, повторяющим день ото дня одно и то же, что совершенно необходимо для ведения успешной агитационной и пропагандистской деятельности. Этот внутренний барьер я так и не смог преодолеть должным образом, хотя и осознавал, что надо.

Конечно, всего этого можно было бы избежать, будь решен вопрос делегирования полномочий и укроти я свои излишние амбиции и эгоизм.

В-пятых: со временем мое намерение перестало быть безукоризненным, безупречным, все более и более «разбавляясь» другими, второстепенными и вовсе идущими «не в ту степь». Приоритеты стали часто меняться в силу изменений, происходящих в динамично меняющейся среде. Увлекшись решением вопросов тактики, я совершенно упустил из виду вопросы стратегии. Мир людей оказал мощнейшее влияние, и я оказался бессилен сопротивляться ему. Мнения людей оказывали на меня больше влияние, чем они того стоили. Точнее будет сказать, я больше, чем объективно это требовалось, учитывал их в расчетах при принятии своих решений. Оно и было понятно: своей целью я видел больше помогать людям обнаружить их собственные убеждения, очищенные от эмоций, «местечковых» взглядов и меркантильных интересов, реализовывать их общие для них видения, чем навязывать свои. Не мог позволить использовать себе свою силу убеждать, что было очень легко, зная, насколько эти люди подвержены влиянию извне. Не говоря уж о подавлении, что ныне тоже просто. Мне казалось, я унижу их этим, принижу их потенциал. Я стал заложником этого своего отношения к ним, забыв, что основное предназначение лидера – вести людей согласно своему видению и убеждениям, а их право – следовать или не следовать за тобой, соглашаться или не соглашаться.

В-шестых: со временем и постепенно я забросил практически все свои духовные практики, погрузившись в суетность и ограничившись только редкими молитвами. Это и было моей самой главной ошибкой, которую следовало бы указать первой. Она и породила все остальные причины.

Именно тогда я по достоинству оценил значение ритуалов, духовной дисциплины в религиях, обязывающих верующих неукоснительно придерживаться своих обязанностей – медитировать, молиться с указанной регулярностью.

Раньше все это мне казалось догмой, ненужной «муштрой». «Зачем Богу нужны наши молитвы?» – думал я, сомневаясь, что они Ему действительно нужны. Теперь же я видел, что это необходимо только для блага самого человека, имеющего мало сил и осознания, но много лени и самомнения, чтобы самому вовремя заметить, как отклонился от правильного пути своего развития.

Суета мирских дел захватывает нас сильнее и быстрее, чем мы думаем. И если периодически и постоянно не думать о Высшем и вечном, не взывать к Нему, не успокаивать свой разум и не усмирять свои страсти, низменное и тленное неизменно берет верх в нас. Это как если перестать чистить зубы, поглощать «сникерсы» и гамбургеры, а потом выть от зубной боли и сожалеть, что родился на свет божий…

Можно указать и на другие причины. Наверняка есть и те, которых я не вижу или же «предпочитаю» не видеть.

Все это я осознал позже, перед своим отъездом из Казани.

Я не стану особо описывать период своего пребывания в Москве: ничего интересного, кроме кратковременного обретения чувства освобождения и отдохновения, дарованных временным отходом от политической деятельности, увлечением искусством, фотографией, поэзией и знакомством с удивительными и замечательными людьми. Именно тогда я начал писать поэтический цикл «Мессия», уютно устраиваясь по вечерам в полюбившейся своей атмосферой «Донне Кларе» на Малой Бронной.

Я пытался заводить какие-то знакомства в деловой среде, но все это очень быстро наскучивало: не было ничего, что не испытал, не узнал, не имел раньше, и ничего, что было бы для меня важно, ценно, дорого и интересно сейчас.

Сидя в модных московских кафе «VOGUE», «Галерея», пытаясь вспомнить и воспроизвести давно позабытые ощущения «светскости», я остро чувствовал, какая пропасть лежит между сидящими в этих заведениях успешными людьми и теми, среди которых я предпочел бы находиться. Но где их взять, этих вторых, если они, похоже, вообще не существует, давно вымерли или еще не родились?

Учредив НПК «Российский Национальный Капитал», созданный мною для ведения инновационной и инвестиционной деятельности, я благополучно «похоронил» все его начинания: я не хотел больше быть бизнесменом – это было не мое. А в те короткие промежутки времени, когда все же хотел, силы мгновенно оставляли меня, словно чье-то проклятие сковывало меня, и я просто лежал в постели, не в силах даже пошевелить лишний раз рукой. Вместо ведения «серьезного» бизнеса я предпочел заняться продажей картин понравившихся мне художников, членов Академии художеств России Станислава Никиреева и Гурама Доленджашвилли. Но и это недолго «грело».

Я бы не смог остаться в Москве дольше, чем хотелось, если бы мне не помогали два замечательнейших человека: бывший замминистра МВД и вдова одного известного в недалеком прошлом российского олигарха.

Другой близкий для меня человек, Катя Егорова, руководитель и учредитель группы компаний «Никколо М», всеми силами пыталась помочь мне «вписаться» в современную реальность, всячески поддерживая все мои начинания. Но как и чем помочь тому, кому эта реальность «по-барабану», а сам он безнадежно оторван от нее? Что общего между реальностью современного мира и духовностью?

Вскоре я понял, что мне нужно просто сесть и попытаться осмыслить все то, что я делал в последние годы, и решить, к чему же лежит мое сердце.

Сомнений не оставалось: только к области деятельности, связанной одновременно и с политикой, и с духовностью.

Сложно возвращаться туда, где тебя ждет одиночество. Не то одиночество, что испытываешь среди незнакомых людей или на чужбине, – другое: одиночество среди знакомых и на родине.

Я был благодарен своим друзьям, Алсу и Александру, всегда морально поддерживающим меня. Сами бедствуя, они умудрялись еще и мне помогать. Другой же мой друг, Рустэм Вахитов, традиционно продолжал заботиться обо мне, помогая всем, чем мог: благодаря таким, как он, и сохраняется дух братства среди «братвы». Он искренне переживал за мои неудачи и падения, и, несмотря на то что не всегда понимал всех мотивов моих действий, не было случая, чтобы отказал в помощи. Он – не ангел. Он – простой парень «с улицы», живущий «по понятиям», и просто настоящий друг. Будь у меня своя «бригада», я был бы спокоен за свою спину…

Вскоре я сел писать книгу «Политтехнология нравственности или Искусство богочеловека», в которой стремился придать современное наукообразное и рациональное звучание вневременному, многомерному и универсальному Учению Иисуса Христа, одинаково значимому и необходимому для индивидуального развития человека и всего социума.

Книга приближалась к завершению, когда однажды ночью, под самое утро…

Я уже довольно долго плутал по улицам незнакомого древнего города. Он чем-то отдаленно напоминал небольшие прибалтийские города – такие чистые, аккуратные и уютные.

Сложно было идти скорым шагом по улицам, мощенным булыжником, а я спешил, рискуя подвернуть ногу из-за предательски скользящих на камнях ботинок с кожаной подошвой.

Просторные одежды больше сковывали, чем облегчали мое движение. И всякий раз, поскальзываясь, я рисковал, запутавшись в их складках, растянутся прямо на виду у прохожих. Они – кто с удивлением, кто просто из-за любопытства – рассматривали странного незнакомца. Это смущало меня, стесняя и без того затруднительное движение.

Я шел по этому древнему городу, не вчитываясь в названия его улиц. Отмечая скудность зеленых насаждений, а местами и их полное отсутствие, я удивлялся серости домов, плотно стоящих вдоль нешироких улиц. Их явная древность объясняла видимую унылость: наверное, люди, живущие в этом городе, сочли бы святотатством красить стены, выложенные природным камнем, которым не одна сотня лет. И в этом было свое очарование, что так присуще всему естественному и простому. Возможно, при свете Солнца камни стен светились бы так, как может сиять только природный камень. Оживленные светом, они обретают удивительную прозрачность и дарят ощущение тепла и покоя.

Однако мне было не до размышлений и представлений о том, что в другое время и при других обстоятельствах могло бы сильно занимать. Я спешил и боялся опоздать. А еще прежде опасался и вовсе не найти то место, куда должен был попасть обязательно.

Я знал, что меня не ждут. Более того – вряд ли захотят видеть. Но я должен был их найти, и рассказать то, во что они наверняка не поверят. Тем более с уст того, кто для них – «никто и звать никак».

Но несмотря на угнетающие душу и ум сомнения, во мне все же теплилась надежда быть, если и не понятым, то, по крайней мере, выслушанным. Я должен был рассказать о том, что было мною обнаружено, и, как максимум, попытаться их убедить в правомочности своих утверждений. Это было моим долгом.

Настроен был я весьма решительно. Сознание исключительности моей миссии придавало силы и заставляло меня спешить.

Не зная пути, а следуя лишь одному внутреннему голосу, я шел и шел, оставляя позади себя дом за домом, улицу за улицей, квартал за кварталом.

Я быстро перестал замечать недоумевающие взгляды прохожих, чье внимание привлекал.

Чувствуя, что у меня почти не остается времени, я с ужасом осознавал, все еще не знаю ни места, ни того, насколько от него далек. И даже не знал, с кем буду говорить. Да и вообще – кого ищу?

Теперь вы можете представить, в каком положении я находился: как в сказке – иду туда, не знаю куда…

Сумерки сгущались над городом, а чувства тревоги и обреченности – в моей душе. Надежда таяла с последними отблесками солнечного света.

Наконец, я забрел в тот район города, где меньше всего могла бы находиться искомая мною обитель (да и обитель ли). Угрюмые лица, подозрительные взгляды, настороженный вид, напряженные позы и скупые жесты. Ярость и решимость – вот что было, видимо, читаемо на моем лице и во всем моем виде, судя по тому, как люди опускали свои глаза, встречаясь со мной взглядом. Им было неведомо, что эта решимость и эта ярость вызваны не агрессивностью и безмерной дерзостью бесстрашного искателя приключений, а быстро нарастающим чувством отчаяния не исполнить то, что должно быть исполнено непременно.