Библейский сборник и возможные отклонения от христианства

Теперь самый подходящий момент обратиться к возможным отклонениям от христианства в указанном сборнике. Клибанов находит в нем всего лишь одно отклонение от основного учения христианства. По его версии оно усматривается в отношении диссидентов к Марии. Список пророчиц на странице 472, согласно Клибанову, служит доказательством отрицания Черным божественности Христа[389]. Текст гласит: «И вот пророчицы: (1) Сара, (2) Ревекка, (3) Девора, (4) Ада, (5) Анна, мать Самуила, (6) Иудифь, (7) Мариамь, (8) Елисавета, мать Иоанна, (9) Анна, дочь Фануила, (10) Мария, Матерь Божья».

Клибанов следует логике первых оппонентов новгородско–московского движения и утверждает следующее:

«Известно из Просветителя, а также из постановления Собора 1471 года, касающегося еретиков, что они [субботники] не принимали учения церкви о Матери Божьей, что являлось результатом их отвержения божественной природы Христа. В указанном отрывке Мария, Богородица, поставлена на последнее место в списке пророчиц. Это как раз то, что только мы и можем ожидать от тех, кто чтят Христа лишь пророком»[390].

Другие важные тенденции

Библейский сборник направляет взгляд читателей к текстам, относящимся к субботе. Черный предваряет Исх. 20:11 при помощи пометки «зри», а Числа 15:32–35, используя сразу обе: «зри» и «дивно».

Иосиф, как уже было упомянуто, настаивал на том, что соблюдение еретиками субботы являлось свидетельством их отрицания божественной природы и воскресения Христа — этот аргумент оставил глубокий отпечаток на документах Собора 1490 года. Ученые советского периода оспаривали корректность такого обвинения. Клибанов же оппонирует им: «Отвержение празднования воскресенья – дня Воскресения Иисуса Христа – само по себе не является поводом к соблюдению субботы»[391].

Советские ученые объясняли практику соблюдения субботы как мотивированную, главным образом, социальными факторами. Клибанов формулирует это следующим образом: «В религии древнего Израиля суббота была центром общественного законодательства: суббота была днем отдыха для каждого, в том числе и для подчиненных. В субботний год существовали особые привилегии для рабов; в конце концов, в юбилейную субботу (каждый пятидесятый год) многим рабам дарилась свобода. Из религии древнего Израиля суббота, в ее социальном контексте, была воспринята и широко интерпретирована предшественниками христианства»[392].

Клибанов добавляет к этому: «Конечно, на Руси XV века празднование субботы не могло иметь тех же жестких социальных требований по отношению к правящему общественному классу, как это было в древнем Израиле перед приходом христианства. Однако оно могло иметь символическое значение, как, например, напоминание правящему классу о законных правах эксплуатируемых. Такое предположение не делает новгородско–московских еретиков неким историческим исключением, лишь наоборот, приводит их в гармонию с общими тенденциями реформационных движений в других странах»[393].

Социальные мотивы новгородско–московского движения могут быть выявлены из ремарок Черного. Он относит, среди прочего, следующие тексты к вопросам справедливости и свободы: Притч. 13:2, 8–9, 24; 14:31 и 21:13. Однако интерес Ивана в области социальной справедливости не может быть отделен от религиозных вопросов. Такие тексты, как Числ. 14:18 и Лев. 26:13 демонстрируют, что глубокой мотивацией для того, что касается общественной жизни, служат Божьи заповеди. Таким образом, Божий закон вдохновлял и мотивировал Черного и мыслящих подобно ему соблюдать субботу согласно библейским текстам, содержащимся в Библейском сборнике.

В одном отрывке Библейского сборника (стр. 461), посвященном установлению монашества, Черный обвиняет монахов в следовании мессалианству. Новгородско–московские верующие в свое время были также обвинены архиепископом Геннадием и Иосифом в мессалианстве, хотя у первых было значительно больше причин обвинить в этом последних. Особенно это касается монашества с его восхвалением воцерковленного дуализма Платона, богословски очень близкого мессалианству. Иван затем указывает на соответствующие тексты тем, кто «запрещает законный брак и упрекает тех, кто ест и пьет, согласно закону, и также избегает маленьких детей»[394].

Черный адресует православным монахам слова ап. Павла, записанные в 1 Тим. 4:1–3: «Дух же ясно говорит, что в последние времена отступят некоторые от веры, внимая духам–обольстителям и учениям бесовским, через лицемерие лжесловесников, сожженных в совести своей, запрещающих вступать в брак и употреблять в пищу то, что Бог сотворил, дабы верные и познавшие истину вкушали с благодарением».

Другим предметом пристального внимания Ивана Черного была церковная литургия. Когда он переписывал историю патриархальной инаугурации Василия Кесарийского, то оставил следующий комментарий: «С этого времени, то есть со времени Василия Кесарийского, берет свое начало литургия. До сих пор была община, преломление хлеба по апостольской традиции, как об этом учит Евангелие. Со времени вознесения Христа и до сего момента служение совершалось соответственно апостолам»[395].

Данная ремарка была важна для Ивана, поскольку он отметил ее с помощью слова дивно. Черный пытается реформировать литургию, вместо того чтобы избавиться от нее. Восточная православная литургическая традиция имеет достаточно сложную форму. Ставя ударение на том, что такая литургия началась со времени Василия Кесарийского – не со времени Христа – Черный намекает на человеческое – не божественное – происхождение традиции. Идея, кроющаяся за этой ремаркой, ясна: человеческие установления не могут заменить установления Божьи. Его заметка, к сожалению, не дает нам никакой информации, необходимой для восстановления деталей литургии субботников. Для него понятно, однако, что литургия официальной церкви отклонилась от новозаветной парадигмы[396].

Более того, из ремарки Ивана ясно, что Новый Завет – окончательный авторитет. В конце концов, что, вероятно, наиболее важно, ссылка Черного на «вознесение Христа» является противопоставлением обвинению Иосифа в том, что еретики отвергали воскресение и вознесение Христа[397].

Другим примером критичного отношения Ивана к традициям является его интерес к происхождению кутьи (вареного риса с изюмом и медом, традиционно употребляемого в пищу на похоронах в память об умершем)[398]. В Восточной Православной церкви практика кутьи выражала веру в общение между мертвыми и живыми. Эта вера вобрала в себя заступничество живых за мертвых, включая представление о спасении грешника от ада посредством заступнических молитв. Служения, совершаемые за мертвых, являлись одним из главных источников дохода для Русской Православной церкви.

Следует отметить, что Иван Черный критиковал ряд церковных традиций с критикой которых Мартин Лютер выступит лишь тридцатью годами позднее. Черный относится к ряду традиций как к человеческой выдумке, не имеющей Божьего утверждения, которая материализовалась лишь из уважения к Клименту, мученику и последователю апостола Петра.