Оззи Зиг ищет группу

Тук-тук…

Просунув голову между занавесок в гостиной, вижу усатого парня с большим носом и длинными волосами. Стоит на ступеньках у дверей эдакий гибрид Гая Фокса и Иисуса из Назарета.(Guy Fawkes- участник Порохового заговора, организатор неудавшегося покушения на короля Якова I в 1605 году. Фокс пытался поджечь порох в подвалах британского парламента. Ежегодно 5 ноября в Англии отмечают Ночь Гая Фокса с традиионным сожжением его чучела.)

И на нем были…? Да, твою мать, на нем были вельветовые брюки!

- Джон! Глянь, кто там!

Моя мама, если уж крикнула, то могла разбудить полкладбища в Астоне. С тех пор, как я вышел из тюряги, она без устали “ компостировала” мне мозги. Каждые две секунды неслось: “Джон, сделай то! Джон, сделай это!” Ну не хотел я бежать к дверям с низкого старта. Сперва должен был привести в порядок свои мысли и взять себя в руки. По-видимому, у парня было серьезное дело. А вдруг что-то важное?

Тук- тук…

- Черт возьми, Джон Озборн, ты откроешь эти…?!

- Иду, иду!- протопав через прихожую, я кручу замок входных дверей и открываю их.

- А это ты… Оззи Зиг? – отзывается Гай Фокс с сильным бирмингемским акцентом.

- А кто спрашивает? – интересуюсь я, сложив на груди руки.

- Терри Батлер. Видел твое объявление.

Именно это я и надеялся от него услышать.Как я ждал этих слов! Как мечтал об этой минуте! Она являлась мне во сне и фантазиях. Сидя на горшке, я составлял в уме целые диалоги. “Однажды – подумал - люди прочитают в газетах статью о моем объявлении в “Ringway Music“, а в статье будет написано, что эта “объява” стала отправной точкой в жизни Джона Майкла Озборна, бывшего настройщика автомобильных сигналов. “Скажите, мистер Озборн, - спросит меня Робин Дэй в эфире Би Би Си - будучи мальчишкой в Астоне, могли вы предположить, что с помощью обыкновенного объявленияв витрине музыкального магазина вы станете пятым участником “Битлз“, а ваша сестра Айрис выйдет замуж за Пола Маккартни? А я ему отвечу: “Да ни за что на свете, Робин, никогда…”

Объявление, в натуре, было офигенным. “ОЗЗИ ЗИГ ИЩЕТ ГРУППУ” - написал я фломастером заглавными буквами. А внизу дописал: ”Опытный фронтмен с собственной аппаратурой ”. Указал так же адрес (Лодж Роуд, 14), где меня можно было застать в рабочие дни с шести до девяти вечера. Правда, я мог “зависать” в пабе, в надежде выпить на халяву. Или пропадать на катке “Silver Blades”. Или где-нибудь еще.

В то время у нас еще не было телефона.

Даже не спрашивайте, откуда взялся этот “Зиг” в моем прозвище. Я просто

его выдумал. После того как “откинулся” из тюряги, я постоянно ломал голову как бы раскрутиться в роли вокалиста. Шансы оценивались как один к миллиону (при хорошем раскладе), но я был готов на все, только бы не повторить судьбу Гарри и его золотых часов. Кроме того, такие группы как “Move”, “Traffic”, “Moody Blues” доказали, что можно добиться успеха, не будучи жителем Ливерпуля. Считалось, что brumbeat - это вторая сила после merseybeat’a.(Данные термины связаны с названием городов, откуда родом были эти группы. Brum- разговорное название Бирмингема, Mersey- название реки, на которой стоит Ливерпуль). Как хотите, бля, так и понимайте.

Не буду прикидываться, что помню каждое слово разговора со странным парнем в вельветовых штанах, но все могло быть примерно так:

- A что, у нас намечается концерт, Теренс?

- Кореша называют меня “Geezer”.

- Geezer?То есть хрыч?

- Ну, да.

- Прикалываешься?

- Нет.

- То есть хрыч, как в предложении “Этот старый вонючий хрыч только что насрал в штаны”?

- Это очень смешная шутка для кого-то по прозвищу Оззи Зиг. А что это за “отстойный” пушок на твоей голове, чувак? Попал под газонокосилку? В таком виде тебе на сцену нельзя.

И правда, я оболванился во время очередного приступа поклонения модам, но сейчас вновь хотел стать рокером и отращивал длинные волосы. Делал это осознанно, скажу я вам, поэтому мне не понравилось то, что Гизер пристал к моим волосам. Я хотел было отпустить какую-то колкость по поводу его шнобеля, но сдержался:

- Ну, так что? Найдется для меня место в группе или нет?

- Слышал о “Rare Breed”?

- Конечно! Это у вас стробоскопы и хипарь на бонгах или что-то в этом роде, не так ли?

- Да, это мы. Только мы остались без вокалиста.

- Вот оно что!

- В “объяве” написано, что у тебя есть “усилок” – говорит Гизер, не заводя рака за камень.

- Ну, есть.

- Ты пел когда-нибудь в группе?

- Ясный, бля, красный. Пел.

- Считай, ты принят.

*

Так я познакомился с Гизером.

Во всяком случае, я так это запомнил. Я был тогда страшным задирой. В основном из-за того, что чувствовал себя загнанным в угол. Был также очень нервным: многие вещи, которые раньше мне были по барабану, вдруг стали меня раздражать. Как это так, я живу до сих пор с родителями на Лодж Роуд! Как это так, у меня постоянно нет денег! Как это так, до сих пор не играю в группе!

Весь этот хипповый хлам, который передавали по радио, когда я вышел из Винсон Грин, тоже мне действовал на нервы, и еще как! Придурки в водолазках “ломились” после школы в магазин и покупали синглы типа “San Francisco (Be Sure To Wear Some Flowers In Your Hair)”(Если ты собрался в Сан-Франциско, не забудь украсить свою прическу цветами). Цветы в волосах? Я вас умоляю!

Это дерьмо даже начали играть в пабах Астона. Сидишь себе в завшивленной забегаловке с пожелтевшими стенами, перед тобой стоит бокал, сигареты и маринованые яйца, каждые пять минут летишь в тубзик, все поддатые, без денег, к тому же смертельно отравлены асбестом или другой токсичной херней, которую вдыхали каждый день на работе. И вдруг слышишь хипповую хрень о “благородных людях”, которые ходят на встречи детей цветов в Хайт - Эшбери, где бы это долбанное Хайт-Эшбери не находилось!(Haight-Ashbury- район Сан-Франциско, в 60-е гг.- центр движения хиппи).

В общем, всем было глубоко пофигу, что там творится в Сан-Франциско. А в Астоне человек мог увидеть цветы только в виде венков, которые бросали на его могилу, после того как он загнулся у станка в возрасте 53 лет.

Ну не переваривал я этот хипповский бред!

Чувак, я его в натуре ненавидел…

Однажды в пабе дошло до драки, когда звучали подобные песни. Какой-то тип зажимает мою шею одной рукой, а другой пытается выбить мне зубы. И тут музыкальный аппарат заиграл сраную “Kumbaya” с колокольчиками, где какой-то педик соловьем заливается о “чудных вибрациях” таким голосом, будто его “хозяйство” зажали в тисках. А в это время, типок, который хочет меня убить, вытащил меня на улицу и лупит по морде. Чувствую, глаз распухает, кровь течет из носу, я пытаюсь уйти от удара, бью ублюдка в ответ, только бы тот от меня отцепился, а вокруг верещат зеваки: “Добей его! Добей его!” И вдруг - хрясь!!!

Открываю глаза и вижу следующую картину: я лежу в полубессознательном состоянии на куче битого стекла, руки и ноги нещадно искромсаны, джинсы и свитер – в клочья, везде крик, полно кровищи. Во время драки мы потеряли равновесие и упали спиной на стеклянную витрину. Боль была адской. Возле меня лежала отрубленная голова, я чуть не наложил в штаны. К счастью, это была не настоящая голова, только часть манекена. Послышались звуки сирены. И все, конец фильма.

Почти всю ночь я провел в больнице, где мне наложили швы. Стеклом содрал столько кожи, что одна татуировка была срезана наполовину, врачи сказали, что шрамы на голове останутся на всю жизнь. Я подумал, что это чепуха… главное - не облысеть. Помню, возвращаюсь домой на автобусе, напеваю мотивчик “San Francisco” и вдруг мне приходит в голову мысль, а неплохо было бы написать свою анти-хипповую песню “Aston (Be Sure To Wear Some Glass In Your Face)”(Если ты собрался в Астон, будь готов получить стеклом по морде).

Самое смешное - я никогда не умел хорошо драться. Мой девиз: лучше живой трус, чем мертвый герой. Но, по каким-то причинам, в юности я постоянно участвовал в каких-то разборках. Думаю, вид у меня был такой, располагающий к драке. Мой последний большой бой состоялся в другом пабе, недалеко от Дигбет.

Понятия не имею, с чего все началось, помню только, что уже летали стаканы, пепельницы и стулья. Я был уже “поддатый”, когда какой-то парень падает на меня спиной, бесцеремонно отталкиваю его в другую сторону. Но он поднимается с полу. Краснея, говорит мне:

- Паря, ты чё, “рамсы попутал”?

- Чё-чё? - включаю я дурака.

- Слышь, со мной этот номер не пройдет.

- А как насчет такого номера?

Ну и пробую ему “зарядить” в рыло. В общем, логичное решение, хотя всего я предвидеть не мог. Во-первых, того, что уже упаду, едва замахнувшись. Вдобавок, я нарвался на “фараона” после службы. В мгновение ока лежу мордой в пол и слышу над собой голос:

- Ты только что совершил нападение на офицера полиции! Ты арестован, сучонок!

Заслышав это, вскакиваю и пробую смыться. Но “мусор” бежит за мной и в регбийном прыжке настигает меня, я падаю на тротуар как куль с говном. Через неделю стою в суде с распухшей губой и фингалом под глазом. К счастью, штраф составил всего несколько фунтов, которые мне удалось наскрести. Но я задался вопросом: а чё я забыл в тюряге?

После этого случая я “завязал” с боксом.

Мой батяня, прослышав о том, что я хочу петь в группе, пообещал мне купить аппаратуру. До сих пор не знаю почему. Нам едва хватало на пропитание, что тут говорить о 250 фунтах займа на усилитель и две колонки. Но если в те времена у тебя не было собственного “аппарата”, какой же из тебя певец. Это как барабанщик без установки. Даже батя это знал. Взял меня с собой в музыкальный магазин Джорджа Клея возле ночного клуба “Rum Runner” в Бирмингеме, где мы вместе выбрали 50-ваттный “VOX”. Надеюсь, папа догадывался, как я ему благодарен. Хотя он на дух не переносил той музыки, которую я слушал целыми днями. Говорит мне:

- Послушай, что я тебе скажу об этих “битлах”, сынок! Они не протянут и пяти минут. Нет здесь никакой мелодии. Воют так, что в пабе никто петь их не будет.

Он меня “добил”. Это “Битлз” поют без мелодии? А “Taxman”? А “When I’m Sixty Four”? Нужно быть глухим, чтобы не оценить этих мелодий.

Я не понимал, что ему не нравится, но спорить не собирался. Особенно, после того, когда батя отстегнул 250 фунтов.

С тех пор как прошел слух, что я обзавелся собственным “аппаратом”, вокруг меня крутилось до хрена народу. Первой группой, от которой поступилоприглашение, называлась “Music Machine”, где заправилой был Микки Бриз.

Слово “амбиции” - это было не про нас. Пределом наших мечтаний было играть в пабах и получать деньги на пиво. Заминка была в том, чтобы сыграть, нужно уметь играть. А нам некогда было учиться, все время просиживали в пабе за разговорами о том, как однажды начнем играть в пивных за деньги. Если не ошибаюсь, не состоялось ни одного концерта “Music Machine”.

Через несколько месяцев застоя мы, наконец, что-то сделали: сменили название. “Music Machine”осталось в прошлом, теперь мы назывались “The Approach”. Кроме того, мало что изменилось. Поначалу бесконечно долго настраивали инструменты, а потом я пел писклявым голосом, в то время как другие пытались припомнить аккорды какого-то безнадежного кавера. Я шутил тогда, что работа на бойне мне на что-то сгодилась, могу классно “запороть” вещи вроде “(Sittin’ On) The Dock Of The Bay”. Между нами: я уже мог правильно интонировать, а когда переходил на высокие ноты, стекла не лопались и местные коты не хотели со мной спариваться. А это было уже кое-что. Впрочем, недостатки техники компенсировал энтузиазмом. Глупости родом из “бурсы” на Бирчфилд Роуд придали мне уверенности в том, что я могу “раскачать” публику. Но при условии, что будут выступления. В то же время, парни из “The Approach” с трудом собирались на репетиции, что уж говорить о концертах.

Вот почему я повесил свое объявление в витрине “Ringway Music”. Магазин находился в ультрасовременном гипермаркете “Bull Ring”, недавно открывшемся в центре Бирмингема. С самого начала этот торговый центр был у всех как бельмо на глазу. Попасть туда можно было только через подземные переходы, где воняло мочойи было полно бандитов, дилеров и прочего жулья.

Но кому до этого было дело. “Bull Ring” стал новым местом встреч старых друзей, значит - все ходили туда.

А самым “центров ы м” местом был музыкальный магазин “Ringway Music”, где торговали примерно тем же, чем и у Джорджа Клея. Все с виду крутые подростки тусовались у входа: курили сигареты, ели чипсы, обсуждали последние пластинки. “А значит, достаточно влиться в это движение, и все завертится”- подумал я. Поэтому написал объявление. А через несколько недель, ясное дело, ко мне пришел Гизер.

Этот Гизер был вовсе не таким простым парнем, как вы могли подумать. Во-первых, не сквернословил. Часами просиживал за книжками о китайской поэзии, читал о войнах древних греков и тому подобные, чертовски серьезные вещи. И не ел мяса. При мне попробовал его только раз, когда мы застряли в Бельгии и подыхали от голода. А на следующий день после хот-дога был в больнице. Ну, не лезло в него это мясо, а значит, старые добрые бутерброды с беконом были, скорее, не для него. Когда я с ним познакомился, он курил до херища травки. Когда мы приходили, скажем, в клуб, он сразу начинал “наваливать” о червоточинах в вибрации сознания и тому подобной бредятине. И что-то у него было не так с чувством юмора.Я всегда при нем кривлялся, испытывая на прочность его самообладание и нежелание смеяться, это меня распаляло еще больше и мы могли ржать часами.

Гизер играл на ритм-гитаре в “Rare Breed” и выходило это у него весьма недурственно. Самое главное - он отлично вписывался в “движняк” со своим хаером а ля Христос и усиками Гая Фокса. Он мог позволить себе обалденные шмотки, этот Гизер. Окончив школу, получил настоящую работу стажера-бухгалтера на заводе. Платили там жалкие гроши, но и так он получал больше меня, несмотря на то, что был на год младше. И практически все спускал на тряпки.

Если говорить о моде, для стиляги-Гизера не существовало понятия экстрима в одежде. На репетиции он приходил в желто-зеленых клешах и ботинках на серебряной платформе. Глядя на него, я спрашивал:

-Какого хрена ты это напялил?

По секрету скажу, я и сам в вопросах одежды не был консерватором. Рубахой мне служил верх от пижамы, а вместо ожерелья носил на шее бечевку с водопроводным краном от горячей воды. Говорю же вам, нужно было пофантазировать, чтобы выглядеть без денег как рок-звезда! Я должен был пораскинуть мозгами. И никогда не носил ботинок, даже зимой. Всякие разные спрашивали, из какой “Бурды” “черпаю вдохновение” для своей одежды. А я им в ответ, я голодранец и никогда, бля, не моюсь.

Люди думали, что я сбежал с “дурки”. А глядя на Гизера, сразу же думали: “Держу пари, этот играет в группе”. У него для этого было все. Парень был суперинтеллигентный, наверняка, мог бы открыть собственную фирму с табличкой на двери “Geezer & Geezer Ltd”. Но самое большое впечатление на меня произвели его тексты. Они были, в натуре, офигенными: впечатляющие тексты о войнах, супергероях, о черной магии и вообще о таких вещах, что в голове не помещалось. Когда впервые он мне их показал, я предложил:

- Гизер, мы должны писать свои песни и использовать твои тексты. Они классные!

Мы скорешились, я и Гизер. Никогда не забуду, как однажды весной или в начале лета 1968 года шатаемся по “Bull Ring”, и тут, откуда не возьмись, перед нами вырастает патлатый блондин в невообразимо облегающих штанах и хлопает Гизера по плечу:

- Ёрш твой клеш, Гизер Батлер!

Тот поворачивается и говорит:

- Роб! Как дела, старина?

- Э, ну знаешь… Могло быть и хуже.

- Роб, познакомься, это Оззи Зиг. Оззи, это Роберт Плант. Пел когда-то в “Band Of Joy”.

- Как же – говорю, узнавая лицо. - Видел тебя на каком-то концерте. Вокал зашибись, старичок.

- Спасибо - Плант ослепляет нас своей очаровательной, во весь рот,

улыбкой.

- Хорошо. Чем занят сейчас? – интересуется Гизер.

- Хм, раз об этом спросил, я получил работу.

- Клево. В какой группе?

- “The Yardbirds”.

- Ого! Поздравляю, старина! Это уже что-то. А они часом не распались?

- Да, но Джимми, помнишь гитариста Джимми Пэйджа, хочет продолжать, и басист тоже. У них есть контракты на выступления в Скандинавии, еще не время разбегаться.

- Ну и классно! - говорит Гизер.

- Хм… Правда я еще не определился подписаться мне на это или нет, - Плант пожимает плечами – Знаешь, у меня тут кое-что наклевывается: собрал свою команду.

- О! Клево!- спрашивает Гизер - Как называетесь?

- “Hobbstweedle”.

Позже, когда Плант удалился, спрашиваю у Гизера, мол, паренек совсем без “башни”:

- Он что, в натуре, хочет похерить группу с Джимми Пэйджем ради какой-то “Хоббсхрени”?

Гизер пожимает плечами.

- Ну, может, он побаивается, что из этого ничего не выйдет. Но присоединится к ним, если сменят название. Под вывеской “The New Yardbirds” долго они не продержатся.

- Во всяком случае, это звучит лучше, чем этот долбаный “Hobbstweedle”.

- Что правда, то правда.

В обществе Гизера неоднократно попадались нам такие люди как Роберт Плант. Мне казалось, что Гизер знает всех. Он крутился среди клевых парней, ходил на классные вечеринки, употреблял “правильные” наркотики, водил дружбу с людьми, которые что-то значат. Я радовался тому, что принимаю в этом участие и привыкал к новой жизни. Нас тяготило только одно: наша группа “Rare Breed” была полным отстоем. По сравнению с нами, “Hobbstweedle” играли как “The Who”. Когда я пришел в группу, говорилось, что “мы экспериментируем”. У нас был “улётный” сценический реквизит и огни стробоскопов, как будто мы хотели стать вторыми “Пинк Флойдами”. Очевидно, в этом не было ничего плохого - позже охотно делал себе химическую промывку мозгов под “Interstellar Overdrive”- но мы играли в другой лиге. “Pink Floyd” выступали для богатеньких деток из колледжа, а мы, бля, были их полной противоположностью. Во всяком случае, “Rare Breed” топталась на месте, о чем догадывались и я, и Гизер. Каждая репетиция - это бесконечный спор, в каком месте должно быть соло на бонгах. Хуже всего было то, что с нами играл типок по прозвищу “Кирпич”, который косил под хиппаря из Сан-Франциско.

- “Кирпич” - мудак!- говорю я Гизеру.

- Ты чего? Он парень в поряде.

- Нет, “Кирпич” – мудак!

- Расслабься, Оззи.

- Гнать на хуй этого “Кирпича”!

И так далее.

С остальными участниками группы у меня не было никаких трений. Но как только на сцене появлялся “Кирпич”, меня “переклинивало”. Было ясно, что дальше так продолжаться не может. В конце концов, даже Гизер начал выходить из себя.

Единственное выступление, которое я запомнил с тех пор, вроде как с “Rare Breed”, хотя могли играть и под другим названием и с другими людьми (составы менялись ежеминутно), состоялось на Рождество в пожарной части Бирмингема. Среди зрителей было двое пожарных, одно ведро и лестницы. Мы заработали на шестерых полпива с лимонадом. Однако то выступление имело для меня особое значение, впервые я ощутил на себе боязнь сцены. Ох, ё-моё, как я тогда срал в штаны! Сказать, что я нервничал перед концертом это все равно, что сказать, если рванет атомная бомба, то будет немного больно. Когда выходил на сцену, меня хватал долбаный паралич. Пот льется, во рту “сушняк” как на мормонской свадьбе, ноги ватные, сердце херачит, руки трясутся - полный комплект. В натуре, думал, что обоссусь. Никогда в жизни этого не чувствовал. Чуть раньше, припоминаю, осушил бокальчик, чтобы немного остыть. Не помогло. Выпил бы и двадцать, если бы деньги были. Закончилось все тем, что я прохрипел несколько вещей, пока не “навернулся” динамик и мы оттуда свалили на хер. Папане об этом ничего не сказал, только снял рабочий динамик с радиолы, а туда поставил сгоревший.

Пообещал себе, что куплю ему динамик, как только найду нормальную работу. И мне пришлось бы ее найти, потому что, судя по концерту в пожарной части, на музыкальном поприще я вряд ли чего-либо добьюсь.

А несколько дней спустя решил навсегда завязать с вокалом. Помню разговор с Гизером в пабе.

- Хватит с меня, чувак, это пустая трата времени.

Гизер морщит лоб и разминает пальцы. А потом говорит приглушенным голосом:

- На работе предложили повышение. Буду третьим в бухгалтерии.

- Так значит все ясно, так ведь?

- Скажем так.

Допили пиво, пожали руки и разошлись в разные стороны.

- Пока, Гизер.

- Держись, Оззи Зиг.

Тук- тук…

Открываю штору в гостиной и вижу на ступеньках странного длинноволосого парня с усами. Это что же, на фиг, дежа вю? Но нет. Несмотря на волосы и усы, это не Гизер. Выглядит скорее как… бомжара. Рядом стоит еще один тип. Тоже с длинными волосами, над верхней губой усы размера кинг сайз. Чуть повыше и немного мне напоминает… Нет, это невозможно… Это не он. За ними во дворе стоит старый голубой “коммер” с большой ржавой дырой в крыле и едва различимой надписью на боку: “MYTHOLOGY”.

- Джон! Ты откроешь дверь?!

- Иду, иду!

Со времени моего ухода из “Rare Breed” прошло несколько месяцев. Мне стукнул двадцатник и я оставил всякую надежду на то, что когда-нибудь стану певцом или вырвусь из Астона. Ну, есть у меня аппарат. Что с того? Ничего у меня не выйдет! Я убеждал себя в том, что нет смысла пробовать, все провалю - так же как провалил школу, работу, все, за что брался.

“Хорошенький из тебя певец!- повторял я себе - Да и на инструментах играть не умеешь. На что ты рассчитывал, парень?” Дом под номером 14 на Лодж Роуд превратился в Безнадёга-Сити. Я даже поговорил с мамой на предмет моего возвращения на завод “Лукас”. Она должна была сказать, что из этого получится. Хозяина “Ringway Music” я попросил снять мое объявление. Оззи Зиг - что за дебильная кличка! Тут Гизер был прав. Поэтому я удивился, когда в девять вечера во вторник передо мной стояли два патлатых типа. Кореша Гизера? Что у них общего с “Rare Breed”? Ерунда какая-то!

Тук-тук… тук-тук… Тук-тук-тук-тук…

Открываю дверь. Неловкая пауза. В конце концов, тот, что пониже и бомжеватого вида, спрашивает:

- Это ты… Оззи Зиг?

Не успел я ответить, как тот, что повыше наклонился и посмотрел на меня внимательно. Я мгновенно его узнал и остолбенел. Он тоже узнал меня и прорычал со злобой в голосе:

- А, твою так. Это ты…

Глазам своим не верю. На пороге стоит Тони Айомми, красавчик из школы на Бирчфилд Роуд, на год старше меня - тот самый, который принес на Рождество в школу электрогитару и наделал столько шума, что учителя озверели. Не видел его пять лет, но немного слышал о нем. По окончании школы он стал в Астоне человеком-легендой, все дети его знали, и если хотели играть в группе, то только вместе с Тони. Увы, он был обо мне иного мнения.

- Пойдем, Билл! – говорит Тони бомжеватому. - Потеря времени, да и только.

- Подожди-ка! – отвечает Билл. – Что это за тип?

- Вот что я тебе скажу: никакой он не Оззи Зиг и никакой он не певец.

Этого идиота зовут Оззи Озборн. Валим отсюда!

- Подождите минутку - встряю я в их разговор.- Откуда вы знаете этот адрес? Откуда слышали про Оззи Зига?

- “Оззи Зиг ищет группу”- говорит Билл и пожимает плечами.

- Я же сказал им снять это чертово объявление еще несколько месяцев назад!

- Ну, иди, поговори с ними, еще сегодня там висело.

- В “Ringway Music”?

- На витрине.

Прикидываюсь равнодушнным.

- Тони! - говорит Билл. – Может, дадим ему шанс? Мне кажется он парень нормальный.

- Шанс?! Ему?! – у Тони лопается терпение.- В школе он был клоуном. Я не буду играть в группе с долбаным кретином!

Ничего умного мне в голову не приходит, я стою, опустив голову.

- Бедные не выбирают, Тони - прошептал Билл. – В противном случае нас бы здесь не было, правда?

Но Тони только фыркнул и пошел к фургону. Билл качает головой, будто хочет сказать: “Прости, старик, тут уже ничего не поделаешь”. Так бы все и закончилось, если бы что-то не бросилось мне в глаза: правая рука Тони. Наверняка, пострадала в несчастном случае.

- Е-мое, Тони! Что с твоими пальцами, чувак?

Оказалось, что не только меня выбрасывали с работы как мусор, с тех пор как в возрасте 15 лет я распрощался со школой. Когда я травился испарениями на обезжиривающей установке и портил себе слух на настройке автомобильных сигналов, Тони познавал таинство обработки металла – был учеником слесаря. Позже он мне рассказывал, что его наука сводилась к обучению электросварке.

А электросварка - это исключительная опасная хрень. Самой большой опасностью является ультрафиолетовое излучение, которое может прожечь кожу или глаза. Можно умереть от удара током или отравиться антикоррозионной хренотенью, которой обрабатывают металлические листы. Во всяком случае, днем Тони занимался сваркой, а по вечерам в поисках удачи объезжал клубы с группой “Rocking Chevrolets”. Он был талантлив, а оттого, что постоянно “шлифовал” номера Чака Берри, Бо Диддли и Эдди Кокрена, начал шпарить, как сукин сын. В конце концов, его заметил какой-то агент и предложил ему профессиональное выступление в Германии. Тони решил бросить работу на заводе. Подумал, вот она, удача.

А тут-облом.

В последний день ему поручили заменить парня, который не вышел на работу. Стальной лист перед сваркой нужно спрессовать и нарезать - именно это и должен был делать Тони. До сих пор не знаю точно, что там случилось: то ли Тони слабо знал прессовочный станок, то ли он был поломан, а может что-то другое. Во всяком случае, этот огромный блядский металлический пресс отрубил ему подушечки двух пальцев правой руки: среднего и безымянного. Тони был левшой и этими пальцами брал аккорды. Даже сегодня меня пробирает дрожь от одной только мысли об этом. Представьте себе, как это должно было ужасно выглядеть: полно крови, крики, люди в спешке ищут на полу подушечки пальцев. А в больнице Тони сказали, что он никогда не сможет играть. В течение нескольких месяцев он посетил многих специалистов, но все твердили одно: “Выкини из головы рок-н-ролл, сынок! Забудь, найди себе другое занятие!” Бедняга, наверняка подумывал “сливать воду”. Это было для него так же страшно, как для меня простреленное горло.

После случившегося Тони надолго погрузился в страшную депрессию, хорошо хоть по утрам вставал с кровати. Но однажды его старый наставник с завода принес пластинку бельгийского цыгана Джанго Райнхарда, джазового гитариста, который лабал солешники, хотя аккорды мог брать только двумя пальцами, остальные были обожжены.

Тогда Тони подумал: “Ну, раз у старика Джанго получилось, выйдет и у меня”.

Сначала пробовал играть правой рукой, но ничего из этого не вышло. Вернулся к левой и начал брать аккорды двумя пальцами, но это его не устраивало. Наконец, он придумал, что нужно сделать. Расплавил пластиковую бутылку из-под “Фэйри” и сделал два наперстка на поврежденные пальцы. Отшлифовал их, пока те не приобрели форму и размер кончиков пальцев. Позже приклеил поверх маленькие кожаные чехольчики, чтобы было удобно прижимать струны. Ослабил натяжение струн, благодаря чему не нужно было их сильно прижимать.

С тех пор он начал учиться играть с нуля, хотя чувства в пальцах не было. До сих пор понятия не имею, как ему это удалось. Куда бы не собирался, Тони берет с собой пакет с наперстками и кожаными чехольчиками собственного изготовления; паяльник всегда под рукой, на случай если нужно что-то подправить. Если говорить о технике игры, меня поражала его целеустремленность. Поэтому у меня к Тони Айомми – огромный респект и уважуха. Кроме того, считаю, что тот случай удивительным образом помог ему; когда он научился играть заново, то создал свой собственный неповторимый стиль, который никто не смог скопировать. Черт возьми, а ведь пробовали многие!

После того происшествия Тони связался с группой “Rest”, но без особого энтузиазма. Он думал, что вся шумиха по поводу “бирмингемской волны” – это чепуха и хотел свалить. Поэтому когда группа “Mythology” предложила ему прослушивание в Карлайле, его как ветром сдуло. Даже вокалиста из “Rest” с собой прихватил. Когда типы из “Mythology” увидели этот дуэт в действии, накинулись на них как коршуны. Через несколько месяцев из группы ушел барабанщик. Тони позвонил в Астон своему старому знакомому Биллу Уорду, а того не нужно было долго уговаривать.

Я никогда не был на концерте “Mythology”, но слышал, что повсюду, где они выступали, публика была в восторге. У них было “грязное”, тягучее блюзовое звучание, они играли каверы таких групп как “Buffalo Springfield”, “The Jimi Hendrix Expirience” или “John Mayall & The Bluesbreakers”, где новым гитаристом тогда был Эрик Клэптон. Клэптон недавно ушел из “The Yardbirds”, благодаря чему смог пробиться Джимми Пэйдж. Это была классическая эра рок-н ролла и у “Mythology” все шло офигенно. Выступая в переполненных залах “на разогреве” у таких гигантов как Гэри Уокер из Walker Brothers, группа быстро приобрела толпы верных фанов в графстве Камберлэнд. А позже начались проблемы с законом, что случалось с каждым, кто носил длинные волосы, усы и облегающие кожаные штаны. Я слышал, что в первый раз они “спалились” на том, что вместо того, чтобы заплатить дорожный сбор и получить настоящий талон, прилепили на лобовое стекло своего фургона наклейку с бутылки “Newcastle Brown Ale”. В следующий раз все было серьезней и это их “добило”. Полиция “закрыла” их дилера, студента из Лидса, и со списком его клиентуры и ордером на обыск, устроила налет на штаб-квартиру “Mythology” в Комптон Хаус в Карлайле. Плохи были дела, ребята!

Все четверо участников группы попали за решетку за хранение марихуаны. Сегодня из подобных случаев не раздувают скандала, но в те времена это был просто капец. Речь вовсе не о наказании, потому что они признали вину и должны были уплатить по 15 фунтов штрафа, но клеймо преступников осталось. Никто не хотел якшаться с людьми, которые “спалились” на наркотиках, таких считали отстоем. Более того, никто не хотел иметь проблем с законом, особенно, если на кону стояла лицензия и ее можно было лишиться. К лету 1968 года заработки от концертов “Mythology” истощились настолько, что ребята практически остались без копья. На жратву не хватало! Перед Биллом и Тони стал выбор: забросить профессиональную музыку и подыскать нормальную работу в Карлайле, как планировали их товарищи по группе, или “свалить” назад в Астон, пожить немного с родителями и спасать карьеру. Выбрали Астон, и так они оказались на пороге моего дома.

Хоть убей, не помню, что я сказал Тони возле дома в тот вечер, но он передумал и решил дать мне шанс. Наверняка, “повелся” на мой аппарат. А может, понял, что мы уже пять лет как окончили школу и за это время оба повзрослели? Ну, может я и не слишком повзрослел, но, по крайней мере, знал, что не хочу вернуться ни в тюрьму, ни на завод. Думаю, Тони чувствовал то же самое, после неприятностей с наркотиками и происшествия с прессом. И, несмотря на то, что его родители были обеспеченными людьми - у них был собственный магазинчик на углу Парк Лэйн - Тони покинул школу на Бирчфилд Роуд с призрачными перспективами на будущее. Как и я.

Без музыки нам - капут!

Да и Билл “подписался” за меня. Милейший парень, этот Билл. Фантастический барабанщик, в чем я вскоре убедился, но также рассудительный и уравновешенный человек. Достаточно посмотреть на его одежду. В плане моды он был противоположностью, анти-Гизером. Кто-то со стороны мог подумать, что этот тип проживает в картонной коробке на обочине трассы М6. И за все годы нашего знакомства он абсолютно не изменился. Несколько лет спустя я впервые летел на “Конкорде” с Биллом. Он опаздывал, а я сидел в салоне самолета и ломал голову, где его, на хер, носит. В конце концов, является в отстойном плаще и двумя пакетами из “Тesco”, наполненными банками с сидром.(Tesco- крупнейшая розничная сеть в Великобритании.И не только.)

Смотрю на него и говорю:

- Но ты же знаешь, Билл, на борту “Конкорда” подают бесплатные напитки! Не нужно таскать за собой сидр из “Тesco”!

А он мне:

- А, не хочу их напрягать!

В этом весь Билл Уорд.

После того, как Тони немного смягчился, мы влезли в фургон и просидели там до утра. Курили, рассказывали истории о тюрьме и Карлайле, облавах на наркоманов и обрезанных пальцах, учителе мистере Джонсе, забое коров пневмопистолетом и последних блюзовых пластинках. А затем начали строить наполеоновские планы.

- Прежде всего – говорит Тони - нам нужен басист и название.

- Басистов не знаю, - отвечаю я - но знаю одного малого по имени Гизер, который играет на ритм-гитаре.

Тони и Билл переглядываются, потом смотрят на меня

- Гизер Батлер? – спрашивают в один голос.

- Да!

- Это псих! - говорит Билл. – Когда я его видел в последний раз, он куролесил в “Midnight City”.

- Это потому, что Гизер возомнил себя рок-звездой - сказал я. – Но это и к лучшему. И он не ест мяса, значит, гастроли нам обойдутся дешевле. А еще он - квалифицированный бухгалтер.

- Оззи прав – кивает Тони. - Гизер - славный малый.

- Загляну к нему завтра и узнаю, не окажет ли он нам честь – говорю я.– Ему понадобится какое-то время, чтобы научиться играть на басу, но разве это сложно, а? Четыре долбаных струны и всего-то делов.

- А что с названием? - спрашивает Тони

Смотрим друг на друга.

- Берем пару дней на размышления – предлагаю я. - Не знаю как у вас, а у меня есть укромное местечко, где я ищу вдохновения в трудную минуту. Оно меня никогда не подводило.

Спустя два дня объявляю:

- Есть!

- Ты имеешь в виду ту левую телку, которую чпокнул вчера ночью!- шутит Гизер. - Ну и как? Твоя “морковка” не позеленела?

Тони и Билл ржут над тарелками с яйцами с картошкой. Сидим в какой-то тошниловке в Астоне. Пока у нас “всё пучком”.

- Очень смешно, Гизер – махнул я вилкой с кусочком яйца. – Я имею в виду название группы.

Ржанье стихло.

- Валяй! - подбадривает меня Тони.

- Так вот. Сижу это я вчера на толчке и …

- Это твое укромное место, да? – у Билла изо рта летят пережеванные кусочки яйца и кетчуп “Heinz”.

- Бля, а ты думал где? В висячих садах долбаного Вавилона? Ну, значит, сижу я на горшке, потихоньку” запускаю крота” в санфаянс…

Гизер застонал.

- … и смотрю на полку прямо перед собой. Мама поставила там жестяную банку с тальком, понимаете, о чем я? Любит она подобные вещи. Захожу в тубзик после того, как она приняла ванну, а там все сияет как в пещере Санта-Клауса. Во всяком случае, это дешевый говённый тальк, такой в банке в черно-белый горошек…

- “Polka Tulk” - говорит Тони.(“Polka Tulk” – марка дешёвого талька, производное от “Polka Dot”- “узор в горошек, точки”).

- Вот именно! “Polka Tulk”! – я смотрю то на одного, то на другого и “тяну лыбу”. – Ну как, зашибись?

- Не “догоняю” - откликается Билл с набитым ртом. – Что общего у нашей группы со старыми вонючими подмышками твоей мамы?

- “Polka Tulk Blues Band” – провозглашаю я. – Так будем называться!

За столом стало так тихо, что можно было услышать как выходит пар из четырех чашек чая.

- У кого-нибудь есть идеи получше? – спросил Тони.

Тишина.

- Тогда решено! – сказал он. – Мы называемся “Polka Tulk Blues Band”, в честь вонючих немытых подмышек Оззиной мамы.

- Эй! – говорю я. – Ты завязывай! Никто не будет прикалываться над старыми вонючими подмышками моей мамы!

Билл снова лопается от смеха, изо рта вновь летят кусочки яйца и капли соуса.

- Вы оба - животные! – говорит Гизер.

Мы должны были выбрать не только название группы, а так же обсудить вопрос предполагаемого расширения состава. Окончательно пришли к выводу, что вещи, которые мы хотим исполнять - т.е. “грязный” тяжелый блюз южных штатов(Deep South-Глубокий Юг - юго-восточная часть США) - лучше играть с б о льшим числом инструментов, а потому было бы идеально подпрячь в это дело саксофониста и музыканта, играющего на слайд-гитаре, для обогащения интерпретации. У Тони был на примете саксофонист Алан Кларк, а мой школьный кореш, Джимми Филипс, умел играть на слайд-гитаре.

Скажу вам правду, мы хотели скопировать состав “Fleetwood Mac”, потому что их второй альбом “Mr.Wonderful” поразил нас. Тони был под впечатлением от их гитариста Питера Грина. Как и Клэптон, Грин поигрывал немного с “John Mayall & The Bluesbreakers”, а теперь сам стал идолом рока. Казалось, чтобы сделать карьеру, гитарист должен поиграть в популярной группе, уйти из нее и собрать собственный коллектив. К счастью для нас, Тони выпал из обоймы из-за травмы руки, прежде чем его “захомутала” какая-нибудь известная группа.

Кто-то теряет, кто-то находит.

В те выходные мы встретились на первой репетиции в доме культуры в Сикс Вэйз, одном из самых старых и загаженных районов Астона. Была одна проблемка: мы едва слышали свои колонки, такой шум стоял на развязке трассы А34. Дело усугубляли машины и грузовики, кружившие по бетонному кольцу, построенному недавно сверху. В то время в Астоне лилось столько бетона, что чуть-чуть и мы бы начали покупать шапки-ушанки и обращаться друг к другу “товарищ”. Твою мать, здесь и так хватало серости, так на кой хрен делать пейзаж еще мрачнее?!

Чтобы его немного оживить, я пошел туда ночью, предварительно выглушив пару бокалов пивка, вооружившись краской в аэрозольной упаковке и сделал несколько “украшений”. На стене возле кольца написал среди прочего: “Железная пропасть”. Черт его знает, что у меня было тогда на уме.

Репетиции проходили хорошо, принимая во внимание тот факт, что я никогда не пел в нормальной группе. Вообще-то, парни просто импровизировали, а Тони кивал головой, когда я должен был вступить. Если говорить о текстах, то я выдавал такие перлы, какие только приходили мне в голову.

Гизеру тоже было нелегко. Тогда не хватало денег на бас-гитару, он выжимал все, что можно из своего “телекастера”, т.к. басовые струны нельзя натягивать на нормальную гитару, гриф лопнет. Сначала Тони смотрел на Гизера с недоверием, но, как оказалось, из него получился офигенный басист. Прирожденный талант. Именно он среди всех нас больше всего напоминал рок-звезду.

Первый концерт мы дали в Карлайле, благодаря старым связям Айомми со времен “Mythology”. А это значило, что мы должны были проехать двести миль по автостраде М6 на ржавом раздолбаном автобусе Тони. К тому же дорога ежеминутно кончалась и начиналась – не везде успели положить асфальт. Подвеска нашего авто умерла вместе с динозаврами, и когда мы входили в поворот, все должны были обеспечить равновесие, дабы подкрылками не изорвало резину. Вскоре мы убедились, что подобное равновесие малоэффективно на практике, а внутрь фургона постоянно втягивало отвратительный смрад паленой резины, сыпались искры, доносился ужасный скрежет колеса, постепенно пробивающего в обшивке огромную дыру.

- Хорошо, что ты немного “шаришь” в сварке – сказал я Тони.

Второй проблемой были дворники на лобовом стекле – они вообще не работали. То есть немного работали, но начало лить так, что где-то в районе Стаффорда привод дворников совсем сдох. Тони был вынужден съехать на обочину, а я с Биллом выпустил через окно один конец веревки, привязал к одному дворнику и запустил внутрь через другое окно. Благодаря этому мы могли вытирать стекло вручную: я тянул за один конец, Билл за другой и так всю дорогу до гребаного Карлайла.

Но стоило мариноваться эти восемь часов, потому что когда мы прибыли на место, я не мог глаз оторвать от листовки с рекламой нашего первого выступления.