Прикосновение

В период правления в Уганде Иди Амина, уста­новившего кровавый ре­жим, группа американ­ских миссионеров послала туда письмо на имя епи­скопа. В письме спраши­валось: «Чем мы можем помочь вашему народу? Что вам прислать?» Вскоре пришел ответ: «Не надо присылать нам еду, не надо присылать ле­карства. Пришлите 250 пасторских воротнич­ков». Далее шло объясне­ние: «Возможно, наша просьба покажется вам странной. Вы — люди За­пада, и ваши взгляды силь­но отличаются от наших. Но постарайтесь понять: когда наших людей сгоня­ют в толпы и расстрели­вают, они должны иметь возможность выделить в этой толпе своих священ­ников».

Пол Сибэри

Д

октор Харлоу смастерил из Махровой ткани оригинальную ис­кусственную маму. Сзади приделал к ней лампу подогрева, чтобы она бы­ла теплой. Спереди к «маме» прикре­пили резиновые трубки с сосками, откуда детеныши могли сосать молочко. Новорожденные обезьянки приняли ее с большой ра­достью. А почему бы и нет? Она всегда была рядом с малыша­ми: кормила, согревала и в то же время, в отличие от настоящей мамы, никогда не сердилась на них, не шлепала и всегда была под рукой.

Убедившись, что можно вырастить детей с помощью не­живой суррогатной матери, доктор Харлоу стал исследовать степень важности осязательных или тактильных характери­стик, присущих матери. Он проделал такой эксперимент: поме­стил в большую клетку мягкую махровую куклу-маму и еще од­ну искусственную «маму», сделанную из грубой проволочной сетки. Потом принес и положил туда восемь обезьяньих дети­шек. Когда пришло время кормления, ассистенты доктора рас­пределили детей между двумя мамами — четырех одной и четы­рех другой. Каждый детеныш мог получить молочко только у той мамы, к которой был распределен.

Результат не заставил себя ждать: все восемь малышей проводили все свое время бодрствования (шестнадцать — во­семнадцать часов в день) около махровой куклы. Они прижи­мались к ней, обнимали и поглаживали ее, лазили по ней. Те де­теныши, которым было положено питаться у проволочной ку­клы, ходили туда только за едой. А потом быстро возвращались к махровой «маме», которая была такой приятной и нежной на ощупь. Когда малыши пугались чего-то, они сразу же крепко прижимались к махровой кукле или залезали на нее, ища успо­коения, — все восемь детенышей.

Доктор Харлоу пришел к выводу: «Мы не удивились, об­наружив, что приятное осязательное ощущение составляет основу привязанности и любви. Но мы не ожидали, что это ощущение имеет такое большое значение для детенышей -большее, чем кормление. Это несоответствие настолько вели­ко, что мы считаем возможным предположить: основная функ­ция ухода за новорожденными — обеспечение как можно более частого непосредственного осязательного контакта между ма­лышом и матерью. Другими словами, для нормального разви­тия грудному ребенку недостаточно одного молока»¹.

А

нтрополог Эшли Монтэгю описывает подобные и многие другие эксперименты в своей оригинальной, увлекатель­ной книге «Прикосновение». Он делает вывод: близкий физи­ческий контакт матери и детеныша просто необходим для нор­мального развития животного.

В отличие от человека, все остальные млекопитающие посвящают огромное количество времени тому, что вылизыва­ют своих малышей. Часто те новорожденные, которых не выли­зывают родители, умирают. Причина этого заключается в том, что сами они не могут удалять собственные отходы. Но это лишь одна из причин. Доктор Монтэгю пришел к выводу: вы­лизывание детенышей одинаково важно как для поддержания чистоты, так и для тактильной стимуляции.

Те, у кого есть домашние животные, знают: и маленькие, и взрослые животные любят, когда их гладят. Любят они и сами себя гладить. Кот выгибается, выворачивает голову и нежно, старательно вылизывает себе бока и спинку. Собака ложится на ковер и поднимает лапки кверху: она ждет, чтобы ей погладили животик. Обезьяна тщательнейшим образом очищает и выче­сывает шерсть своих сородичей.

Монтэгю считает, что даже человеческие зародыши, нахо­дящиеся в утробе матери, нуждаются в большом количестве тактильных стимуляций, чтобы стать физически крепче. Это необходимо для облегчения прохождения через родовые пути, которое у человека является самым длительным и самым на­пряженным. Эти четырнадцать часов родовой деятельности, кстати, так хорошо описанной матерями и никак не описанной новорожденными, — очень важный стимул для окончательного созревания некоторых органов и систем организма ребенка. Может быть, этим и объясняется тот факт, что дети, появивши­еся на свет с помощью кесарева сечения, имеют более высокий Уровень смертности и больший процент заболеваемости?²

Хотя роль тактильной стимуляции во время родов остает­ся спорной, необходимость осязательного контакта после рож­дения ребенка была ярко продемонстрирована драматическим, Даже трагическим способом. В конце двадцатых годов уровень смертности новорожденных в некоторых приютах для подки­дышей в Америке достиг 100 процентов. В те годы доктор Фриц Тэлбот из Бостона оказался в Германии и познакомился там с концепцией «о нежном и заботливом уходе», которая, казалось бы, не имела никакого отношения к науке. При посещении дет­ской больницы в Дюссельдорфе он обратил внимание на то, что одна пожилая женщина постоянно ходит по коридорам боль­ницы с больным, слабеньким ребенком на руках. Сопровожда­ющий врач сказал: «Это бабушка Анна. Когда мы сделаем боль­ному ребенку все что положено с медицинской точки зрения, а он все равно не выздоравливает, — мы зовем бабушку Анну, и она выхаживает малыша».

Когда Тэлбот предложил эту оригинальную идею админи­страции американских лечебных заведений, то его просто под­няли на смех. Руководство не принимало в расчет такое архаич­ное представление, что простое прикосновение может обеспе­чить выздоровление больного ребенка. Но очень скоро неумо­лимые цифры статистики убедили их. Первыми стали реализо­вывать новую идею в Беллевейской больнице в Нью-Йорке. Там было введено правило: каждого ребенка надо обязательно брать и какое-то время носить на руках, а также нежно гладить по головке несколько раз в день. Вскоре уровень смертности новорожденных снизился там с 35 до 10 процентов.

Несмотря на подобные открытия, и сейчас еще многие рассматривают осязательный контакт как неотъемлемую часть более важных процедур — кормления и купания. Очень редко к прикосновениям относятся, как к чему-то необходи­мому для полноценного развития ребенка. Представители ев­рейской нации придают большое значение осязательным ощущениям, так же как и латиноамериканцы. А вот англича­не, американцы и немцы не считают прикосновения настоль­ко важными. Другими словами: чем выше социальный уро­вень, тем меньше родители дотрагиваются до своих детей. Мне кажется, в Америке уже дошли до крайности: матери совершенно не носят своих новорожденных малышей на руках, а постоянно возят их в пластиковых колясках, а отцы прикасаются к ребенку, в среднем, в течение тридцати секунд в день.

В случаях с тяжело больными детьми, например страдаю­щими аутизмом, только постоянное и настойчивое прикосно­вение может дать надежду на излечение. Ребенок, больной аутизмом, нуждается в том, чтобы его гладили и массировали практически постоянно. Только так можно вывести его из со­стояния тяжелейшей депрессии.

Монтэгю на основании своих исследований приходит к выводу: кожа — самый важный из всех органов чувств, важнее, чем глаза или уши. Кожа не только передает нам информацию о внешнем мире, но еще и пробуждает сильнейшие чувства. Лю­бят ли меня, радуются ли мне? Безопасен или враждебен мне этот мир? Кожа автоматически впитывает все эти понятия и ощущения, получаемые извне.

Слова, обозначающие прикосновения, образуют в нашем языке выражения, с помощью которых мы передаем свое отно­шение к окружающим. Мы можем «гладить кого-то против шерсти» или «погладить кого-то по головке». Доверчивых, доб­рых людей мы называем «мягкими», а с капризными и несго­ворчивыми можно обращаться только осторожно, дипломатич­но, лишь «в лайковых перчатках». Мы все делимся на «толсто­кожих» и «тонкокожих», мы стараемся не оказаться «в чужой шкуре». Мы ведем себя тактично или бестактно — производные от слова «тактильный», что значит «осязательный».

Интимные сексуальные отношения — самое сильное ося­зательное ощущение нашей кожи. Наши прикосновения друг к Другу настолько пылкие, что два организма на какое-то время становятся одним. На Западе, где культура ориентирована на зрительные восприятия, слышны призывы к тому, чтобы во время секса (который часто ошибочно принимается за любовь) был максимальный кожный контакт.

С годами мы начинаем понимать: такие важные эмоции как любовь должны выражаться естественными способами. Кожа сама предлагает их нам. Именно кожа — наш главный ор­ган общения с другими людьми. Клетки кожи предлагают прямой путь в неиссякающий эмоциями сосуд, который мы мета­форически называем «человеческим сердцем».

Но прикосновение может вызывать и неприязнь. Мы ри­скуем испытать холодное сопротивление раздраженного чем-то супруга или недовольство ребенка, равнодушно пожимающего плечами, что означает: «Оставь меня в покое!» Но оно может также внезапно пронзить электризующим чувством взаимной любви, когда вы испытываете симбиоз ощущений. Это случает­ся, когда одновременно ты прикасаешься к любимому человеку и он прикасается к тебе. Поцелуи или пощечина — и то и другое - формы прикосновения и одновременно общения.

К

ожа Тела Христова тоже является органом общения с ми­ом: через него мы являем миру любовь.

Я вспоминаю, как вел Себя Иисус, пребывая в земном те­ле. Он протягивал руку, чтобы прикоснуться к глазам слепого, коже прокаженного, ноге увечного. В толпе к Нему прижалась женщина, чтобы впитать исцеляющую силу, которая, как она верила, в Нем крылась. Он почувствовал истечение Своей энергии, остановился в шумной толпе и спросил: «Кто прикос­нулся ко Мне?» Его прикосновение источало силу.

Я порой думал: почему Иисус так часто прикасался к ис­целяемым? Многие из них были обезображены болезнью - грязные, дурно пахнущие люди. Он обладал такой силой, что мог бы легко исцелять взмахом какого-нибудь волшебного жез­ла. Кстати говоря, волшебным жезлом можно было бы прикос­нуться к гораздо большему количеству людей. И вообще можно было бы разделить больных на группы — отдельно положить паралитиков, отдельно — горячечных, отдельно — прокажен­ных, — а потом взмахом руки в их сторону исцелять всю группу целиком, т.е. всех скопом. Но Он этого не делал. Иисус пришел на землю не для того, чтобы объявить крестовый поход против болезней. (Если бы было иначе, то почему осталось столько больных в мире и почему Он велел ученикам молчать об исце­лениях?) Нет, Он пришел, чтобы служить людям, и больным В том числе. Он хотел, чтобы все эти люди, один за другим, почувствовали Его любовь, Его тепло, Его близость к ним. Иисус знал, что не может явить Свою любовь толпе — любовь переда­ется через прикосновение.

В 7-й главе я говорил, что нам, Телу Христову, нужно по­могать всему Телу — помогать едой и медикаментами, которые мы посылаем в разные страны. Я побывал на передовой — ви­дел, какую пользу приносит гуманитарная помощь. И я твердо верю: подобную любовь лучше выражать лично, через прикос­новение. Чем больше мы отдаляемся от нуждающихся, тем дальше мы отходим от того идеала служителя, который оставил нам Иисус.

В Индии, когда мне встречался трудный случай и я назна­чал лекарство, родственники пациента шли в аптеку, покупали лекарство, а потом часто несли ко мне: просили, чтобы я сам дал его больному, потому что у меня «добрая рука». Они верили, что лекарство лучше помогает больному, если его дает рука вра­ча.

Я

живу на территории единственного в Соединенных Штатах лепрозория. У Карвилля очень интересная история. Боль­ница была создана после гражданской войны, когда представи­тельницы ордена католических монахинь «Дочери милосер­дия» выразили желание ухаживать именно за больными прока­зой. Никто из местных жителей не хотел, чтобы рядом с ними открывали лепрозорий. Поэтому все было сделано тайно: на бе­регу Миссисипи купили заболоченный участок земли, якобы, чтобы организовать ферму для разведения страусов. Первые па­циенты были доставлены туда нелегально глубокой ночью. Их привезли на баржах для перевозки угля, накрытых окрашенным в черный цвет брезентом.

Но, конечно же, слух о том, что здесь будет больница для прокаженных, быстро облетел округу — тогда строители броси­ли все и ушли. Для людей слово «проказа» означало что-то жут­кое и страшное, и никто не хотел рисковать своей жизнью. И лишь монахини были полны решимости. Под руководством своей смелой и отважной настоятельницы они взяли в руки мотыги и лопаты и стали рыть рвы и канавы — надо было прежде всего осушить болотистую почву. Не имея никакого опыта в строительстве, сестры в длинных накрахмаленных рясах выко­пали котлован под фундамент и возвели стены. И потом они не брезговали ухаживать за пациентами, прибывшими к ним под покровом ночи.

Теперь, спустя почти столетие, я лечу пациентов с диагно­зом «проказа» в этой самой больнице. Для многих из них, к че­му бы они ни прикасались — к мебели, ткани, траве, асфальту, - ощущение всегда одно и то же. Если они дотрагиваются до чайника с кипятком, они не чувствуют, что им горячо. Им все равно: что горячо, что холодно, а я потом лечу их обожженные руки. Я ненавижу проказу. Тем больным, которым не оказыва­ется лечение, болезнь постепенно калечит руки и ноги, для них наступает самое худшее: они теряют способность чувствовать прикосновение. Многие не чувствуют, когда до них кто-то до­тронется или погладит по руке. Из-за невежества и суеверий больные люди лишаются социального общения: с ними больше не встречаются ни друзья, ни коллеги, ни соседи. Проказа — за­болевание, приводящее к полному одиночеству.

В Карвилле стало возможным лечить пациентов и прово­дить постоянные научные исследования благодаря усилиям христианской церкви, особенно Миссии помощи больным проказой, точнее, одному из ее отделений — Американской миссии помощи больным проказой. Я часто удивлялся, почему для проказы создана своя миссия: я никогда не слышал о «Миссии помощи больным малярией» или «Миссии помощи больным холерой». Я думаю дело тут вот в чем: именно больные проказой больше всех нуждаются в человеческом участии. И участие это необычно — оно связано с риском. Христианская! любовь к ближнему как раз и отвечает таким требованиям.

Бригады врачей в больнице для страдающих проказой в Веллоре (Индия) делали все, чтобы спасти своих пациентов. Врачи терпеливо лечили мокнущие язвы, скрупулезно восста­навливали ноги и руки, делая пересадку кожи и пластические операции. Они осуществляли хирургическую трансплантации новых бровей взамен уже отсутствующих; восстанавливали без­действующие веки; нередко даже возвращали людям зрение. Они учили пациентов, что нужно делать в восстановительный период. Они давали им новую жизнь.

Но самое большое, что только можно подарить больному проказой, — это прикосновение. Мы не морщились при виде больных, как другие. Мы протягивали им свои руки, мы люби­ли их всей своей кожей — наша кожа дарила им свою любовь.

Любовь

Христианство — это не статистический отчет о жизни.

Мальколм Маггеридж

П

ростая женщина, известная под именем Мать Тереза, стала лау­реатом Нобелевской премии за вклад в дело мира. Она удостоилась этой высокой награды за свою бла­готворительную деятельность в Калькутте. Там она помогала людям, принадлежащим к самому низшему в Индии сословию. Она не могла спасти все население Индии, поэто­му решила помочь самым нуждаю­щимся — обреченным на умирание. Найти их можно было повсюду: в выгребных ямах и на мусорных свал­ках Калькутты, откуда они и достав­лялись в благотворительную больни­цу усилиями Матери Терезы. В этой больнице они были окружены забо­той и любовью. Улыбающиеся жен­щины смазывали их раны, смывали налипшую слоями грязь, одевали в чистое белье. И эти несчастные, ослабевшие настолько, что даже бы­ли не в силах произнести слово, ^лишь смотрели широко открытыми глазами на никогда ранее невидан­ные проявления любви, такие запо­здалые в их жизни. Может, они уже умерли и попали на небеса? Что означает такая неожиданная и бескорыстная забота? Почему их так ласково кормят из ложеч­ки теплым, вкусным супом?

Корреспондент в студии Нью-Йоркского телевидения - элегантный щеголь в костюме-тройке, постоянно поглядываю­щий за подсказками на стоящий за камерой телесуфлер, — рас­положился напротив Матери Терезы, задавая ей стандартный набор вопросов. Бросалось в глаза, что он очень гордился свои­ми вопросами. Ну зачем же она, в самом деле, тратит средства на людей, у которых все равно нет надежды на спасение? Не лучше ли потратить эти и без того ограниченные средства на людей, которых еще можно спасти? Какими же успехами может похвастаться ее больница, если все пациенты рано или поздно умирают? Мать Тереза смотрела на него молча, слушала вопро­сы и пыталась проникнуть сквозь внешнюю оболочку в его ду­шу, чтобы понять, что он за человек. У нее не нашлось ответов: понятных таким беззаботно щебечущим, как он. Поэтому он тихо сказала: «Всю жизнь с этими людьми обращались, как собаками. Самое страшное их заболевание — ощущение того, что они никому не нужны. Разве у них нет права умереть подобно ангелам?»

М

альколма Маггериджа, написавшего книгу о Матери Те­резе, тоже очень мучили подобные вопросы. Он был в Калькутте, своими глазами видел всю эту жуткую бедность и грязь и, когда вернулся в Англию, страстно и возмущенно описал это. Но, как заметил он сам: разница между ним и Матерью Терезой состояла в том, что он вернулся в Англию... а она оста­лась в Калькутте. Надо признать, что по статистическим данным она добилась небольшого результата: вырвала из жуткой клоаки нужды и лишений всего нескольких несчастных. Свою книгу он заканчивает выводом: «Но ведь христианство — статистический отчет о жизни».

И это действительно так. Это не статистический отчет жизни. Когда пастух в поле, пересчитал своих овец и увидел, что их девяносто девять вместо ста, он кинулся на поиски пропавшей овечки и долго, запыхавшись, с бешено бьющимся сердцем бегал и искал ее. А когда нашел, положил на плечи и принес в стадо (Лк. 15:4-7). И случай, когда хозяин заплатил одинаково всем своим работникам: и тем, которые работали целый день, и тем, которые работали всего один час (Мф. 20:1-16), — не статистический отчет о жизни.

Христианская любовь к ближнему, милосердие, бескоры­стие — это не статистические понятия. Восприятие кожей - сильнее, чем восприятие глазом или ухом. Оно дает четкое представление о потребности другого человека и инстинктивно помогает отзываться на эту потребность.

Я не верю, что миссионерская работа обязательно станет эффективнее, если будет более специализированной, но безли­кой. Технологические усовершенствования, конечно, необхо­димы везде и в христианских медицинских центрах, в частно­сти. Но я сам видел в Индии хорошие христианские медицин­ские заведения, которые постепенно теряли свою изначальную сущность. Они принимали официальный статус, обрастали но­выми зданиями и раздували свой штат. «Качество» их лечения улучшалось — но и стоимость возрастала. Чтобы окупить свои затраты, они приобретали дорогое современное оборудование, рекламируя которое, могли привлечь богатых пациентов. А тем временем бедные, обделенные здоровьем люди уже не в состоя­нии были заплатить за лечение в миссионерской больнице. Они вынуждены были обращаться за помощью в государствен­ные клиники.

Мне вспоминается тот вклад, который, в отличие от по­добных миссий, внесли мои родители. Они поехали в Индию проповедовать Евангелие. Прожив там год, они научились по­нимать потребности простых людей и стали заниматься меди­цинской, сельскохозяйственной, образовательной, евангель­ской, а также переводческой деятельностью. Осознание ими нужд других людей (податливость) и определило ту форму, ко­торую приняла их любовь.

Мои мама и папа проработали семь лет, прежде чем смог­ли обратить кого-нибудь в христианство. Но первые обращенные в христианство люди — прямой результат их исцеляющей любви. Очень часто деревенские жители оставляли больных родственников на пороге нашего дома, и мои родители лечили и выхаживали их. Однажды, когда индусский священник уми­рал от осложнений после гриппа, он прислал свою слабенькую, болезненную девятимесячную дочку моим родителям на воспи­тание. Никто из его окружения не ухаживал за больным ребен­ком — девочка лежала и умирала. Мои родители взяли ее, выхо­дили, а потом удочерили. Я приобрел сводную сестру, Руфь, а родители завоевали доверие людей. Односельчане были так тронуты этим примером христианской любви, что вскоре сами приняли любовь Христа.

Много лет спустя, когда моей маме, «бабуле Брэнд», бы­ло восемьдесят пять лет, уже много позже смерти отца, она по­могла сделать открытие в области медицины. Часто ей как вра­чу приходилось сталкиваться с тяжелыми гнойными абсцесса­ми, поражающими кожу на ногах жителей горных деревень. Она лечила их: вскрывала воспаленное место, удаляла из раны гной и извлекала тонкого червячка — источника воспаления. Такой червячок называется «ришта». Маму очень беспокоило огромное количество подобных заболеваний. Она стала искать причину и обнаружила: будучи личинкой, этот червяк-ришта какую-то часть своего жизненного цикла живет в воде. Если бы можно было нарушить этот цикл, то появилась бы возмож­ность уничтожить и самого червя. Мама приступила к поискам решения этой проблемы. А пока, познакомившись поближе с образом жизни горцев, она пришла к выводу: люди заражают­ся, когда берут воду из родников и вступают в нее босыми но­гами. Тогда она верхом на лошади объездила все окрестные де­ревни, убеждая людей построить каменные мостки для подхо­да к родникам. За десятилетия своей христианской деятельно­сти она снискала любовь и доверие этих людей. Поэтому люди послушались ее. Через несколько лет эта пожилая женщина собственноручно истребила всех червей-ришт и, соответствен­но, вызываемое ими заболевание в окрестностях двух горных хребтов.

У

моей жены была похожая ситуация с заболеванием глаз у детей. Каждый раз, когда она сталкивалась с этим заболева­нием, я догадывался об этом в тот же вечер по выражению отча­яния на ее лице. Я только сочувственно смотрел на нее и вопро­сительно произносил одно слово «Кератомия?» Она утверди­тельно кивала головой.

Эта болезнь возникает из-за недостатка витамина А и бел­ка у детей от года до двух лет. Пока ребенка кормили грудью, он получал все необходимое. Но это продолжалось до тех пор, по­ка на свет не появлялся его младший братик или сестричка, и тогда грудное молоко доставалось уже младшему. Однообраз­ное питание, основу которого составлял рис, не обеспечивало детский организм необходимыми витаминами, поэтому орга­низм малышей подвергался инфекции. Она не заставляла себя долго ждать и поражала глаза ребенка. У ребенка развивался конъюнктивит. Это инфекционное заболевание очень легко поддается лечению у нормально питающихся детей. Но у полу­чающего неполноценное питание ребенка конъюнктивит все больше и больше разъедает глаза. Глядя на такой глаз, мы виде­ли лишь желеобразную, влажную, размягченную массу, как будто под воздействием какого-то невидимого горячего луча все составные части глаза расплавились. Осмотр даже одного такого ребенка, испуганно отворачивающегося от света, всегда выводил Маргарет из состояния душевного равновесия, — и уже не имело значения, сколько успешных операций провела она в этот день.

Маргарет начала бить во все колокола. Она писала в раз­личные медицинские институты и просила помощи. Ученые одного из институтов занялись этой проблемой. Вот что они об­наружили: обычная зеленая трава, в изобилии растущая в той местности, где жили дети с инфекционным заболеванием глаз, содержит очень высокую концентрацию витамина А. Они также обнаружили, что арахис, урожай которого жители собирали каждый год для изготовления растительного масла, содержал необходимый детям белок. После того как из арахиса отжима­лось масло, жители обычно отдавали отжимки на корм свиньям.

Теперь надо было растолковать людям о необходимости кормления детей травой и арахисом. Маргарет и приехавшие ей на помощь медсестры начали проводить разъяснительную ра­боту. Вскоре матери маленьких детишек возбужденно расска­зывали своим соседкам о том, что простая трава и арахис могут предотвратить слепоту у ребенка. Эта новость распространя­лась по округе с огромной скоростью. Через некоторое время дети уже забыли об этом жутком заболевании.

Конечно же, эти два примера являются исключением. В основном миссионерская деятельность состоит из изнури­тельного труда и мало заметного результата. Но обе эти жен­щины продемонстрировали ощутимые результаты христиан­ской любви. Правительственные банки данных, оснащенные современным оборудованием больницы, специалисты сель­ского хозяйства имели все необходимое, чтобы победить кератомию и червя-ришту. Но они были лишены доверия местных жителей. Движущей силой медицинских открытий стали не они, а те труженики, которые постоянно «держали руку на пульсе» страданий простого народа и которые очень много по­трудились, чтобы заслужить доверие и уважение людей свои­ми делами.

Китайская пословица говорит: «Ничто не может загла­дить обиду от подарка, кроме любви человека, который его де­лает». Если я подойду к бедняку, суну ему в руку десятидолларо­вую бумажку и уйду прочь, — я сильно оскорблю этого челове­ка. Мой поступок означает: «Ты не в состоянии позаботиться о себе — вот тебе подарок». Но если я приму участие в его жизни, узнаю его нужды, пойду по жизни рядом с ним, поделюсь с ним тем, что имею, — тогда я не обижу его.

Могу себе представить, какой был бы результат, если бы «бабуля Брэнд» разбрасывала с самолета листовки, призываю­щие построить каменные мостки у источников воды.

К

аждую неделю мой почтовый ящик переполнен письмами от христианских организаций, занимающихся благотворив тельной деятельностью: кормят голодных, одевают нагих, посещают заключенных, лечат больных. В письмах они рассказыва­ют, в каких ужасающих условиях живет мир, и просят у меня де­нег на то, чтобы облегчить страдания мира. Очень часто я жерт­вую деньги, потому что сам жил и работал среди страдальцев мира сего. Я знаю, что большая часть этих организаций излива­ет любовь и сострадание на жаждущих во многих странах мира. Но мне становится грустно оттого, что единственная нить, со­единяющая миллионы христиан-даятелей с нуждающимся ми­ром, — это почта. Чернила на бумаге... Фразы отредактированы так, чтобы достичь наилучшего результата, но нет кожи, нет прикосновения.

Если свою любовь я выражаю опосредованно — через присланный мною чек с пожертвованием, то я никогда не уви­жу того удивительного отклика, который всегда порождает ти­хая верная любовь. Не каждый из нас может поехать в страны третьего мира, где проживает большая часть нуждающихся. Но каждый может посетить заключенных в тюрьме, отнести обед прикованному к постели инвалиду, помочь матери-одиночке, сироте. Если мы будем любить только тех, с кем нас разделяют мили пути, то сами окажемся в проигрыше: чтобы кожа сохра­няла чувствительность, ей нужно постоянно находиться в кон­такте с окружающим миром.

И лучший пример тому — Иисус Христос, воплощение Бога Живого, ходивший по нашей земле. В Послании к Евреям писатель подводит итог Его земной жизни. Он говорит, что наш Первосвященник может проявлять сочувствие к нашей слабо­сти (см. Евр. 4:15). Бог Сам решил, что Ему нужно прийти к нам. Ему мало было любить на расстоянии, да и как показать Свою любовь иначе, чем облекшись в человеческую плоть? Об Иисусе сказано, что Он «страданиями навык послушанию» (Евр. 5:8). Вроде бы глупо звучит: Божий Сын чему-то учился здесь у нас на земле. До облечения в человеческое тело Бог ни­когда не испытывал физической боли, не жил под одной крышей с нуждающимся. Но Бог пребывал с нами и прикасался к нам. Проведенное на земле время позволило Ему прочувство­вать всю полноту нашей боли.

Выходит, что лучше всего дарить любовь тем, к кому мо­жешь прикоснуться: соседу, родственнику, бедняку. В Индии мне представилась такая возможность. Сегодня я дарю свою любовь людям из Карвилльской клиники для прокаженных — любовь через прикосновение. Я не стал, естественно, безразли­чен к нуждам жителей Индии. Я ищу людей, которые могут за­нять мое место там. Этих миссионеров и посылающие их орга­низации я стараюсь поддерживать молитвами и пожертвовани­ями.

Но у прикосновений бывают посредники — такое случа­ется и в жизни, и в церкви. Рецепторы давления находятся глу­боко в моей коже. То, что происходит на поверхности кожи, пе­редается им через посредников — другие клетки. Я могу помо­гать индусам через свою дочь, живущую в Бомбее, через друга, доктора Фритчи, работающего в больнице для прокаженных в Карджири. И каждый раз я жду от них известий о том, какой от­клик вызвала моя любовь. Моя обязанность — быть частью их труда, и для этого мне надо знать о них все: читать поступаю­щие от них весточки, молиться за них. Когда я молюсь за них — за клетки, находящиеся на передовой, — я могу чувствовать их боль и их борьбу. Итак, мы можем поддерживать связь с члена­ми Тела Христова, находящимися в других странах, и они ста­новятся нашими болевыми рецепторами.

Н

ужды накатывают на мир, словно лава при извержении вулкана. Каждый день несет нам печальные известия о го­лоде, войнах, эпидемиях. Порой мы узнаем о несчастьях мира, копаясь в набитом едой холодильнике. Мы переключаем теле­визор на другую программу, когда на экране появляется голод­ный черный ребенок со вспученным животом. Нужды мира так велики, что происходит парадоксальная вещь: вместо того что­бы пробудить в нас сострадание, поток известий о бедствиях делает нас жестокими и бесчувственными.

Одновременно в нас накапливаются ощущения вины и стыда, которые теоретически могли бы заставить нас действо­вать. И тут я снова вспоминаю о служении Иисуса. Он исцеляла людей, но у Его служения был определенные географические рамки. Он не дошел ни до кельтов, ни до китайцев, ни до ацте­ков. Но Он сплотил группу христиан, которая должна была обойти весь мир и помочь нуждам всего мира. Итак, нужно на­чинать с того, что есть. Нужно начинать с близких, соседей, тех людей, которые находятся в пределах досягаемости. Один чело­век не может изменить весь мир, но все вместе мы можем вы­полнить Божью заповедь — наполнить мир Божьим присут­ствием и Божьей любовью. Когда ты протягиваешь кому-ни­будь руку помощи, то знай — это рука Тела Христова.