занное с моей матерью. Теперь-то я знаю, почему я всегда каш-
лял. Всю свою жизнь я жил, давясь дерьмом, которое стреми-
лось подняться и вырваться наружу. Когдая явился в этот мир,
нуждаясь в любви, я вместо нее получил дерьмо (уже вполне
оформленное) и жил с ним все прошедшие годы. Я и сейчас
ощущаю эту массу дерьма в себе. Должен отметить, что самое
первое, что я сделал сегодня, это отпустил поводья, предоста-
вив вещам идти так, как они идут. Это очень важный момент.
Раньше я постоянно держал свое тело под неусыпным контро-
лем; другими словами, я все время находился в напряжении,
все мои органы были ригидными — то есть, ничего не чувство-
вали. Теперь же я отпустил свое тело на волю: я расслабился, я
перестал контролировать свой член, свои кишки, свою грудь.
Мне никогда даже в голову не приходило, насколько я сильно
зациклен на своем теле. Но как только я оказался способен по-
грузиться в истинное чувство, я позволил и своему телу сде-
лать то же самое, отдаться реальному чувству. Первая и самая
|
|
главная причина тому, что я всю жизнь держал под контролем
свои органы, напрягался, состояла в том, что я не желал, чтобы
хоть что-то бесконтрольно вышло из моих естественных отвер-
стий. Это «что-то» было чувством, превращенным в телесные
отходы. Теперь же, когда я открыл все шлюзы, и ничего из меня
не полилось, я просто ощутил всю ту массу дерьма, какая ско-
пилась внутри меня. Неуловимое, но частое «гмыканье», кото-
рым я грешил многие годы, была просто попыткой затолкать
назад дерьмо, которое лезло наружу из моего горла. Потом я
прочувствовал все элементы моей системы контроля: гмыка-
нье, шмыганье носом и затягивание пояса. Такая изощренная
система контроля и защиты была мною разработана, чтобы сде-
лать меня непроницаемым, ригидным и непробиваемым для
любых травм, любых обид, и, кроме того, невосприимчивым
ко всякому чувству. Теперь же, в первый раз (если быть точ-
ным, то во второй) в жизни, все защитные ворота открылись.
Теперь, когда моя энергия и мои силы не были направлены на
поддержание напряжения и ригидности, я был свободен чув-
ствовать все накопившееся во мне дерьмо. Это было, конечно,
очень мучительно.
Первичный крик 267
Мая
Это очень интересно: с каждым прошедшим днем, по мере
того как я становлюсь здоровее, все больше людей начинают
думать, что со мной что-то не так. Сменились любимые цвета,
изменился стиль одежды — все это представляется людям не
моим; моя жена говорит: «Это не тот Гэри, которого я знала».
То же самое произошло со мной после одной гигантской пер-
вичной сцены; напряжение и зажатость бесчувствия отпусти-
|
|
ли мое лицо, кожа на нем расслабилась и разгладилась. Я стал
выглядеть моложе. Буквально на следующий день знакомые
начали спрашивать, не случилось ли со мной чего, не заболел
ли я? Теперь я очень отчетливо вижу одержимость огромного
большинства людей точно знать, что именно происходит с дру-
гими (или, во всяком случае, они привыкли думать, что им это
интересно). В нашем обществе это делает межличностные от-
ношения (если их вообще можно так назвать) достаточно глад-
кими. Люди могут иметь дело друг с другом только при усло-
вии, что могут сложить вместе разрозненные части информа-
ции — черты характера и другие факты, касающиеся другой
личности, — чтобы получить об этом человеке хоть какое-то
представление. И пусть только этот человек попробует сделать
что-нибудь, что выпадает из привычного портрета — другие
сразу обвинят его в том, что он стал каким-то другим, то есть,
чужим. Единственное, что остается делать, это приоткрывать
свою новую личность очень постепенно и малыми порциями.
Мая
Начали образовываться новые связи. Первое, что я ощу-
тил — это мучительная боль в животе. Внутри меня стал рож-
даться крик (ребенок Гэри, истинный Гэри хотел появиться на
свет), но я не смог собрать все силы, чтобы породить громопо-
добный, сотрясающий землю крик. Единственное, на что я ока-
зался способен, был довольно звонкий писк. Чувствуя, что мой
организм делает все, на что он способен, и чувствуя всю силу
того крика, который рвался из меня наружу, но ощущая, что у