Артур Янов

ленными нормами в моем раннем детстве, то я стал ассоцииро-

вать и отождествлять с программой мою мать. Дома мое вни-

мание к программе привлекалось постоянным ворчанием, нуд-

ными замечаниями, придирками, брюзжанием и откровенной

руганью. Я мог испачкаться во время игр, но не сильно. Я дол-

жен был вести себя как «хороший католический мальчик» — то

есть, уважать старших, делать то, что мне говорили и не пря-

тать грязных мыслей. Наш дом был самым неподходящим мес-

том для реальной практической жизни. Квартира была запол-

нена антикварными вещами. Мне всегда говорили: «Будь осто-

рожнее, ты можешь что-нибудь разбить». Пригласить домой

друзей, чтобы поиграть — было практически немыслимо. Во-

первых, их не могло быть больше одного—двух; в противном

случае мама расстраивалась и начинала нервничать. Во-вторых,

играть в доме было все равно, что играть в тюрьме. Мы были

под неусыпным наблюдением; нам запрещалось прыгать, ро-

нять вещи и шуметь. Так, если мне действительно хотелось по-

играть со сверстниками, то приходилось уходить из дома — чем

дальше, тем лучше.

Я вырос в добропорядочной католической семье. Конечно,

когда я подрос, то пошел в католическую школу. Двенадцать

лет меня учили жизни монахини! В довершение всех бед, две

сестры моей матери были монахинями того ордена, который

отвечал за преподавание в нашей школе. Значит, все монахини

знали мою мать. Для меня это выглядело как большой заговор

против меня. Стоило мне перестать быть добрым католичес-

ким мальчиком, как я получал все, что мне причиталось. Я не

знал, где заканчивается семья и начинаются школа и церковь.

Такая была программа.

Когда я закончил рассказ о программе, Арт спросил, како-

ва была моя реакция на образ жизни, установленный для меня

в детстве. С равным успехом он мог бросить спичку в ведро бен-

зина. Я взорвался пламенной тирадой. Огонь рвался из всех моих

пор, я бичевал программу, и эта неистовая ругань приносила мне

сильное и злобное удовлетворение. Мне хотелось сжечь програм-

му дотла, испепелить ее. Я несколько раз орал во всю силу сво-

их легких: «К черту эту программу! К черту! К черту, к черту!»

Когда пламя улеглось, и гнев тлел, как гаснущий уголь, я зак-