2015-09-06
545
История развития мысли подтвердит лучше всего, что ни в ка- ком случае нельзя считать материализм естественным следствием современного успеха наук, как полагают некоторые, и что он также не постоянный спутник или атрибут образованности, как утверждают другие; ибо современный материализм не есть что- нибудь новое, созданное нашим временем или высокой образован- ностью людей, но, наоборот, он со всеми своими принципами, не- достатками и заблуждениями есть не более, как сколок или пол- нейшее подражание тому самому материализму, который пропо- ведовался ещё в VI и V веках до Р.X. и что, как тогда, так и теперь великие умы и светила науки никогда не держались его, но, напро- тив нападали на него и признавали его результатом несовершен- ства мысли и заблуждением.
История развития мысли укажет лучше всего: во 1) что ис- тинно учёных и мудрецов никогда не понимали их современники; во 2) что высокие, проповедуемые ими, истины очень часто пере- давались в значительно изменённом виде и приспособленном к ма- териалистическому или атеистическому мировоззрению, причём весь коренной смысл учения, который придавал им сам творец их, совершенно утрачивался; и в 3) что чем глубже и всестороннее изучает человек вещественную природу, тем нагляднее для него обрисовывается всё это; он начинает совершенно ясно видеть всю второстепенную и вполне зависимую роль материи и вместе с тем
~ 159 ~
ему открывается всё первенствующее значение духовно-нрав- ственного мира в каждом мелочном, и даже совершенно пустом, по-видимому, явлении; вследствие чего всякое изучение одной внешней формы перестаёт удовлетворять его любознательность, оно делается для него узко, тесно и недостаточно. И в самом деле, какую можно отыскать логическую причину заниматься одними следствиями, если человеку ясно и наглядно обрисовывается воз- можность своим умом, под руководством логики, знания и чувств проникать в самую сущность явлений и отыскать и выяснить себе причины их, тем более, что только подобного рода изучение при- роды могло бы образовать правильное воззрение на природу во- обще и на каждый отдельный факт и явление.
Кант в «Пролегоменах», на стр. 125, говорит: «Эмпирически вне меня находится то, что созерцается в пространстве; простран- ство же, вместе со всеми содержащимися в нём явлениями, при- надлежит к представлениям, связь которых по опытным законам доказывает их объективную истинность точно так же, как связь яв- лений внутреннего чувства доказывает действительность моей души (как предмета внутреннего чувства); таким образом посред- ством внешнего опыта я сознаю действительность тел, как внеш- них явлений в пространстве, точно так же, как посредством внут- реннего опыта я сознаю существование моей души во времени; ведь и душу мою, как предмет внутреннего чувства, я познаю чрез явления, образующие внутреннее моё состояние, хотя сущность сама по себе, лежащая в основе этих явлений, мне неизвестна».
Свой краткий обзор развития мысли мы делим на 5 отдельных периодов, чтобы, не вдаваясь в излишние детали и не утруждая чи- тателя, нагляднее охарактеризовать их.
Первый период мы наметим от начала возникновения наук, что теряется в древности, и до VI века до Рождества Христова.
Второй период от VI века до Р.X. до IV века после Рожд. Хр.
Третий период от IV века до XVII века. Четвёртый период XVII и XXVIII века. Пятый период XIX век.
~ 160 ~
Первый период. Со времени процветания древней цивилиза- ции у Арабов, Египтян, Индийцев, Кельтов и Евреев и до VI века до Р.X., все знания были исключительно в руках духовенства и жрецов, которые составляли отдельные замкнутые классы или ка- сты.
У всех народов эти касты составляли особые сословия и имели наследственный характер. Для приобретения большей власти и ав- торитета в народе, они обставляли себя всевозможным мистициз- мом и таинственностью и не разоблачали перед народом своих знаний, ни премудростей своих религий.
Мы не видим у них разграничения между знаниями научными, религиозными и верованиями, – вся их учёность сливается в одно. Но у арабов мы видим некоторую отдельность знания от верования и религии. У них знания составляли особый отдел, порученный особым членам или семьям из касты. О них упоминает итальян- ский учёный Пеццани, и А. фон Гумбольдт находит, что принципы их науки совершенно схожи с современным позитивизмом. Арабы так же, как современные позитивисты, давали веру только экспе- рименту и измерению.
Но, вообще, тайны знания и религии у всех народов считались священными, а потому даже не все принадлежащие к кастам могли знать всё в полном объёме. Каждый мог владеть ими только по степени высоты своего посвящения. Были даже такие глубокие тайны, почитаемые настолько священными, о которых самые из- бранные старики из посвящённого духовенства не имели права го- ворить между собой; разве только в экстренных случаях, обсуждая какие-либо вопросы, имеющие единственную цель: извлечений разных указаний веры.
Изучающие священные книги и готовящиеся к переходу в высшее посвящение не имели права произносить громко ни одного слова из священного писания, не получив на то предварительного разрешения от учителя своего.
Учить народ могли только избранные и привилегированные лица. Они всегда ограничивались указаниями, касающимися испо- ведания веры и соблюдения обрядностей. Но одних указаний ока- зывалось всегда слишком мало; нужны были принудительные меры, без которых нельзя было заставить повиноваться грубый и
~ 161 ~
полудикий народ. А потому на обязанности этих учителей лежало измышление разных способов и применение некоторых принуди- тельных мер, чтобы вести народ по предначертанной программе.
Главным принципом всех вер было тем или другим путём ве- сти людей к их нравственному внутреннему усовершенствованию; угрозами и наказаниями заставить народ отвыкнуть от пороков, злодеяний, грубых вкусов, привычек и приучить их, хотя внешним образом, быть мягким, обходительным, послушным и исполнять обрядности своей религии, иногда через силу принуждая себя, иногда для того только, чтобы вообще бороться со своей грубой природой из-за идеи и через это вырабатывать в себе смирение и послушание.
Вообще, жрецы держали народ очень строго, обещали им за- гробные награды и наказания, победы над врагами – если целые страны будут вести себя достойно, благоденствие их нисходящего потомства и ответственность ближайших родственников друг за друга; и наконец, прямо наказывали фактически всех строптивых, не желающих исполнять предписание духовенства, а не исповеду- ющих достойным образом обряды своей религии.
Вообще надо сказать, что жрецы держали всегда свой народ в строгом подчинении и весьма настойчиво насиловали волю каж- дого, направляя её к внешнему исполнению добра и к исполнению обрядов религии путём таинственности, страха, разных обещаний, и наконец, прямым наказанием.
Таковы были отношения жрецов ко всем сословиям своего народа во всю эпоху до VI века до Р.X.
Второй период. Начиная с ІII века до Р.X. стали появляться светские учёные среди народа, которые передавали свои знания непосредственно в народ без всякого вмешательства духовенства. Мы видим, что между самим народом начинается брожение умов и желание не одного слепого подчинения, но и самостоятельного знания. Мы видим, что наука, искусство, литература и философия начинали мало-помалу делаться достоянием частных лиц и целых обществ. Появились люди выдающегося ума и логики, с мощной силой воли и слова, способные воодушевлять полудикую толпу и
~ 162 ~
внушать ей понимание самых возвышенных истин, явившихся ре- зультатом их знаний и их мысли.
Народ чрезвычайно охотно слушал и почитал своих учителей, но не всегда понимал всё учение в том духе, как желали ему вну- шить учителя. Уровень развития народа был невелик, а потому народ перетолковывал эти учения на свой лад, упрощая, обобщая и применяя их к своему кругозору и к своей степени понимания природы вещей.
Учения эти развивали всегда в народе тщеславную уверен- ность в собственные силы и способности, и авторитет духовенства начинал перед ними быстро падать. Почувствовав себя до некото- рой степени на свободе, предоставленным самому себе, своему ра- зуму и знанию, народ старался совершенно отделиться от духовен- ства, переставал слушать его и исповедовать свою религию, заме- нив своё верование слепым почитанием того философского уче- ния, которое ему нравилось, или которое более соответствовало его характеру.
Представителями материализма в период древней философии являются в VI и V веках до Р.X. философы Левкипп и Демокрит – первые атомисты, для которых и душа была совокупностью тон- чайших материальных атомов, в IV веке Гедонисты – та сократи- ческая школа, которая признавала удовольствие, как единствен- ную цель жизни (Аристипп и его последователи. Из этой школы вышел и первый греческий пессимист Гегезий, проповедник са- моубийства, учивший в Александрии, в III веке до Р.X.), с конца IV века и в следующие – Эпикур и эпикурейцы, слившие воедино и развившие далее обе упомянутые доктрины. – Представителями чистого спиритуализма являются некоторые пифагорейцы, напр., Парменид в V в., отрицавший всякое реальное бытие, кроме идей- ного; далее, Платон, отрицавший реальное бытие материи, в IV в.; некоторые Платоники и Новоплатоннки в последующие века. – Представителями дуализма в древности считаются Анаксагор и Сократ в V в., из которых первый впервые противоположил ум ве- ществу, а второй развил это учение применительно к природе че- ловека, затем Аристотель в VI в., противополагавший бессмерт- ный деятельный ум смертной бесформенной материи, – позднее
~ 163 ~
его последователи, некоторые перипатетики. – Пантеизм в полу- сознательной форме возникает ещё в VII и развивается далее в VI в. в учениях ионических физиков или гилозостов – Фалеса, Анак- симандра, Гераклита и др., учивших, что материя – одушевлена и одарена жизнью; Ксенофан в VI в., учивший о едином Боге, как реальной сущности всех вещей, – натурфилософ Эмпедокл в V в., одушевлявший свою материю началами любви и ненависти, а в IV и в следующих веках пантеизм находит себе более сознательное выражение в учениях стоиков (Зенон и его последователи).
Нет ничего удивительного, что в древности развивался и гос- подствовал материализм, ибо, во-первых, век был языческий; сле- довательно, никто и не мог себе составить правильного понятия об истинном Боге – Творце вселенной, а во-вторых, состояние наук было чисто примитивное, не могущее удовлетворить потребно- стям и любознательности даже тогдашнего грубого и неразвитого человека. Но и притом в Греции, например, материализм не был никогда достоянием толпы; ибо как не был народ мало развит, он всё-таки сумел создать себе свой собственный Олимп, который удовлетворял его мировоззрению лучше и полнее, чем господство бессмысленных, безличных и неодушевленных атомов.
Разбирая философию древних, мы должны скорей обратить внимание на противоположный факт, что люди, бывши язычни- ками, не зная ничего об учении Христа, силою своей собственной логики и своих слабых, говоря относительно, научных познаний, могли дойти до необходимости признания Бога Творцом и Владе- телем вселенной. Это должно поражать нас более, чем безверие и грубые примитивные взгляды на природу в среде языческого народа, и достойно гораздо большего внимания, чем обыкновенно уделяют этому факту.
Этот первый тысячелетний период, собственно говоря, и со- здал светскую философию, и был творцом множества всевозмож- ных философских систем. Более лёгкие философии, т.е. те, кото- рые позволяли человеку беспрепятственно пользовался благами земными, которые поощряли страсти и пороки, как, например, эпикуреизм, имели наибольший успех; чем нравственнее и возвы- шеннее была философская система, тем и имела она последовате-
~ 164 ~
лей меньше; ибо в то время совершенно так же, как и теперь, боль- шинство охотнее принимает то, что каждому нравится, чем то, что действительно полезно и истинно. Человеку, стоящему близко к жизни, к потребностям и заботам всякого рода, очень трудно отре- шиться от своих материальных выгод из-за идеи; для этого надо иметь возможность побороть свои страсти, пороки, привычки, привязанности – одним словом, надо переделать себя самого и всю свою природу; не несравненно ли легче следовать влечениям сво- его порочного характера?
Только люди нравственно развитые, внутренние чувства кото- рых дают себя понимать настолько отчётливо, что невольно под- чиняют своим требованиям весь организм и все животные желания их вещественного тела, могут быть безраздельно преданы идее и выполнять все требования её.
Таковыми были высокие научные умы и философы всех вре- мён. Они умели заглушать или, по крайней мере, умерять живот- ные и инстинктивные стремления до такой степени, чтобы они не препятствовали развитию идей, а вследствие этого могли далеко вести свои умозаключения. Они умели всегда отличать хорошее от дурного, временное от вечного, следствие от причины и средство от цели. Они всегда умели отделаться от своего житейского эго- изма и тщеславия, ставить идею выше всего, выше себя самого, выше своих потребностей и расчётов; умели становиться на нейтральную точку зрения, на наблюдательную почву и мыслить свободно без предвзятых мыслей.
Развитие наук и философии шло своим, независимым и роко- вым путём. Развитие народа шло совершенно независимо от раз- вития наук, шло медленно и вяло. Учёные, конечно, много труди- лись над народом, внушали им истинное понимание вещей, предотвращали от заблуждений, внушали покоряться истине, но народ, имея раньше духовенство своим руководителем, привык к строгости в обращении, к принуждению, идущему извне, чего ни в каком случае не допускали учёные принципа ради, да и средств к тому у них не было.
Неутомимыми трудами учёных философия шла всё далее и да- лее. Каждый из философов создавал свою систему, их проверяли, критиковали, составляли другие системы, которые претерпевали
~ 165 ~
ту же участь, и, таким образом, из обоюдных критик и проверок, философия тихими шагами стремилась к истине, и в IV веке после
P.X. Александрийская школа слилась с религией. Дальнейшее раз- витие или совершенствование философии было невозможно, ибо она познала всё превосходство над собой религии; она доказала всю недосягаемость обыкновенного человеческого разума до тех истин, которые развивает и утверждает христианство, и вместе с тем признала, что вся человеческая мудрость неизбежно ведёт пря- мым путём к подтверждению их.
Зачатки теологического направления философии были посе- яны ещё Филоном, затем появляется Аммоний Саккос и Плотин с своими учениками Порфирием и Ямблихом и, наконец философ Прокл сливает окончательно философию с религией. Сперва Алек- сандрийская школа признала Трисвятую Троицу (Жюль Симон, Histoire de l’Ecole d’Alexandrie) и закончила своим учением об эма- нациях, и весь ряд её учения всё ближе и ближе подвигался к уче- нию Христианства.
Послушаем, например, чему учит Александрийская школа во времена Плотина: Она задаёт себе три вопроса: «Может ли чело- веческое знание быть абсолютно истинным? какова природа Бога? как начался мир? – И отвечает на них следующим образом: 1) Че- ловеческое знание необходимо лишено достоверности; но это не- выгодное обстоятельство находит себе поправку в гипотезе экс- таза, во время которого душа отождествляется с бесконечным. 2) Природа Бога выражается в тройственном Единстве, в трёх ипо- стасях Единого существа. 3) Мир образовался путём Эманации.
«Этот третий, ответ заключается во втором. Бог, как Единство, не есть бытие, но Он становится бытием в силу Эманации от Его Единства (Разум), а также в силу другой Эманации от его разума (душа), и образовавшаяся таким путём душа, в её проявлениях, есть мир.
Если Бог отличен от мира, то он должен отличаться от него своею сущностью. Но в таком случае, на вопрос: как начался мир? нет ответа, ибо при этом условии мир должен существовать одно- временно с Богом.
Всё затруднение здесь заключается в следующем: Бог или со- творил мир, или нет. Если он сотворил его, то, спрашивается, из
~ 166 ~
чего? Логика говорит, что Он не мог создать его из ничего, ибо из ничего может получиться только ничто; поэтому Бог должен был создать мир из своей субстанции. Но если так, то, следовательно, мир тождествен Богу и должен был уже ранее содержаться в Нём, иначе Бог не мог бы создать его из Себя. Но такое отожествление Бога с миром есть пантеизм, и тогда вопрос не решается, но изме- няется лишь постановка его. Если Бог создал мир не из Своей суб- станции, то он мог создать его лишь из какой-либо субстанции, уже существовавшей, и в том случае вопрос опять остаётся без от- вета.
Христиане и последователи Александрийской школы решили этот вопрос почти одинаковым образом. Христиане говорили, что Бог создал мир из ничего, силою Своей всемогущей воли, так как для всемогущества всё возможно, и одно дело столь же легко, как и всякое другое. Последователи же Александрийской школы гово- рили, что мир отличен от Бога больше, по действию, чем по сущ- ности, так как мир есть проявление Его воли или Его разума.
Таким образом, по учению этой школы, мир есть Бог, но Бог не есть мир. Не признавая, следовательно, необходимости двух ос- новных начал, Александрийская школа признаёт различие между Создателем и созданием. Бог, согласно этому воззрению, не сме- шивается с материей, и тем не менее философия освобождается от трудности объяснить присутствие двух вечно существующих и вечно отличных основных начал.
Плотин путём своей диалектики пришёл к необходимости признать Единство основою бытия; тем же путём он пришёл к за- ключению, что единство не может быть единичным, ибо тогда не могло бы существовать Многое. Если многое предполагает еди- ное, то и единое предполагает многое. Всякое начало порождает последующее начало присущею ему неизъяснимою силою, кото- рое не умаляется от этого порождения. Эта неизъяснимая и неис- черпанная сила действует без перерыва, из поколения в поколение, пока она не достигнет пределов возможного.
Закон этот управляет миром, и его влияния не может избег- нуть само Божество. В силу этого закона все существа образуют одну иерархию, начинающуюся Богом и оканчивающуюся чув- ствующей материей, составляют одну нерасторжимую цепь, так
~ 167 ~
как каждое существо есть необходимый продукт предшествую- щего существа и производитель последующего.
На вопрос, что заставляет единство обращаться в множество и отчего Бог проявляется в мире, Плотин отвечает: принцип Единого уже давно признан недостаточным, так, как Божество, не имеющее разума, не может быть совершенно. Аристотель говорит, что Бо- жество, не размышляющее, не достойно уважения. Следовательно, если разум присущ Божеству, то оно необходимо должно быть де- ятельно; ибо можно ли назвать действительной силой такую силу, которая ничего не производит. Поэтому Бог по самому существу должен был создать мир.
Бог, следовательно, есть по самой природе Своей Создатель. Он подобен солнцу, отдающему от себя лучи без потери своего ве- щества. Весь этот наплыв новых явлений, эти постоянные измене- ния, это рождение и смерть, всё это – проявления непрерывно дей- ствующей силы. Проявления эти не имеют абсолютного бытия и постоянства. Индивидуальное гибнет, потому что оно индивиду- ально; только всеобщее существует постоянно. Индивидуальное конечно и преходяще; всемирное бесконечно и бессмертно. Бог есть единственно истинное Бытие, мы же и все остальные суще- ства и предметы – преходящие проявления Его. И, однако, смерть страшит робкого, невежественного человека, робкого именно вследствие его невежества. Между тем, умереть значит начать жить истинною жизнью. Правда, со смертью мы лишаемся ощу- щения, освобождаемся от страстей и интересов, от условий про- странства и времени, отрешаемся от своей личности, но зато мы покидаем этот мир и возрождаемся в Боге, отделываемся от этой эфемерной и жалкой индивидуальности и погружаемся в бытие бесконечного. Смерть есть переход к истинной жизни. Некоторые слабые намёки на неё, некоторое подавляющее нас указание на не- выносимый для чувства смертного блеск, являются в краткие мо- менты экстаза, когда душа сливается с бесконечным, хотя она и не может долго пребывать в нём. Эти чудные, хотя и краткие мо- менты обнаруживают пред нами Божество и показывают, что в глубине нашей личности таится луч Божественного света, посто- янно стремящийся освободиться и возвратиться к Своему Источ-
~ 168 ~
нику. Умереть значит начать жить истинной жизнью, и умираю- щий Плотин, отвечая в предсмертной агонии на вопросы друзей, сказал: „Я стараюсь освободить заключённое во мне Божество“», (Ист. Филос. Льюиса, т.1, стр. 294 – 297).
Философ Прокл окончательно поставил веру выше науки. Вера, по его мнению, была единственною способностью, посред- ством которой можно было познать Бога, т.е. Единое. «Философ,
– говорит он, – есть жрец не одной, но всех религий, другими сло- вами, он должен своими разъяснениями примирить все верования. Разум есть выразитель веры». (Льюис, т.I, стр. 298).
Со смертью философа Прокла Александрийская школа, а вме- сте с ней и дальнейшее развитие философии, прекращается. Далее философии идти было некуда; она слилась с религией и тем самым блестящим образом доказала, что высшие человеческие познания и вся его высшая мудрость есть первая ступень к познанию Боже- ственной премудрости. На этом решении можно считать закончен- ным второй период развития мысли, независимо от того, как по- няла толпа эти высокие учения. Они, конечно, не для всех; но ви- новата ли в этом сама истина или ограниченность людей?
Третий период длился около 1200 лет, т.е. до самого XVII века по Р.X.
В течение этого длинного периода вся философия была теоло- гическая; все знания, все науки, искусства, литература и даже об- разование юношества были в руках духовенства и монастырей. Ни в один исторический период духовенство не имело столь сильной власти над культом, как в этот; оно входило в семейную жизнь и руководило социальной жизнью стран.
Выдающихся и гениальных светил науки из людей светских совсем не появлялось; это был период абсолютного научного за- стоя и вместе с тем был подготовительный для образования нового центра цивилизаций; это был период нравственного и духовного развития людей.
Древний мир, дойдя до высших степеней умственной напря- жённости и высказав через Александрийскую школу своё послед- нее слово, стал кульминировать, а арена для проявления следую- щей усиленной научной и умственной деятельности ещё не была
~ 169 ~
подготовлена. В этой именно подготовке новой арены действи- тельности на новом месте и прошло 13 столетий.
После падения Римской империи вся западная Европа была населена варварскими, языческими, но крайне воинственными племенами самых разнообразных народностей и была разделена на тысячи мелких княжеств, герцогств, курфюрств, феодальных владений и т.д., состоящих в непримиримой вражде между собой.
Чтобы одним словом охарактеризовать первую четверть этого периода можно без большой ошибки сказать, что главным яблоком раздора между всеми властителями была жажда власти и господ- ства; в народе было стремление доказать превосходство своей силы, ловкости и своего оружия; наивысшим идеалом добродете- лей у всех считались храбрость и отвага, и все преклонялись перед силой, могуществом и властью, в какой бы форме они ни проявля- лись. Поэтому можно себе представить, какую воинственную жизнь вели эти народы, в особенности если вспомнить, что вслед за падением Римской империи было нашествие на западную Ев- ропу гуннов, готов и великое переселение народов.
Сколько времени должно было пройти, чтобы тысячи разроз- ненных владений слились вместе для образования нескольких са- мостоятельных государств, могущих силою своего оружия сдер- живать посягательства внешних врагов и через то дать возмож- ность мирного их процветания! Сколько времени нужно было, чтобы эти государства выработали свой строй, установили по- рядки, упрочили свой культ, торговлю, образование и искусства! Сколько времени должно было пройти в заботах о самой трудной задаче при возрождении всякой страны, – это о самоусовершен- ствовании самих людей. От полудикого, языческого и воинствен- ного состояния они должны были перейти к состоянию, способ- ному понимать высшие истины, добро, милосердие, свои обязан- ности перед людьми, государством и цивилизацией. Для этого им надо было положительно переродиться и переобразоваться, от- выкнуть от буйной и бродячей жизни, от грубых и жестоких наклонностей и заставить себя привыкнуть к более мирной, осед- лой жизни и вместе с тем изменить весь свой характер, все вкусы, все привычки и взгляды; храбрость и отвага должны были усту-
~ 170 ~
пить место другим идеалам, указанным им христианской рели- гией, заменившей прежнее язычество.
В течение всего этого времени о науке, конечно, никто и не имеет возможности думать; никакая философия не могла занимать умы людей; она решительно им не была нужна и окончательно за- быта. Научных знаний, приобретённых предыдущим периодом, было более чем достаточно для удовлетворения потребностей и весьма ограниченной любознательности того времени.
Под благотворным влиянием быстро распространяющегося по всей западной Европе христианства и вследствие повсеместной постройкой церквей и монастырей, при которых учреждались массы школ и коллегий всякого рода, развитие народов и стран, под строгим надзором духовенства, шло необычайно быстро. В скором времени и самые войны стали принимать религиозный ха- рактер; страны стали воевать между собой, преследуя уже не одни личные, корыстные или тщеславные цели, но дрались из-за прин- ципов и убеждений. Это уже был громадный шаг по пути про- гресса. Возникли крестовые походы с их восторженным религиоз- ным энтузиазмом и неудачами. Главные деятели крестовых похо- дов раздували вопросы веры, делая их своими народными вопро- сами, что отразилось весьма благоприятно на взаимных отноше- ниях стран и сплотило интересы светских и духовных властей. Чем больше было неудач, чем борьба с иноверцами была труднее, тем более народ привязывался к своей вере, старался её сильнее чтить и оградить, что способствовало ещё большему укреплению духов- ной власти над странами и народами.
После крестовых походов стали появляться отщепенцы като- лицизма и еретики, недовольные католицизмом вообще и его гнё- том и чрезмерной строгостью в особенности; в числе их появились гуситы, которые с оружием в руках заявляли свой протест. Крово- пролитнейшие войны возобновились, и чем энергичнее отстаивал народ свою религию, тем более он привязывался к ней, добро- вольно отдаваясь господствующей над ними власти духовенства.
Так продолжалось до эпохи возрождения, т.е. до 1500 года. К этому времени обозначились все великие державы, их будущее значение и характер; хотя до окончательного своего устройства они должны были пережить крайне трудное и смутное столетие.
~ 171 ~
До некоторой степени нравственно подготовленное и духовно развитое общество начинало уже мыслить. Во многих местах стали открываться школы и университеты под ведением светских властей. Изобретение книгопечатания сделало образование и ли- тературу доступными каждому. Открытие Америки и многие дру- гие причины возбуждали умы к научным познаниям. Во всей за- падной Европе явилась потребность в образовании. Вместо одной господствующей теологической философии стали появляться но- вые последователи Платоновской, Аристотелевской, Стоической и атомистических философий; явились схоластики с представите- лем своего учения Помпонацием.
Одновременно с этим является великий реформатор Лютер, произведший общественный переворот религиозных убеждений на огромном пространстве.
Успешное распространение реформации Лютера почти по всем германским владениям, постоянно усиливающаяся жажда знаний в обществе, учреждение по всей западной Европе огром- ного числа школ и даже университетов, подчинённых уже не ду- ховенству, но светским властям, появление разных философских учений, передаваемых учителями и профессорами университетов без всякого контроля католических монахов, – подрывали автори- тет католицизма, оспаривая у него его исключительную власть и господство над народом и странами. Католицизм, однако, не желал подчиниться подобному вредному, по его понятиям, требованию века. Он полагал возможным усиленной строгостью смирить отпа- дающих от его стада блудных овец, а потому стал принимать стро- жайшие меры наказания против всяких еретиков и отступников, как он называл всех, кто не был с ним единомышленником, и, как к последнему средству строгости, прибег к учреждению инквизи- ции.
Буллой папы Павла III, в 1540 году, 27 сентября, был назначен первым генералом Иезуитского ордена Игнатий Лойола. Этот ор- ден уже в первые 10 лет существования насчитывал до 22 000 своих деятельных членов, в числе которых было много людей, сто- ящих во главе государств и правлений стран. Иезуиты открывали множество школ высших (университетов) и низших (гимназий); в низших школах главным образом изучался латинский язык и, не
~ 172 ~
смотря на серьёзное образование, даваемое в этих заведениях, иезуиты старались в то же время подавлять в учениках всякое са- мостоятельное мышление и вырабатывать подчинение. Подготов- ленные таким образом ученики поступали в высшие школы, под- вергаясь ещё большей дисциплине и неимоверной строгости; изу- чали педантично главным образом: Аристотелевскую философию, мораль, схоластику, богословие, казуистику и догматы веры.
Инквизиция была бичом того времени, и трудно себе предста- вить, какими жестокими мерами, истязаниями и убийствами като- лицизм думал удержать своё прежнее влияние над миром. Все вла- стелины стран трепетали под страхом ответственности перед при- говором неумолимой инквизиции, а потому, находясь, в полной от неё зависимости, подчиняли ей и свои государства. Всякая науч- ная истина, не отвечающая видам инквизиции, считалась ересью, и виновник её сжигался на костре. Инквизиция стремилась во что бы то ни стало владеть и господствовать над всем миром.
Но требования времени были сильнее. Инквизиция могла до некоторой степени сдержать видимые проявления самостоятель- ной мысли, но тем более возбуждались внутренние, скрытые же- лания каждого следовать за наукой.
Начало открытому протесту против инквизиции положил пре- следуемый ею чрезвычайно умный, энергичный и восторженный итальянец Джиордано Бруно, объехав всю Европу, проповедуя свою пантеистическую философию и возбуждая повсюду самый живой интерес. Он был сожжён на костре, так как обвинялся ин- квизицией в ереси, от которой не пожелал публично отказаться пе- ред своей смертью. Его геройская смерть, воспоминания о его светлой личности и о восторженных учениях оставили неизглади- мое впечатление как о нём самом, так и о его учении.
Вслед за Джиордано Бруно стали появляться другие ещё более значительные научные открытия: Коперника, Галилея, Рене Де- карта и, наконец, Ньютона. Труды этих великих учёных заинтере- совали и завладели всем обществом до такой степени, что научный интерес стал общественным интересом; общество жаждало новых открытий и следило за ними как за вопросами дня.
Этот научный энтузиазм совпал с началом XVII века, и с этого времени мы начнём свой четвёртый период развития мысли.
~ 173 ~
Четвёртый период длился около 200 лет, разве немного бо- лее. Он начался с 1600 года и продолжался до начала нашего XIX столетия. Первые года и XIX столетия (лет 20 или 30) могли бы быть отнесены также к нему.
Это был период самого усиленного и деятельного развития мысли. Второй период создал науку и философию – 4-й их расши- рил, дополнил и установил окончательно; все лучшие и высшие познания приобретены наукой в этот период. И, действительно, в течение XVII и XVIII столетий было так много гениальных науч- ных умов, как ни в один исторический период. Светилами науки того времени выступили: Ньютон, Декарт, Галилей, Коперник, Тихо-де-Браге, Фарадей, Бойль, Клерк, лорд Бэкон, Юн, Лейбниц, Локк, Сталь, Шарль Бонне, Линней, Паскаль, Дюпон-де-Немур, Босюэт, Берклей, Гертли, Дальтон, Парацельс, Гей-Люссак, Бер- нулли, Гекели, Кабанис, Литтре, Лавуазье, Лаплас, Пристлей, Биш, Тейлор, Берцелиус, Кондорсе, Жильбер, Гюйгенс, Толманд, Александр фон-Гумбольдт, Артур Шопенгауэр, Спиноза, Фихте, Шеллинг, Гегель, Кант и многие другие.
За этим множеством научных светил первой величины следо- вали учёные второстепенные, профессора университетов, далее учителя школ, затем писатели, комментаторы, популяризаторы учёных трудов первых мастеров науки; и можно себе представить, какую массу новых научных сведений получало ежедневно обще- ство. Оно следило за ними с величайшим вниманием и уважением; с восторгом встречало оно и принимало всякое новое открытие, всякий новый труд, и просвещение стало потребностью века.
Бросая общий взгляд на ход развития мысли в этот период, нельзя не найти в нём поразительного сходства с ходом развития мысли второго периода в древнем мире. Разница между ними, в сущности, конечно громадная. 1) В древнем мире народ был несравненно меньше интеллектуально развит; 2) наука древних стояла на несравненно низшей степени; 3) способ распростране- ния знаний в древности был по преимуществу устный. Совсем не то было после изобретения книгопечатания в новом мире. Одним словом, один период усиленного развития мысли отстоял от дру- гого на две тысячи лет, следовательно, само собой понятно, что все
~ 174 ~
условия, сопровождающие один, несходны с условиями, сопро- вождающими другой; но отношение несовершенства природы че- ловека к возлагаемой на него задаче самообразования и самоулуч- шения даёт необыкновенное сходство между ходом развития мысли обоих периодов. Вместо того, чтобы быть слугой науки и своего собственного улучшения, человек, во всех случаях своей жизни, остаётся прежде всего человеком, со всеми своими стра- стями, пороками, привязанностью к своим привычкам и принци- пам, которые суть самые большие тормозы образования и самые злейшие враги новых идей. Человек никогда не может отделаться от своего прежнего взгляда на вещи, и, узнавая новые истины или приобретая новые познания, он разбирает их со старой точки зре- ния, применяя свой прежний взгляд, который и служит ему пер- вым и главным мерилом и критериумом его собственной оценки, от чего непосредственно зависит степень допущения или понима- ния этих истин или этих познаний. Одним словом, человек нико- гда не мог додумываться до конца, т.е. до того конца, до которого додумывались великие мыслители его века; он останавливал своё мышление на степени своего собственного развития, на той сте- пени, которая соответствовала чувствам и силам его интеллекту- ального существа.
Из этого выходит, что ход развития мысли, как в древнем, так и в новом мире, имеет большое сходство, несмотря на полное раз- нообразие всех сопровождающих условий, а именно:
I. Обоим периодам «свободного» умственного и научного раз- вития предшествовали очень долгие периоды нравственного и ду- ховного «насилия».
Крайне трудно подобрать другие названия этим периодам; по- тому мы второй и четвёртый назвали свободными, в отличие от первого и третьего, которые мы назвали периодами духовного насилия. Собственно говоря, и то и другое название не совсем пра- вильно; ибо как умственное образование не может быть названо вполне свободным, так подавно нравственное и духовное воспита- ние не похоже на насилие; однако, для большей рельефности ха- рактеристики различия этих периодов оставим эти эпитеты.
Дело в том, что как основной смысл нравственного и духов-
~ 175 ~
ного воспитания, так и приёмы, употребляемые при нём, реши- тельно не схожи с основным смыслом умственного и научного об- разования и с практикуемыми педагогическими приёмами.
Воспитание нравственное и духовное сопровождается посте- пенным изменением внутренней природы человека. Человек дела- ется мягче, добрее, снисходительнее, к ближнему, строже к себе и т.д. Ни одно из этих качеств не может быть приобретено без из- вестной работы над собой, без принуждения себя или без некото- рого воздержания. Никакая мораль помочь не может. Человек мо- жет видеть примеры самой высокой добродетели и ежедневно слу- шать самые убедительные речи о превосходстве добродетели над пороком, – однако, ничто не сделает его лучше, если он сам не бу- дет себя принуждать отставать и отучаться от всего злого и несо- вершенного и не будет заставлять себя поступать хорошо.
Эта искусственная и принудительная ломка организма сна- чала в особенности покажется человеку непреодолимо трудной. Но после некоторого упражнения задача значительно облегчается, и со временем он привыкнет и будет даже чувствовать удоволь- ствие в том, что раньше казалось ему совсем противным его при- роде и недостижимым. Такой внутренний нравственный и духов- ный прогресс отразится на всём его характере, во взглядах на лю- дей и на окружающую его природу, на привычках, и обязательно войдёт во всю его жизнь и в обращение его с людьми и живот- ными.
Предположим, что мы имеем дело со злым и грубым челове- ком и желали бы во что бы то ни стало превратить его в нежного и любящего, – какой образ действий предписали бы мы ему? что по- советовали бы ему сделать?
Сначала он должен бы был приучить себя наружно не выказы- вать своей злости. Как бы люди ни сердили его и сколько бы зла ему ни делали, – он должен бы был употребить все свои силы, чтобы сдержать, остановить или подавить в себе всякие, даже мельчайшие, внешние проявления злости и казаться добрым и снисходительным. Внутренне он, конечно, будет сердиться; злость будет в нём кипеть, весь организм его будет протестовать и проти- виться такому неестественному проявлению силы воли над собой же самим, и действительно, нужна необыкновенная стойкость или
~ 176 ~
какая-нибудь сильная посторонняя причина, которая заставляла бы человека сдерживать все порывы его порочной природы. Поло- жим, что через усиленное старание, он одержал верх над самим собой и над своей природой и сдержался раз десять, двадцать или сто – ведь, как бы ни была зла его природа, он должен же наконец приучить её к послушанию и отучить от внешних проявлений зло- сти. Вместе же с внешними проявления злости станут пропадать и внутренние и борьба с собой будет ему даваться уже легче; и так должен он поступать до тех пор, пока в нём не исчезнет всякая ненависть и злость к людям и дойдёт он до индифферентизма.
Таким точно путём должен поступать человек для уничтоже- ния в себе каждого порока и каждой дурной наклонности. Ничего не даётся в области духовного прогресса без борьбы и принужде- ния; скажем даже больше: одно принуждение себя, в особенности, если оно разумно и не имеет внешнего давления, а делается чело- веком с охотой, по доброй воле, уже совершенствует его, искоре- няет в нём злые наклонности и делает его способным к восприя- тию высшего самовоспитания, которое он найдёт в христианстве. Никакая борьба с собой и со своими недостатками не остаётся без внутреннего и действительного самоулучшения всего нашего су- щества и всей природы нашей. Окончив подобную ломку и наси- лование своей злой природы, человек может сказать, что кончил первую часть своего нравственного и духовного воспитания. т.е. подготовил почву своей души для благоприятных всходов на ней семени слова Божия. Это будет уже вторая часть его самовоспита- ния, ещё более существенная, чем первая, но зато и ещё более трудная.
Легче отучить себя не делать людям зла, чем приучить себя делать добро; легче отучить себя от праздных слов и от отрицания того, о чём ты не имеешь понятия, чем полюбить Бога всем серд- цем и всей душой; легче быть рабом буквы, чем вникнуть в дух закона; легче быть формалистом и исполнять известное количе- ство внешних правил и обрядностей, чем быть верным слугой Бога, чистым, мудрым и смиренным духом и с самоотвержением повиноваться воле Божией. А если задача труднее, то и достиже- ние её достаётся с большей работой над собой. Конечно, работа христианина над самоулучшением совершенно другого рода, чем
~ 177 ~
первоначальная работа над искоренением в себе зла; тем не менее, она очень трудна и сопряжена с большими принуждениями и борь- бой с самим собой. При этом так же, как и при всяком новом нрав- ственном и духовном улучшении себя, человек постоянно до не- которой степени совершенствует свой характер, свою жизнь и всю свою природу. Духовному воспитанию нет предела, – оно также бесконечно, как и сам Бог, и каждая новая степень даёт всё новые преимущества и новые совершенства.
Образование научное и умственное имеет совершенно другой характер. Конечно, чтобы что-нибудь знать, надо трудиться и ра- ботать. Чем более человек учится, тем он образованнее, – это несо- мненно (очевидно, в этом случае мы говорим об одном и том же человеке, так как природные дарования у людей весьма различны). Но при научном и умственном образовании ценится не количество положенного кем-нибудь труда, не самая его забота об образова- нии и не бессонные ночи, проведённые в изучении наук, но конеч- ный результат, степень образованности и количество усвоенных знаний.
Человек, окружённый всеми средствами, облегчающими ему учение, достигает лучших результатов гораздо скорей и с мень- шим трудом, чем другой, их не имеющий. Иной, живя между ум- ными людьми и прислушиваясь постоянно к их научным разгово- рам, совершенно без всякого труда и даже совершенно нехотя мо- жет научиться тому, на что другие убили целые годы своей жизни. Простой безграмотный сторож-солдат в физической лаборатории научается через простую наблюдательность, но без всяких знаний физики, производить любой самый трудный физический опыт со всеми деталями. Таков характер умственного и научного воспита- ния, в котором более преуспевают те, у которых больше разум, па- мять и сообразительность. Но вопрос в том, – преобразовывают ли эти знания человека? Делают ли они лучше и совершеннее самое существо его, улучшая его душу?
На этот вопрос надо несомненно ответить отрицательно. Ум- ственные и научные познания расширяют ему только кругозор всего познавательного; открывают ему новые арены деятельности, на которые может он вступить или отказаться: позволяют ему бо- лее разумно и здраво относиться к природе, к людям и тварям; но
~ 178 ~
будет ли он в действительности так относиться, – это зависит от его личного желания. Но зато умственное развитие ведёт за собой и большее понимание житейских и личных вопросов, открывает ему глаза на его выгоды и расчёты, учит ловкости в обращении с людьми, учит командовать и господствовать над ними. Из чего надо заключить, что умственное развитие, вместе с приносимой пользой человеку, может принести ему и вред, ибо может поро- дить в нём излишнюю уверенность в свои силы и достоинство, что вызовет тщеславную гордость и пренебрежение к людям, т.е. мо- жет сделать ему нравственный вред и он падёт с высшей ступени своего духовного развития на более низкую.
Ввиду этой разницы задач нравственного воспитания и ум- ственного образования, учители нравственности для воспитания своих учеников поступают иначе, чем профессора и учители наук; а в периоды усиленного нравственного развития отношение духо- венства к народу было иное, чем отношение учёных к тому же народу в периоды усиленных умственных развитий.
В течение всего первого и третьего периода духовенство имело безусловную власть над народом во все фазы его жизни: се- мейной, домашней, уличной и общественной. Мало того, духовен- ство оказывало давление не на одни только поступки людей, но и на все потаённейшие мысли каждого, заставляя на исповедях вы- сказывать всё без малейшей утайки, под страхом двоякой ответ- ственности. Первая ответственность была перед самим духовен- ством, которое наказывало разными способами за неполную испо- ведь; вторая же была перед самим собой и Богом, ибо совесть каж- дого не должна была давать покоя в течение всей жизни, в случае преднамеренной утайки какой-нибудь самой сокровенной мысли. Никто от руководства духовенства никуда скрыться не мог и вся- кий шаг каждого был под контролем.
Заботясь о внутреннем нравственном улучшении народа, ду- ховенство, конечно, должно было не только оказывать давление, но даже употреблять некоторое насилие над волей народа, чтобы заставить каждого относиться к себе строго и в свою очередь при- нуждать себя насиловать свою злую природу, приучая её к добру! И, конечно, чем грубее был народ, тем и насилование их воли было сильней и выражалось в более грубых и принудительных формах.
~ 179 ~
Имея дело с полудиким народом, законоучители и не думали даже осведомляться о внутренних душевных качествах своего народа; ибо в каждом из них было ещё так много дикости и внешней гру- бости, что первой заботой духовенства было работать над уничто- жением внешних проявлений их дикой и животной натуры. Мои- сей, например, никого не спрашивал, с каким внутренним настро- ением исполняет человек его закон и трудно ли ему воздержи- ваться от злодеяний; он говорит: «Будь проклят всяк, кто не испол- няет закона». А закон усматривал каждый шаг даже домашней жизни и был необычайно мелочен и подробен; но тем не менее ис- полнение его было обязательно.
Ветхий Завет строго преследовал нарушение обрядностей; например: соблюдение субботы было обставлено самыми мелоч- ными, до нелепости точными, до смешного ничтожными ограни- чениями. Пророк назвал её «отрадой», и поэтому ставилось в обя- занность даже бедняку есть три раза в этот день. Евреи должны были пиршествовать, хотя не имели права ни зажигать огня, ни ва- рить пищи. Согласно жестокому и узкому наставлению Шамайи, в субботу никто не мог даже ободрить вольного или утешить пе- чального; спасти жизнь ближнего считалось нарушением субботы. Какой-нибудь вопрос о стебле бобов или о способе убивать дичь до её употребления в пищу возбуждал самые многочисленные трактаты, вырабатывающие новые затруднительные условия.
Общее религиозное убеждение каждого иудея сводилось к тому, что, хотя из 248 заповедей и 365 запрещений Моисеева за- кона иные были легки, а иные тяжелы, однако все они и в отдель- ности, и вместе взятые были необходимы к исполнению с самой строгой тщательностью, не только по духу и по букве, но и в бес- численных выводах, к которым могла повести буква, когда даже последний след смысла и значения терялся в массе всевозможных определений. Этого, по убеждению иудеев, требовал Бог; только это считалось истинным понятием о безукоризненной праведно- сти закона. Хотя подобный взгляд иудеев есть отчасти плод утри- ровки фарисейской, тем не менее, разве не торжественно и не ре- шительно выражена заповедь: «не делать никакого дела в суббот- ний день?» Разве сам Моисей и всё общество не побили камнями человека в пустыне за то только, что он собирал дрова в этот день?
~ 180 ~
А разве легко было дикому народу под страхом ответственно- сти почитать своих родителей, не воровать, не убивать, не завидо- вать, не пожелать жены ближнего, смирять свой гнев, который для них, по словам языческого поэта, «возникает как дым в сердце че- ловека и слаще текущих капель мёда» и, вместо удовольствия ме- сти и блаженства пролить кровь врага, его принуждали к воздер- жанию, спокойствию и смирению.
В третьем периоде строгость была другого рода – более тон- кая, но не менее активная. Задача самоусовершенствования, возла- гаемая на христиан, несравненно труднее, чем в других религиях. Установление инквизиции и обращение её с народом достаточно доказывает ту степень строгости, с которой католицизм поддержи- вал веру среди народа.
Научное и умственное образование имеет тоже своего рода принуждения, но они совершенно другого рода и гораздо слабее. В каждой стране учатся далеко не все, давления же духовного вос- питания во все времена и у всех народов не избегал положительно никто; ни один человек и ни один ребёнок даже не был освобождён от полнейшего на него влияния духовенства. Далеко не так рас- пространено воспитание у нас, в России; например, в светских школах и в университетах учится один ученик на 1 600 человек из общего числа всего народонаселения. Где же почерпают осталь- ные 1 599 человек свои знания? Почерпают ли они вообще откуда- нибудь какую-нибудь премудрость, или остаются в полном неве- жестве – никому до этого дела нет. Обязательное обучение грамот- ности не введено ещё во многих странах в настоящее даже время; можно же себе представить, в каком состоянии оно было 300 лет тому назад, не говоря уже о втором периоде, который был 2 000 лет тому назад.
Никакая страна не в состоянии дать образование всем желаю- щим его получить – на это не достанет её годового бюджета, а по- тому число учеников, обучающихся во всех школах и университе- тах каждой страны, в большинстве случаев ограничивается извест- ным количеством, которое определяется в зависимости от числа необходимых чиновников, учителей, офицеров и вообще служа- щих в самой стране.
Кроме действительного желания просвещения, в эти учебные
~ 181 ~
заведения часто загоняет учеников нужда и необходимость доста- вать себе занятие и пропитание для всей предстоящей жизни. А там, где замешиваются вопросы нужды, холода и голода, может ли человек поручиться за чистоту своих намерений?
В этих заведениях, конечно, существуют своего рода строго- сти и взыскания. Они заботятся о том, чтобы оканчивающие курс были достойны того. Но им всё равно – окончит ли в них Сидор или Карп, а потому, если Сидор плохо учится, то его выгоняют и берут Карпа на его место; и никому дела нет, где этот несчастный, малоспособный Сидор кончит своё образование, и будет ли он во- обще учиться – также никого не интересует.
Вот причина, отчего мы назвали второй и четвёртый периоды свободными, а первый и третий – периодами нравственного наси- лия и обратили внимание читателя на то, что обоим периодам уси- ленного умственного развития предшествовали периоды строжай- шей нравственной дисциплины, и что периоды нравственного вос- питания были раз, по крайней мере, в 5 длиннее, чем периоды об- разования. Это было первое сходство.
II. Второе сходство заключается в том, что, как в первом, так и третьем периодах, после того, как общество начинало интересо- ваться научными вопросами и мировыми открытиями великих учёных, для него, кроме авторитета религии, являлся ещё другой авторитет науки. Согласить требования этих двух авторитетов об- щество никогда не могло. Оно никогда не умело держаться вполне необходимой середины, позволяющей человеку пользоваться пре- имуществами обеих сторон. Видя прежнюю над собой власть ду- ховенства значительно ослабленной, вследствие веяния времени, оно старалось совершенно отделиться от него и переносило всё своё почитание на научные знания.
III. Третье сходство заключается в том, что как общество, так и его учителя и профессора никогда не могли дойти до той глу- бины мышления, которой владели великие мастера науки, и стать на то мировоззрение, на котором стояли сами авторы и создатели этих философских систем и научных теорий; а потому системы эти и теории передавались обществу совершенно в другом свете, зна- чительно измененные, вследствие чего те же самые данные, кото-
~ 182 ~
рые приводили самого автора системы к одним заключениям и за- ставляли видеть в них новые подтверждение славы Божией, – до- водили общество до совершенно противоположных убеждений и утверждали в нём материализм и атеизм.
Подробное доказательство этого странного явления будет по- мещено ниже.
IV. Четвёртое сходство заключается в том, что чем возвышен- нее была философская система, чем более приближала она чело- века к Божественной истине, тем менее она понималась и тем ме- нее имела она последователей. Наоборот, чем легче была система, чем более была она поверхностна и менее удалялась от видимого мира, тем более имела она последователей. Самое большое число последователей, как во второй, так и в четвёртый период, имел эпикуреизм, который поощрял развращённые вкусы тщеславного человечества, не корил пороки и потакал изнеженности и сласто- любию. Он учил, что в жизни следует выше всего ставить своё соб- ственное счастье; что вся жизнь состоит в вечном стремлении духа к счастью, довольству и добродетели. Он отвергал влияние Богов на мир, не признавал загробной жизни, старался вдохнуть в учени- ков своих жажду к мудрости, умеренность, твёрдость духа и уда- ление от публичных обязанностей.
Такая лёгкая и приятная форма философии, позволяющая пре- даваться со всем пылом своим страстям, после той нравственной дисциплины, к которой обязывали религии, не могла не нравиться порочному человеку. И как только власть религии ослабевала, люди видели, что они предоставлены своему произволу и своей собственной свободной воле и что есть возможность заменить ка- толицизм со всеми его обязательными правилами и стеснениями эпикуреизмом, – то они не замедлили это исполнить, что совер- шенно естественно.
V. Поразительное сходство видим мы в последовательном ходе развития мысли и философии и в форме суждения в течение каждого из этих двух периодов.
Люди могут быть более или менее образованы, знания их при- роды могут у одних быть несравненно выше и обширнее, чем у других, но сила и глубина их суждения, зависящая от внутреннего их развития, устанавливает всё одни и те же формы суждения.
~ 183 ~
Достойно положительно удивления, что, несмотря на то, что четвёртый период имел больший запас научных данных, больше средств к распознанию истины и изучению природы, к личному самоусовершенствованию, однако он не создал ни одной новой формы философии, ибо каждая форма суждения имеет уже своих одинаково достойных представителей в древности.
Не вдаваясь в разные переходные и смешанные формы фило- софии, надо сказать, что древний мир выработал шесть основных форм суждения, а именно:
а) Самой лёгкой и удобопонятной для всякого неразвитого нравственно человека формой философии представляется несо- мненно материализм, – он разбирает и анализирует все явления материи, отвергая или не замечая духа; для него духа нет, нет ни- чего отвлечённого и загадочного в природе, всё понятно, ибо он рассматривает дух и всё ему непонятное как свойства, развиваю- щиеся или проявляющиеся в материи. Дух – это всё равно что цве- ток или плод, вырастающий со временем на древе вещества.
Одной ступенью выше материализма, как сказал Кант, на длинной лестнице всех философских систем, стоит скептицизм. Он не даёт ещё учения о духе, не познает его и не старается ни понять и ни изучить его; но, анализируя свои знания материи, он убеждается в шаткости их, ибо, по учению скептиков, всякое по- знание, которое может быть оспорено, не достоверно, а, следова- тельно, и не должно быть принято. Скептики держатся того убеж- дения, что мудрый человек не должен ничего решать, не должен останавливаться ни на чем, но всё подвергать только исследова- нию.
Иммануил Кант находить, что обе эти формы суждения должны быть отнесены к числу явных заблуждений.
б) Пантеизм – сливающий или, лучше сказать, не отличающий идеи Божества от видимого мира. По его учению, или Божество поглощает в себе весь мир, тогда можно сказать, что Бог есть всё, или мир поглощает Божество, тогда «всё» – есть Бог. В первом случае мир не что иное, как скопление феноменов или разных про- явлений Божества без отдельного и реального существования его; во втором случае Божество составляет только всеобщую силу, рас- пространённую в природе и сливающуюся с нею.
~ 184 ~
в) Дуализм или спиритуализм, – система, по которой дух и ма- терия одинаково реальные начала, совершенно противоположные друг другу по своей природе и не имеющие между собой ничего общего ни в свойствах, ни в законах своего действия.
г) Идеализм или чистый спиритуализм, – система, по которой существует только дух, а материя есть только представление, одна из идей духа, но на самом деле её не существует. Материя – это только создание творческой мысли духа, имеющего потребность облечь в вещественный (трёхмерный) образ мыслимую им проти- воположность своего собственного бытия. Для этой системы ре- ально существуют только идеи духа.
Чистый идеализм может быть назван непосредственной ступе- нью, ведущей к правильному пониманию учения Церкви. Уллих признаёт учение Церкви высшей формой человеческих познаний и называет его наукой всех наук, или философией всех философий, и как мы увидим ниже, он имеет на то полное и несомненное право.
Разбирая все появившиеся в четвёртый период формы фило- софии, можно подвести их совершенно под одну с этими формами рубрику, и высокая учёность XVII и XVIII столетий не прибавила ни одной новой формы суждения.
VI. Шестое сходство второго периода с четвёртым – является тождественность окончательных выводов, до которых довели труды всех великих учёных обоих периодов.
Второй период создал философию, четвёртый её развил. Но в четвёртом, как и во втором, труды великих учёных шли незави- симо от того, как понимали их второстепенные, третьестепенные учёные, профессора, учителя и наконец всё общество. Великие умы понимали друг друга и, собственно говоря, в развитии их вы- соких идей и состоит прогресс мысли и значение века. Каждый но- вый великий деятель науки основывал свои выводы на точном смысле учения своих предшественников; исправлял и дополнял их пробелы и создавал свои системы, которые тоже исправлялись, критиковались и дополнялись вновь появляющимися великими умами и так росло знание науки. К концу XVIII века философия сказала своё последнее слово, которое было тождественно с тем выводом, к которому пришла наука, а именно: что человек может
~ 185 ~
познать истину только через Бога. Разница лишь в том, что второй период длился 1000 лет, – четвёртый же через двести лет пришёл к тому же результату.
Разбирая все идеалистические системы с последней половины XVIII столетия и начала XIX, не трудно убедиться, что в основном смысле окончательных их выводов чувствуются от человека те же требования, которые уже давно внушает ему Церковь, а они все дошли до своих положений, идя строгим логическим путём от дан- ных положительной науки, пройдя всю трудную школу человече- ских знаний.
Для примера, приведём некоторые их положения.
Кант находит, что «теологическая идея, дающая основание са- мому важному применению разума, которое, однако, при исклю- чительно умозрительном направлении становится запредельным и потому диалектическим – это идеал чистого разума. При психоло- гической и космологической идее разум начинает с опыта и чрез подбор оснований старается, где возможно, достигнуть до абсо- лютной полноты причинного ряда; здесь же, напротив, разум со- вершенно оставляет опыт, и от одних понятий об абсолютной пол- ноте всего существующего, т.е. от идеи всесовершенной первосут- ности, нисходит к определению возможности, а потому и действи- тельности всех других вещей». (Пролегомены, стр. 143).
Фихте главным образом старался установить тождество бы- тия и мысли, существования и сознания, объекта и субъекта. В виду такой цели он рассматривает «я», как деятельность по пре- имуществу.
Согласно с этим в практической части своей философии он приходит к заключению, что истинное назначение человека не мысль, но действие, которое есть осуществленная мысль. «Я сво- боден», говорит он. «Это откровение моего сознания. Я свободен; всё моё достоинство определяется не только моими действиями, но и свободным решением моей воли повиноваться голосу сове- сти. Вечный мир для меня теперь светлее, и основные законы его устройства яснее раскрываются пред моим умственным взором. Моя воля, сокрытая в глубоком тайнике души моей, есть первое звено в цепи следствий, охватывающей невидимое царство духа,
~ 186 ~
точно так, как в этом земном мире действие, – движение, сообщён- ное материи, – есть первое звено в материальной цепи причин и следствий, охватывающей этот мир. Воля есть действующая при- чина, живой принцип духовного мира, движение же есть принцип чувственного мира. Я стою между этих двух миров: с одной сто- роны – мира видимого, в котором существенно только одно дей- ствие, тогда как намерение не имеет никакого значения; с другой
– мира невидимого и непостижимого, на который воздействует воля. В обоих этих мирах я – действующая сила. Божественная жизнь, как её может представить себе конечный ум, есть самооб- разующаяся, самопредставляющаяся воля. Взору смертных она яв- ляется облечённой в бесчисленное множество чувственных форм, она проникает меня и всю неизмеримую вселенную, пробегая по моим жилам и мышцам и сообщая жизнь деревьям, цветам, траве. Мёртвая, тяжёлая масса инертной материи, наполнявшей природу, исчезла, и вместо неё течёт из своего бесконечного источника светлый, вечный поток жизни и силы».
«Вечная воля есть Творец мира и Творец конечного разума. Кто полагает, что мир создан из инертной материи, которая всегда должна оставаться безжизненной, подобно сосуду, сделанному че- ловеческими руками, тот не знает ни мира, ни его Творца. Только воля или бесконечный разум существуют в самом себе, конечный же в нём; в нашей душе воля эта создала мир, или по крайней мере то, при посредстве чего он раскрывается пред нами. В её свете мы видим свет и всё, что он обнаруживает. Великая животворящая воля, невыразимая словом и необъемлемая никаким понятием, к тебе я возношусь мыслью, потому что только в тебе я могу ра- зумно мыслить! В тебе, непостижимая воля, разгадка моего соб- ственного существования и бытия мира; в тебе я нахожу решение всех вопросов и обретаю ц
