Вопрос синтагмы в освещении Г.И. Скепской

Проблеме синтагмы посвящена книга Г.И. Скепской «Введение в синтагматику»[32]. Автор пытается решить актуальную научную проблему применительно к французскому языку. В основу книги положены материалы лекций, которые читались студентам МГПИ иностранных языков им. М. Тореза.

Таким образом, у автора были прекрасные возможности, подключив коллективный разум своих слушателей и опираясь на их лингвистическое чутьё и наблюдения, проверить личные теоретические положения на предмет их соответствия научной истине, провести, по крайней мере, ряд коллективных экспериментов, касающихся выяснения структуры речи, её порождения и восприятия.

Однако уже исходные принципы и направление исследования вызывают сомнения, так как она рассматривает и определяет “синтагматику как составную часть внутрисистемных отношений единиц языка ” (выделено нами – Е.Ф.) (с. 3). Безусловно, синтагма относится к области лингвистики, но сфера её существования, как убедительно показал академик Л.В. Щерба, конкретная речь, а не система языка. К “внутрисистемным отношениям единиц языка” она не имеет никакого касательства, к ним она не причастна. Поэтому появляются сомнения относительно каких-либо перспектив в рассмотрении синтагматики как составной части внутрисистемных отношений единиц языка. Автор ставит своей задачей “определение синтагмы, её функциональных и семантико-синтаксических свойств, вскрытие механизма построения синтагмы, а также описание её функционирования на уровне простого и сложного единств” (с. 3).

Отсутствие чёткого и последовательного разграничения сфер языка и речи приводит к тому, что даже приемлемые мысли в общих рассуждениях автора, читателю приходится переосмысливать.

Скепская не только разделяет два небесспорных тезиса Ф. де Соссюра и Ш. Балли, но и руководствуется ими в своей деятельности. Она, как и упоминаемые её предшественники, полагает, что, во-первых, синтагма всегда бинарна и, во-вторых, она относится к языку.

Говоря о бинарности как обязательном признаке синтагмы, Г.И. Скепская не замечает противоречия, содержащегося в определении, даваемом ею данной единице: синтагма – это “объединение двух и более следующих друг за другом слов, связанных отношениями подчинения, сочинения или предикативности” (с. 3).

Но если синтагма – объединение двух слов и более (а это могут быть три, четыре и т.д.), то какое отношение ко всему этому имеет бинарность? И как быть с однокомпонентными синтагмами, о существовании которых говорил Л.В. Щерба?

Чтобы убедительно описать синтагму, нужно исходить в первую очередь из того, к какой лингвистической сфере принадлежит эта единица и каковы её функции. Но Скепская не учитывает ни того, ни другого. Рассматриваемая единица освещается ею на основании представления мнений о ней, а не в процессе анализа результатов речевой практики. Автор повторяет общую ошибку большинства исследователей синтагмы: говорит не о конкретных синтагмах конкретной речи (с последующими выводами и обобщениями), а о синтагме вообще, как единице языка, о какой-то виртуальной единице, которой не существует в природе.

Если мы проанализируем синтагматику любой конкретной речи, то сможем убедиться, что утверждение о бинарной структуре синтагмы не соответствует действительности. Ср.:

Пруды, речку, озеро и болото – / всё сковал мороз / в течение нескольких часов.

Скепская признаёт существование синтагм с сочинительной связью. Но вместе с тем говорит, что синтагма всегда бинарна. Тогда как соотносится у неё с этим положением синтагма Пруды, речку, озеро и болото, которая представляет единство четырёх компонентов? Вторая синтагма состоит из трёх компонентов. Третья тоже состоит из трёх компонентов.

Субъект речи, передавая картину в деталях, мог представить четыре компонента первой синтагмы подчёркнуто раздельно:

Пруды, / речку, / озеро / и болото – / всё сковал мороз / в течение нескольких часов.

Но и в этом случае возникает конфликтная ситуация с тезисом Скепской о бинарности синтагмы. Сейчас вполне закономерно появляются четыре однокомпонентных синтагмы, и бинарность как их сущностный признак снова превращается в фикцию.

Г.И. Скепская оставляет без внимания два важнейших вопроса: сфера функционирования синтагмы и её конкретные функции. Без них невозможно установить реальный статус лингвистической единицы.

Известно, статус любой лингвистической единицы устанавливается на основании именно этих признаков, а не на основании количества её компонентов или синтаксических связей. Синтагма, синтагматическая структура, синтагматическое членение соотносятся только с речью, а не языком. Поэтому необходимо в достаточном объёме исследовать все разновидности речи с целью выяснения особенностей их синтагматического строя, а уже потом делать выводы и обобщения, касающиеся синтагмы, которые и станут основой для её теории. Но это будет теория не языка, а речи: теория порождения (построения) и восприятия речи. Путь должен быть не от гипотетической теории синтагм с виртуальной единицей к поискам аргументов и доказательств для своих представлений, а от текстов с их конкретными исходными минимальными единицами – к научной теории как системному описанию реальной картины порождения и функционирования речевых структур, независимо от чьих-либо мнений, предположений, гипотез.

Скепская определяет три вида синтагм: 1) субординативные, с подчинительной связью между компонентами; 2) координативные, с сочинительной связью и 3) предикативные. В такой классификации однокомпонентным синтагмам места нет. Она отмечает, что большинство исследователей противопоставляет предикативную синтагму непредикативным. Неясно только, с какой целью они это делают, ибо нет никаких оснований для такого противопоставления. Скепская сообщает это то ли как сам факт, то ли как аргумент правомерности такого подхода. Однако ею ничего не говорится о том, что любая синтагма как реальный компонент речи характеризуется исключительно своими конкретными структурно-смысловыми показателями. И нет никаких оснований для их противопоставления.

Думается, гораздо уместнее, сопоставляя разные в структурно-смысловом отношении синтагмы, отметить их конкретные структурные и содержательные функции, а также особенности их линейного наращения. Синтагма может быть построена на основе любой синтаксической связи, и сочетаться с другими синтагмами она может с помощью любой связи. Первая связь будет квалифицироваться как внутрисинтагматическая, а вторая – как межсинтагматическая.

Автор отмечает, что “синтагме и речи (наконец-то, синтагма сближается с речью – Е.Ф.) в качестве одного из основных признаков свойственна неограниченная линейность, в то время как языковым единицам она или вообще не свойственна, например фонемам, или выступает как резко ограниченная характеристика, например, количество и последовательность морфем в слове”.

Но что значит “неограниченная линейность”? Если кто-то пытается сообщить конкретную информацию в виде реального факта (например, Завтра еду в командировку), то о какой “неограниченной линейности” можно здесь говорить? Информация передана одной синтагмой, которая выполняет функцию предложения.

Так что это сомнительное словосочетание нельзя считать ни термином, ни какой-либо объективной характеристикой. Потому что ни языку, ни речи вообще не свойственна “неограниченная линейность”. Линейность любой единицы речи, в том числе и максимальной (текста), всегда ограничена конкретным содержанием. Линейность же синтагмы обусловлена её однозначностью, одномерностью, т.е. недифференцированностью, а также физиологическими качествами человека (его дыханием). Синтагмы имеют чёткие границы и конкретное значение. Именно этим и определяется их линейность.

Ещё Цицерон, опираясь на личный ораторский опыт, сделал интересное наблюдение, касающееся объёма (линейной протяжённости) синтагмы: “Самое длительное сочетание слов [в ораторской речи] – это то, какое может быть произнесено на одном дыхании”[33].

Обратим внимание на то, что о любой речи, любом тексте можно сказать, что это сочетание слов. Однако Цицерон говорит о тех сочетаниях слов, которые воспринимаются на одном дыхании, т.е. о единых, недифференцированных сочетаниях – минимальных структурно-смысловых речевых единицах. “Самые длительные сочетания слов” воспринимались им как речевые структуры, характеризующиеся единым значением. “Одно дыхание” при их произношении указывает на единство их структуры и содержания, а также на их линейное ограничение.

Так что “неограниченная линейность” не соотносится ни со структурой синтагмы, ни с наращением синтагм, передающих конкретное содержание, на что ещё более двух тысяч лет назад обратил внимание Цицерон.

Г.И. Скепская сначала безоговорочно относит синтагму к языковым единицам, а потом – пусть даже на основании “неограниченной линейности” – соотносит её с речью и даже противопоставляет языковым единицам. В результате такой непоследовательности неясно, к какой всё-таки сфере – к языку или речи – относится синтагма? Сфера функционирования – сущностный признак любой лингвистической единицы.

В качестве характерных признаков синтагмы Скепская на основе работ Соссюра, Балли и Микуша называет “ линейность, бинарность, взаимообусловленность составляющих её частей и способность к интеграции ” [34]. Однако характерные признаки – это, по-видимому, сущностные показатели, а не акцидентные. А если это так, то выводы Скепской относительно признаков синтагмы очень уязвимы.

Обратимся к следующему конкретному речевому фрагменту:

Свет погас, и в комнате стало темно.

Соотнесём его с признаками синтагмы, названными Скепской. Характерна ли линейность для данного речевого фрагмента? Безусловно. Соотносится ли он с бинарностью? Безоговорочно: в данной структуре два компонента. Взаимообусловлены ли эти компоненты? Вполне очевидно. Перед нами два структурно-смысловых компонента, между ними сочинительная связь, соединительные отношения и причинно-следственные отношения. Не откажешь этому фрагменту и в способности к интеграции в соответствующем тексте.

Таким образом, все “характерные” признаки синтагмы присущи данному речевому фрагменту, но никто не станет утверждать, что этот фрагмент – синтагма, а не сложносочинённое предложение, состоящее из двух предикативных единиц, каждая из которых соответствует отдельной синтагме.

Г.И. Скепская утверждает, что “синтагма выполняет те же функции, что и простой знак, отличаясь от последнего бинарностью своего построения ” (с. 9). Показательно, что она в данном случае использует слово знак. С его же помощью легче опровергнуть данное утверждение. Известно, что единицы (знаки) разного уровня имеют и разные функции. Самым простым знаком языка является фонема. Но она не может выполнять те же функции, что и синтагма. Не может выполнять их морфема, и даже слово как единица лексической системы языка. Потому что синтагма – конкретная единица речи с ситуативным значением, а слово как обобщённый семантический знак – единица системы языка.

Кроме того, это единицы разных уровней и сфер – лексического (языковая единица) и синтаксического (речевая). Поэтому функции у них, как у разноуровневых единиц разных лингвистических сфер, разные.

У отдельного слова может появиться функция синтагмы. Обратимся, например, к экспериментальному варианту стихотворной строки Я всю свою звонкую силу поэта / тебе отдаю, / пролетариат, где последняя синтагма представлена словом. Но это уже не просто слово лексической системы языка с его обобщённым значением – это конкретная синтагма с её конкретным речевым значением – ‘атакующий класс’. Сфера данного ситуативного компонента – уже не система языка, а конкретная речь.

Этот пример вовсе не означает, что у слов те же функции в речи, что и у синтагм. Слова языка являются обобщённым смысловым материалом для порождения синтагм, но в той или иной речевой ситуации даже одного слова может оказаться достаточно, чтобы оно в сочетании с другими синтагмами, конкретизировав своё значение, трансформировалось в синтагму и выступало в её функции. Такая однокомпонентная синтагма представляет собой качественно новую единицу – речевую, конкретную, синтаксическую, содержательную, а не языковую, обобщённую, лексическую, номинативную. Не случайно И.А. Бодуэн де Куртенэ разграничивал слово в языке и это же слово в речи и даже использовал для них разные термины.

Или другой пример:

Стемнело / и книгу пришлось отложить.

В предложении две синтагмы. Первая является однокомпонентной. Естественно, ни о какой её бинарности как сущностном признаке говорить не приходится. Перед нами ситуация, когда при необходимости, диктуемой содержанием речи, достаточно одного слова, чтобы создать синтагму, которая в письменной речи будет выполнять функцию предложения. Ср.: Стемнело. Ии книгу пришлось отложить. Тем не менее это не будет означать, что функции у слов языка такие же, как и у предложения, или наоборот, функции у предложения такие же, как и у слова (т.е. “простого номинативного знака”). Это точки перехода при соответствующих условиях одних лингвистических единиц в другие с изменением их значения, функций, статуса и сферы. Так что мысли и доводы автора относительно присущих только синтагме указанных “характерных признаков“ не убеждают. Впрочем, Скепская очередным своим утверждением себя же и опровергает: по её словам, синтагма “характеризуется взаимозависимостью и взаимодополняемостью своих компонентов” (с. 9). Но если синтагма “характеризуется взаимозависимостью и взаимодополняемостью своих компонентов”, значит, она выступает как цельная речевая единица с соответствующими речевыми функциями, в то время как слово (номинативный знак) – языковая единица с языковыми функциями. Речевые функции оно выполняет лишь тогда, когда входит в структуру синтагмы в качестве её компонента или с опорой на другие синтагмы выступает в качестве однокомпонентной синтагмы.

Синтагма – материал для организации речи и передачи конкретного содержания, а слово – потенциальный материал для синтагмы, в которой оно вместе с другими словами сочетается в единую речевую единицу – как в сознании субъекта порождения речи, так и в сознании субъекта её восприятия.

Таким образом, проблема синтагмы как самостоятельной лингвистической единицы после работы Г.И. Скепской не только не прояснилась, но, скорее, осложнилась.