Октябрь 1874, Читтенден, Вермонт

Однажды в июле 1874 года я сидел в своем офисе и обдумывал одно трудное дело, которым я занимался в Городской корпорации [адвокатов] Нью-Йорка. Вдруг внезапно мне пришла мысль, что я уже многие годы не уделял внимания спиритуалистическому движению... Я пошел к газетчикам и купил экземпляр "Banner of Light". В нем я прочитал описание совершенно невероятных происшествий, а именно, об отвердении форм-привидений, которые, как говорилось, происходили на одной ферме в районе города Читтенден в штате Вермонт, в нескольких сотнях миль от Нью-Йорка. Я сразу же отметил: если то, что посетители могли видеть и даже дотрагиваться и беседовать со скончавшимися родственниками, которые находили способ восстановить свои тела и одежду так, чтобы они временно были твердыми, видимыми и осязаемыми, было правдой, - это стало бы наиболее важным фактом в современной физической науке. Я решил сам поехать и посмотреть. Так я и сделал. Я пробыл там три или четыре дня, убедился в истинности данного рассказа и возвратился в Нью-Йорк. Я написал отчет о моих наблюдениях для нью-йоркской газеты "The Sun", которая распространяется практически во всем мире... Затем редактор нью-йоркской газеты "The Daily Graphic" предложил мне вернуться в Читтенден, чтобы поработать там вместе с художником, который будет делать зарисовки того, что я укажу, и провести тщательное расследование этого дела. Все это так сильно заинтересовало меня, что я отдал необходимые распоряжения по ведению дел в офисе и 17 сентября вернулся в родовое имение Эдди, как оно называлось по фамилии владельцев, проживавших там. Я оставался в этом таинственном доме примерно двенадцать недель, в окружении призраков, ежедневно наблюдая феномены экстраординарного характера... Тем временем в газете "The Daily Graphic" дважды в неделю печатались мои письма о "привидениях Эдди". Каждое письмо сопровождалось зарисовками призраков, которых художник, мистер Кэппс, и я, а также и все остальные видели на самом деле - иногда нас было не менее сорока человек, - присутствуя в комнате для сеансов. Именно публикация этих писем привлекла госпожу Блаватскую в Читтенден, где мы и встретились.

Я помню первые дни нашего знакомства так, будто это было вчера... Это был солнечный день, и даже старый, мрачный дом фермера выглядел приветливо. Он был расположен в прекрасном месте - в долине, окруженной зелеными холмами, которые переходили в горы, до самых гребней покрытые кудрявыми рощами. Было бабье лето, когда все вокруг покрывается прозрачным синеватым туманом... и листва буков, вязов и кленов, тронутая первыми морозами, меняет зеленый цвет на мозаику золотого и багряного, что кажется, будто все украшено яркими королевскими флажками...

В полдень в доме Эдди наступал обеденный час, и, входя в плохо обставленную и неудобную столовую, Кэппс и я увидели Е.П.Б. Она приехала незадолго до полудня вместе с французской дамой - канадкой; они уже сидели за столом, когда мы вошли. Сначала мой взгляд привлекла алая гарибальдийская блуза, которую носила Е.П.Б., - так резко контрастировала она с тусклыми цветами окружающей обстановки. На голове Е.П.Б. была копна волос светлого цвета, жесткие, блестящие и скрученные в кудряшки от самых корней и почти до плеч, похожие на овечью шерсть. Эти волосы и красная блуза привлекли мое внимание в первую очередь. Массивное калмыцкое лицо, властное, своеобразное и бесстрашное, представляло собой столь же резкий контраст на фоне обыкновенных лиц находившихся в комнате, как и ее алая блуза на фоне белесых оттенков стен, мебели и тусклых костюмов остальных гостей. Самые разнообразные и странные люди постоянно приходили и приезжали в дом Эдди, чтобы увидеть медиумические феномены, и поэтому единственное, что пришло мне в голову при виде этой эксцентричной дамы, это то, что вот еще один подобный экземпляр. Остановившись в дверях столовой, я шепнул Кэппсу: "Вот это да! Посмотрите на этот образчик, приятель". Я прошел прямо к ней и сел напротив, решив заняться своим любимым делом - изучением характеров.

Эти две дамы беседовали по-французски, произнося всякие мало связанные фразы... После обеда они обе пошли наружу, госпожа Блаватская скрутила себе сигарету, я предложил ей огонь, воспользовавшись этим как предлогом для начала разговора. Я что-то сказал на французском, и мы начали разговаривать на этом языке. Она спросила меня, как долго я здесь нахожусь и что я думаю об этих феноменах; сказала, что она весьма интересуется подобными вещами и что в Читтенден ее привлекли прочитанные ею письма в газете "The Daily Graphic"; интерес публики к этому был настолько велик, что иногда невозможно было купить газету уже через час после публикации, и за последний выпуск ей пришлось заплатить доллар. "Я колебалась, ехать сюда или нет, - сказала она, - потому что опасалась встретить тут этого полковника Олькотта". - "Почему вы так его опасаетесь, мадам?" - полюбопытствовал я. - "Боюсь, что он может написать обо мне в своей газете". Я сказал, что она может не беспокоиться, ибо я совершенно уверен, что полковник Олькотт не станет упоминать ее в своих письмах, если только она сама этого не захочет. И я представился. Мы сразу стали друзьями. Мы понимали, что принадлежим к одному социальному миру - космополитов, вольнодумцев, и почувствовали себя связанными друг с другом более тесно, чем со всей остальной компанией... Это была общая тяга к высокому оккультному аспекту человека и природы; притяжение души к душе, не пола к полу...

На прогулках с моей новой знакомой мы вели беседы о феноменах Эдди и подобных вещах в других местах. Я открыл для себя, что она была великой путешественницей, видела множество оккультных вещей и встречалась с Адептами оккультных наук, но поначалу она и словом не обмолвилась ни о том, что знает о существовании гималайских Мудрецов, ни о своих собственных способностях. Она говорила о материалистической теории американского спиритуализма, который представлял собой что-то вроде разгула феноменов, что сопровождалось относительным безразличием к философии. Ее манера говорить была изящной и захватывающей, ее характеристика людей или вещей - оригинальной и остроумной. Она особенно старалась вызвать меня на дискуссию о моих собственных идеях относительно духовных вопросов и выразила радость, обнаружив, что я инстинктивно мыслил согласно тем же оккультным направлениям, что и она сама. Она говорила не как восточный мистик, а, скорее, как утонченный спиритуалист. Что касается меня, то я тогда ничего или почти ничего не знал о восточной философии, и поначалу она хранила молчание относительно этого предмета.

Сеансы Уильяма Эдди, главного медиума в семье, проходили каждое утро в большой комнате на верхнем этаже бокового крыла дома, над гостиной и кухней... В дальнем конце комнаты для сеансов стояла... узкая кабина... где усаживался Уильям Эдди в ожидании феноменов. Он не мог управлять ими, а просто сидел и ждал, когда они сами появятся. На двери кабины висело одеяло, что создавало в кабине полную темноту. Вскоре после того как Уильям залезал в этот шкаф, одеяло откидывалось и вперед выходила фигура какого-нибудь умершего мужчины, женщины или ребенка... которая сначала была твердой и видимой, но в следующую же минуту превращалась в ничто и становилась невидимой. Фигуры растворялись на виду у всех наблюдателей.

До прибытия Е.П.Б. появлявшиеся фигуры представляли собой либо краснокожих индейцев, либо американских или европейских родственников гостей Эдди. Но с первого же сеанса в ее присутствии перед нами начали появляться духи других национальностей. Среди них был грузинский мальчик-слуга с Кавказа, торговец-мусульманин из Тифлиса, русская девочка-крестьянка и другие... Появление подобных фигур в комнате для сеансов у этих бедных, почти неграмотных вермонтских фермеров, у которых не было ни денег на покупку театрального реквизита, ни опыта по его использованию, даже если бы он был у них, ни места, где они могли бы припрятывать его, было для каждого очевидца убедительным доказательством того, что эти призраки были настоящими. В то же время это показывает, что странная способность вызывать эти образы из того места, которое у азиатов называется кама-лока, принадлежала госпоже Блаватской. Впоследствии, когда прошло уже долгое время, меня посвятили в то, что она вызывала их посредством своих собственных развитых мощных способностей.

Е.П.Б. сделала все возможное, чтобы возбудить во мне подозрение относительно ценности феноменов Уильяма Эдди как доказательства разумного управления духами со стороны медиумов, говоря мне, что если они настоящие, то должны быть двойниками медиума, который выходит из своего тела, принимая вид другого человека; но я не верил ей. Я приводил тот довод, что эти формы обладали таким разнообразием в росте, комплекции и внешности, что не могут быть масками Уильяма Эдди; что они являются тем, чем кажутся, а именно духами умерших. Временами наши споры становились весьма жаркими, ибо в то время я не слишком глубоко проник в вопрос о пластической природе человеческого двойника, чтобы оценить силу ее намеков, тогда как восточную теорию майи я не знал вообще. Цель, однако, как она мне сказала, состояла в том, чтобы убедиться в моей склонности ничего не принимать на веру и упорно держаться за те факты, которые я знал, и за идеи, которые я приобрел. День ото дня наша дружба становилась все более и более крепкой, и к тому времени как Е.П.Б. собралась покинуть Читтенден, она приняла от меня шутливое прозвище Джек, и именно так она подписывалась в своих письмах ко мне из Нью-Йорка. Когда мы расстались, мы были хорошими друзьями и надеялись на продолжение столь приятно начавшегося знакомства...

ГЕНРИ С. ОЛЬКОТТ^[16]