Языковые среды

Языковые среды можно рассматривать как набор «трансляторов» между мышлением и коммуникацией, иными словами, как универсальную «встроенную» в социосистему технологию постижения информационного пространства.

Каждый язык по-своему ограничен: существуют смыслы, которые не могут быть на этом языке описаны адекватно. В этой логике – многообразие языков и культур, созданных на их основе, есть попытка социосистемы разрешить противоречие между безграничностью информационного пространства и ограниченностью любых представлений о нем.

Одним из опасных следствий глобализации является постепенная деградация языковой среды. Языки, на которых нельзя получить международно признанное образование, умирают. Формально, они продолжают существовать в роли «коммунального языка», средства общения тех или иных национальных групп. Однако, смыслы, имманентные этим языкам, не имеют реальной возможности войти в «повестку дня» мирового интеллектуального сообщества и не могут быть конвертированы в социосистемно значимые деятельности или технологии.

Языковая «Вавилонская башня» трансформировалась в жестко структурированную пирамиду, на вершине которой находятся «онтологические» мировые языки: английский, китайский, арабский, русский (последний сейчас активно теряет онтологический статус и, в значительной мере его утратил). Сфера влияния этих языков растет: среди компетенций современного образованного человека есть владение основными онтологическими языками.

Ниже располагаются языки, на которых фундированы важные, но узко специализированные деятельности: немецкий (философия, управление, статистика), итальянский (музыка), французский (социология, дипломатия), латынь (медицина) и т.п. «Ареал» этих языков в неизменном виде воспроизводится из поколения в поколение, поскольку их знание составляет неотъемлемую часть востребованной профессиональной компетенции.

Еще ниже – массовые национальные языки, не связанные с воспроизводимой системой деятельностей: испанский, корейский, хинди, банту и т.д. Их воспроизводство определяется демографическими трендами. Более существенным является то обстоятельство, что на этих языках не создаются новые смыслы (или эти смыслы проникают в них с запозданием), поскольку глобальные инновации обращаются в пространстве онтологических языков, а локальные профессиональные инновации – в пространстве специализированных языков. Оставаясь исключительно языками коммунального общения, массовые национальные языки со временем примитивизируются как в смысловом, так и в структурном смысле. Разумеется, этот процесс идет медленно, и тем медленнее, чем шире распространен язык.

Далее располагаются национальные языки, не являющиеся массовыми (финский, шведский, венгерский, португальский…) или сравнительно массовые языки, но имеющие близкий по словарному запасу и структуре референтный язык (украинский, белорусский, шотландский…).

В самом низу – диалекты крупных языков, языки малых, исчезающих и культурно периферийных народов. Они быстро исчезают.

Вне структуры пирамиды располагаются языки, заключающие в себе значимую, но не транслируемую национальную онтологию: японский, армянский. Эти языки заключают в себе определенную интенцию к развитию, которая при благоприятных обстоятельствах может быть реализована.

Развитие глобализации, по всей видимости, приведет к трансформации языковой пирамиды. Необходимость проектно «упаковать» прогнозируемые огромные постоянные и временные антропотоки приведет к развитию двух новых массовых языков:

«Пикто-» - рисованный язык, не имеющей речевой составляющей вообще или, может быть, имеющий минимальную и крайне примитивную речевую составляющую. Этот символический язык, понятный практически любому человеку, вне зависимости от его образовательных, национальных и культурных особенностей, в некоторых простейших своих формах применяется и сейчас: рисованные стилизованные инструкции по обращению с бытовой техникой, стандартизированные обозначения в международных аэропортах и иных многонациональных центрах, предупреждения об опасности, обозначения на продуктах и товарах. По мере роста антропотоков пиктограммы будут стандартизированы, их количество значительно возрастет, возникнет примитивный, но интуитивно понятный синтаксис. «Пикто-» будет широко использоваться в компьютерах и коммуникаторах, будут существовать пикто-клавиатуры, пикто-тексты (в частности, для демонстраций и флеш-движений), пикто-учебники стандартизированных простых деятельностей. Развитие пикто-языка будет ускорено вследствие работы американских социологов и лингвистов над проблемой захоронения радиоактивных отходов[7].

Спанинглиш – коммуникативный язык, построенный на соединении английских и испанских корней при предельном упрощении синтаксиса, грамматики и фонетики, но сохранении и, возможно, даже расширении пространства смыслов. Этот язык будет формироваться естественным образом, и этот процесс уже начался в США и Латинской Америке. Кодификация спанинглиша произойдет около 2020 года в связи с необходимостью отказа принимающих миграцию стран от системы TOEFEL???.

«Пикто-» и спаниглиш будут обслуживать антропотоки, многонациональное коммунальное общение, массовые деятельности.

В горизонте прогнозирования английский, китайский и арабский языки сохранят свое значение, как онтологические, хотя английский язык серьезно трансформируется под воздействием спанинглиша. Русский язык, если на нем не будут созданы новые глобальные смыслы или локальные профессиональные деятельности, утратит свой статус. Его место в языковой пирамиде, вероятно, займет японский. Произойдет быстрое вытеснение испанского спаниглишем.

Правовые и нормативные среды [8]

Данная область информационной среды носит специфический характер. Несмотря на системную значимость правового и нормативного регулирования и огромное количество аналитических исследований по правовым проблемам, информационные аспекты этих форм человеческой деятельности изучены слабо. Интересно, что форсайты на нормативно-правовую тему отсутствуют. По-видимому, в аналитических центрах США и Западной Европы право считается рамочной характеристикой, постоянной, как законы физики.

Существует ряд определений права:

(1) Прежде всего, право есть кодифицированное применение насилия («тарифы на насилие»[9]). В этой (марксистской) логике право всегда отражает тот или иной классовый проект. Существенно, что право выражает волю и интересы не только правящей элиты, но и остальных признанных социальных групп и направлено против тех, кого общество не признает социальной группой. В данном определении изменение права следует понимать, как изменение субъекта насилия, объектов насилия, форм и институциональных механизмов насилия.

Можно предположить, что в будущем возникнет ряд новых форм насилия. Например, принудительное изменение онтологии, навязывание определенного образа Будущего. Элементы такого «будущего правоприменения» мы наблюдаем сейчас на примере эволюции международного права (Югославия, Ирак).

(2) Право может рассматриваться, как кодифицированный набор представлений данного общества о справедливости. В этой логике оно отражает определенный трансцендентный проект: право есть трансцендентная «надстройка» над правилами. «Право справедливости» носит «общечеловеческий характер», то есть, оно направлено против тех, кого в данном обществе не относят к человечеству. Изменение права есть изменение представлений о справедливости и сдвиг границы между людьми и не-людьми.

Например, не-людьми могли или могут считаться «варвары», «неграждане», «немусульмане» («нехристиане»), «небелые», «не-японцы», представители сексуальных меньшинств, неприкасаемые, рабы. В настоящее время в категорию «не-людей», то есть – объектов, а не субъектов правовых отношений – попадают дети. Осознана проблема с правовым статусом клонов. В Японии и, до некоторой степени в США ведется дискуссия о правовом статусе роботов. В целом исторический тренд направлен на расширение круга субъектов права.

(3) Право есть кодекс, список текстов, описывающих формализованные социальные отношения. В этой логике право можно связать с бюрократическим проектом и рассматривать как систему ограничений, наложенных на процесс управления. Изменение права есть изменение канонического списка текстов. В традиционной фазе развития любые законы (административные, правовые, божественные, законы природы) записываются в виде текстов. До тех пор, пока законы представимы исключительно в форме текстов, они остаются традиционными, и в этом смысле фазовое отставание права от науки и администрирования настораживает: даже коренное изменение структуры общества не всегда приводит к существенным изменениям права[10].

Интересно, что каждый текст, следует рассматривать как отдельный «элемент права», и в этом смысле нормативно-правовая система «иероглифична», представляет собой набор идеограмм, каждая из которых несет свой независимый смысл. Возможно, фазовый переход будет сопровождаться переходом к «алфавитному праву», построенному на комбинации минимального набора нормативных смыслов.

(4) Право есть основание для занятости, область информационного пространства, связанная с иллюзорной социосистемной деятельностью (контролем). В этой логике право есть элемент социального проекта, направленного на сокращение темпов развития и утилизацию излишков образованного населения[11]. Изменение права происходит как расширение соответствующей области правового пространства, то есть – создание новые правил, норм, исключений и ограничений.

Как часть деятельности, связанной с социосистемным процессом контроля, право представляет собой иллюзорную форму обучения. Процесс закрепления знания в правовой норме происходит по схеме: получение знания – передача знания – формулировка правил – создание регламента – придание регламенту правового статуса.

(4.1) Это определение может быть расширено. Нормативно-правовая система есть способ упрощения Реальности, избавляющий человека от необходимости постоянно принимать самостоятельные решения. В «правовом государстве» жить значительно проще, чем в государстве, основанном на самостоятельности, инициативе и произволе. Платой за это является примитивизация информационного пространства и постепенная деградация базовой социосистемной системы деятельностей. Изменение права заключается в создании и институционализации новых форм контроля.

(5) Формально, право можно рассматривать как замкнутую информационную структуру, накладывающую систему связей (ограничений) на динамику иных сред. В этой логике право представляет собой важное звено глобального антропопроекта, направленного на упорядочивание антропосред, и наличие связи между искусственными законами (правом) и естественными законами (законами природы) объяснимо и может рассматриваться, как целевая рамка. Изменение права сводится к росту структурности информационного пространства.

(6) Право есть специфический тип связности, присущий социальным и, возможно, техническим системам. В этой логике правовое поле, институционализированное в данном государстве, представляет собой часть национального проекта и в обязательном порядке включает в себя систему технического регулирования и инновационную систему.

(6.1.) Понимание права, как типа связности, позволяет рассматривать нормативно-правовое поле, как информационное Представление социосистемы.

В рамках любого из предложенных определений нормативно-правовую систему можно представить в виде набора правил П_i, модифицирующих вероятности[12] некоторых состояний/процессов Представления социосистемы или ассоциированных с этим Представлением подсистем. Право задано на множестве подсистем социосистемы, состояний этих подсистем, и социосистемных процессов, которые могут быть рассмотрены, как производные этих состояний. Право может быть структурировано через базис деятельностей (глава 2.3.). Замкнутость правовой системы означает, что любое суждение, относящее к области применения права, может быть выражено через конечную совокупность правил П_i. Согласно второй теореме Гёделя о неполноте, правовая система всегда либо противоречива, либо неполна, причем противоречия должны рассматриваться, как один из источников развития правовой системы.

Таким образом, динамика правового и нормативного регулирования может быть вычислена следующим образом:

1. Описывается Представление социосистемы и соответствующая матрица сред и деятельностей, выделяются социально значимые подсистемы;

2. Система нормативно-правового регулирования записывается в виде набора правил, ограничивающих состояния / процессы в данном Представлении социосистемы, и институтов, посредством которых эти ограничения проектируются на социальное и материальное пространство;

3. Выделяется система формальных (гёделевских) противоречий в этой системе, вычисляется динамика этих противоречий (анализ процесса нормотворчества);

4. Рассматриваются Представления системы нормативно-правового регулирования с точки зрения определений права (1) – (6). Вычисляется динамика этих Представлений;

5. Рассматриваются противоречия между Представлениями нормативно-правовой системы, вычисляется динамика этих противоречий.

Невероятная сложность современных нормативно-правовых систем, однако, не дает возможности использовать данный алгоритм в реальном времени, хотя с его помощью можно оценить тренды развития нормативно-правовой системы.

Заметим в этой связи, что до сих пор не ясно, следует ли рассматривать нормативно-правовую область информационного пространства как информационную среду или же – как информационный объект, то есть, как системную информацию, не зависящую от носителей. Мы склоняемся к тому, что право является специфическим информационным объектом класса «ананке», обладающим способностью к мимикрии. Субъектные проявления права наблюдать очень трудно, поскольку они маскируются под субъектные проявления административного Голема или (реже) Левиафана обмена[13]. Однако, право, как информационный объект, разумеется, занимает конкурентную позицию по отношению и к Голему, и к Левиафану! «Правовое государство», объективированное в форме ЕС, с точки зрения административного Голема государством вообще не является[14].

Вообще, правово-нормативный объект (Юстас от латинского «справедливость») играет роль «управляющего звена» своеобразной «экосистемы информационных объектов». Он, в частности, ограничивает число реализуемых в данном обществе динамических сюжетов (скриптов).

В настоящее время нормативно-правовое пространство меняется, что вызвано кризисом индустриальной фазы развития, упадком национального государства и резкими институциональными изменениями в социальной среде: появлением социальных тканей и стай. Можно предположить, что резкие изменения субъектности и объектности права вызовут в конце первой четверти XXI века своеобразную «правовую войну».

Одним из проявлений изменений нормативно-правового пространства станет переход в международном праве от современного геоэкономического подхода (справедливо все, что способствует снижению издержек производства – право прагматики) к геокультурному подходу: справедливо все, что способствует сохранению культурного разнообразия, право уникальности. Конкуренция геоэкономического, геополитического[15] и геокультурного подхода породит серьезные международные конфликты и войны и, в конечном итоге, будет институционализирована в виде правового геопланетарного баланса.

Происходит изменение взглядов на закон (природы, Бога, общества…). В настоящее время закон рассматривается не только, как нечто данное свыше, но и как нечто конструируемое или, по крайней мере, модифицируемое. Право, создающееся на новых социальных общностях, может обрести форму игрового (игротехнического) права [16]. В отличие от существующих форм права, источником которого является Бог (Вселенная) или народ, игротехническое право фундировано на фигуре демиурга (конструктора).

Заметим здесь, что в последние годы возник прецедент, согласно которому преступления, совершенные в многопользовательских компьютерных играх, могут стать предметом рассмотрения суда (смотри главу 1.3.). В связи с конфликтом между Россией и Эстонией относительно памятника советскому воину в Таллинне произошло обратное событие: применение игровых санкций за действия в материальном мире. Можно предположить, что в будущем подобных случаев обмена юридическими нормами и последствиями между игровой и физической реальностями станет значительно больше.

Можно также предположить, что как в физическом, так и в игровых мирах возникнут своеобразные «оффшорные зоны», в которых правовое регулирование не осуществляется[17].