Девочка - никто и ниоткуда

В комнате № 45 на втором этаже Грозненского дома престарелых, рядом с пятьюдесятью тремя бабушками и дедушками живет маленький молчаливый ребенок. Де­вочка. Может, четырех, а может, и семи лет. У девочки — острый настороженный взгляд исподлобья. И повадки одичавшей кошки, то и дело стремящейся поглубже за­биться под железную казенную кровать. В комнате скупо и пусто — по законам военного времени. Окна, по тра­диции этой войны, затянуты полиэтиленовой пленкой: стекла — по-прежнему самый большой грозненский де­фицит. Железная кровать, покрытая полосатым матра­цем, и больше ничем. И ребенок, лишь крошечным сво­им ростом похожий на ребенка.

То, что случилось с этой девочкой, — одна из тайн второй чеченской войны. Бабушки и дедушки зовут ее Анжелой, или Анжелкой, и говорят, что ребенку четыре годика. Но так ли это, точно не знает никто.

В дом престарелых на Катаяме (название грозненско­го микрорайона) девочку привели ранней весной 2001 го­да. Неизвестные, совершенно посторонние люди — при­вели и ушли. Сказав немногое: что они ей не родствен­ники и не знакомые, а так, мимо проходили, пожалели беспризорную и, зная, что в доме престарелых появи­лись еда и тепло, — взяли девочку за руку и довели до его порога...

Ребенок был грязный и запущенный. В колтунах и вшах. Дистрофичный, оголодавший, в драной одежон­ке. И можно сказать, что босой — на голых ножках-тростиночках висели рваные сандалии, что в начале да­же грозненской весны не может считаться обувью.

Ребенок назвался Анжелой, и это единственное, что произнесла девочка. Вместе с Анжелой была немолодая женщина — по грозненским улицам они беспризорни­чали вместе. Но кто кого сопровождал и помогал вы­жить — большой вопрос. Женщина, представившаяся Раисой, была явно сумасшедшая, грязная и отощавшая, неопределяемого возраста. Но Раиса ли она, тоже неиз­вестно, настолько странно она вела себя. Заговаривалась, фантазировала в стиле Хичкока.

Зинаида Тавгиреева, медсестра дома престарелых, вы­вернула все карманы, прежде чем сжечь одежду — доку­ментов не оказалось. Никаких — ни ее собственных, ни на девочку. При этом Раиса утверждала: они с Анжелой — родственники и фамилия ребенка — Зайцева. Русская, значит. Действительно, когда девочку отмыли, из-под многослойной уличной грязи вылупился вполне славян­ский овал, а волосы оказались русыми.

В первые дни Анжела ни на шаг не отходила от Раисы. И та за нее держалась, не отпуская от себя. Как люди, у которых, действительно, на свете больше никого не ос­талось — только они двое, возможно, из некогда боль­шой семьи. Однако потом появились некоторые несты­ковки. Раиса поведала, что Анжела — «дочка второй жены ее мужа». А муж вроде умер, вслед за ним вскоре поки­нула мир и вторая жена, Анжелина мать, и вот теперь Раиса считает себя Анжелиной мачехой. Как это принято в чеченских семьях — взяла на себя все заботы о сироте.

Так, значит, отец ребенка — чеченец? Хотя бы пото­му, что имел двух жен? На этот вопрос Раиса ответить уже не смогла. Впрочем, ее слова были только версией. Случилось то, что случилось: в цивилизованной Европе, в 21-м упорядоченном веке из ниоткуда явился ребенок, о котором никто точно не знал, кто он. Война, которую мы допустили, лишила эту девочку абсолютно всего, и даже того, что имеют сироты, — имени, фамилии, года и места рождения.

Прошел месяц. Анжела пополнела, порозовела, дала себя осмотреть врачу, потихоньку заговорила и забегала по коридорам дома престарелых, радуя одиноких гроз­ненских бабушек и дедушек. Но так ничего о себе и не вспомнила. Лишь забивалась под кровать всякий раз, когда на общественной кухне повара с треском роняли на пол большой железный половник. Лишь падала, как подкошенная, куда придется и намертво обхватив голо­ву руками, когда слышала стрельбу. Заученные телодви­жения.

Журналистика — счастливая профессия. Много лю­дей, с которыми встречаешься. И много тех, которые готовы помочь. Тем, за которых ты просишь. Так и слу­чилось: прошло еще около полугода — на всякие нудные формальности и уговоры чиновников, и Анжелу удоче­рила семья из североосетинского города Моздок. Немо­лодые уже муж и жена. Чеченцы из Грозного, бежавшие из него во время второй войны и теперь не желающие возвращаться. В войну у этих людей погиб единственный сын, не успевший жениться и оставить им внучат. У меня есть фотография Анжелы с новыми родителями. На меня смотрит совсем другое лицо — яркие быстрые глаза, от­крытая улыбка, горделивая постановка красивой голов­ки. Ничто не напоминает в ней ту дикую грозненскую беспризорницу.

Но я не еду посмотреть на нее, хотя и тянет — при­ятно видеть счастье после беды. Не еду, потому что не хочу ни о чем напоминать — ни ей, ни ее папе и маме. Они должны все забыть — это фундамент их дальней­шего счастья.