Сциентизм и антисциентизм. Наука и псевдонаука

Культ науки в наше время привел к попыткам провозгла­шения ее как высшей ценности развития человеческой циви­лизации. Сциентизм (от лат. scientia - «знание, наука»), пред­ставив науку культурно-мировоззренческим образцом, в гла­зах своих сторонников предстал как идеология «чистой, ценностно-нейтральной большой науки». Он предписывал ориентироваться на методы естественных и технических наук, а критерии научности распространять на все виды человеческого освоения мира, на все типы знания и человеческое общение в том числе. Одновременно со сциентизмом возникла его ан­титеза - антисциентизм, провозглашавшая прямо проти­воположные установки. Он весьма пессимистически относил­ся к возможностям науки и исходил из негативных последствий НТР, требовал ограничения экспансии науки и возврата к тра­диционным ценностям и способам деятельности.

Сциентизм и антисциентизм представляют собой две ост­ро конфликтующие ориентации в современном мире. К сто­ронникам сциентизма относятся все те, кто приветствует до­стижения НТР, модернизацию быта и досуга, кто верит в без­граничные возможности науки и, в частности, в то, что ей по силам решить все острые проблемы человеческого существо­вания. Наука оказывается высшей ценностью, и сциентисты с воодушевлением и оптимизмом приветствуют все новые и новые свидетельства технического подъема. Антисциентисты видят сугубо отрицательные последствия научно-технической революции, их пессимистические на­строения усиливаются по мере краха всех возлагаемых на на­уку надежд в решении экономических и социально-полити­ческих проблем.

Сциентизм и антисциентизм возникли практически одно­временно и провозглашают диаметрально противоположные установки. Определить, кто является сторонником сциентиз­ма, а кто антисциентист, нетрудно. Аргументы тех и других легко декодируются, имея разновекторную направленность: Сциентисты приветствуют достижения науки, антисциентиты испытывают предубежденность против научных инноваций. Сциентисты провозглашают знание как наивысшую культурную ценность, а антисциентисты не устают подчеркивать критическое отношение к науке.

Сциентисты, отыскивая аргументы в свою пользу, привлекают свое знаменитое прошлое, когда наука Нового времени, обрывая путы средневековой схоластики, выступала во имя обоснования культуры и новых, подлин­но гуманных ценностей. Они совершенно справедливо подчеркивают, что наука является производительной си­лой общества, производит общественные ценности и имеет безграничные познавательные возможности. Очень выигрышны аргументы антисциентистов, когда они подмечают простую истину, что, несмотря на многочисленные успехи науки, человечество не стало счастливее и стоит перед опасностями, источником которых стала сама наука и ее до­стижения. Следовательно, она не способна сделать свои успе­хи благодеянием для всех людей, для всего человечества.

Сциентисты видят в науке ядро всех сфер человеческой жизни и стремятся к «онаучиванию» всего общества в целом. Только благодаря науке жизнь может стать орга­низованной, управляемой и успешной. Антисциентис­ты считают, что понятие «научное знание» не тожде­ственно понятию «истинное знание». Сциентисты намеренно закрывают глаза на многие ос­трые проблемы, связанные с негативными последстви­ями всеобщей технократизации. Антисциентисты при­бегают к предельной драматизации ситуации, сгущают краски, рисуя сценарии катастрофического развития че­ловечества, привлекая тем самым большее число своих сторонников. Как видно, указанные позиции выступают как две крайности и отображают сложные процессы современности с явной од­носторонностью.

Ориентации сциентизма и антисциентизма носят универ­сальный характер. Они пронизывают сферу обыденного со­знания независимо от того, используется ли соответствую­щая им терминология и называют ли подобные умонастроения латинским термином или нет. С ними можно встретиться в сфере морального и эстетического сознания, в области пра­ва и политики, воспитания и образования. Иногда эти ори­ентации носят откровенный и открытый характер, но чаще выражаются скрыто и подспудно. Действительно, опасность получения непригодных в пищу продуктов химического син­теза, острые проблемы в области здравоохранения и эколо­гии заставляют говорить о необходимости социального кон­троля за применением научных достижений. Однако повыше­ние стандартов жизни и причастность к этому процессу непривилегированных слоев населения добавляют очки в пользу сциентизма.

Экзистенциалисты во всеуслышание заявляют об ограни­ченности идеи гносеологической исключительности науки. В ча­стности, Серен Кьеркегор противопоставляет науку как не­подлинную экзистенцию вере как подлинной экзистенции и, совершенно обесценивая науку, засыпает ее каверзными воп­росами. Какие открытия сделала наука в области этики? И меняется ли поведение людей, если они верят, что Солнце вращается вокруг неподвижной Земли? Способен ли дух жить в ожидании последних известий из газет и журналов? Изобре­тения науки не решают человеческих проблем и не заменяют собой столь необходимую человеку духовность. Даже когда мир будет объят пламенем и разлагаться на элементы, дух ос­танется при своем, с призывами веры.

Антисциентисты уверены, что вторжение науки во все сфе­ры человеческой жизни делает ее бездуховной, лишенной че­ловеческого лица и романтики. Дух технократизма отрицает жизненный мир подлинности, высоких чувств и красивых от­ношений. Возникает неподлинный мир, который сливается со сферой производства и необходимости постоянного удов­летворения все возрастающих вещистских потребностей. Адепты сциентизма исказили жизнь духа, отказывая ему в аутентичности. Делая из науки капитал, они коммерциализи­ровали науку, представили ее заменителем морали. Только наивные и неосторожные цепляются за науку как за безликого спасителя.

Яркий антисциентист Г. Маркузе выразил свое негодова­ние против сциентизма в концепции «одномерного человека», в которой показал, что подавление природного, а затем и ин­дивидуального в человеке сводит многообразие всех его проявлений лишь к одному технократическому параметру. Те перегрузки и перенапряжения, которые выпадают на долю современного человека, свидетельствуют о ненормальности самого общества, его глубоко болезненном состоянии. К тому же ситуация осложняется тем, что узкий частичный специа­лист (homo faber), который крайне перегружен, заорганизован и не принадлежит себе, это не только представитель техни­ческих профессий. В подобном положении может оказаться и гуманитарий, чья духовная устремленность будет сдавлена тисками нормативности и долженствования.

Б. Рассел, ставший в 1950 г. лауреатом Нобелевской премии по литературе, в поздний период своей деятельности склонился на сторону антисциентизма. Он видел основной порок цивилизации в гипертрофированном развитии науки, что привело к утрате подлинно гуманистических ценностей и идеалов. М. Полани, автор концепции личностного зна­ния, подчеркивал, что «современный сциентизм сковывает мысль не меньше, чем это делала церковь. Он не оставляет места нашим важнейшим внутренним убеждениям и при­нуждает нас скрывать их под маской слепых и нелепых, не­адекватных терминов».

Крайний антисциентизм приводит к требованиям ограни­чить и затормозить развитие науки. Однако в этом случае встает насущная проблема обеспечения потребностей посто­янно растущего населения в элементарных и уже привычных жизненных благах, не говоря уже о том, что именно в научно-теоретической деятельности закладываются проекты будуще­го развития человечества.

Таким образом, дилемма сциентизм - антисциентизм предстает извечной проблемой социального и культурного выбора. Она отражает противоречивый характер общественного развития, в котором развитие науки все более отчетливо демонстрирует ее социокультурную размерность. Наука взаимодействует с различными формами знания, получаемыми в других областях познавательной де­ятельности - в искусстве, философии, морали, правовом и полити­ческом дискурсе, в сфере обыденного познания и т.д. Такого рода зна­ния можно обозначить как вненаучные, поскольку они не являются результатами собственно научного исследования, генерируются в других областях культуры.

В проблеме соотношения науки и вненаучных знаний имеется осо­бый аспект, который сегодня становится чрезвычайно актуальным при анализе взаимодействия науки и современного обыденного сознания, формируемого массовой культурой. Речь идет о возрождении под видом новых научных направлений различного рода псевдонаучных, эзотери­ческих знаний, а зачастую просто шарлатанства. Пропагандируемые средствами массовой информации, они создают особые состояния мас­сового сознания, разрушая его рациональную составляющую, порождая различного типа нереализуемые ожидания, направления и конфликты. Философский анализ современных отношений науки и псевдонауки требует выяснения особенностей научного знания, критериев его отличия от вненаучных знаний, различения вненаучных знаний и псевдонауки.

У человека, занимающегося научной деятельностью, всегда есть ин­туитивные представления о том, что является научным, а что вненаучным. Эти представления во многом определяются принятой им сис­темой идеалов и норм научности: идеалов и норм объяснения и описания, доказательности и обоснования знаний, их построения и ор­ганизации. Частично они фиксируются посредством методологических принципов науки, но в большей части демонстрируются на образцах знаний. Ученый, усваивая необходимые знания и методы в процессе своей профессиональной подготовки, одновременно усваивает образцы доказательств, обоснований, проверок, способов получения теории и фактов. В результате у него складывается интуиция, определяющая его понимание научности. В этом интуитивном понимании оказываются сплавленными несколько уровней смыслов.

Здесь уместно напомнить о внутренней смысловой структуре идеалов и норм науки. Во-первых, это уровень, учитывающий специфику предмета той или иной дисциплины, особенности изучаемых ею объектов. На этом уровне возникает раз­личие в понимании идеалов научности, например, естествоиспытателей и гуманитариев. Во-вторых, уровень смыслов, выражающих общие чер­ты науки соответствующей исторической эпохи. На этом уровне можно установить различие в понимании идеалов и норм разных исторических этапов развития науки (например, различие норм объяснения и описа­ния в классическом и неклассическом естествознании). Наконец, в-тре­тьих, это глубинный уровень смыслов, определяющий общее, что есть в науке разных дисциплин и разных эпох. Именно на этом уровне фикси­руются характеристики, отличающие науку от других форм знания.

Но чтобы выявить их, простой интуиции ученого недостаточно. В интуиции склеены все смысловые уровни идеалов и норм научности. А их следует различать, нужен особый методологический анализ, сопо­ставляющий разные этапы исторического развития науки в различных дисциплинах. Общие, инвариантные принципы, выражающие идеалы научности, существуют, и их разделяют представители различных наук. Все мы отличаем знания от мнений. Все считаем, что знание должно быть обосновано и доказано. Имея дело с процедурой доказательства, мы соглашаемся, что знание должно быть непротиворечиво. Мы допус­каем, что научные представления могут быть уточнены и пересмотрены, но при этом понимаем, что имеется преемственность в развитии знания.

Пересматривая свои представления о мире, наука не отбрасывает прежних фундаментальных теорий, а лишь определяет границы их применимости. Даже обнаружив, казалось бы, целиком неверные представления в прежней картине мира, она выявляет в ней рацио­нальные элементы, обеспечивающие рост эмпирического и теорети­ческого знания. Все эти принципы научного исследования выступают своеобразной конкретизацией двух фундаментальных характеристик науки - установки на получение предметного и объективного знания и установки на непрерывное приращение этого знания.

Есть такие аспекты человеческого опыта, которые необходимы для воспроизводства и развития социальной жизни, но которые не может выразить наука. Их выражают вненаучные знания, и они имеют со­циокультурную ценность. В свое время Р. Фейнман сказал в шутку (в которой боль­шая доля правды), что не все ненаучное плохо, например любовь. Само по себе вненаучное знание, выражающее различные формы че­ловеческого опыта, не является опасностью для науки. Наука может взаимодействовать с этими знаниями, может анализировать их свои­ми средствами. Что же касается псевдонауки, то она мешает научному исследованию, она вроде вируса, который чужд науке, но маскируется под нее и, внедряясь в науку, может привести к опасным деформа­циям ее исследовательской деятельности. Поэтому следует различать вненаучное знание и псевдонауку.

Понятие псевдонауки фиксируется посредством множества терминов: девиантная наука, паранаука, ан­тинаука, лженаука. Что же обозначают этими терминами? Здесь уме­стно выделить два блока концепций и верований, которые не просто сосуществуют рядом с наукой, а претендуют на научный статус. Пер­вый из этих блоков составляют различные эзотерические и мистичес­кие учения и практики, их сегодня пытаются истолковать в качест­ве своего рода научных знаний и описать в наукоподобных терминах. Такие знания и практики всегда были в культуре, их можно и нужно изучать научными методами, но сами они не являются наукой. Одна­ко сегодня есть тенденция придать практикам магов, колдунов, экс­трасенсов статус науки (например, парапсихология, альтернативная медицина). Эти практики описываются в терминах биополя, воздей­ствия биополей на организм и т.п. Предлагается особая картина мира, альтернативная современной научной. При этом постоянно смешива­ются два разных подхода и класса понятий: с одной стороны, понятия электромагнитного воздействия на живое (клетки, организмы), с дру­гой, понятия биополя как особого поля, несводимого к известным науке полям. Изучение электромагнитных полей, генерируемых клет­ками и многоклеточными организмами, это, бесспорно, область научной проблематики, где сделан ряд открытий. Но предлагае­мые концепции биополя и стремление ввести в состав науки практи­ку экстрасенсов и магов выходят за рамки науки.

Этот блок антинаучных концепций рождается как результат перено­са представлений из соседствующего с наукой обыденного знания, ма­гии и религиозного опыта в сферу науки и маскируется под науку. С чем связана эта маскировка? Почему религиозно-мифологический опыт на­чинает сейчас выступать в обличии научной терминологии и подается как форма научного знания? Это связано с особым статусом науки в культуре техногенной цивилизации, которая пришла на смену традици­оналистским обществам. Наука активно участвует в формировании ми­ровоззрения людей современного общества, а ее нормативные структу­ры, способы доказательства и ее знания выступают как основа принятия решений в самых различных областях деятельности. Доминирующая ценность научной рациональности начинает оказывать влияние на другие сферы культуры. Религия и миф часто модернизируются под ее вли­янием. И тогда на границе между ними и наукой возникают паранаучные концепции, которые пытаются найти себе место в науке.

Теперь о втором блоке антинаучных концепций. Истоки его внутри самой науки. Часто многие ученые, увлеченные той или иной идеей, претендуют на радикальное изменение научной картины мира, не имея на то достаточных оснований. Тогда используют апелляцию к власти, обращение через СМИ к общественному мнению, которые начинают поддерживать это «открытие». Идет борьба за престиж и пе­рераспределение денег. Но такие люди не обязательно прагматики, они могут быть убеждены, что сделали переворот в науке, хотя этого никто и не признает. В истории науки можно обнаружить нема­ло примеров такого рода неадекватных убеждений.

К псевдонауке можно отнести не только случаи, когда непроверен­ные, экспериментально недоказанные факты начинают внедряться в сознание людей и претендуют на изменение научной картины мира. Ис­тория науки знает также и примеры псевдотеоретических концепций, которые претендовали на роль фундаментальных теорий и даже пыта­лись с помощью власти монопольно доминировать в науке. Известная история с «лысенковщиной», ее борьба с генетикой, запрет на примене­ние в биологии физико-химических методов исследования наследст­венности. Конечно, отсюда не следует, что все факты, которые Лысенко и его сто­ронники пытались использовать в своих построениях, также нужно от­бросить: если это были реальные факты, то они должны получать интер­претацию в рамках научных теорий. Наука не гарантирована от ошибок и заблуждений. Поэтому критическое отношение к полученным резуль­татам, их обоснование, проверка и перепроверка обязательны для науч­ного творчества.

Антинаучные концепции, возникающие внутри самой науки, могут подпитываться некритической позицией исследователя по отношению к собственным идеям и его недостаточной философско-методологической эрудицией. Бывает, что специалисты в узкой области пытаются вы­дать свои результаты, принесшие успех при решении частных задач, за фундаментальное знание и даже предлагают изменить сложившуюся научную картину мира. При этом они широко используют различные спекуляции натурфилософского характера.

Когда А.Эйнштейн создавал свою теорию, то начал с решения реальной пробле­мы и очень скромно озаглавил статью «К электродинамике движущих­ся тел», в которой излагались основы теории относительности. Эйн­штейн вошел в науку с новыми результатами, которые вписывались в научную традицию, хотя многое ломали в прежней картине мира. Это очень важный критерий: если некто претендует на новое видение, от­брасывая теории, апробированные в науке, полагая, что они недействи­тельны, то это сигнал, что, скорее всего мы имеем дело с антинаучной концепцией. Потому что можно переписать в новом языке старые тео­рии, и это так всегда делается, но при этом обязательно сохраняется их содержание, связанное с законами, которые объясняли и предсказыва­ли опытные факты. И, конечно же, предлагаемые новые теории и кон­цепции должны быть внутренне непротиворечивы.

Можно выделить две группы причин, которые в настоящее время обостряют проблему соотношения науки и псевдонауки. Первая, это причины социального характера, связанные с поиском новых ценностей в процессе диалога культур и с определенными изменени­ями статуса науки в условиях современного постиндустриального раз­вития; вторая группа, это причины внутреннего характера самой на­уки, связанные с запаздыванием процессов интеграции все более дифференцирующегося научного знания.

Процесс расширения поля мировоззренческих аппликаций совре­менной науки, который превращает ее в один из важных факторов ди­алога культур, вместе с тем создает опасности появления различных маргинальных антинаучных концепций под видом нового развития на­уки. К ним можно отнести попытки прямолинейного переноса различ­ных мистических идей древневосточных культур в современную науку. Например, древневосточные практики изменения состояния сознания трактуются как свидетельства существования параллельных миров, возможности прямого общения с внеземными цивилизациями и т.п.

Особое место в комплексе причин, порождающих антинаучные и псевдонаучные знания, занимает специфика менталитета современно­го постиндустриального мира. Он все более разительно отличается от мира индустриальной эпохи. Как отмечал Дж. Холтон, в эпоху «класси­ческого модерна» сформировался особый идеал деятельности, который требовал особых людей, способ­ных следовать твердому распорядку, соблюдать сложившиеся правила и нормы, принимать решения на базе объективных данных и рациональ­ного анализа, подчиняться авторитету, который узаконен не сакрально, а только за счет профессиональных достижений.

В потребительском обществе можно заработать большие деньги, не занимаясь наукой, которая требует колоссального самоограничения. Люди, занимающиеся наукой, выпадают из сферы развлечений, поэтому наука не считается ныне привлекательной. Западные социологи констатируют, что люди сейчас не стремятся в науку, что статус ее значительно упал по сравне­нию с тем, каким он был даже в начале XX в. Хотя в науку еще верят, но больше верят в технологии, к которым относятся с благоговением.

У массы людей формируется особый тип мышления, который под­держивается СМИ, обслуживающими потребительское общество. Это так называемое «клиповое сознание», когда мелькает калейдоскоп восприятий, впечатлений, где нет четкой логики, отсутствуют рациональные основания. «Клиповое мышление» делает людей очень восприимчивым ко всяким чудесам, тайнам и т.д. Люди верят во что угодно. Дж. Холтон приводит такой пример: было опубликовано фо­то президента Буша с «пришельцем из Космоса». Это был фотомон­таж, но, когда проводился опрос, оказалось, что большинство людей верили, что Дж. Буш общается с «пришельцами».

Существуют и внутринаучные факторы, которые ослабляют реакции отторжения псевдонаучных концепций. Наука сейчас такова, что про­цессы дифференциации явно опережают процессы интеграции. Она разделена на области, которые плохо стыкуются между собой. Часто ученый-специалист говорит на таком языке, который не понятен его коллеге-ученому из соседней области науки. И поэтому рецидивы девиантной науки, типа эффекта Блондло, возникая в одной области, уче­ным из других областей знания могут приниматься на веру. Блондло был физиком-экспериментатором, и ему вполне мог поверить исследователь из совсем другой области научного знания. Как же бороться с лженаукой? Можно солидаризироваться с Дж. Холтоном, который писал, что открытое разоблачение лженау­ки в СМИ важно, но не решает проблемы. А решает ее - отлажен­ная система образования, основанная на преподавании фундамен­тальных наук.

Рост паранаучного знания, как и откровенный антисциентизм, выступает одним из проявлений кризиса современной цивилизации. Без науки человечеству не справиться с нарастающими глобальными проблемами. Возможное изменение типа цивилизационного разви­тия предполагает не просто отбрасывание всех ценностей техноген­ной культуры, а их модернизацию и преемственность. Это в первую очередь относится к научной рациональности как фундаментальной ценности современной культуры.