Из Гонконга в Сибирь

25-й батальон Миддльсекского полка имел на своей памяти уже столько путешествий и замечательных приключений, что было вполне в порядке вещей, когда однажды утром, в ноябре 1917 г., я получил приказ приготовиться и подготовить людей для следования в неизвестном направлении. Во время совещаний обнаружилось, что батальон подлежит отправке в очень холодный климат, а затем выяснилось, что мы едем во Владивосток.

Но когда все приготовления к этому были закончены, в январе 1918 г., военное министерство посылает распоряжение, отменяющее все ранее сделанные приказы. Так дело продолжалось до июня 1918 г., когда вдруг пришел приказ грузиться для немедленного отправления. Наконец, в одну из суббот, в июле, после ненужного шума и спешки, мы погрузились на борт «Ping Suie» и двинулись в путь.

Тщательные приготовления были сделаны для нашего приема в виду того, что мы были первым контингентом союзных войск, которые ожидались во Владивостоке. Рано утром 3 августа, в сопровождении двух японских истребителей, мы подошли к Владивостоку, где союзные военные суда были ярко разукрашены по этому поводу.

К 10 часам утра на набережной собрались для нашей встречи: батальон чешских войск, с оркестром и почетным караулом от корабля «Суффольк», под начальством командора Пэна; М.Ходгсрн, британский консул; председатель Земской Управы, и, наконец, русские и союзные офицеры.

Наши бараки помещались в предместьи города, в так называемом Гнилом Углу; они были ужасно грязны, с санитарными

— 30 —

приспособлениями самого примитивного свойства, хотя, мне кажется, местные британские власти потратили немало и времени и денег, пытаясь придать им более жилой вид. Офицерские помещения были не лучше, и я со своим штабом должен был спать на грязном и вонючем полу.

5 августа я участвовал на совещании союзных командиров. Тут обсуждалось не мало вопросов высокой политики, но особенно интересен был один пункт. Главнокомандующий чешскими войсками генерал Дидерихс сделал доклад освоенном положении на Манчжурском и Уссурийском фронтах. Условия на Манчжурском фронте были не блестящи, но положение Уссурийского фронта можно было признать критическим; туда требовалась немедленная помощь, без которой командующий фронтом должен был отступать, не имея возможности удержать за собой позиций. Уссурийские силы состояли всего из 3.000 плохо вооруженных чехов и казаков. В день моей высадки произошла сражение, закончившееся поспешным отступлением на 12 верст за Краевск. Союзные войска численностью до 2.000 человек не могли выдерживать дальнейшего напора соединенных сил большевиков. Если произойдет дальнейшее отступление Уссурийского отряда, то оно неизбежным образом будет сопровождаться крупными потерями, как в людях, так и военном материале. Ближайшая позиция может быть расположена позади местечка Спасское, имея на левом фланге в виде прикрытия озеро Ханку, а на правом—болотистую лесистую местность. Если эта позиция не будет удержана, то подвергнется опасности железнодорожный узел в Никольске, с угрозой перерыва сообщений между войсками, оперирующими по Забайкальской железной дороге и у Иркутска, и Владивостоком. В виду этих обстоятельств, совещание решило добиться разрешения военного министерства отправить мой батальон на Уссурийский фронт, чтобы насколько возможно облегчить создавшееся положение. Я естественно указал, что мой батальон принадлежит к гарнизонным войскам и не приспособлен для несения службы на передовых линиях, что солдаты уже утомлены службой на других фронтах, и наконец упомянул, что из моего распоряжения изъято около 250 человек перволинейных войск, неуместно откомандированных от меня распоряжением верхов-

— 31 —

ного командования в Сингапуре для несения гарнизонной служив в Индии. Я продолжал отстаивать эту точку зрения, пока мне не было приказано из Лондона принять на себя эту задачу. Тем не менее, я уведомил Совет, что в виду отчаянного положения, й котором оказался Уссурийский фронт, я готов оказать всякое содействие в пределах моих сил.

Около 2 ч. пополудни ко мне зашел командор Пэн и показал мне полученную им каблограмму из Лондона от военного министерства. Последняя разрешала отправку половины моего батальона на фронт. Что касается меня, то оставалось дать необходимые для этого распоряжения. В эту же самую ночь, 5 августа, я двинулся через Владивосток для посадки своего отряда в поезд. Мой отряд состоял из 500 хорошо вооруженных пехотинцев, с пулеметной командой из сорока трех человек.

Мы прибыли в Никольск рано утром, но на платформе толпились уже жители и два почетных караула—чешский и казацкий, с оркестром, который вместо национального гимна сыграл «Rule Britannia». Для солдат был устроен завтрак местными войсками, а мы воспользовались гостеприимством британского вице-консула Лидвардса и его энергичной жены. Затем мы двинулись через город для того, чтобы показать жителям, что долго ожидавшаяся помощь Союзников, наконец, действительно прибыла.

Оказывается, несколько месяцев тому назад тут побывал какой-то очень сангвинический-французский офицер, надававший кучу обещаний о помощи Союзников, что, кажется, совпадает с первыми приказами о выступлении, полученными в Гонконге к концу 1917 г. Союзники гораздо раньше решили сделать попытку для восстановления русского фронта против германцев, но, подобно всем усилиям Союзников, их действия в этом направлении были парализованы несогласием и неразумным национальным соперничеством.

Только под влиянием угрозы Фалькенгайна бросить полумиллионную армию, разгромившую Румынию, на западный фронт, они решились на нашу запоздалую экспедицию в Сибирь.

Так же радушно нас встречали и на других станциях, пока мы не прибыли, наконец, в Свиягино, последний большой город перед Краевском, который уже находился в сфере дей~

— 32 —

ствия неприятельской артиллерии. Здесь также прошла полная программа встречи, с чешским оркестром, церемониальным маршем и речами английских и русских командиров. Речь моя соответствовала полученным мною инструкциям и состояла в следующем: «Мы, британцы, вступаем на территорию Святой Руси не как завоеватели, а как друзья. Союзники смотрят на власть большевиков просто как на часть общей германской угрозы, одинаково враждебной британской и русской демократии. Мы пришли для того, чтобы помочь, воскресить и восстановить все устойчивые элементы русской жизни, и если последние примкнут к нам в нашем крестовом походе, мы обещаем, что не прекратим наших усилий, пока наш общий враг не будет окончательно раз* громлен»¹).

На следующее утро, 7 августа, я с моим переводчиком посетил Краевск и долго совещался с командующим фронтом капитаном Померанцевым. Я лично» осмотрел боевую линию на правом фланге, при чем было решено, что я направлю туда 243 человека с 4 пулеметами для занятия позиции на угрожаемом пункте нашего правого фланга. Так как я был старше чином, капитан Померанцев передал мне командование над фронтом, обещав при этом свою помощь ²).

* Таким образом полковник Уорд становится командующим Уссурийским фронтом. Остальная часть главы повествует о его энергичных шагах для подготовки наступательной операции

*) Во всех этих строках проявляется характерный для У орда взгляд на причины, ход и следствия русской революции. В русской революции он усматривает только немецкие интриги, а в гражданской войне, вспыхнувшей в России, видит не борьбу социальных сил и экономических интересов, а продолжение войны с германской коалицией тех слоев русского общества, которые остались верными Союзникам. Незнакомство автора с исторической подпочвой социального переворота в России и непонимание им психологии русского народа неоднократно сказываются на стра-. ницах его записок. (Прим. перев.).

³)Краевский разъез д—почтово-телеграфный и железнодорожный пункт по Уссурийской железной дороге, на линии Владивосток—Хабаровск, в 275 верстах от Владивостока; тут же поселок с населением в 600 душ.

Свиягино (в транскрипции автора Svagena), называемое автором городом,—большая железнодорожная станция перед Краевском, в 19 верстах к югу от него (256 верст от Владивостока). (Прим. перев.).

— 33 —

против левого крыла красных войск. Все приготовления к атаке были закончены, как вдруг из Владивостока получается приказание от политического представителя приостановить всякие наступательные попытки и держаться только оборонительной тактики. В досаде Уорд замечает: «Я был убежден, что это небольшое усилие произведет решительное военное и политическое впечатление в Восточной Сибири. Но «политики» в мундирах не всегда отличаются смелостью, а в данном случае они в самом деле оказались чрезмерно робкими, благодаря чему наше положение ухудшалось со дня на день».*

Союзная интервенция в Сибири.

УСПЕХИ БОЛЬШЕВИКОВ.

Обходное движение неприятеля, которое я предполагал^ как только принял командование над фронтом, и которому я собирался противопоставить свой план контр-атаки, теперь было' в полном ходу, но пока еще не нанесло удара нашей основной* позиции.

Генерал Дидерихс посетил фронт и сообщил мне, что Союзный Совет решил поручить командование этим фронтом майору Пишону из французского отряда, который ожидается на следующий день. После личного осмотра генерал выразил свое удовольствие моими диспозициями и указал, что я должен был бы сохранить командование за собой, а решение, принятое относительно* назначения майора Пишона, следовало бы пересмотреть в^виду найденных им изменившихся условий. Но мне казалось, что> пересмотр решения Союзного Совета может задеть французское самолюбие и поставить как Совет, так и командующего в ложное положение. Поэтому я попросил генерала Дидерихса не предпринимать никаких шагов к изменению решения Союзного Совета, и сказал, что я охотно буду служить под начальством майора Пишона или какого-нибудь другого командира, избранного¹ Советом. Британский престиж, прибавил я, укреплен достаточно» хорошо, чтобы стоило заниматься такими пустяками, когда единственный смысл нашего пребывания здесь заключается в помощи нашим друзьям—чехам и русским. Он, однако, добавил,, что ^невозможно позволить, чтобы британский полковник был подчинен французскому майору, и что мое командование необходимо рассматривать как независимое.

Майор Пишон прибыл 18 августа, и я формально передал ему командование. Он попросил меня считать себя одинаково ответ-

— 35 —

ственным с ним за положение на фронте и предложил время от времени совещаться относительно предполагаемых операций. Он оказался как воспитанным, так и рассудительным человеком, вникавшим в различные вопросы в связи с командованием; действительно он был джентельменом, с которым было приятно встретиться и работать. Батальонным командиром у него был майор Малле, тоже воспитанный человек, и все вместе мы представляли довольно счастливую комбинацию.

Весьма выдающейся личностью на этом фронте был капитан Стефан, командир 8-го чешского батальона. По профессии пивовар из Праги, он с началом войны должен был поступить в ряды австрийской армии, где служил солдатом, пока не попал в плен к русским; революция освободила его из лагеря военнопленных, и он был одним из тех, кто организовал своих земляков и предложил свои услуги делу Франции и Союзников, веря, что с победой английского оружия будет освобождена его обожаемая Богемия. Я спросил его, почему он предоставил свою шпагу Франции, на что он ответил: «Конечно, великую Англию мы считаем своей спасительницей, но германские полчища находятся во Франции: повстречаться с нашим врагом на поле битвы всегда бцло и будет нашей первой гордостью, ибо если Англия заявляет что мы—нация, то мы знаем, что будем таковой».

Я должен сказать, что был польщен той почти детской верой, которую поляк, чехи русский питают к имени и чести Англии. Без сомнения мы представляем единственную нацию, из всех представленных на этом фронте и вообще в Сибири, против которой не направлено ни одного слова подозрения. Я естественно ожидал, что французы сохраняют большой престиж в России, особенно в виду своего давнего союза, но из ближайшего ознакомления со всеми слоями русского общества я вынес впечатление, что трудно сказать, кому больше всего не доверяют русские—Франции, Америке или Японии. Однако, присутствие французских солдат и вежливость французских офицеров могут содействовать возрождению более теплых'чувств в России по отношению к Франции. Напротив, присутствие солдат Восходящего Солнца, манеры и общее поведение его офицеров к сибирскому населению несомненно превратит страх в общую ненависть к ним.

*

— 36 —

* Между тем на правом фланге боевого участка обнаружился упорный нажим красных войск, который повлек за собой потерю позиций у Антоновки и Руновки и отступление к Краевску *). Превосходство неприятельской артиллерии заставило Уорда обратиться к содействию пушек броневых поездов, но и это не спасло положения. Чехи первые стали отходить с правого фланга в тыл. За ними потянулись британцы, французы и казаки атамана Калмыкова. Положение на фронте, так неудачно сложившееся для Союзников, радикально изменилось только с прибытием крупных японских сил. *

*) Боевой участок тянулся от восточного берега озера Ханки, пересекая Уссурийскую железную дорогу между разъездом Краевском и станцией Шмаковской (293 версты от Владивостока) й упираясь затем в болота, расположенные по р. Уссури. Антоновка и Руновка—деревушки к северо-востоку от Краевского разъезда.

(Прим. перев.)

ЯПОНИЯ ВМЕШИВАЕТСЯ.

Необходимо напомнить, что диверсия в Россию была непосредственно решена на Парижском Совете, как вернейший способ ослабить давление на французский фронт *). Повидимому англичане первые решили участвовать в ней. Хотя бесспорно Япония находилась в самом благоприятном положении для оказания скорой помощи, однако, были известны такие обязательства ее по отношению к Германии, которые исключали всякое ее руководительство во всем том, что являлось в это время скорее борьбой с тевтонами, чем защитой русских интересов. Японская печать была явно германофильской, оставаясь такой во все продолжение войны, и как ни старался токийский кабинет сохранить верность англо-японскому договору, тем не менее и он должен был прислушиваться к голосу общественного мнения страны. Если бы дело шло только об английской экспедиции, Япония едва ли бы вынудила себя на вмешательство. Но когда телеграммы из Америки стали сообщать о спешной организации Соединенными Штатами грандиозной экспедиции в Сибирь, японское правительство, начавшее готовить еще более внушительные силы, чтобы затмить американцев и принять участие со своей стороны в готовящихся событиях, получило полное оправдание даже в глазах самых ярых пропагандистов германской ориентации. Уже несколько месяцев ранее японские подозрения были возбуждены телеграммой, посланной в Сибирь одной частной строительной железнодорожной компанией с предложением помочь России

*) В начале ноября 1917 г. состоялась Конференция в Рапалло, на которой союзники для объединения командования решили создать Верховный Военный Совет, состоявший из главных министров Антанты, ежемесячно заседавших в Париже. (Прим. перев.)

— 38 —

реорганизовать железнодорожную сеть. Эта компания широкой благотворительности, оказанная народам Дальнего Востока, заслужила признательность со всех сторон. Но действительные успехи американского предприятия на этом пути возбудили в умах японцев сомнение в правильности политики, предоставлявшей американцам свободно проникать на восток. В виду всего этого японцы поспешили со своими приготовлениями, и несколько дней спустя после того, как я принял командование на Уссурийском фронте, 12-я дивизия под командой генерала Ои высадилась во Владивостоке. Он сразу же расположил свою главную квартиру в Никольске, и начальник его штаба генерал Канака занял свою позицию позади наших линий у Свиягино, пользуясь ими как прикрытием для развертывания своих сид *).

•Далее Уорд рассказывает о нескольких мелких стычках между союзными и красными силами, причем первые терпели частые неудачи, благодаря несогласованности и неналаженности командования над разноязычными и разноплеменными отрядами, с одной стороны, и непрекращавшемуся соперничеству между начальниками—с другой.* Японцы во всяком случае держали себя господами положения. Наконец, 23 августа ночью Уорд получил следующий приказ:

\

Полковнику Уорду, командующему резервом. Приказ об операции генерала С. Ои, командующего 12-й дивизией. Свиягино. 23/₁₀ августа 1918 г.

1. Все неприятельские атаки сегодня отбиты. Мы захватили два пулемета и пять пленных.

2. Союзные войска атакуют неприятеля сегодня утром, 24 августа, чтобы причинить ему решительный урон.

3. Японские войска начнут атаку утром, 24-го, в 3 часа.

4. В резерве останутся британские и французские войска, казаки Калмыкова, а также несколько японских рот под коман-

^А) Станция Никольск-Уссурийск в 102 верстах от Владивостока. О других пунктах см. примечания на стр. 32 и 36.

(Прим. перев.)

— 39 —

.дои японца. Полковник Инагаки прибудет на северо-западную часть Духовской завтра в 2 ч. утра.

Подписано: С. Ои, генерал-лейтенант, командующий 32-й дивизией.

•Следующая глава: «Бой у Духовской и Краевского» подробно описывает развитие этой местной операции, закончившейся отступлением красных сил на север по р. Уссури, по направлению к Иману и Хабаровску. Таким образом угроза, нависшая над Никольским узлом, где пересекаются на пути к Владивостоку Восхочно-Китайская и Уссурийская железные дороги, была окончательно ликвидирована в результате этой операции.*