Финны, рюсся и большевики 1 страница

СТАЛ И Н

И ФИННЫ

Журнал • Нева

Санкт -Петербург 2000

Издание осуществлено при поддержке Института Финляндии в Санкт-Петербурге

Перевод с финского по изданию:

Timo Vihavainen. Stalin j a suomalaiset.

Otava, 1998.

H. А. Коваленко

Под редакцией Г. М. Коваленко

Вихавайнен Т.

Сталин и финны / Пер. с финского Н. А. Коваленко; Под ред. Г. М. Коваленко. — СПб.: Журнал «Нева», 2000. - 288 с.

Автор книги — доктор исторических наук, доцент Хельсинк­ского университета, автор многочисленных публикаций по истории отношений между СССР и Финляндией, которой он занимался много лет.

Книга «Сталин и финны» представляет собой исследование по политической истории Финляндии новейшего времени, ко­торую он представляет на широком общеевропейском фоне. Сталину и сталинизму автор отводит роль призмы, через кото­рую он рассматривает как Финляндию, так и СССР и их взаи­моотношения.

Поставив перед собой цель понять и показать деятельность и цели сторон, автор учел важнейшие исследования по рас­сматриваемой им проблематике и привлек новые архивные материалы из архивохранилищ России и Финляндии.

© Вихавайнен Т., 2000.
© Коваленко Н. А., 2000, перевод.
ISBN 5-87516-179-5 © Журнал «Нева», 2000.

ОТ АВТОРА

Эта книга была первоначально написана для финского чита­теля, и, когда мои русские друзья посоветовали издать ее так­же на русском, я вначале посчитал это невозможным, посколь­ку ее проблематика была специфически финской и предпо­лагала знание новейшей истории Финляндии. Она была рассчи­тана на финского читателя, и мне казалось, что для русского читателя ее надо переработать, учитывая его специфику.

Но со временем я все же пришел к другому мнению. Ведь русские в этой книге занимают центральное место. И мысль о том, что для них те же самые вопросы следует раскрывать как-то иначе, показалась мне не вполне адекватной в отношении русского читателя. Ведь у нас в Финляндии ежегодно выходит большое количество книг, которые не редактируются специаль­но для финского читателя и понимание которых предполагает достаточно хорошее знание истории и культуры той или иной страны. Не все читатели в равной степени понимают их, но именно благодаря чтению таких книг они учатся осознавать историю и культуру данной страны, если, конечно, они в этом заинтересованы.

Поразмыслив какое-то время, я пришел к выводу, что кни­гу эту вполне возможно, и даже целесообразно, издать в пер­воначальном виде, убрав, однако, некоторые философские рас­суждения в конце книги, которые не так уж важны для пони­мания истории Финляндии. Таким образом, книга «Сталин и финны» представляет финскую точку зрения на проблему. Од­нако автор не преследует цель навязать ее русскому читателю и тем более не претендует на универсальность. Он лишь пред­лагает возможность узнать, как эта проблема рассматривалась в соседней стране.

Контакты между русскими и финнами до сих пор еще во многом затруднены языковым барьером. В России литерату­ру о Финляндии и ее истории читают практически лишь на

русском языке. А поскольку такая литература, написанная _в Финляндии за последние семьдесят лет, на русском языке по чти не издавалась, то у широкой читающей публики практи­чески не было возможности следить за теми дискуссиями ₀ новейшей истории Финляндии и о ее отношениях с Россией которые в эти десятилетия велись в Финляндии. Лишь в по­следнее время ситуация несколько изменилась, и некоторые исследования финских историков были изданы на русском языке. На мой взгляд, они могут стать той основой, на кото­рой люди, интересующиеся историей Финляндии, могут более глубоко изучать ее, что создает условия для публикации книг, подобных этой.

По своему характеру данная книга не является чисто ака­демическим исследованием, хотя ее автор — доктор историче­ских наук и уже на протяжении нескольких десятилетий зани­мается изучением тех вопросов, которые рассматриваются в книге. Скорее, это историческое эссе, в котором главная зада­ча — понять деятельность и цели сторон. Автор ни в коем слу­чае не задавался целью высмеивать тех людей, о которых он пишет в своей книге, хотя сама история и предстает подчас в ироничном свете.

В данной книге нет библиографических сносок, но что ка­сается некоторых цитат, то их источники указаны в самом тексте или же они становятся понятными из контекста. Ведь те события, о которых идет в книге речь, на фактографическом уровне известны тем, кто занимается историей Финляндии по другим произведениям или научным работам, указанным в данной книге, и поэтому их разъяснению не было уделено спе­циального внимания. Основное внимание обращено на историо­графию, особенно на изменение глобальных трактовок.

В течение нескольких десятилетий как в Финляндии, так и в других странах происходила переоценка отношения к Стали­ну и к СССР. Это было вызвано тем, что распад СССР, кото­рый положил конец истории тоталитаризма, лишив его будуще­го, раскрыл новые перпективы для его анализа. С другой сторо­ны, опубликованные в последнее время архивные материалы пролили новый свет на сталинскую систему. На изменение трак­товок оказали влияние и другие факторы. История, так же как и историография, никогда не восходит к нескольким причинам, из которых все остальное является лишь следствием.

Внимание автора сосредоточено на истории Финляндии. В той части книги, где говорится о сталинизме, он не стремит­ся давать новые или оригинальные научные концепции, а лишь

предисловие

ссылается на международные исследования в этой области. Русскому читателю, который сам испытал что-либо из того, о чем говорится в книге, материал может показаться более или менее наивным. Но книга была предназначена для финского читателя, и именно его автор хотел познакомить с некоторы­ми фактами, которые, с точки зрения тематики книги, являются релевантными.

Следует обратить внимание на то, что история маленькой страны не обязательно должна быть менее сложной, чем исто­рия великой страны, хотя многим это и может показаться не­вероятным. Хотя масштаб проблем был разным, все европей­ские государства участвовали в решении важных политических и интеллектуальных вопросов XX века. Финскую культурную и политологическую историю можно понять лишь на общеев­ропейском фоне. Тот, кто хорошо представляет его, может лег­ко расставить по своим местам то, о чем рассказывает эта кни­га, несмотря на то что политологическая история Финляндии — особенно что касается Сталина и СССР — отличалась от ев­ропейской. На это были свои причины, раскрыть которые по­пытался автор данной книги.

Эта книга больше рассказывает о финнах, чем о Сталине, но такова и была цель. Сталину отводится роль призмы, через которую рассматриваются как финны и Финляндия, так и рус­ские и Россия и их взамоотношения. Автор учел важнейшие исследования, касающиеся рассматриваемой проблемы, а так­же привлек архивные материалы из архивохранилищ России и Финляндии.

Искренне надеюсь, что эта книга, изданная на русском язы­ке, поможет заинтересованному читателю глубже понять исто­рию нашей страны, будет способствовать развитию дружбы и взаимопонимания между нашими народами.

Особенно хочу поблагодарить переводчика этой книги до­цента кафедры языков Северных стран Новгородского универ­ситета Нину Коваленко, а также всех тех, кто способствовал ее изданию на русском языке.

Тимо Вихавайнен

доктор исторических наук,

доцент истории России Хельсинкского университета, директор Института Финляндии в Санкт-Петербурге

Санкт -Петербург, 1 мая 2000 г.

ФИНЛЯНДИЯ И РОССИЯ

СТАЛИН В ФИНЛЯНДИИ

В конце 1905 г. 26-летний грузинский юноша Иосиф Джуга­швили, называвший себя Кобой, едет делегатом от закавказских большевиков на Первую конференцию РСДРП в Великое княже­ство Финляндское, в Тампере (Таммерфорс). Революционное движение в России набирало силу, и настроение на конференции было настолько приподнятым, что ее участники в перерывах меж­ду заседаниями с энтузиазмом тренировались в стрельбе.

На этой конференции Сталин, как известно, впервые встре­тился с Лениным. Эту встречу Сталин впоследствии вспоми­нал, но что он вообще думал о Финляндии, неизвестно. Оче­видно, Коба понимал, что он находится все-таки «за границей», несмотря на то что Финляндия была частью Российской им­перии. Воспоминания современников свидетельствуют, что по­граничная река Раяйоки была четкой культурной границей, несмотря на то что с начала столетия Карельский перешеек стал заполняться русскими дачниками, которые придавали свой колорит этой местности.

Поскольку здесь действовало уже финское судопроизвод­ство, перешеек облюбовали русские революционеры, и это об­стоятельство всерьез беспокоило Столыпина. Последними сло­вами смертельно раненного премьер-министра были: «Главное... чтобы Финляндия...» Можно предположить, что он хотел ска­зать, что в Великом княжестве Финляндском надо уничтожить гнезда заговорщиков.

Несмотря на успех политики так называемого «второго пе-

^талин в Финляндии

риода угнетения»¹, Финляндия все же сохраняла дистанцию от метрополии, и на Карельском перешейке по-прежнему находи­ли убежище преследуемые по политическим мотивам. Как из­вестно, Ленин скрывался здесь от Временного правительства, и, согласно свидетельству Айно Куусинен, там хорошо чувство­вал себя и Сталин, точнее, в местечке Пески на западном по­бережье Выборгского залива. Она вспоминает, что еще и в 1926 г. Сталин мог попросить по-фински сливки для кофе, по­скольку привык в свое время покупать их у соседей.

Главная политическая премьера Сталина в Финляндии состо­ялась осенью 1917 г. 14 ноября по старому стилю, то есть всего через две недели после Октябрьской революции, или «переворо­та», Иосиф Виссарионович отправился в Финляндию, на этот раз в Хельсинки, который, с точки зрения большевиков, был страте­гически важным городом. Именно в Хельсинки находилась боль­шая часть вооруженных людей, готовых сражаться за большеви­ков. По предположению Эйно Кетола, вся большевистская рево­люция на самом деле началась в Хельсинки. Сама Финляндия все-таки осталась незахваченной, потому что малочисленные силы, верные большевикам, нужны были прежде всего в Питере. Ситуация была такова, что, когда армия перестала подчиняться своим офицерам, она не захотела подчиняться и большевикам, которые только что выдвинули лозунг прекращения войны.

С точки зрения захвативших власть большевиков, ситуация в принципе была довольно опасной, хотя их противники смог­ли мобилизовать совсем незначительные силы, которые пред­ставляли лишь кратковременную угрозу для хозяев Смольно­го. Россия была в ожидании, и в воздухе постоянно чувство­валась угроза гражданской войны. Одним из возможных на­правлений, откуда могла исходить угроза для новых хозяев Питера, была Финляндия, которая когда-то была важной базой пополнения сил большевиков.

По их мнению, пролетарская революция была совершенно необходима и в Финляндии, как с общей принципиальной точ­ки зрения, так и с точки зрения обеспечения безопасности большевистской власти.

В Финляндии, конечно, были встревожены событиями в Питере. Социал-демократы объявили всеобщую забастовку,

¹ В 1908—1917 гг. русское правительство приняло ряд мер с целью более тесно связать Финляндию с империей. Согласно финской трак­товке, это была политика русификации, сопровождавшаяся наруше­нием конституции Финляндии. (Здесь и далее — примечания автора, перевод иноязычных выражений — переводчика.)

цель которой состояла в обеспечении тыла большевиков, она должна была предотвратить переброску в Питер потенциально лояльных Временному правительству сил, каковыми могли быть, например, казаки. Вполне реальной казалась перспекти­ва оказаться под властью пролетариата, то есть расстаться с тем демократическим порядком, в рамках которого социал-де­мократы проиграли выборы, и захватить власть силой оружия подчинив себе «буржуев» и поддерживающую их часть насе­ления, и прежде всего крестьян, составлявших, по всей види­мости, несколько больше половины населения Финляндии.

Свержение Временного правительства было шоком также и для «буржуазии» Финляндии, т. е. для «несоциалистов», если использовать этот несколько забавный, но, по сути, более точ­ный термин. Это значило, что в России больше не было пра­вительства, которое можно было бы признать законной вла­стью. Мысль о том, чтобы признать верховной властью в Фин­ляндии большевистское правительство, состоявшее из представителей радикального движения, и чтобы в качестве представляющего его генерал-губернатора был признан матрос Павел Шишко, как предлагали большевики, с точки зрения буржуазной Финляндии, была, конечно, абсурдом.

Таким образом, парламент, состоявший главным образом из буржуазного большинства, принял Закон о верховной власти, т. е. объявил себя носителем верховной власти и срочно начал изучать возможности полного отделения от тонущего корабля России. Вскоре Германия предложила ему свою помощь.

Иосиф Виссарионович изложил точку зрения большевиков 14 ноября в Хельсинки на съезде социал-демократической партии Финляндии и внес свое предложение. Вначале он пе­редал съезду привет от большевистского правительства и по­хвастался, что революция осуществлена прекрасно: вооружен­ное сопротивление, голод, саботаж и действия соседних стран больше не являются проблемой, — провозгласил Сталин, кото­рый тогда вряд ли мог даже предположить, какие испытания вскоре выпадут на долю народа России, и в том числе и на долю большевиков. Большевиков пугали развалом России, по­скольку они обещали всем малым народам право на самооп­ределение. Признать это право было все же необходимо, что­бы восстановить взаимное доверие рабочих, пояснил Сталин. Большевики предложили Финляндии свободу для устройства собственной жизни, или, если сказать точнее, для создания «добровольного и честного союза с народом России! Никакой опеки, никакого контроля сверху по отношению к народу Фин-

Сталин в Финляндии

ляндии!» Только посредством добровольного союза можно до­стичь взаимного доверия между народами России, к которым были причислены и финны.

Для чего же было необходимо доверие? Согласно позднее взлелеянной в Финляндии мифологии, оно было нужно для развития мирных добрососедских отношений между Финлян­дией и Россией. У Сталина же осенью 1917 г. было иное пред­ставление: «лишь на основе такой политики можно сплотить народы России в единую армию. Лишь в результате такого сплочения можно закрепить победу Октябрьской революции и продолжить дело мировой социалистической революции».

Только глупцы могли подумать, что признание права наро­дов на самоопределение означает желание развалить Российс­кую империю. «Поэтому мы всегда смеемся, когда нам говорят о неизбежном крушении России в результате осуществления права наций на самоопределение».

По мнению Сталина, в Финляндии сейчас образовался та­кой же вакуум власти, какой был недавно в России, и из это­го он сделал вывод, что пролетариат в Финляндии также дол­жен взять власть в свои руки. Это не вызвало катастрофы в России, не вызовет и в Финляндии, хотя буржуазия и пугает этим. В этой ситуации была применима лишь одна тактика: «Смелость, смелость и еще раз смелость! А если вам понадо­бится наша помощь, мы поможем вам и протянем вам брат­скую руку. В этом вы можете быть уверены».

Ленин так же, как и его помощник, верил в непогреши­мость и преимущество пролетарской диктатуры. По его мне­нию, не стоило бояться гражданской войны — этого «кроваво­го ручейка», совершенно ничтожного на фоне «моря крови» мировой войны. На самом же деле гражданская война в Рос­сии унесла миллионы жизней, тогда как мировая война обо­шлась ей в сотни тысяч жертв.

Пожелания и предложения о помощи не были, конечно же, сольным номером Сталина, а исходили из основных принци­пов деятельности большевистского правительства. Помощь Финляндии можно было оказать, правда лишь в виде военных материалов, поскольку проболыпевистски настроенные, мало-мальски боеспособные силы нужны были прежде всего в Пи­тере, куда их переправляли из Финляндии.

Оружие же поставлялось красным в огромном количестве, нашлись и стрелки, вдохновляемые идейными соображениями, деньгами или другими мотивами, в общей сложности около 9000, по данным Отто Маннинена. Командовать остатками ста-

—"——.

рой армии, не желавшими больше никому подчиняться, боль­шевистское правительство не могло.

Когда-то во время финляндизации упорно насаждали леген­ду, согласно которой великий и могучий Советский Союз «предоставил» Финляндии независимость, хотя мог бы при помощи своих огромных ресурсов легко воспрепятствовать этому. В. В. Похлебкин даже пояснял, что в качестве законно­го преемника императора Совет Народных Комиссаров имел на это государственно-правовые полномочия.

Этот миф не выдерживает никакой критики. Советское пра­вительство хотело любыми средствами воспрепятствовать отде­лению Финляндии от России. Правительство Красной Финлян­дии оказалось, с его точки зрения, не лучшим партнером, и све­жа была еще память, о том, как напуганные законом о равных правах¹ социал-демократы не хотели автоматически давать рус­ским товарищам финское гражданство, пообещав лишь «макси­мально облегчить» процедуру его получения. О границе в рай­оне Печенги возник спор, а присоединение Восточной Карелии² даже вынуждены были отложить, как вспоминал впоследствии Эдвард Гюллинг. В действительности же «первый государствен­ный договор между социалистическими республиками» был подписан в марте 1918 года для пропагандистских целей, когда поражение красных стало явным и на весах лежала судьба всей Советской России, когда немцы наступали, а большевики ниче­го не могли предпринять, чтобы остановить их.

При заключении Брест-Литовского мира большевистское правительство вынуждено было согласиться со всем, что пред­лагали немцы, в том числе прекратить помощь красным в Финляндии. Многие расценили это как предательство Финлян­дии, которую еще недавно уговаривали, заставляли и вооружа­ли для гражданской войны, а теперь оставили в одиночестве. Ленин, правда, в узком кругу хвалился, что на самом деле по­мощь финнам не прекращалась.

Признание независимости Финляндии, с точки зрения Со­вета Народных Комиссаров, было еще не решенным делом. Правда, на заседании Центрального Исполнительного Комите-

¹ Закон, принятый в 1912г., по которому граждане метрополии
получили те же права в Финляндии (кроме избирательного), которые
были у жителей Великого Княжества Финляндского.

² Речь идет о территории русской Карелии, относящейся к Олонец­
кой и Архангельской губерниям, которая никогда не принадлежала
Финлянддии, но на которую претендовали финские националисты.

L-талин в Финляноии

та, органа по сути своей близкого к парламенту, этот вопрос обсуждался. Стоит также заметить, что только этот орган мог официально принять решение о признании, а документ, подпи­санный Советом Народных Комиссаров, был лишь запросом, сделанным в ЦИК. Будучи наркомом по делам национально­стей, Сталин представил вопрос о Финляндии.

Это, бесспорно, было неприятно, ведь совсем недавно Ста­лин только усмехался в ответ на все утверждения о том, что политика большевиков приведет к развалу России, а теперь Финляндия собиралась отделиться от метрополии. Отвечая на обвинения по поводу утраты Финляндии, Сталин говорил, что большевики ведь никогда и не владели Финляндией. Трагедия финского пролетариата состоит в том, что «свобо­ду» он вынужден был принять не из рук российских социа­листов, а при посредничестве буржуазии Финляндии. Вино­ват в этом не Сталин, а сами финские социал-демократы, ко­торые из-за «колебаний и непонятной робости» не смогли предпринять решительные меры и захватить власть. Сталин все же не терял надежды на то, что в конечном итоге «сво­бода Финляндии предоставит полную независимость финс­ким рабочим и крестьянам и создаст прочную основу для дружбы народов на века».

«Независимость», таким образом, предназначалась не буржу­азии. Это слово имело классовое содержание, и в устах Стали­на оно означало полную зависимость от большевистской партии.

Примерно месяц спустя после признания советским прави­тельством буржуазного правительства Финляндии, оно призна­ло законным и красное революционное правительство Финлян­дии, с которым затем в начале марта и был заключен вышеупо­мянутый государственный договор.

У советского правительства, как уже отмечалось, весной 1918г. было огромное желание помочь Финляндии, но воз­можности для этого были обратно пропорциональны желанию. Это было также констатировано потом, в 1939 г., когда реванш пытались взять силами Красной Армии.

Можно ли на основании относительно малой реальной по­мощи России сделать вывод, что в Финляндии произошла своя собственная революция, которая имела свои социальные причины, вытекающие из пороков финского общества, и кото­рую не следует объяснять большевистской заразой из России?

Именно такую трактовку стали предлагать финскому наро­ду начиная с 1960-х гг. Это прекрасно подходило и для совет-

ской, а затем и для финляндизированной финской историо­графии: раз революция в Финляндии была собственным, внут­ренним явлением, а не привнесенной из России, значит, совет­ское правительство уже тогда осуществляло политику мирно­го сосуществования. У него, помимо этого, было еще и мораль­ное право, и интернациональный долг помогать братьям по классу материалами и добровольцами, поскольку они об этом просили. По принципиальным причинам государственного вме­шательства во внутренние дела Финляндии не произошло, и революцию там не насаждали, они произошли сами по себе одновременно в обеих странах.

К сожалению, даже сама мысль о революции как о вулка­ническом извержении социального напряжения является анти­исторической.

Сравнительное изучение социальных революций вообще и работы Ристо Алапуро по финской революции в частности показывает, что революции не являются следствием обще­ственных недостатков. Революция — это не извержение вулка­на, которое закономерно происходит тогда, когда давление до­стигает определенного уровня. Революция представляет собой борьбу властных структур, иначе говоря, основа для нее созда­ется так называемым двоевластием.

И финскую революцию (или восстание) 1918 г. можно объяснить, лишь приняв во внимание то, что старые властные структуры были разрушены с падением Российской империи, а военная сила законного буржуазного правительства Финлян­дии была очень слаба. Им противостоял собственный аппарат социал-демократов, который — при поддержке его большеви­ками — мог быть намного сильнее. Подобно тому, как ситуа­ция создает вора, так и радикальные круги социал-демократии готовы были захватить власть вооруженным путем, как толь­ко для этого представится благоприятная возможность. Следу­ет отметить, что их целью вовсе не была длительная кровавая битва и гибель тысяч сторонников. Как у Сталина и Ленина, как в любой войне, их целью была легкая победа и ее сладкие плоды.

Красные сеяли бурю и пожали ее. С 1960-х гг. стало тради­цией подчеркивать беспощадность белого террора и гуманность целей красных финнов. Тогда социализм стали воспринимать как прогрессивную и вполне приемлемую цель. В том, что средством ее достижения было вооруженное насилие, в те годы не видели ничего необычного и не осуждали. Ведь рево­люция, согласно ортодоксальной марксистской науке, являет-

Сталин в Финляндии

ся результатом развития социальных сил, а в задачи науки не входит моральная оценка ни исторических, ни каких-либо природных законов. Зато существенным считалось, что белые погубили людей больше, чем красные, и уже поэтому они были хуже своих противников.

Бесспорно, что красные понесли намного большие потери и что представители белых часто устраивали массовый террор, который переходил всяческие границы. Но это вовсе не сни­мает ответственности с руководства красных за то, что имен­но они применили силу, выступив против законного прави­тельства, да еще и от имени «демократии», возможно, в самой демократической стране мира.

Вооруженное восстание красных пытались представить как оборонительное, так же как это делали большевики. Однако аргументация газеты «Tyomies» («Рабочий») была довольно беспомощной: «...мы по сути своей не революционеры, но то революционное движение, которому мы служим, ведет и к применению вооруженной силы, когда мирные способы и парламентские формы не помогают и когда наши противники хотят этого и вооружаются против нас».

Таким образом, раз те, кто представлял парламентское боль­шинство в избранном всеобщим и равным голосованием парла­менте, не подчинились желанию меньшинства, и раз законное правительство осмелилось создать свою вооруженную силу, то это неизбежно «привело» к применению силы против них.

Какую же революцию собирались совершить в Финляндии в 1918 г.? Часто подчеркивалось, что, с марксисткой точки зре­ния, в 1917 г. Россия вовсе не была готова к социалистической революции, поскольку она была, в основном, аграрной и эко­номически отсталой страной. Вместо необходимого по марксистской теории промышленного пролетариата Ленин мо­билизовал на служение своей революции всех тех, кто был по какой-либо причине недоволен существующим строем или просто хотел получить для себя блага, отобрав их у других. Лозунгом большевиков на первом этапе революции было «грабь награбленное», и они не слишком-то стремились опи­раться на одних только рабочих, скорее на более широкие мас­сы «трудящихся», иначе говоря, именно на тех, кто готов был грабить. Революция провозглашалсь «социалистической», по­скольку она осуществлялась под руководством сознательного передового отряда, а именно под руководством большевистской партии.

Ортодоксальные марксисты во всем мире, в том числе и наставник финских социал-демократов Карл Каутский, счита­ли большевистскую революцию произволом и насилием, а не общественным переворотом по марксисткой теории. Россий­ские меньшевики, представлявшие ортодоксальное направление в марксизме, подвергали резкой критике политику своих быв­ших товарищей по партии.

К финским же социал-демократам меньшевики относились с пониманием и даже восхищением, хотя это можно объяснить и тем, что они просто хотели найти объект для сравнения, ко­торый помог бы выставить большевиков в невыгодном свете.

Политика финских товарищей действительно выглядела более здравой, чем у Ленина и его соратников. В Финляндии не призывали «грабить награбленное», там придерживались деловой дисциплины, которая базировалась на рабочих органи­зациях. В Финляндии не говорилось и о строительстве соци­ализма, а революция определялась скромнее и реалистичнее -как «демократическая». Так писали меньшевистские газеты, которые весной 1918 г. выходили нерегулярно и преследова­лись большевиками.

На самом же деле именно «демократическая» революция звучала действительно карикатурно в том смысле, что ее пред­полагалось осуществить в стране, где уже была демократия. Такой Финляндия была в 1918 г., равно как в 1939-м и 1948г., когда встал вопрос о ее демократизации.

Демократичность в конституционном предложении красной фракции означала, что «демократическое парламентское боль­шинство могут образовывать только левые партии». Как это возможно при существовании свободных выборов, было не ясно. Решение этой проблемы трудно назвать элегантным, как считает Энтони Аптон, проблема была разрешена постановле­нием, которое отражает лицемерие и расстройство ума его ав­торов. О. В. Куусинен в своем наброске новой конституции писал: «Если случится невероятное и само парламентское боль­шинство попытается вернуть власть меньшинства, то пусть на­род восстанет и разрушит такой парламент». После этого бу­дут проведены новые выборы, но открытым оставался вопрос, что же случится, если и на этот раз результат окажется таким же и до каких пор будут проводиться новые выборы.

^Собственно, сама идея антидемократичной демократичес­кой революции была абсурдной, но при этом хотели быть вер­ными марксистским принципам. Революция не была еще в пря­мом смысле социалистической, но совершалась на благо соци-

Сталин в ч>инляноии

алистического общества. Это счастье собирались строить при помощи вооруженного насилия. Такой же подход был и у боль­шевиков в России применительно к своей революции. Боль­шевистский переворот и Финская революция не были идеоло­гически абсолютно идентичны, и в их осуществлении были су­щественные отличия, но их роковая связь была совершенно очевидной. Никакого восстания в 1918 г. в Финляндии не слу­чилось бы, если бы не большевистская революция в России. В конечном итоге обе были следствием крушения государствен­ного и общественного строя старой России, что сделало захват власти на первом этапе обманчиво легким.

Как уже давно доказано, причиной восстания нельзя счи­тать, например, голод. Речь могла идти скорее о случайности, которая увлекла за собой разные элементы сначала в низах, а затем и в верхах общества. Главная ответственность лежит, конечно же, на руководстве социал-демократов, которое отсту­пило перед активностью меньшинства. Как отметил Энтони Аптон: «Умеренных не победили — они сдались без борьбы».

Изучая события 1918 г. и связанный с ними разгул наси­лия, которое проявлялось особенно со стороны белых, Ристо Алапуро в качестве возможного объяснения называет неожи­данность и странность ситуации. У белых не было понятия для определения случившегося. Восстание представлялось им пре­ступлением, которое невозможно рационально понять или по-человечески объяснить.