2017-12-14
181
Если подговор удавшийся, принятый тем, к кому он относился, представляется сам по себе приготовлением к преступному деянию, то понятно, что попытка подговора, почему-либо не удавшаяся, будет только невыполненным, неудавшимся приготовлением. Самая неудача подговора может зависеть от весьма различных причин: или а) подговоренный вполне согласился на подговор, усвоил преступное намерение, но не успел его выполнить; или б) подговоренный, согласившись, затем отказался от всякого участия в преступном деянии; или в) подговор упал на каменистую почву и не дал всхода-подговариваемый остался непреклонным; или же г) наконец, подговор оказался излишним, так как подговоренный и без того уже решился на учинение преступного деяния*(1432).
Во всех этих случаях, с точки зрения того преступного деяния, к которому подговаривало данное лицо, этот неудавшийся подговор, или, как называл его проф. Жиряев, подстрекание, является простым обнаружением умысла и, следовательно, может быть наказуемо только в тех исключительных случаях, где наказуема одна голая злая воля*(1433) или если подговоренный согласился, но этим и ограничился - приготовление.
Но, конечно, это не исключает само по себе возможности иногда признать наказуемым и такое обнаружение преступной воли, как самостоятельное преступное деяние. Подобно тому как уголовные кодексы наказывают бродяг и нищих, у коих оказались отмычки, фальшивые ключи, наказывают лиц, захваченных в чужом лесу с орудиями, пригодными для рубки, так в силу той же опасности для правоохраненного интереса может быть наказан и виновный в неудавшейся попытке склонить кого-либо к учинению преступного деяния. Факт подговора заключает в себе не только преступную волю, но и известную деятельность, иногда весьма сложную, упорную, представляющую действительную опасность для общества; такой подговор может представлять более значения, чем хранение пороха, ношение оружия там, где это запрещено, и т.п. Такое значение может иметь не только подговор неопределенного количества лиц, возбуждение масс, толпы, но и подговор отдельного лица.
До последнего времени в законодательствах постановления о наказуемости неудавшегося подстрекательства встречались только при преступлениях политических; так, например, по Французскому кодексу (§ 89) наказывается предложение, сделанное, но не принятое, составить заговор (proposition faite et non agreede former un complot) *"Предложение сделанное, но не принятое для составления заговора (фр.)." с целью посягнуть на личность главы государства, или восстать против существующего образа правления.
Но теперь эта область получила значительное расширение. В 1875 г. в Бельгии, по поводу известного дела некоего Duschesne, предлагавшего парижскому архиепископу свои услуги для убийства тогдашнего канцлера Германской империи князя Бисмарка, состоялся, под сильным давлением германского правительства, закон, на основании коего назначалась тюрьма от 3 месяцев до 5 лет и штраф от 50 до 500 франков всякому лицу, которое предложит совершить или будет побуждать другое лицо совершить преступление или участвовать в совершении преступления, караемого смертной казнью или каторжными работами, а равно и того, кто примет это предложение, причем словесное предложение могло влечь ответственность лишь в том случае, когда оно сопровождалось подарками или обещаниями*(1434). Затем Закон 25 марта 1891 г. признал наказуемым тюрьмой до 3 лет и штрафом до 3 000 франков злостное (mechante) и прямое возбуждение к совершению преступления или некоторых исчисленных в законе проступков*(1435).
Подобное же начало приняло германское законодательство в Законе 26 февраля 1876 г.*(1436), который постановляет (§ 49 а), что кто возбуждает другого к учинению преступления или к участию в нем и кто принимает такое предложение, тот наказывается (если закон не назначает более строгой ответственности) или тюрьмой не ниже 3 месяцев, если преступление влечет смертную казнь или Zuchthaus, или же тюрьмой или крепостью до 2 лет при всех других преступлениях; тому же наказанию подлежит и тот, кто предложит свои услуги для совершения преступления или же примет такое предложение; но если возбуждение или предложение были сделаны на словах, то для наказуемости необходимо, чтобы с ними соединялось обещание каких-либо выгод. Прочие новые европейские законодательства - венгерское, голландское и итальянское - не содержат постановлений этого рода.
Таким образом, германская новелла, как и бельгийский закон, идут гораздо далее наказуемости простого подстрекания, а потому ссылки в защиту новеллы, которые делались в Reichstag'е на авторитеты Кестлина, Гельшнера, Гейба, представляются по меньшей мере неточными, так как в полном своем объеме это постановление противоречит самым элементарным положениям наиболее популярных немецких учебников.
В особенности противоречит усвоенным наукой началам о наказуемости за проявление преступной воли вовне установленная новеллой ответственность за непринятое предложение преступных услуг, в коем нет даже попытки приготовления, а содержится простое заявление о преступных наклонностях, стремлениях, стоящих вне человеческого правосудия. Почему же в таком случае не наказывать всякое проявление злого умысла, в чем бы оно ни заключалось? Какое широкое поле для судейского произвола, для самых невероятных обвинений, в особенности там, где к обвинению присоединятся политические страсти!*(1437)
По нашему Уложению о наказаниях 1845 г. неудавшееся подстрекательство наказывалось при политических преступлениях, а именно при посягательстве на личность государя императора и членов царствующего дома, причем ст.243 смотрела на предложение другому принять участие в сем преступлении как на обнаружение умысла, хотя и назначало за это смертную казнь.
Сверх сего в законе существовало особое постановление об ответственности за угрозы, сделанные с целью побудить к совершению преступного деяния (ст.1548 по изд. 1885 г.), причем виновный наказывался как за покушение на то преступление, к коему он принуждал.
Уложение действующее говорит о наказуемом неудавшемся подговоре к составлению сообщества для учинения мятежа или к принятию участия в таковом сообществе (ст.102).
Несколько иной характер имеет подстрекательство, не удавшееся потому, что подговариваемый и помимо того уже решился на совершение преступного деяния (alias seu omnimodo facturus) *"Намеревающийся совершить в другое время или другим способом (лат.)."); в этом случае, по моему мнению, необходимо различать несколько оттенков. Если у кого-нибудь мелькала мысль о преступлении, если он находился в таких условиях, что готов был решиться на всякое преступление, и таким его состоянием воспользовалось третье лицо, окончательно убедившее или обольстившее его, то это последнее лицо может быть признано подстрекателем. Если подговариваемый решился уже на преступление, но подговор только укрепил его решимость, решившийся извлек из него полезные сведения, указания, то подговаривающий может считаться интеллектуальным пособником. Наконец, если подговор не имел никакого значения и подговоривший, кроме этой бесплодной попытки, не принимал другого участия в преступном деянии, ни физического, ни психического, то, казалось бы, его вовсе нельзя признавать соучастником.
183. Ставя ответственность подстрекателей и пособников в зависимость от юридической характеристики деятельности исполнителей, мы по необходимости встречаемся с весьма любопытным вопросом о значении несоответствия между тем, что предполагалось соучастниками, и тем, что выполнено физическими виновниками, или, употребляя термин, усвоенный в германской литературе, с вопросом о значении эксцессов исполнителя*(1438).
Вопрос этот, конечно, имеет одинаковое значение как по отношению к подстрекателю, когда выполненное вовлеченным не соответствует тому, во что вовлекал подговорщик, так и по отношению к пособнику, когда учиненное не соответствует тому, чему предполагалось оказать помощь и содействие; но для упрощения обзора этого учения я буду говорить, главным образом, только об эксцессах подстрекаемого по отношению к подстрекателю.
Обращаясь же к существу вопроса, я полагаю, что правильное его решение может быть сделано по аналогии вменения учинения деяния одиночному деятелю, имея притом в виду два рассмотренных выше положения: во-первых, что для вменения в вину, и притом в вину умышленную, вовсе не требуется тождества предположенного и учиненного, а только сходство до известных пределов, и, во-вторых, что привходящая умышленная деятельность лица имеет значение самостоятельной силы, а потому и прерывает все условия соглашения и общности вины причинное соотношение наступившего результата с первоначальной деятельностью лица.
Ввиду этого вопрос о превышении соглашения исполнителем представляется далеко не однородным, а в нем необходимо различать несколько оттенков.
Если отклонение не есть продукт сознательной и волимой деятельности исполнителя, а произошло вследствие развития последствий его деятельности, происходящей от разнообразных извне привходящих условий, то изменившееся преступное деяние вменяется и подстрекателю. Таким образом, если кто-либо подговорил другого вырвать кому-либо глаз, подговоренный выполнил подговор, а изувеченный вследствие этого увечья умер, и если, далее, по закону увечье, сопровождавшееся смертью, составляет новый квалифицированный вид телесного повреждения, то и подстрекатель отвечает за этот квалифицированный вид. То же нужно сказать об обстоятельствах места и времени совершения, о присутствии при совершении деяния других лиц; насколько эти обстоятельства влияют на ответственность независимо от сознательной постановки их условиями деятельности, они несомненно влияют и на ответственность подстрекателя.
Далее, точно так же не всегда устраняют вменение подстрекателю учиненного и изменения, сделанные исполнителем сознательно и волимо. Во-первых, вменение остается, если учиненное действие, implicite *"В скрытом виде (лат.).", заключается в подговоре. На этом основании подговоривший к убийству отвечает и за покушение на него или за приготовление, если только таковое выполнено исполнителем; подговоривший к краже со взломом отвечает за учиненную кражу, хотя и выполненную физическим виновником без взлома, и т.д. На этом же основании, конечно, лицо, подстрекавшее альтернативно к нескольким преступным деяниям, отвечает за каждое из них, в действительности выполненное подстрекаемым*(1439); во-вторых, подстрекатель отвечает, если измененное хотя и не было прямо желаемо им, но было допускаемо, так что он относился к этому безразлично, причем наличность такого допущения может быть выведена не только из прямых заявлений подстрекателя, но из всех условий и обстановки подговора, когда изменение с большей или меньшей необходимостью, по естественному ходу события, вытекало из той деятельности, к которой он подговаривал. Таким образом, лицо, подговорившее кого-либо учинить кражу из запертой кладовой, отвечает и за взлом, учиненный для этой кражи исполнителем; в-третьих, подстрекатель отвечает, если изменение относилось к несущественным условиям деятельности, не изменяющим существа умышленной виновности, как, например, изменение предположенного места или времени действия и даже, в большей части случаев, изменение предположенных средств и способов действия; подобно тому как мы считаем убийцей человека, который сбросил другого в воду, желая его утопить, хотя бы в действительности смерть жертвы последовала не от утопления, а от того, что брошенный ударился головой о камень, бывший под водой, мы признаем подстрекателем к убийству того, кто подговорил другого застрелить кого-либо, а подговоренный, давший промах из пистолета, зарезал или задушил жертву. Мало того, так как при соучастии непосредственным средством исполнения является не неодушевленный предмет, а сознательно действующее лицо, то понятно, что при подстрекательстве или вообще при соучастии подробности исполнения не определяются заранее, а представляются более или менее на усмотрение исполнителей: план действия определяется только в общих чертах, так что приступивший к соучастию соглашается как бы на всякие приемы и действия исполнителя*(1440).
Наконец, если сознательно учиненное исполнителем отклонение относится к существенным условиям деятельности и по отношению к таковому отклонению нельзя установить ни прямого, ни даже косвенного согласия подстрекателя, в особенности если оно противоречило прямо выраженной им воле, то это изменение и не может быть поставлено в вину подстрекателю; в силу этого, если изменение делало учиненное квалифицированным преступным деянием, то подстрекатель отвечает только за простое; если же оно придавало учиненному характер преступного деяния совершенно иного рода, то подстрекатель отвечает только за подговор, а не за то, что было действительно учинено. Таким образом, если подстрекатель подговорил к краже, а подговоренный в том же доме и в том же месте совершил изнасилование, то, конечно, таковое не может быть поставлено в вину подстрекателю, хотя бы и можно было доказать, что виновный не совершил бы изнасилования, если бы ранее не согласился на кражу и тем не заглушил в своей душе последние остатки совести, уважения к закону и т.п.; для подстрекательства необходимо склонение к определенному деянию, а не возбуждение преступных наклонностей вообще.
184. Возможность учинения преступного деяния несколькими лицами, конечно, можно представить при всяком преступном деянии, как важном, так и маловажном, как при содеянии, так и при бездействии; может быть подстрекательство к неявке на суд в качестве свидетеля или пособничество, например, курению в недозволенном месте*(1441). Единственное исключение, по моему мнению, составляют те деяния, которые по природе своей устраняют возможность общения в вине, т.е. учиненные по неосторожности.
Но иначе, конечно, ставится этот вопрос в законодательствах; так же, как и при покушении, по соображениям уголовной политики, законодатель может при маловажных деяниях ограничиться только наказуемостью непосредственных виновников.
Так, по code penal правила о соучастии применяются только при crimen и delits, а при contraventions *"Преступлениях и проступках, а при нарушениях (фр.)." наказываются только исполнители, за исключением некоторых, особо указанных случаев*(1442). То же правило принимают кодексы Бельгийский и Итальянский.
Германское уложение держится в этом отношении несколько иного начала, распространяя постановления о совиновничестве и подстрекательстве и на нарушения; но и оно не применяет к последним постановления о пособничестве*(1443); то же принимает и Голландское уложение.
Наше Уложение о наказаниях 1845 г. не содержало никаких постановлений по этому предмету, так что его постановления о соучастии применялись ко всем деяниям без изъятия; Устав же о наказаниях, упростив деление соучастников на виды, не коснулся этого вопроса.
Напротив того, в действующее Уголовное уложение внесено прямое постановление, что из соучастников проступка наказываются только лица, непосредственно оное учинившие или участвовавшие в его выполнении, а пострекатели и пособники наказываются только в случаях, особо законом указанных.
Конечно, во всех преступных деяниях соучастие является только возможной или факультативной формой виновничества; законный состав каждого из них может быть выполнен и одним виновным. Но существуют и такие деяния, которые, казалось бы, могут быть выполняемы только при наличности нескольких соучастников, причем это условие может зависеть или от юридической природы данного преступного деяния, или от обрисовки, данной ему законодателем; новая германская литература придала этим случаям особое название необходимого соучастия (concursus necessarius)*(1444).
Если, конечно, распространять понятие соучастия на всякое совпадение в действительности, то количество случаев такого рода будет довольно значительно; но если понимать под соучастниками общников в вине, то, наоборот, число подобных деяний окажется весьма ограниченным.
В самом деле, к группе этих деяний относят, например, кровосмешение, прелюбодеяние, мужеложство, двоебрачие; конечно, учинение этих деяний предполагает наличность двух лиц; но всегда ли эти лица будут соучастниками в юридическом смысле? Разве мы не можем себе представить мужеложство с недееспособным или кровосмешение или двоебрачие с лицом, и не подозревавшим о существовании кровной связи с другим участником или состояния его в нерасторгнутом браке, когда, следовательно, перед законом уголовно ответственным виновником будет одно лицо?*(1445) Далее, к числу таких деяний относят дуэль; действительно, дуэль определяется как бой между двумя лицами; но всегда ли эти лица будут соучастниками? Если мы представим себе, что дуэль окончилась нанесением тяжкой раны одному из дуэлянтов, то, например, по нашему Уложению, это отягчающее обстоятельство будет вменено только нанесшему таковую рану, а не обоим противникам, как следовало бы по правилам о соучастии. Таким образом, остается весьма немного преступных деяний, которые, по их юридической конструкции, а всего чаще по закону, предполагают наличность двух или более лиц; таковы, например, случаи неповиновения законным распоряжениям власти, учиненного несколькими лицами, тяжкие виды восстания и сопротивления властям и т.п.
При этом нельзя не прибавить, что и в этих случаях необходимое соучастие ни по существу своему, ни по типам участвующих лиц ничем не отличается от соучастия факультативного.
185. Дальнейший весьма существенный вопрос в учении о соучастии составляет наказуемость соучастников. Но так как при соучастии мы различаем два момента развивающейся деятельности соучастников - соглашение, объединение воль участвующих и само выполнение ими задуманного, причем иногда оба эти акта могут сливаться во времени, а иногда они могут быть отделяемы друг от друга более или менее значительным промежутком времени, то прежде всего надо рассмотреть, какое значение с точки зрения наказуемости имеет сам акт соглашения отдельно взятый.
Ответ на это дается двоякий: одни видят в сговоре или в составлении шайки покушение, другие - приготовление.
С первым взглядом едва ли можно согласиться. Как бы подробно и обстоятельно ни совещались между собой обвиняемые относительно, например, предположенного ими убийства, это совещание все-таки не составляет действительной попытки лишить кого-либо жизни, не заключает в себе начала осуществления преступного намерения, подобно тому как мы не можем признать покушением составление преступного плана отдельным лицом, хотя бы этот план и был окончательно сформирован.
Такое соглашение, по моему мнению, может быть уподоблено приготовлению, так как склонение другого лица или соглашение с другими может быть признано аналогичным с приисканием или приспособлением средств, необходимых для учинения преступного деяния, т.е. с приготовлением.
Отсюда вытекает, что, подобно приготовлению, составление сообщества или шайки может быть наказуемо только в случаях, особо в законе указанных.
Это воззрение принято и во всех новых кодексах, которые наказывают простой сговор, главным образом при политических преступлениях, а составление шаек, сверх того, и при важнейших преступлениях против личности, равно как и при преступлениях общеопасных.
Уложение о наказаниях 1845 г. наказывало составление заговора и составление сообщества преимущественно при преступлениях государственных и против порядка управления, а по отношению к шайкам допускало ответственность за составление таковых: для разбоя, зажигательства, делания или привоза фальшивых денег, ассигнаций, кредитных или иных государственных бумаг, кражи, мошенничества, делания фальшивых документов, контрабанды, тайного запрещенного провоза нитей, запрещенной игры и подкупа должностных лиц.
Действующее Уложение в Общей части (ст.52) содержит только указание, что участие в сообществе или в шайке наказуемо в случаях, особо законом указанных, а затем, в части Особенной, независимо от ответственности за участие в сообществе запрещенном или имеющем в виду противогосударственную или противообщественную деятельность (ст.125, 126), закон наказывает и образование сообществ, имеющих в виду учинение некоторых отдельных преступных деяний, как, например, бунта и измены (ст. 105 и 118); подделки, переделки или сбыта монеты, кредитных билетов или бумаг (ст.428 п.2); убийства (ст.453); общеопасного повреждения имущества (ст.554).
Что касается шаек, то по ст.276 Уложения составление их или участие в них, если, конечно, виновный не подлежит за преступное деяние, шайкой учиненное, более строгому наказанию, считается преступным, если они образовались для подделки монеты, кредитных билетов или бумаг, общеопасных повреждений имущества, воровства, разбоев, вымогательства или мошенничества, сбыта добытого преступным деянием имущества и контрабанды.
При этом сообщество или шайка считаются образовавшимися, как скоро действительно состоялось соглашение на одно или несколько преступных деяний. Одних рассуждений о необходимости составить сообщество или споров об условиях возможности его возникновения и деятельности недостаточно для признания соглашения состоявшимся, подобно тому как и для приготовления требуется не одно приискивание, но приискание средств.
Членами сообщества или шайки могут быть не только участвовавшие при самом их зарождении, сформировании, но и все сознательно и добровольно вступившие в сообщество или в шайку, уже сформировавшиеся, сознательно примкнувшие к ним. Поэтому одно нахождение в шайке не делает находившегося ее участником. Так, не говоря уже о лицах недееспособных, находящихся в шайке, например о детях, из ее членов должны быть исключены все лица, сопровождавшие шайку в силу принуждения, хотя бы даже они исполняли при ней какие-либо обязанности. Точно так же, далее, должны быть исключены из сообщников все лица, хотя и следующие, например, за шайкой добровольно, но не в качестве ее членов, а в силу близких личных отношений к ее членам, как, например, жены, любовницы: они могут быть признаны недоносительницами, но не членами шайки.
Ответственность за участие в сговоре или шайке возможна только тогда, когда предположенное не совершилось; в противном же случае ответственность за учиненное деяние поглощает ответственность за сам сговор.
Далее, в тех случаях, когда замышленное деяние хотя и было выполнено, но некоторые из соучастников не принимали никакого участия в его выполнении ни в качестве исполнителей, ни в качестве пособников или подстрекателей, но вместе с тем и не отказались от дальнейшего соучастия, то они, по п.1 ст.52, должны отвечать только за участие в соглашении.
186. Обратимся к ответственности лиц, принявших участие в самом совершении замышленного деяния.
Установление того положения, что каждый из соучастников отвечает за все учиненное полностью, не предрешает еще вопроса о сравнительной мере наказуемости различных типов участников, так как даже признание равной необходимости известных сил не однородно с признанием их равнозначительности. В законодательствах по этому вопросу мы встречаемся с двумя системами; представителем одной из них является французское законодательство, повторяющее начало, принятое еще в римском и каноническом праве и в древнейшем праве европейских народов*(1446). По этому принципу соучастники наказываются, как и сами виновники, причем это положение несколько смягчается, во-первых, правом суда или присяжных признавать каждого подсудимого заслуживающим снисхождения и уменьшением на этом основании ответственности, и, во-вторых, специальными постановлениями о некоторых отдельных преступлениях, например о соучастии при служебном подлоге, восстании и т.п., хотя нельзя не прибавить, что система Французского кодекса вызывала неодобрение некоторых французских криминалистов*(1447) и в полном объеме не была принята даже кодексами, всего ближе державшимися французского образца, например Бельгийским уложением 1867 года.
Представителем другого типа является Кодекс германский (§ 49), на основании коего подстрекатели и исполнители наказываются наравне; но для пособников наказание всегда уменьшается, и притом по тем же правилам, какие установлены для покушения*(1448). Такую же систему уменьшенной ответственности пособников принимают Кодексы итальянский, венгерский и голландский*(1449).
По нашему Уложению о наказаниях 1845 г.*(1450) вопрос об ответственности соучастников был поставлен в зависимость от самых видов соучастия.
Так, при скопе участники подвергались ответственности одной или двумя степенями ниже против главных виновных; при сговоре на первом месте стояли зачинщики и подстрекатели, которые подлежали высшей мере наказания, за преступное деяние положенного; затем шли сообщники, действительно принимавшие участие в исполнении преступного деяния, а равно и пособники, признанные необходимыми; они подлежали обыкновенному наказанию, за преступление положенному; наконец, шли сообщники, не участвовавшие в исполнении, хотя и не отказавшиеся от задуманного, а равно и пособники, не признанные необходимыми, - они наказывались одной степенью ниже против исполнителей.
Но в Особенной части Уложения 1845 г. существовал ряд постановлений, в которых оно отступало от изложенной системы, и притом или назначая всем соучастникам одинаковое наказание, как, например, при государственных преступлениях, или, наоборот, допуская еще большее различие по наказуемости между главными и второстепенными участниками*(1451).
Действующее Уголовное уложение принимает как общее положение, что соучастники подлежат наказанию за учиненное ими преступное деяние, в законе положенному, но для пособника, коего помощь была несущественная, наказание определяется в порядке, ст.53 установленном*(1452), причем признание несущественности участия принадлежит суду, решающему дело по существу.
Хотя французскую систему и порицают за ее жестокость по отношению к второстепенным участникам, но на практике эта суровость значительно смягчается широким правом суда признавать виновного заслуживающим снисхождения, так что весьма нередко смягчение для маловажных участников является там в несравненно большем объеме, чем по немецкому законодательству или даже по Уложению 1845 г.; система же Немецкого кодекса страдает более важным недостатком, полным формализмом распределения участников по категориям. Наука, как мы видели, до сих пор не приискала каких-нибудь твердых оснований для разграничения главных и второстепенных участников ни со стороны характеристики их воли, ни со стороны деятельности. Поэтому различие лиц, принявших участие в выполнении и участие в помощи исполнителям, вовсе не соответствует действительному различию степени преступности и опасности их действий: очень часто деятельность лица, принимавшего какое-либо участие в выполнении, представляется несравненно маловажнее деятельности другого соучастника, только доставлявшего необходимые для преступного деяния средства; нельзя же, например, признавать человека, вертевшего ручку станка при печатании фальшивых кредитных билетов, во всяком случае преступнее другого соучастника, вырезавшего на камне рисунок кредитного билета.
Далее, останавливаясь специально на ответственности подстрекателя, нельзя не сказать, что хотя подстрекатель является как бы душой преступного деяния, так как только благодаря ему было задумано, созрело и развилось нарушение закона: враг общества и закона, он создает еще и других прозелитов, а потому и является более опасным преступником,-но, по внимательном рассмотрении, и эти соображения являются излишне обобщенными. Можно иногда сделаться подстрекателем к деянию, задуманному другим, а, с другой стороны, иногда подговоренный так усваивает предложение подстрекателя, так энергически принимается за его осуществление, что ученики, по энергии их деятельности, совершенно затемняют деятельность учителя. Соблазн других, конечно, имеет значение, но не исключительное; нередко опасность средств, выбранных исполнителем, его энергия и хитрость совершенно затемняют вовлечение. Мало того, есть даже одно обстоятельство, на основании которого некоторые криминалисты, например Миттермайер (Arten), считают более наказуемыми исполнителей: обдумывание преступления, подговор отступают по степени энергии перед действительным преступлением, особенно в тяжких случаях, например при убийстве. Вид жертвы, ее страданий, непосредственная обстановка деяния могут произвести такое впечатление, что человек, хладнокровно обдумавший страшное злодейство и подговоривший к нему другого, может быть, остановился бы при первой пролитой им капле крови*(1453).
Поэтому мне представляется единственно правильным принцип равной наказуемости интеллектуальных и физических виновников, причем выбор мер ответственности должен зависеть от обстоятельств дела*(1454).
187. Ответственность всех соучастников определяется по тому преступному деянию, в которое они вложились и которое было действительно выполнено; деятельность исполнителя, со всеми условиями и обстоятельствами, к ней относящимися, определяет ответственность всех участников; если же к этой деятельности привходят какие-либо новые элементы, видоизменяющие ответственность и не входившие в соглашение, то вопрос о влиянии этих условий на наказуемость прочих участников определяется по вышеуказанным началам относительно эксцессов исполнителей*(1455).
Таким образом, суд должен определить прежде всего, какого наказания заслуживает деяние, учиненное исполнителями, затем обсудить вопрос о том, нет ли в их деятельности таких условий, которые по отношению к другим соучастникам имеют характер эксцессов, не подлежащих вменению, затем, опираясь на выбранную меру ответственности за данное деяние, определить размер наказания для каждого из участников, смотря по мере его вины*(1456).
