Для идейной жизни России 30—40-х годов XIX в. характерно увлечение философией, особенно классической немецкой, которую изучали представители разных направлений русской общественной мысли — от консервативной до радикальной. Труды знаменитых немецких философов — Канта, Фихте, Шеллинга, Гегеля, Фейербаха — были так же хорошо известны в России, как и в самой Германии. Каждый из русских мыслителей искал в их трудах теоретическое обоснование своих общественно-политических позиций.
На рубеже 30 — 40-х годов заметно оживляется идейная жизнь русского общества. К этому времени уже четко обозначились такие направления русской общественно-политической мысли, как охранительное, либерально-оппозиционное и леворадикальное.
Принципы теории “ официальной народности “были кратко сформулированы в 1832 г. С. С. Уваровым (с 1833 г. — министр народного просвещения) как "православие, самодержавие, народность". Однако основные положения ее были изложены еще раньше. Такими же идеями были проникнуты и коронационный манифест Николая I от 22 августа 1826 г. и последующие официальные акты, обосновывавшие приоритет православия для России и необходимость самодержавной формы монархического правления в ней. Уваров добавил лишь понятие "народность".
|
|
За "народность" ратовали все направления общественной мысли — от консервативной до леворадикальной, но вкладывали в это понятие различное содержание. Леворадикальное (в данном случае
речь идет о революционной демократии 40—50-х годов) рассматривало "народность" как демократизацию национальной культуры и просвещение народных масс в духе передовых идей, видело в народных массах свою основную опору в борьбе за социальные преобразования. К "народным началам" апеллировали славянофилы. Консервативно-охранительное направление в условиях роста национального самосознания тоже обратилось к "народности", которая трактовалась им как приверженность народных масс к православию и самодержавию. Впрочем, для этого имелись и некоторые основания: несомненное наличие в менталитете широких народных масс, в первую очередь крестьянства, религиозности и наивного монархизма. "Официальная народность" ставила своей задачей укрепить в сознании народа эти представления. Она спекулировала также и на чувстве патриотизма, выступая по существу за казенный национализм. Недаром еще декабристы, называя себя "истинными и верными сынами отечества", тем самым стремились отмежеваться от приверженцев этого казенного, "квасного" патриотизма.
"Официальная народность" знаменовала собой осознание официальной властью тщетности борьбы с передовыми идеями только одними репрессивными мерами. Сам автор этой теории Уваров рассматривал ее как "последний якорь спасения", как "умственную плотину" против проникновения с Запада "разрушительных идей" и распространения их в России.
|
|
Теория "официальной народности" стремилась доказать "исконность" и "законность" самодержавно-монархической формы правления в России и существующего в ней социального строя (крепостничества). Идеологи "официальной народности", прежде всего С. С. Уваров, объявляли крепостное право "нормальным" и "естественным" состоянием, одним из важнейших устоев России, "древом, осеняющим церковь и престол", хотя, как было сказано выше, сам Николай I говорил о крепостном праве как о "зле, для всех ощутительном", и осознавал необходимость его постепенной отмены.
Тем не менее следует подчеркнуть, что Николай I был главным "вдохновителем" и "дирижером" теории "официальной народности", а министр народного просвещения, консервативные профессора и журналисты выступали в роли ее усердных проводников. Для теории "официальной народности" характерны противопоставление патриархальной, "спокойной", без социальных бурь и потрясений России "мятежному" Западу, насаждение казенного оптимизма, в духе которого предписывалось создавать литературные и исторические произведения. Откровенно эту задачу выразил шеф жандармов А. X. Бенкендорф в своей довольно примитивной формуле: "Прошедшее России удивительно, ее настоящее более чем великолепно, что же касается ее будущего, — оно выше всего, что только может представить себе самое пылкое воображение".
Пропагандистами теории "официальной народности" выступили известные в то время журналисты Ф. В. Булгарин и Н. И. Греч. Они издавали полуофициозную газету "Северная пчела", которую поддерживало правительство. Ориентировавшаяся на самую неприхотливую часть публики газета имела широкое распространение. Эти же идеи, но только более утонченно, проповедовались в издаваемом О. И. Сенковским журнале "Библиотека для чтения", рассчитанном на вкусы верхов бюрократии и поместного дворянства.
В научно-литературном журнале профессора русской истории М. П. Погодина "Москвитянин" и в трудах этого ученого исторически и теоретически обосновывались принципы "официальной народности": они выводились из особенностей исторического развития России, национального характера русского народа в сравнении со странами и народами Западной Европы. "В Западной Европе, -писал Погодин, - государственность сложилась в результате завоевания: вследствие этого вся история ее — это борьба низших и высших сословий. Завоевание, разделение, феодализм... ненависть, борьба, освобождение городов — это первая трагедия Европейской трилогии. Единодержавие, аристократия, борьба среднего сословия, революция — это вторая". Третий акт западноевропейской трагедии, по Погодину, развернется в будущем и выразится в страшной стихии "борьбы низших классов". В России, напротив, государство сложилось вследствие не завоевания, а добровольного призвания, а поэтому "у нас не было рабства, не было пролетариев: не было ненависти, не было гордости, не было инквизиции, не было феодального тиранства". В России сложился особый тип власти, основанный "на единении царя и народа, на всестороннем попечении власти о благе народа". В России были "отеческое управление, патриархальная свобода, было семейное равенство, было общее владение, была мирская сходка".
|
|
По представлению Погодина, история России хотя и не имела такого разнообразия крупных событий и блеска, как западная, но она была богата "мудрыми государями", "славными подвигами", "высокими добродетелями". Доказывая отсутствие в России в течение всей ее истории сословной вражды, он выводил из этого и невозможность в ней революционных потрясений. Он писал об исконности в России самодержавия, начиная с Рюрика. По его мнению, Россия, приняв христианство от Византии, установила благодаря этому "истинное просвещение". С Петра Великого Россия многое заимствовала от Запада, но, к сожалению, не только полезное, а и "заблуждения". Теперь "пора возвратить ее к истинным началам народности". С утверждением этих начал "русская жизнь наконец устроится на истинной стезе преуспеяния, и Россия будет усваивать плоды цивилизации без ее заблуждений".
Профессор Московского университета филолог С. П. Шевырев в статье "История русской словесности, преимущественно древней" (1841) проповедовал покорность властям, считая высшим нрав-
ственным идеалом смирение и принижение личности. По его утверждению, "тремя коренными чувствами крепка наша Русь и верно ее будущее": это — "древнее чувство религиозности"; "чувство ее государственного единства" и "осознание нашей народности" как "мощной преграды" всем "искушениям", которые идут с Запада.
Теоретики "официальной народности" доказывали, что в России господствует наилучший порядок вещей, согласный с требованиями религии и "политической мудрости". Крепостное право хотя и нуждается в улучшении, но сохраняет много патриархального (т. е. с их точки зрения положительного), "хороший" помещик лучше охраняет интересы крестьян, чем они могли бы сделать это сами, а положение русского крестьянина лучше положения западноевропейского рабочего.
Идейный кризис "официальной народности" наступил под влиянием военных неудач в годы Крымской войны, когда несостоятельность николаевской политической системы стала ясна даже наиболее рьяным ее приверженцам (например, тому же М. П. Погодину, который выступил с критикой этой системы в "Историко-политических письмах", адресованных Николаю I, а затем и Александру II). Однако рецидивы "официальной народности", попытки взять ее на вооружение, подчеркнуть "единение царя с народом" предпринимались и позднее — в периоды усиления политической реакции при Александре III и даже при Николае II.
|
|
В конечном счете "официальной народности" не удалось поработить умы людей духовно, несмотря на мощную ее поддержку со стороны правительства. Вопреки ей и всей мощи репрессивного аппарата, цензурным гонениям, шла огромная умственная работа, рождались новые идеи, как, например, славянофильство и западничество, разных по своему характеру, но которых тем не менее объединяло неприятие николаевской политической системы.
Славянофилы и западники Славянофилы — представители либерально настро енной дворянской интеллигенции. Учение о самобытности и национальной исключительности русского народа, его мессианской предопределенности, неприятие ими западноевропейского пути социально-политического развития, даже противопоставление России Западу, защита самодержавия, православия, некоторых консервативных, точнее — патриархальных, общественных институтов сближали их с представителями "официальной народности". Однако славянофилов никоим образом нельзя приравнивать к представителям этого ретроградного направления. Славянофильство — оппозиционное течение в русской общественной мысли, и в этом смысле оно имело больше точек соприкосновения с противостоящим ему западничеством, нежели с теоретиками "официальной народности". Славянофилы, как и западники, выступали за отмену крепостного права сверху и проведение ряда реформ — в области суда, администрации и др., буржуазных по своей сущно-
сти (хотя славянофилы субъективно выступали против буржуазного строя, особенно западноевропейского образца, с его "язвой пролетариатства", падением нравов и другими отрицательными явлениями), ратовали за развитие промышленности, торговли, просвещения, за свободу слова и печати, не принимали николаевскую политическую систему. Но противоречивость взглядов славянофилов, сочетание в их воззрениях прогрессивных и консервативных черт до сих пор вызывают споры об оценке славянофильства как идейного направления и о его месте в русской общественной мысли. Следует также иметь в виду, что и среди самих славянофилов не было единства мнений. Их споры между собой порой носили не менее острый характер, что с западниками.
Славянофильство как идейное течение русской общественной мысли заявило о себе в 1839 г., когда два его основоположника Алексей Степанович Хомяков и Иван Васильевич Киреевский выступили со статьями: первый "О старом и новом", второй — "В ответ Хомякову" (с несогласием некоторых положений Хомякова). В этих статьях, несмотря на разные подходы к проблеме прошлого, настоящего и будущего России, были сформулированы основные, общие для обоих авторов, положения славянофильской доктрины. Обе статьи не предназначались для печати, но широко распространялись в списках и оживленно обсуждались.
Конечно, и до этих статей различными представителями русской общественной мысли высказывались славянофильские идеи, но они тогда еще не обрели стройной системы. Славянофильство как идейное направление оформилось к 1845 г. — ко времени выпуска трех, славянофильских по содержанию своих статей, книжек журнала "Москвитянин". Редактор журнала М. П. Погодин придерживался, как было сказано, консервативных взглядов, но он охотно предоставлял славянофилам печатать в нем свои статьи, так как правительство не разрешило им иметь свой периодический орган.
В 1839—1845 гг. сложился и славянофильский кружок. Его составляли высокообразованные и даровитые люди. Душой кружка был А. С. Хомяков — "Илья Муромец славянофильства", как его тогда называли, необыкновенно одаренный, энергичный и блестящий полемист, обладавший феноменальной памятью и исключительной эрудицией. Все хорошо знавшие Хомякова отдавали должное этой "колоссальной личности", ставя его в один ряд с великими людьми России. "Хомяков! — восклицал историк К. Н. Бестужев-Рюмин. — Да у нас в умственной сфере равны с ним только Ломоносов и Пушкин!" "Ум сильный, подвижный, богатый средствами, богатый памятью и быстрым соображением", — характеризовал Хомякова его оппонент в идейных спорах А. И. Герцен. Большую роль в кружке играли также братья И. В. и П. В. Киреевские. В кружок входила замечательная семья Аксаковых — братья Константин и Иван, позже в него вошли: их отец Сергей Тимофеевич — известный русский писатель; публицисты А. И. Кошелев и
Ю. Ф. Самарин — впоследствии они активно участвовали в подготовке и проведении реформ; ученые-публицисты Ф. В. Чижов и Д. А. Валуев.
Славянофилы оставили богатое наследие в философии, литературе, истории, богословии, экономике. Иван и Петр Киреевские считались признанными авторитетами в области богословия, истории литературы, Алексей Хомяков — в богословии (в знании всех тонкостей богословия ему не было равных), Константин Аксаков и Дмитрий Валуев занимались русской историей, Александр Кошелев и Юрий Самарин — социально-экономическими и политическими проблемами, Федор Чижов — историей искусства. Сохранилось их колоссальное эпистолярное наследие, до сих пор еще полностью не изданное. Причем их письма представляли собой не столько документы личного характера, сколько трактаты и рассуждения на современные им общественно-политические темы. Дважды (в 1848 и 1855 гг.) славянофилы пытались оформить свои политические программы.
Для теоретического обоснования национального пути развития России славянофилы обращались к западноевропейской, главным образом, немецкой классической, философии. Особенно они увлекались сочинениями Шеллинга и Гегеля; им импонировала их трактовка исторического процесса.
Термин "славянофилы", по существу, случаен. Это название им было дано в пылу полемики их идейными оппонентами западниками. Сами славянофилы первоначально открещивались от этого названия, считая себя не славянофилами, а "русолюбами" или "русофилами", подчеркивая, что их интересовала преимущественно судьба России, русского народа, а не славян вообще. А. И. Кошелев указывал, что их скорее всего следует именовать "туземниками" или, точнее, "самобытниками", ибо основная их цель состояла в защите самобытности исторической судьбы русского народа не только в сравнении с Западом, но и с Востоком. Для раннего славянофильства (до реформы 1861 г.) не был характерен также и панславизм, присущий представителям (да и то немногим) позднего (пореформенного) славянофильства. Славянофильство как идейно-политическое течение русской общественной мысли сходит со сцены примерно к концу 70-х годов XIX в.
Основная идея славянофилов — доказательство самобытного пути развития России, точнее — требование "идти" по этому пути, идеализация "самобытных" учреждений, прежде всего крестьянской общины и православной церкви. Община в представлении славянофилов — "союз людей, основанный на нравственном начале", — исконно русское учреждение. "Община, — писал А. С. Хомяков, — есть одно уцелевшее гражданское учреждение всей русской истории. Отними его — не останется ничего; из его же развития может развиться целый гражданский мир". Община импонировала славянофилам тем, что в ней с ее регулярными переделами земель ца-
рит особый нравственный климат, который проявляется в "мирском согласии на мирском сходе", а в древности — на вече. Развитию этих качеств как нельзя лучше способствует православная церковь. Она рассматривалась славянофилами как решающий фактор, определивший характер русского народа. Православная церковь, в отличие от рационалистического католицизма, никогда не претендовала на светскую власть, всецело ограничиваясь сферой веры и духа. Именно поэтому развитие России шло по пути "внутренней правды", нравственного совершенствования и "развития духа", в то время как на Западе — по пути "внешней правды", т. е. по пути развития формальной законности, "вовсе не заботясь о том, нравственен ли сам человек".
Славянофилы приняли версию о "добровольном призвании" власти как начальном моменте русской государственности. Вследствие этого власть здесь, в отличие от Запада, не противостояла народу, напротив, она была желанной защитницей, "званым гостем" народа, осознавшего необходимость установления государства. В России не сложились и классы в западноевропейском понимании этого слова. В результате в русской истории не было социальной розни, внутренних потрясений. По мнению славянофилов, революционные потрясения в России невозможны и потому, что русский народ политически индифферентен. Он никогда не претендовал на политические права и государственную власть, жил в своем общинном мире, совершенствуя те высокие нравственные качества, которые ему свойственны. Власть, в свою очередь, выполняла присущие ей функции, не вмешиваясь в дела "земли" (мира), в необходимых случаях собирала земские соборы и спрашивала мнение "земли" по тем или иным общегосударственным вопросам. Эти силы развивались как бы параллельно, не вмешиваясь в дела друг друга. Поэтому между властью и "землей" установились добрые, патриархальные отношения.
Славянофилы стремились доказать, что русскому народу органически присущи социальный мир и неприятие революционных переворотов. Если и были смуты в прошлом, то они были связаны не с изменой высшей власти, а с вопросом о законности власти монарха. Так, народные массы восставали против "незаконных" монархов: узурпатора вроде Бориса Годунова, самозванцев или же за "хорошего" царя. Славянофилы выдвинули тезис: "Сила власти — царю, сила мнения — народу". Это означало, что русский народ (по своей природе "негосударственный") не должен вмешиваться в политику, предоставив монарху всю полноту власти. Но и самодержец должен править, не вмешиваясь во внутреннюю жизнь народа, не считаясь с его мнением. Отсюда требование славянофилов созыва совещательного Земского собора, который выражает мнение народа, выступает в роли "советчика" царя. Отсюда также и их требование свободы слова и печати для свободного выражения "общественного мнения".
Защита самодержавия как наиболее приемлемой для русского народа формы власти уживалась у славянофилов с критикой конкретного носителя этой власти и его политической системы, в данном случае Николая I. Так, Аксаковы называли его царствование "душевредным деспотизмом, угнетательской системой", а его самого — "фельдфебелем" и "душителем", который "сгубил и заморозил целое поколение" и при котором "лучшие годы прошли в самой удушливой атмосфере". Ф. В. Чижов распространял свое нелестное мнение вообще на всю династию "Романовых-Готторпских". "Немецкая семья два века безобразничает над народом, а народ терпит", — с горечью писал он. Здесь звучало и его ущемленное чувство русского, подчиненного произволу "немецкой" династии. Славянофилы даже допускали мысль об ограничении самодержавия, но считали, что в России пока нет еще такой силы, которая была бы способна это сделать. Не может ограничить самодержавие и представительное правление, ибо в нем главную роль будет играть дворянство — "самое гнилое у нас сословие". Поэтому самодержавие в данный момент в России необходимо.
Славянофилы справедливо обижались, когда оппоненты называли их ретроградами, якобы зовущими Россию назад. "Передовой боец славянофильства" К. С. Аксаков писал в ответ на эти обвинения: "Разве славянофилы думают идти назад, желают отступательного движения? Нет, славянофилы думают, что должно воротиться не к состоянию древней России (это значило бы окостенение, застой), а к пути древней России. Славянофилы желают не возвратиться назад, но вновь идти прежним путем, не потому, что он прежний, а потому, что он истинный". Поэтому неверно считать, что славянофилы призывали вернуться к прежним допетровским порядкам. Наоборот, они звали идти вперед, но не по тому пути, который избрал Петр I, внедрив западные порядки и обычаи. Славянофилы приветствовали блага современной им цивилизации — распространение фабрик и заводов, строительство железных дорог, внедрение достижений науки и техники. Они нападали на Петра I не за то, что он использовал достижения западноевропейской цивилизации (это они считали его заслугой), а за то, что он "свернул" Россию с ее "истинных" начал. Они полагали, что заимствуя у Запада полезное, можно было бы вполне обойтись без ненужной и опасной ломки коренных русских устоев, традиций и обычаев.
Таким образом, славянофилы вовсе не считали, что будущее России в ее прошлом. Они призывали идти вперед по тому "самобытному" пути, который гарантирует страну от революционных потрясений. А путь, избранный Петром I, по их мнению, создавал условия для них. Характерно, что крепостное право они считали тоже одним из "нововведений" Петра I (хотя и не западным) и выступали за его отмену не только из экономических соображений — они считали его очень опасным в социальном смысле. "Из цепей рабства куются ножи бунта", — писал К. С. Аксаков. А. И. Кошелев
в 1849 г. даже задумал создать "Союз благонамеренных людей" составил программу "Союза", предусматривавшую постепенное освобождение крестьян с землей. Эту программу одобрили все славянофилы.
Петровская европеизация России, как считали славянофилы, коснулась, к счастью, только верхушки общества — дворянства и "власти", но не народных низов, прежде всего, крестьянства. Boт почему такое большое внимание славянофилы уделяли простому народу, изучению его быта, ибо, как они утверждали, "он (народ) только и сохраняет в себе народные, истинные основы России,только один не порвал связи с прошедшей Русью". В изучении народных традиций и быта особенно значительный вклад внес П. В. Киреевский. Однако "Песни, собранные Киреевским", из-за цензурных стеснений не могли появиться в печати в николаевскую эпоху и были опубликованы в 10 томах уже в пореформенное время.
Николаевскую политическую систему с ее "немецкой" бюрократией славянофилы рассматривали как логическое следствие отрицательных сторон петровских преобразований. Они сурово осуждали продажную бюрократию, царский неправый суд с лихоимством судей. А. С. Хомяков писал о николаевской системе:
В судах черна неправдой черной
И игом рабства клеймена,
Безбожной лести, лжи тлетворной,
И лени мертвой и позорной,
И всякой мерзости полна.
Правительство настороженно относилось к славянофилам, видя в их учении "признаки вредного политического движения". Им запрещали демонстративное ношение бороды и русского платья, усматривая в этом некий "тайный умысел". Некоторых славянофилов за резкость высказываний подвергали арестам. Так, в 1847 г. был арестован Ф. В. Чижов, подозреваемый в политическом либерализме, в заговоре в пользу австрийских славян и в связях с украинским Кирилло-Мефодиевским обществом. Он подвергся допросам в III отделении, но за отсутствием улик вскоре был освобожден. В 1849 г. были арестованы и посажены на несколько месяцев в Петропавловскую крепость И. С Аксаков и Ю. Ф. Самарин. Самарина допрашивал сам Николай I, считавший, что он и его единомышленники "поднимают общественное мнение" против правительства и тем самым "готовят повторение 14 декабря". Арестованные сумели доказать свою благонадежность, и царь дал такое о них распоряжение шефу жандармов А. Ф. Орлову: "Призови, вразуми и отпусти". В условиях усиления реакционного политического курса в период "мрачного семилетия" (1848—1855) славянофилы вынуждены были на время свернуть свою деятельность.
К концу 50-х годов уже не было в живых основных видных участников прежнего славянофильского кружка — А. С. Хомякова,
И. В. и П. В. Киреевских, С. Т. и К. С. Аксаковых, Д. А. Валуева. На сцену выступили А. И. Кошелев, Ю. Ф. Самарин, В. А. Черкасский, которые приняли активное участие в подготовке и проведении крестьянской реформы. Видным публицистом и издателем в пореформенное время стал И. С. Аксаков. Характерно, что славянофильство было явлением исключительно "московской" общественной жизни.
Западничество, как и славянофильство, возникло на рубеже 30—40-х годов XIX в. Оно было представлено "обеими столицами" — Москвой и Петербургом. Московский кружок западников оформился (в спорах со славянофилами) в 1841—1842 гг., в Петербурге же находились немногие представители западничества, и какого-либо сложившегося кружка его единомышленников не существовало.
Современники трактовали западничество очень широко, относя к ним вообще всех, кто противостоял в идейных спорах славянофилам. В западники наряду с лицами, придерживавшимися весьма умеренных взглядов, такими, как П. А. Анненков, В. П. Боткин, Н. X. Кетчер, В. Ф. Корш, зачислялись также и те, кто придерживался радикальных воззрений, — В. Г. Белинский, А. И. Герцен и Н. П. Огарев. Впрочем, Белинский и Герцен в своих спорах со славянофилами сами называли себя "западниками".
По своему социальному происхождению и положению большинство западников, как и славянофилов, относились к дворянской интеллигенции. Западниками были известные профессора Московского университета: историки Т. Н. Грановский и С. М. Соловьев, правоведы М. Н. Катков и К. Д. Кавелин, филолог Ф. И. Буслаев, а также видные писатели — И. И. Панаев, И. С. Тургенев, И. А. Гончаров, позднее — Н. А. Некрасов. Западники, в отличие от славянофилов, по-иному судили о путях развития России. В противоположность славянофилам они доказывали, что Россия хотя и "запоздала", но идет по тому же пути исторического развития, что и все западноевропейские страны, ратовали за ее европеизацию. В отличие от славянофилов они отрицали самодержавную власть монарха и выступали за конституционно-монархическую форму правления западноевропейского образца, с ограничением власти монарха, с гарантиями свободы слова, печати, неприкосновенности личности и с введением гласного суда. В этом плане их привлекал парламентарный строй Англии и Франции, вплоть до идеализации его некоторыми западниками. Как и славянофилы, западники выступали за отмену крепостного права сверху, отрицательно относились к самодержавно-бюрократической системе николаевского царствования. В противоположность славянофилам, которые признавали примат веры, западники решающее значение отводили разуму. Они выступали за самоценность человеческой личности как носителя разума, противопоставляли свою идею свободной личности славянофильской идее корпоративности (или "соборности").
Западники возвеличивали Петра I, который, как они говорили, "спас" Россию. Деятельность Петра I они рассматривали как пер-
вую фазу обновления страны; вторая, по их мнению, должна начаться с проведения реформ, которые явятся альтернативой пути революционных потрясений. Профессора истории и права (например, С. М. Соловьев, К. Д. Кавелин, Б. Н. Чичерин) большое значение придавали роли государственной власти и стали основоположниками так называемой "государственной школы" в русской историографии. Здесь они основывались на схеме Гегеля, считавшего государство творцом развития человеческого общества.
Свои идеи западники пропагандировали с университетских кафедр, в статьях, печатавшихся в "Московском наблюдателе", "Московских ведомостях", "Отечественных записках", позже в "Русском вестнике" и "Атенее". Большой общественный резонанс имели читаемые Т. Н. Грановским в 1843—1851 гг. циклы публичных лекций по западноевропейской истории, в которых он доказывал общность закономерностей исторического процесса России и западноевропейских стран. По словам Герцена, Грановский "историей делал пропаганду". Западники широко использовали московские салоны (Елагиных, Свербеевых, Чаадаева и др.), где они "сражались" со славянофилами и куда съезжалась просвещенная элита московского общества, "чтоб посмотреть, кто из матадоров кого отделает и как отделают его самого". Разгорались жаркие споры. Особенно изощрялся в полемическом задоре и остроумии Герцен. Выступления заранее готовились, писались статьи и трактаты. Это была отдушина в мертвящей обстановке николаевской России. III отделение было хорошо осведомлено о содержании этих споров через своих агентов, аккуратно посещавших салоны.
Несмотря на различия в воззрениях, славянофилы и западники выросли из одного корня. Почти все они принадлежали к наиболее образованной части дворянской интеллигенции, являлись крупными писателями, учеными, публицистами. Большинство их — воспитанники Московского университета. Теоретической основой взглядов и тех и других была немецкая классическая философия. И тех и других волновали судьбы России, пути ее развития, хотя они понимали их по-разному. "Мы, как двуликий Янус, смотрели в разные стороны, но сердце у нас билось одно", — скажет позднее Герцен.