Современное правоведение в поисках методологии

Отсюда, вполне понятны и оправданны встречающиеся в литературе резко критические оценки положения дел, сложившегося в сфере методологии нашего правоведения. Так, достаточно категорично высказывается по этому поводу В.М. Сырых. Отметив, что сегодня «логико-методологический раздел общей теории права, как и правоведения в целом, значительно отстает от уровня теоретического «освоения» права, его закономерностей и не в полной мере учитывает современную философскую трактовку логико-гносеологических проблем научного познания»⁹, автор адресует теоретикам права ряд весьма серьезных упреков методологического характера. «Юристы, — пишет исследователь, — по-прежнему отождествляют предмет и объект науки, теорию и методы ее познания, верят в могущественную силу системно-структурного подхода, а наиболее передовые умы — в синергетику, предается забвению системная связь методов научного познания, и каждый отдельно взятый специальный или частный метод непременно возводится в ранг теоретического, способного раскрыть объективные закономерности и образовать самостоятельную отрасль правоведения»¹⁰. И далее: «Все острее ощущается потребность в знаниях о том, каким требованиям должна удовлетворять общая теория права как система теоретических знаний и какими путями, способами можно достичь такого уровня знаний. И если краснодеревщик с помощью топора не способен создать высококачественную мебель, то юристы тем более не могут позитивно решить современные проблемы общей теории права, соотнесенные с глубинными закономерностями права, без овладения современным методологическим инструментарием»¹¹.

Отмечая отсутствие в нашей стране истории юриспруденции как науки или учебной дисциплины, В.С. Нерсесянц считает, что «не лучше обстоит дело и с теорией и методологией юриспруденции, с их исследованием. Вся эта проблематика, как правило, сводится к дежурным суждениям о предмете и методе теории права и государства» и с сожалением констатирует «наличие в нашей юридической науке существенных пробелов и недостатков в исследовании и освещении вопросов онтологии, гносеологии и аксиологии юриспруденции»¹².

Не менее серьезные претензии, в связи с методологией, к отечественным исследователям права и у Д.А. Керимова. Считая методологизацию науки («обращение науки к познанию самой себя») закономерной тенденцией ее современного поступательного развития, автор пишет: «К сожалению, отмеченная закономерность менее всего распространяется на правоведение, представители которого явно пренебрегают методологическими проблемами своей собственной науки»¹³.

Весьма пессимистично оценивает положение дел А.В. Поляков. Характеризуя методологическую по своей сути проблему создания «работающей» теории права как актуальную «на протяжении, по крайней мере, двух последних столетий» и усматривая минимальное требование к ней в способности «отвечать хотя бы на запросы своего времени», исследователь решительно заявляет: «К сожалению, в современной российской науке на рубеже тысячелетий данная задача далека от выполнения как никогда в прошлом, что позволяет говорить о симптомах кризиса современного российского теоретического правосознания» ¹⁴.

Пункт первый — это традиционное отношение большинства юристов к методологическому исследованию как исследованию философского плана, не решающему собственных задач правоведения. Для российской юриспруденции такое отношение имеет свои резоны и некоторые объективные основания. К их числу относится, например, то обстоятельство, что до недавнего времени вся методологическая проблематика правоведения фактически находилась в «собственности» официальной философии. На долю юристов оставалась, главным образом, реализация соответствующих методологических идей. Однако кроме исторических обстоятельств нашей юриспруденции можно назвать и иные причины такого отношения. Дело в том, что в современных представлениях методология, являясь мощным средством обеспечения эффективности и качества научного исследования, работает только системным образом и отчетливо проявляет свои возможности «лишь в последовательном развитии науки как целостной системы»¹⁷. Другими словами, методологические проблемы научного исследования выраженно предстают как проблемы самой науки при обращении к ней как целостной развивающейся системе. В отдельном же исследовании, посвященном конкретной проблематике данной науки, «практическая» роль методологии не всегда очевидна. Так, большинству правоведов из собственного опыта известно, что конкретное юридическое исследование может быть вполне успешным и признанным научным сообществом при достаточно формальном обращении к обозначению и реализации его метода. Это, разумеется, относится не только к правоведам. «Математик, физик, астроном, — писал Э. Гуссерль, — для выполнения даже наиболее значительных своих научных работ также не нуждается в постижении последних основ своей деятельности. И хотя полученные результаты обладают для него и других значением разумного убеждения, он все же не может утверждать, что всюду выяснил последние предпосылки своих умозаключений и исследовал принципы, на которых основывается правильность его методов. Но с этим связано несовершенное состояние всех наук. Мы говорим здесь не о простой неполноте научного познания истин данной области, а о недостатках внутренней ясности и рациональности — качеств, которых мы вправе требовать независимо от степени развития науки»¹⁸.

Второй пункт, является развитием первого и связан с трудностями «перевода» методологических представлений на уровень простых и ясных правил исследовательской деятельности. На сегодняшний день, насколько нам известно, проблема такого «перевода» удовлетворительного решения не имеет¹⁹. Кроме того, методологическое знание по своей природе ограничено в возможностях представления в виде формулировок и требований формально-юридического уровня точности. Для нашего юридического сознания, безусловно, органически ориентированного на вербальную точность любых нормативных установлений, по аналогии с нормами позитивного права, восприятие «недостаточно четких» методологических установлений, видимо, представляет особую сложность. Отсюда, юристами, решающими конкретные задачи правоведения, методологические конструкции нередко воспринимаются как «размытые» постулаты общего (опять-таки, «философского») характера имеющие весьма неопределенное отношение к предмету исследования.

Третий пункт, в связи с этим, касается специфики предмета методологического исследования. Основная трудность здесь в следующем. Если объектом позитивной юриспруденции является право, правовые явления, правовая действительность, то объектом методологического исследования в правоведении является сама юридическая наука как познающее право юридическое мышление²⁰. Отсюда, юридическое методологическое исследование может быть только рефлексивным, т.е. стремящимся не столько к отображению в знании правовой реальности, сколько к осмыслению оснований, условий, форм и средств такого отображения²¹. Иначе говоря, методологически ориентированное научное правосознание вынуждено обращаться не к праву, а прежде всего к самому себе, своим основаниям, правилам и средствам²². Отсюда, содержание конкретного методологического исследования создается анализом юридической науки, а эмпирической областью становится, в первую очередь, само научное познание права. Такой способ работы может предопределить упреки, как минимум, по поводу «недостаточного» внимания исследователя к традиционно актуальным позитивным проблемам нашего правоведения, анализу действующего законодательства и юридической практики, отсутствия значимых для законодательной или правоприменительной деятельности предложений и т.п.