Культурная антропология в постколониальном контексте

С позиций политэкономии культура рассматривается как часть процессов коло- ниализма и национализма. Необычайное распространение конструкта культуры в ХХ в. объясняется влиянием гегемонии политэкономических артикуляций Запада и его периферии, а также созданием и репродукцией образов различия между западным Я и не-западным Другим. Утверждение основных положений и подходов постколо- ниальных исследований означает для антропологии принятие рефлексивной позиции, критически оценивающей формирование и использование основных практик этнографии в колониальном контексте60. Антропологи анализируют колониализм тремя способами: как универсальный, эволюционный прогресс модернизации, как специфическую стратегию или экспериментальную попытку осуществления доминирования и эксплуатации, как незавершенный проект межкультурной борьбы и переговоров. Антропологические интерпретации колониализма чаще всего представляют собой комбинации этих трех подходов. Как негативные, так и позитивные версии данных взглядов всегда были укоренены в практике колониального процесса. Стандартное требование к деятельности профессионального антрополога в период между Первой и Второй мировыми войнами сводилось к тому, что ради избегания участия в колониальных конфликтах (возникавших на почве расовой дискриминации или в связи с требованиями соблюдения прав коренных народов) необходимо реализовывать те колониальные стратегии, что основаны на антропологических зна- ниях и нацелены на достижение необходимого эволюционного прогресса без лишних затрат и кровопролития61. Главным методом, использование которого в ситуациях

58 См.: Todorov T. Knowledge in Social Anthropology: Distancing and Universality // Anthropology Today. Vol. 4. № 2 (April 1988). 2–5 (5). 59 Brightman R. Forget Culture… Р. 525. 60 См. подробнее об этом в работах: Pels P. The Anthropology of Colonialism: Culture, History and the Emergence of Governmentality // Annual Review of Anthropology. 1997, 26. P. 163–183. 61 См. подробнее об этом в статьях: Escobar A. Anthropology and the Development Encounter: the Making and Marketing of Development Anthropology // American Ethnologist. Vol. 18. № 4 (Nov. 1991). P. 658–682; Little P.D., Painter M. Discourse, Politics and the Development Process: Reflections on Esco- bar’s «Anthropology and the Development Encounter» // American Ethnologist. Vol. 22. № 3 (Aug. 1995). P. 602–609.

колониальных локальностей послужило основой для формирования комплекса антро- пологических дисциплин, была полевая этнография62. Но значительный вклад в концептуализацию экзотического «Другого» как пред- мета изучения внесли такие «колониальные» (т. е. сложившиеся в колониальном контексте) дисциплины, как фольклористика, география, ботаника, зоология и так далее63. Наблюдение (как этнографическое включенное, так и формализованное) интегрировало в себе многовековую историю так называемого визуального подхода к культуре, сложившегося в западной науке, в котором роль других средств восприя- тия в производстве знания была недооценена64. Фактически эмпиризм в целом мог бы быть рассмотрен как имеющий политические основания65, а колониализм — как набор эмпирических исследовательских модальностей66. Постколониальный дискурс предполагает концептуализацию антропологии в контексте государственного управления67 как академическое ответвление набора универсальных технологий доминирования. Например, статистика и базирующееся на ней администрирование территорий и населения действительно отчасти основаны на данных этнографии, то есть знании, полученном в диалоге между колониями и метрополиями68. Зафиксированные антропологией формы идентификации, регистра- ции, дисциплинирования возникли одновременно (и как протест, и как соглашение) с технологиями самоконтроля, породившими представления о чистоте, аутентичности, этничности и цивилизации69. Антропология, взаимодействуя с этническими, цивилизационными и племенны- ми идентичностями, стала связующим звеном подобных технологий доминирования и самоконтроля. Она оказалась вовлечена в опасную связь с парадоксальными и ам- бивалентными социокультурными явлениями, порожденными универсалистскими тенденциями отказа от расовых идей, реализуемыми на фоне их партикуляристского использования для построения национально-государственных объединений. После периода деколонизации начинается новый этап антропологических ис- следований, связанный с разделением комплекса интересов разных групп ученых в предметной области дисциплины. В бывших колонизованных обществах возникли сомнения в статусе антропологии и доверия к ней70. Уже в 70-е гг. XX в. антропологи делились со своими коллегами мнением о необходимости избегать союза с власть имущими в процессах неоколониального планирования и стратегии. Вместо этого от антрополога ждали поддержки «коренных» народов в их борьбе, оказания им помощи в процессе модернизации, достижение целей которого оказалось для многих недо- ступным из-за колониального наследия: опасной комбинации идеологии развития и комплекса стратегий эксплуат ации. Неомарксистский и феминистский подходы к изучению крестьянства и специфи- ки его воспроизводства, а также экономики домашнего хозяйства акцентировали

62 См. подробнее об этом в статье: Schumaker L. A tent with a view: colonial officers, anthropologists, and the making of the field in Northern Rhodesia // Osiris. 1996. 11. P. 237–258. 63 См. подробнее об этом в работах: Grove R. Green Imperialism. Colonial Expansion. Tropical Island Edens and the Origin of Environmentalism, 1600–1860. Cambridge, 1995. 64 См. об этом в работе: Fabian J. Time and the Other: How Anthropology Makes Its Object. N.Y., 1983. 65 См. об этом в работе: Ludden D. Orientalist empiricism // Breckenridge C.A., Van der Veer P. (eds.). Orientalism and the Postcolonial Predicament. Perspectives on South Asia. Philadelphia, 1993. P. 250–278. 66 См. об этом в работе: Cohn B.S. Colonialism and Its Forms of Knowledge. The British in India. Prin- ceton; N.J., 1996. 67 См.: Wright S. Anthropology: still the uncomfortable discipline? // Ahmed A., Shore С. (ed.). The Future of Anthropology. L., 1995. 68 См. подробнее об этом в работах: Cohn B.S. An Anthropologist Among the Historians and Other Essays. Delhi, 1987; Cohn B.S. Colonialism and Its Forms of Knowledge. The British in India. Princeton, NJ, 1996; Stagl J. A History of Curiosity. The Theory of Travel 1550-1800. Chur, 1995. 69 См. подробнее об этом в работах: Chakrabarty D. The difference-deferral of a colonial modernity: public debates on domesticity in British India // Subaltern Stud. 1994. 8. P. 50–88; Stoler A.L. Race and the Education of Desire. Foucault’s History of Sexuality and the Colonial Order of Things. Durham; NC, 1995. 70 См. подробнее об этом в работах: Deloria V. Custer Died For Your Sins. An Indian Manifesto. N.Y., 1969; p’Bitek О. African Religions in Western Scholarship. Nairobi, 1970.

важность изучения экономической трансформации, а следовательно — колониализ- ма71. Возникновение критического подхода к классической антропологии означало проблематизацию природы этнографического знания, используемого для колониаль- ного управления, то есть сделало возможным исследование соотношения знания/ власти, реализованное в более поздних работах 80–90-х гг. XX в.72 Анализ политиче- ской роли текстовой репрезентации, разработанный теоретиками литературы73, оказался включенным в комплекс методов антропологии как форма критики ориен- тализма и других форм колониального дискурса74. Э. Саид, ставший после выхода в свет в 1978 г. его наиболее известной книги «Ориентализм» одной из главных фигур «постколониальных исследований», исполь- зовал методы сравнительного литературоведения для выявления природы дисципли- нарного знания о Востоке как объекте исследования. По его мнению, для преодоления ограниченности любых оксиденталистских/ориенталистских репрезентаций необ- ходимо рассматривать культуры во взаимодействии друг с другом, а не как автономные образования. Их различия нужно помещать в исторический контекст, а не эссенциализировать, а их границы и степень однородности — выявлять, а не принимать как данность. Подобная контрапунктная75 перспектива способна стимулировать раз- витие децентрированной «транскультурной антропологии», лишенной эгоцентриро- ванной точки зрения, превращающей различия в Другость как посредством самоутверждающейся объективации, так и через самовопрошающую экзотизацию. Специфика методологической инновации, введенной в оборот литературной теорией, оказалась весьма перспективной для антропологии. Но уже к 1990-м гг. в области изучения культуры сложилась парадоксальная ситуация. Теоретические направления 1970-х, основанные на историзации политико-экономических факторов колонизации и деколонизации, были подвергнуты критике за недооценку культурных аспектов этих процессов76. Однако и концепции культуры также оказались под со- мнением из-за их использования в процессах колониальных и постколониальных эссенциализаций этнических общностей77. Антропологи постепенно начали отказываться от идеи значимости методов литературной теории, осознавая, что колониаль-

71 См. подробнее об этом в работах: Etienne M., Leacock E., (eds.). Women and Colonization. Anthro- pological Perspectives. N.Y., 1980; Hafkin N.J., Bay E.G. (eds.) Women in Africa. Studies in Social and Eco- nomic Change. Stanford, 1976; Stoler A.L. Prefacing capitalism and confrontation in 1995 // Stoler A.L. (ed.). Capitalism and Confrontation in Sumatra’s Plantation Belt, 1870–1979. Ann Arbor, 1995b. Р. vii-xxxiv. 72 См. подробнее об этом в работах: Asad T. (ed.) Anthropology and the Colonial Encounter. L., 1973; Gough K. Anthropology: child of imperialism // Mon. Rev. 1968. 19 (11): 12–27; Hymes D. (ed.). Reinventing Anthropology. N.Y., 1974. 73 Williams R. Marxism and Literature. Oxford, 1977. 74 См. подробнее об этом в работах: Barker F., Hulme P., Iversen M., Loxley D. (eds.). Europe and Its Others. Colchester, 1985; Bhabha H. The Location of Culture. L.; N.Y., 1994; Clifford J., Marcus G., (eds.). Writing Culture. The Poetics and Politics of Ethnography. Berkeley, 1986; Clifford J. On ethnographic autho- rity // Representations. 1983. 2:118-46; Said E. Orientalism. Harmondsworth, 1978. 75 Э. Саид употребляет термин «контрапунктный» для характеристики позитивных аспектов им- миграции. Восприятие «всего мира как чужой земли» порождает оригинальный взгляд. Большинство людей в целом знакомы только с одной культурой, одним местом, одним домом; изгнанники же знают по крайней мере два, и эта плюральность видения дает толчок росту осознания множественности одно- временных измерений, осознания того, что — если заимствовать музыкальный термин — контрапун- ктно… Для эмигранта жизненные привычки, самовыражение и активность в новом окружении неиз- менно происходят на фоне памяти другого окружения. Как новое, так и старое окружение становятся яркими, актуальными, происходящими одновременно контрапунктно (см.: Said E. Reflections of Exile // Granta. 1984. 13. P. 159–172; Said E. Third World Intellectuals and Metropolian Culture Raritan. 1990: 9 (3). P. 27–50). 76 См. подробнее об этом в работах: Stoler A.L., Cooper F. Between metro-pole and colony. Rethink- ing a research agenda // Cooper F., Stoler A.L., (eds.). Tensions of Empire. Colonial Cultures in a Bourgeois World. Berkeley, 1997; Taussig M. History as commodity in some recent American (anthropological) litera- ture // Crit. Anthropol. 1989. 9:70-23. 77 См. подробнее об этом в работах: Dirks N.B. (ed.). Colonialism and Culture. Ann Arbor, 1992; Fabian J. Time and the Other: How Anthropology Makes Its Object. N.Y., 1983; Pels P., Salemink O. (eds.). Colonial Ethnographies // Historical Anthropology. 1994. 8. P. 1–352.

ный дискурс искажает объект их исследования78. Анализ колониальных дискурсивных стратегий постепенно вытеснялся применением методов контекстуализации, вклю- чающих в себя интерпретацию этнографических заметок и документов колониальных архивов как пространства «символической борьбы» и сопоставление их с реальными условиями столкновений, которые эти тексты и архивы порождали79. Публикации ряда учебников обозначили формирование «антропологии колониализма» — нового направления социокультурной антропологии80, теоретический язык которой часто остается неприемлемым для многих представителей дисциплины, поскольку разрушает их профессиональную идентичность, подвергая сомнению основные антропо- логические методы и переосмысливая контексты их применения. Анализ колониализма привел к осознанию особой значимости изучения невербальных, тактильных видов социальной практики: обмена предметами (например, дарами), пространственной организации взаимодействия людей (телесных практик), ношения одежды, расположения зданий, использования орудий сельскохозяйственного труда, организации медицинских и религиозных ритуалов, видов родства и соседства и формирования ландшафта81. Таким образом, по мере накопления знаний и адаптации к новым задачам старых методов музееведения, физической антропологии, археологии и этнографии изучение колониализма становилось все более антропологическим. Однако исследователям пока не удается полностью отказаться от использования дихотомии колониального государства угнетенных и/или сопротивляющихся, а также отразить степень фрагментированности (под влиянием разнообразия факторов) самих метрополий. Ведь в действительности колониальные империи созда вались солдатами из разных этнических групп, одновременно воевавшими с колонизуемыми и колонизировавшими самих себя82, или же белыми женщинами, управлявшими при- слугой, одновременно находясь в патриархальном подчинении83. Также современные попытки охарактеризовать созданные процессами деколо- низации контактные зоны наций, культур и регионов демонстрируют противоречивость в употреблении набора описательных/интерпретативных терминов: граница, путешествие, креолизация, транскультурация, гибридность и диаспора (так же как и диаспорическое). Образы колониализма служат символическими «точками отсчета» для критиче- ских и рефлексивных направлений в социокультурной антропологии, стимулируя

78 См. подробнее об этом в работах: Dirks N.B. (ed.). Colonialism and Culture. Ann Arbor, 1992; Stoler A.L., Cooper F. Between metro-pole and colony. Rethinking a research agenda // Cooper F., Stoler A.L. (eds.). Tensions of Empire. Colonial Cultures in a Bourgeois World. Berkeley, 1997; Thomas N. Colonialism’s Cul- ture. Anthropology, Travel and Government. London, 1994. 79 См. подробнее об этом в работах: Dirks N.B. Colonial histories and native informants: biography of an archive // Breckenridge C.A., Van der Veer P. (eds.). Orientalism and the Postcolonial Predicament. Perspectives on South Asia. Philadelphia, 1993. P. 279–313; Stoler A.L. «In cold blood»: hierarchies of cred- ibility and the politics of colonial narratives // Representations. 1992. 37. P. 151–189; Stocking G.W. (ed.). Colonial Situations. Essays on the Contextualization of Ethnographic Knowledge. History of Anthropology, Vol. 7. Madison, 1991; Taussig M. Culture of terror-space of death: Roger Casement’s Putumayo report and the explanation of torture // Dirks N.B. (ed.). Colonialism and Culture. Ann Arbor, 1992. Р. 135–73. 80 См. подробнее об этом в работах: Dirks N.B. (ed.). Colonialism and Culture. Ann Arbor, 1992; Thomas N. Colonialism’s Culture. Anthropology, Travel and Government. London, 1994; Cooper F., Stoler A.L., (eds.). Tensions of Empire. Colonial Cultures in a Bourgeois World. Berkeley, 1997; Schwartz S.B. (ed.) Implicit Un- derstandings. Observing, Reporting, and Reflecting on the Encounters Between Europeans and Other Peoples in the Early Modern Era. Cambridge, 1994. 81 См. подробнее об этом в работах: Arnold D. Colonizing the Body. State, Medicine and Epidemic Disease in Nineteenth-Century India. Berkeley, 1993. Comaroff J. Body of Power, Spirit of Resistance. The Culture and History of a South African People. Chicago, 1985; Comaroff J. Of Revelation and Revolution, Vol. 2. Chicago, 1997; Eves R. Colonialism, corporeality and character: Methodist missions and the refashioning of bodies in the Pacific // Hist. Anthropol. 1996. 10:85-138; Mangan J.A. The Games Ethic and Imperialism. N.Y., 1986; Vaughan M. Curing Their Ills: Colonial Power and African Illness. Cambridge; Stanford, 1991. 82 См. об этом в работе: Fox R.B. Lions of the Punjab. Culture in the Making. Berkeley, 1985. 83 См. об этом в работе: Cooper F., Stoler A.L. (eds.). Tensions of Empire. Colonial Cultures in a Bour- geois World. Berkeley, 1997.

реформы в ее теоретических и прикладных сферах. В течение последних 25–30 лет подобная критика и рефлексия начала обретать структурированность, все больше ориентироваться на интерпретации колониализма, характерные для стран «третьего мира»: как борьбы, осуществляющейся в стремлении снова и снова достигать балан- са доминирования и сопротивления. Поскольку разграничить прошлое колониализма и борьбу, происходящую в настоящем, невозможно, современная антропология постоянно подвергает сомнению собственные базовые мировоззренческие, этические и методологические принципы, так же как и интерпретации тех колониальных обстоятельств, в которых она складывалась. Постколониальные теории активизируют формирование «антропологии антро- пологии», критически оценивающей методологические, организационные и профес- сиональные аспекты деятельности антрополога, сохраняющие особенности истори- ческого момента становления науки о культуре в колониальном контексте начала ХХ в. (а также в противовес этому контексту).

«Объективация культуры» — проект научный или политический?

Критические тенденции в культурной теории 1980–1990-х гг. стимулировали процессы деконструкции исходных постулатов А. к. а., сформулированных еще в классических текстах 1920–1930-х гг., и выявили значительную степень ретроспективности главных методологических претензий к употреблению термина «культура». В действительности оказалось, что концептуальные ограничения культуры как предмета исследования являются не столько результатом недостатка научной рефлек- сии или регулярного пересмотра оснований достоверности тех или иных теорий в процессе становления социокультурной антропологии, сколько попыткой спроецировать в прошлое ситуации «политизации культуры», характерные для эпохи, наступив- шей после Второй мировой войны, и достигшие своего апогея в 80-е гг. ХХ в. Именно в это время стало совершенно ясно, что так называемые «старые концепции культуры» (никогда не формулировавшиеся так однозначно и однолинейно, как в интерпретаци- ях их многочисленных современных критиков) давно «ускользнули» из границ академического дискурса и стали частью широкого контекста публичной сферы. Поэтому в обыденном представлении различных социокультурных групп, включенных сегодня в процессы формирования этнической, национальной и других форм идентичности, культура демонстрирует ряд «устаревших» с позиции ученых призна- ков, а именно: характеризует ограниченное (замкнутое) и небольшое сообщество, сводится к набору определенных черт (список которых может легко быть составлен), является исторически неизменной, сбалансированной и самовоспроизводящейся, основана на наборе разделяемых всеми ее представителями ценностей — то есть демонстрирует аутентичность, формирует сходных по своим качествам индивидов84. Анализ специфики форм участия как этнических, так и социальных меньшинств в национальных культурах и последующей трансформации национальных культур возможен, если концепт «культура» связывается с «этнической идентичностью», включенной в борьбу за социальное равенство. В этом случае ее ценность не самодостаточна, но лишь является средством достижения цели. Предметом изучения наук о культуре тогда становится не содерж ание культур и вариативность их форм, а процедуры их «объективации» — формирования их моделей как «набора объектов, к оторыми можно владеть, которые можно потерять или найти, к оценке которых применяется категория “аутентичности” и “неаутентичности”»85. В контексте полемики вокруг «культа культуры» в современных гражданских обществах процедура «объективации» оказывается трансформированной как акаде- мическими, так и повседневными (неэкспертными) практиками выявления культур- ных аспектов плюрализма. Исследовательский акцент при этом смещается на необ-

84 Wright S. The Politicization of «Culture» // Anthropology Today. Vol. 14. № 1 (Feb. 1998). Р. 8. 85 См.: Wade P. Working Culture: Making Cultural Identities in Cali, Colombia // Current Anthropo- logy. Vol. 40. № 4 (Aug.–Oct., 1999).

ходимость включения культуры в концептуальные рамки описания процессов господства/подчинения. Главный «вызов» А. к. а. в этой области был сформулирован сравнительно моло- дой научной дисциплиной «культурные исследования» (cultural studies)86. Антрополо- гия восприняла всерьез главную идею «культурных исследований»: культура служит власти и ей либо сопротивляются, либо должны это делать. Даже если не ставить знак равенства между культурой и идеологией, все равно следует критически осмыслять действие ее механизмов. Если «культурные исследования» действительно представ- ляют собой угрозу научному статусу и академической «монополии на изучение культуры» социокультурных антропологов, то вполне реальной возможностью «взять реванш» становится изучение мультикультурализма. Но что означает мультикультурализм? Наличие плюрализма, понимаемого как взаимопроникновение национальных, этнических и религиозных культур в результа- те групповой миграции, создает то, что может быть обозначено как «условия мульти- культурализма», то есть контекст, в котором возникают проблемы групп овых различий, волнующие теоретиков мультикультурализма. «Мультикультурализм» означает суще- ствование обществ с более чем одной культурой в публичной сфере. Стремления этих культур могут вступать в конфликт, и представители одной могут рассматривать себя подчиненными другой культуре, но суть явления в том, что их много. Большинство активистов политики мультикультурализма дейс твуют в ответ на проявления общей дискриминации меньшинств в тех обществах, для которых харак- терны «условия мультикультур ализма». Одним из способов решения проблемы групповых различий всегда являлось насильственное уравнивание и стандартизация (конструирование униформности) — именно эта политика была реализована в про- цессе строительства государств, где единый национальный язык подчинил себе мно- жество локальных языков и диалектов. Проблема мультикультурализма возникает тогда, когда условия мультикультурализма делают невозможным для традиционных идеологических форм или политических теорий включение в себя новых социокуль- турных ситуаций.

«Культурные исследования» включают в себя изящные искусства, литературу и, соответственно, содержание тех учебных курсов, которые в образовательном процессе относятся к «гуманитарным» дисциплинам (humanities). Однако в них также включаются и такие «низкие жанры», как медиаисследования и довольно неопределенная предметная область популярной культуры (popular culture) — комбинация того, что раньше называлось фольклором, искусством городских низов, а также спорт. Все эти виды культуры оцениваются очень по-разному. Официальная «высокая» или элитарная культура находится под подозрением как форма демонстративного потребления, маркера статуса. Она представляет собой форму поддержки «подавляющей» власти правящего класса, и ее фетишизация обессиливает и лишает голоса «большинство». Массовая культурная продукция осуждается как китч и эрзац, управляемый капиталом и рыночными законами и производящий не только «фаст-фуд», но и ложные потребности. Основным механизмом сопротивления обладает популярная культура — соответственно именно она и оказывается в центре интересов «культурных исследований». (Kuper A. Culture. The Anthropological Account. Cambridge, MA; L., 1999. P. 229.) 87 Kelly P. Introduction: Between Culture and Equality // Kelly P. (ed.). Multiculturalism Reconsidered. Oxford, 2002. Р. 3. 88 Эта проблема в интерпретациях представителей «критического мультикультурализма» получила название «дилемма мультикультурализма». Ключевым понятием здесь является «нация-государство», которое сегодня рассматривается как переживающее давление как изнутри, так и снаружи. Изнутри — это давление меньшинств, борющихся за большую долю прав (представленных также правами на долю культурного капитала), т. е. требующих общественного признания ценности их этнических, религиозных и культурных идентичностей. В этом процессе структурируется дискурс национальной идентичности, его параметров и стабилизирующих элементов. В условиях мультикультурализма национальное государство вынуждено воспроизвести процесс «национального воображения» исходя из более плюралистических позиций. Противоречивость позиции плюрализма в том, что «корпоративные» или групповые интересы приводят к игнорированию интересов государства, а универсальные и индивидуальные «гражданские свободы» мобилизуются как протестные по отношению к коллектив- ным и партикулярным этническим правам. Социальное конструирование гражданских институтов — процесс, позволяющий (в идеале) сохранить культуры и традиции, не разрывая связности гражданско- го общества — разделяемых всеми идей, политических институтов, языка и т. д.

Однако при всех безусловных преимуществах применения концепции равенства в сфере культурной политики мультикультуралистский акцент на культуре зачастую расценивается (особенно представителями критических направлений в его теории) как форма отвлечения внимания от реальных источников неравенства и несправедливости. Придание культуре значимости происходит на фоне неприятия факта, что меньшинства на самом деле хотят получить права и ресурсы, которыми располагают те, кто имеет власть и главенство, а вовсе не защиты тех культурных иерархий, которые служат на пользу тем, кто осуществляет культурные интерпретации89. Например, в мультикультуралистской полемике право меньшинства на равную долю представленности в национальной культуре означает право на создание своей «высокой» культуры. Высокий статус культуры внешне выражен принципом шедевральности, а внутренне обусловлен классовым, этническим и другим неравенством, отражением которого является сама идея «престижности» тех или иных культурных форм. Практики плюрализации не работают при принятии популярной (или фольклорной, народной) культуры90. В то время как в националистическом дискурсе преобладает идея о том, что люди — это часть культуры, что культурные институты определяют структуру дея- тельности, выбора и так далее, глобализационный (транснациональный) проект XXI в. акцентирует значимость для людей разной степени «свободы от культуры». Как отмечает Д. Тамбини, «если человек не может сделать рациональный выбор между двумя конкурирующими культурными практиками или этот выбор слишком дорого обходится — мы, безусловно, имеем дело со структурной стороной культуры». В той степени, в которой культурные практики не могут стать предметом свободного «выбора», они вступают в противоречие с плюрализмом (либеральной политикой), требующим определенной стандартизованности (ношение формы, дресскод и так далее), несовместимой с жесткой культурной структурой. Творческая деятельность личности, направленная на осуществление контроля над жизнью, реализуется в публичной сфере, где локализованы его механизмы. Ли- шаясь статуса «механизма контроля», культура может обретать скрытые или теневые формы. Происходит символическая борьба субъектов, имеющих сравнительно малую степень власти над собственной жизнью за право создавать такие культурные прак- тики, которые дадут им ее ощущение, даже вопреки желанию тех, кто контролирует публичную сферу. Отстаивание прав означает необходимость использования ресур- сов публичной сферы, которые состоят не только в легитимном определении того, что такое «хорошая культура», но и того, что такое культура вообще. В течение ХХ в. процесс трансформации грандиозного замысла антропологии как «науки о Человеке» (с его весьма внушительными универсалистскими амбиция- ми) осуществлялся в двух основных направлениях. Во-первых, была перемасштабирована тенденция XIX в. к формулировке гло- бальных утверждений. Как этнограф, современный антрополог фокусирует свои усилия не на попытке сделать универсально валидные утверждения, а на холизме другого рода: достижении максимально полного представления (и описания) определенного образа жизни. Природа подобного холизма — если понимать его как способ создания максимально детальной и целостной картины наблюдаемой в непосредственной близости жизни — это краеугольный камень этнографии ХХ в., постоянно подвергающейся серьезной критике и попыткам пересмотра. Задача холистической репрезентации в современной этнографии — не создание каталога или энциклопе-

89 Kelly P. Introduction: Between Culture and Equality // Kelly P. (ed.) Multiculturalism Reconsidered. Oxford, 2002. Р. 12. 90 См.: Turner T. Anthropology and Multiculturalism: What is Anthropology That Multiculturalists Should Be Mindful of It // Cultural Anthropology. Vol. 8. № 4 (Nov. 1993). 91 Tambini D. Post-national Citizenship // Ethnic and Racial Studies. Vol. 24. № 2. March 2001. Р. 208. 92 См.: Wade P. Working Culture: Making Cultural Identities in Cali, Colombia // Current Anthropol- ogy. Vol. 40. № 4 (Aug.–Oct., 1999).

дии, а контекстуализация элементов культур и выявление устойчивых связей между ними. Во-вторых, сравнительная перспектива глобального измерения антропологии уже не ограничивается рамками эволюционной схемы или не ориентируется на измерение степени прогресса до уровня «рациональных» ценностей, хотя сравнение укоренено в риторике любого этнографического текста. Несовершенная, достаточно часто непроблематизируемая сторона этнографического описания, сфокусирован- ного на культурном Другом, состоит в том, что оно базируется на принятии как должного (и как данности) мира, разделяемого антропологом и его «читателями». Попыткам ревизии постоянно подвергается также компаративная сторона антропологии, поскольку ключевой для обоснования антропологического знания является ситуация, возникающая из противопоставления «мы — они». Использование классического этнологического понятия «культура» в академическом дискурсе современных исследований плюрализма и мультикультурализма должно начинаться с осознания различий в его целях и процедурах. Обсуждение проблем интерпретации концепта культуры как «практики» и как «дискурса» не следует путать с дискуссиями по поводу значимости политических или культурных перспектив социальных движений (политической мобилизации, мультикультурализма и т. д.). Противоборство «эссенциалистов» и «конструктивистов» вполне может рассматриваться как динамический синтез теорий, сконцентрированных вокруг по- иска ответа на вопрос о том, «что конкретно может становиться объектом эссенциа- лизации или деконструкции?». Итак, возможность диалога представителей различных научных дисциплин, а также политиков и управленцев в области обсуждения современных этнокультурных проблем в А. к. а. определяется знанием о двойственности употребления концепта «культура»: как деятельности человека в мире, репрезентирующейся в комбинации материальных и символических единиц, или как объекта, используемого в контексте иерархических структур господства / подчинения, выражения «символических ре- презентаций» статуса. См. также статьи: Антропология в системе наук о человеке и культуре (вместо введения); Критическая и «рефлексивная» антропология; Культурная (социальная) антропология: состояние и динамика развития; Культурные исследования; Мульти- культурализм; Постколониальные исследования в антропологии; Постмодернизм; Постструктурализм.

Лит.: Abu-Lughod I. Writing against Culture // Fox R. (ed.). Recapturing Anthropology: Working in the Present. Santa Fe, 1991; Brightman R. Forget Culture: Replacement, Transcendence, Relexification // Cultural Anthropology. Vol. 10. № 4 (Nov. 1995); Brumann C. Writing for Culture. Why a Successful Concept Should Not Be Discarded // Current Anthropology. Vol. 40. Supplement. February 1999; Eller J.D. Anti-anti-multiculturalism // American Anth- ropologist. 1997. V. 99; Gramsci A. Selections from the Prison Notebooks of Antonio Gramsci. Quentin Hoare and Geoffrey Nowell Smith (eds.). New York, 1971; Hannerz U. Transnational Connections: Cultures, People, Places. L., 1996; Kelly P. Introduction: Between Culture and Equality // Kelly P. (ed.). Multiculturalism Reconsidered. Oxford, 2002; Kuper A. Culture. The Anthropological Account. Cambridge, MA; London, 1999; Marcus G.E., Fisher M.M.J. Anthropology as Cultural Critique. An Experimental Moment in the Human Sciences. Chi- cago; L., 1986; Rosaldo R. Culture and Truth. The Remaking of Social Analysis. Boston, 1989; Tambini D. Post-national Citizenship // Ethnic and Racial Studies. Vol. 24. № 2. March 2001; Todorov T. Knowledge in Social Anthropology: Distancing and Universality // Anthropo- logy Today. Vol. 4. № 2 (April 1988). 2–5 (5); Turner T. Anthropology and Multiculturalism: What is Anthropology That Multiculturalists Should Be Mindful of It // Cultural Anthropo- logy. Vol. 8. № 4 (Nov. 1993); Wade P. Working Culture: Making Cultural Identities in Cali,

93 См.: Marcus G.E., Fisher M.M.J. Anthropology as Cultural Critique. An Experimental Moment in the Human Sciences. Chicago, London, 1986. Р. 22–23.Colombia // Current Anthropology. Vol. 40. № 4 (Aug.–Oct. 1999); Williams R. Marxism and Literature. Oxford, 1977; Wright S. Anthropology: still the uncomfortable discipline? // Ahmed A., Shore С. (ed.). The Future of Anthropology. L., 1995; Wright S. The Politicization of «Culture» // Anthropology Today. Vol. 14. № 1 (Feb. 1998); Lewellen T. The Anthropology of Globalization. Bergin and Garvey: Westport, Connecticut, L., 2002. А.Н. Соловьёва