Мой сосед Юрий Владимирович

 

Однажды от своей фирмы я работал на выставке, посвящённой стройиндустрии. Одним из посетителей оказался замдиректора предприятия «Уралмашсервис». Мы разговорились.

- А что, знаете вы такого – Сергея Пьянкова? – спросил я, зная, что Сергей, мой давний знакомый, работает на «Уралмашсервисе», но больше спросил для того, чтобы удержать человека у нашего стенда.

- Да, - сказал он. – Это один из лучших наших монтажников. И отец его был лучшим в своём деле специалистом.

Отца Сергея и Андрея Пьянковых, Юрия Владимировича, похоронили месяца за четыре до этого разговора.

Это был человек, оставивший о себе добрую память, достойный подражания, и конечно – отдельного рассказа или целой книги.

Мы познакомились с ним в 1981 году, когда стали соседями в новом доме на Уралмаше, и я сдружился с одним из его сыновей – Андреем.

Юрий Владимирович сразу обращал на себя внимание громогласностью, весёлостью, умением быстро находить контакт с людьми. Это был лысоватый человек, улыбчивый, живо реагирующий на всё происходящее. Казалось, он мог найти выход из любого положения, решить любой вопрос, в шутливой форме поставить на место любого хама.

Один раз кто-то из знакомых сказал ему:

- Знаешь, Юра, я тебя ненавижу за то-то и то-то.

А Юра в ответ:

- Ты меня ненавидишь, а я тебя люблю!

Нам с Андреем эти находки очень нравились, а он, видя, что мы смеёмся, продолжал обыгрывать дальше эту ситуацию, повторяя это «Я тебя люблю» на разный манер.

Мы запоминали и долго потом обсуждали его фразы, которые становились меж нами крылатыми.

Например, когда обсуждался вопрос, идти ли Андрею в музыкальное училище после 8-го класса, Юрий Владимирович сказал:

- Смотри, даст ли это тебе потом достаточный заработок, а то сможешь потом зарабатывать только что на трусы да на чай…

Эти «трусы и чай» всегда у нас теперь на языке, если речь идёт о чьих-то малых доходах.

Он любил всем сердцем праздники и умел веселиться так, как умеют еще веселиться редкие представители русской широкой крестьянской натуры. Это когда душа человека чувствует, что праздник – это то время, ради которого она и живёт-то на свете, когда душа как бы вырывается из тела и поёт, и пляшет, и управляет-дирижирует всеми, и блистает разными огнями-самоцветами. Когда понимаешь, что голос, поющий и вселяющий жизнь во всё кругом - это и не голос вовсе, а сама душа человеческая вышла на простор, и вот он, начинается сейчас момент истины, и обретает жизнь наша какой-то настоящий, ранее не понятый нами смысл, и понимаем мы, для чего живём, и радостью наполняемся от жизни нашей.

Мы были 12-15-летними пацанами, и в полной мере, конечно, не могли осознать этого полёта, но нам нравилось. Все эти годы мы учились, как могли, радости жизни, но достигнем ли его уровня?

Он никогда не сидел на месте, в молодости его носило по всей стране. Мотался по командировкам, запускал урамашевские машины в Индии, в Европе, в разных частях Союза. Впоследствии мы с удовольствием слушали рассказы «в лицах» о его поездках, встречах с людьми и о непременной его «находчивости» в разных ситуациях.

Это был неутомимый рыбак, охотник, грибник, ягодник. Пару раз по осени брал он в тайгу за брусникой-клюквой и меня. А ехать далеко: сутки на поезде, потом до места километров 50 на лесовозах и попутках. Ночевали в палатках в осенней, подмораживающей уже по ночам тайге. Море ягод, болота, куропатки из-под ног, медвежьи следы… Романтика!

И ведь казалось бы, зачем ему брать меня, соседского парня, в такую даль? Лишняя обуза! Ан нет, брал, брал на равных, и не попрекнул потом ни разу. В этом я вижу какую-то глубинную крестьянскую черту, когда для мужика в деревне соседские дети – как свои, когда дети – все «гуртом» и никто во дворе или за столом не разбирает, где свои дети, а где чужие.

А сколько было приключений, смеха в тайге!

Однажды вечером, у костра, мужики рассказывали всякие истории о медведях, кто и как якобы с ними встречался (мужики ездили в компании очень колоритные, одни имена чего стоят: Африкан Сергеевич, например, или Николай Самоделкин). Ну и вот, значит, сидим, слушаем, поели грибного супа, мужики водочки приняли, нам понемногу налили «для аппетита». Разомлели все, внимание притупилось.

Вдруг слышим: кто-то недалеко кусты ломает, к нам приближается и ревёт вроде как по-медвежьи.

Ну, адреналин в кровь, похватали головёшки, вскочили. А из кустов кто выходит? Юрий Владимирович, конечно!

Он был воистину увлечённым человеком. Играл на баяне, ходил на лыжах, в молодости увлекался фотоаппаратом и радиоделом. Часто цитировал нам что-нибудь из Некрасова. Например, «Мы до смерти работаем, до полусмерти пьём».

Выпить, надо признаться, любил. Но это всегда было как расслабление после тяжелейшей работы и хлопот (а в пенсионном возрасте, после приобретения дома в деревне, строительства бани, подворья, нового дома он не покладал рук с раннего утра до полуночи). Водка не заслоняла ему семью, детей, хозяйство, не затмила собой жизненные ценности, как для многих других ныне живущих.

Он был хорошим организатором и умел собирать вокруг себя людей. Я всегда удивлялся, как находились совершенно чужие люди, готовые помогать ему на строительстве или на покосе, кто за хлеб и водку, а кто и вообще просто так.

Многие ездят на всевозможные семинары, читают книги о том, «как зарабатывать себе друзей и преуспеть в бизнесе», но я думаю, поработай каждый хоть недельку рядом с Юрием Владимировичем на его усадьбе – и эта наука была бы освоена гораздо более быстро.

В нём была хорошая предпринимательская жилка, настоящая жизненная предприимчивость, продиктованная не желанием быстро и легко разбогатеть, а стремлением поддерживать всегда в хорошем, жизненном состоянии себя, семью и дом. А что такое жизненная предприимчивость? Это когда не мешают тебе разные сомнения и стеснения на пути построения своей семьи, дома и продолжения рода. Нужно продать мясо или молоко – надо идти на рынок и продавать, сами деньги к тебе за твой труд, вложенный в скотину, не вернутся. И не размышляй, противно тебе это или нет.

 

С годами Юрий Владимирович всё больше напрягал сам себя и семью работой по обустройству деревенской усадьбы. Строительство бани, потом нового дома, надворных построек, уход за скотом, решение разных административных вопросов (электроснабжение, газификация и прочее) требовали вложения огромных усилий и его самого, и супруги Зои Ивановны, и сыновей. Поэтому, зная, что сын в этот день выходной, он звонил и говорил:

- Здравствуй, сынок! Что сегодня делаешь? Приезжай, мне нужна твоя помощь.

Иногда это действительно «доставало» детей. Дети хотят свободы, зачем гнобить свою молодость на «фазенде»? Но всё же вне зависимости от настроения «брали ноги в руки» и ехали в Зелёный Бор. Потому что в настоящем крестьянском хозяйстве не рассматривается вопрос, хотят или могут сыновья помогать в данный конкретный день или нет. Просто сыновья должны помогать отцу в его делах по умолчанию, он рожает и растит их с надеждой на это. Это природный алгоритм, работающий испокон веков: ты помогаешь делать главные дела жизни своему отцу, твои дети помогают тебе в твоих жизненных проектах. Одному – просто не успеть.

А Юрий Владимирович успел. Как это чаще всего и бывает, по-настоящему дела человека мы можем пристально разглядеть только после его смерти. Как бы черта подводится, и определяются отдельные главы жизни. Творца уже нет, а плоды его жизни – вот они. Мы ходим, трогаем материальные их воплощения руками, видим воочию образы жизни и саму жизнь, переданную им детям, а через них – внукам, и чувствуем, что он не совсем ушел. Не в том смысле, конечно, что ещё придёт. А в том, что очень много после него осталось. Многие уходят – и ничего после них: ни детей, ни дома, ни вещей, руками их сделанных, ни писем любимым, ни стихов или рисунков. Был – умер – пусто.

А Юрий Владимирович был – жил – нас жизнью наслаждаться учил – творил – умер – и осталось с нами, даже не близкими ему людьми что-то такое, что заставляет даже вот эти строки писать.

Я потом поражался, до какой степени он успел продумать и закончить все свои начинания. Дом в деревне достроил, отделал, поставил газовую нагревательную колонку – не надо теперь возиться с дровами и сажей. Вода в доме бежит горячая за счет ещё одной небольшой водонагревательной колонки. Дом – большой, светлый, можно нескольким семьям поместиться. В бане печь топится газом, вода нагнетается насосом. В общем, жизнь в союзе с землёй, с природой, но со всеми человеческими удобствами. Ну и самое главное – дети давно семьями обзавелись, на ноги встали, внуков нарожали и подрастить успели на радость деду.

В последний раз я видел его на Юлином (жены Андрея) дне рождения, за три недели до его смерти. Внуки учатся в музыкальных школах, и разговор зашёл о том, что дают эти занятия. Я клонил к тому, что учат сейчас детей неправильно, что дают только профессиональные навыки, а душу-то не пробуждают. Не поёт, не радуется, не раскрывается, как правило, душа ребёнка через инструмент или голос. Юрий Владимирович, мне кажется, один из немногих понял, о чём я говорю. Долго слушал споры, потом подключился:

- Да, я помню, как Андрей начинал учиться в «музыкалке» на баяне играть. Не шло, не получалось, желания не было, бросить хотел. А я говорю ему: «Подожди немного, ещё попробуй, может, пойдет дело». Потом с другом, с Сергеем (со мной – авт.) познакомились, стали друг к другу ходить с баянами, вместе играть, гляжу - пошло дело, интерес появился, настроение поднялось. В любом деле интерес важно найти…

 

…Мы с его сыновьями приехали из города через час после его смерти. Был первый час тёплой майской ночи. Я потрогал его лоб – он был горячим. Стало горько от осознанности, что сделать мы ничего не можем: врач уже прекратила свои усилия, а какими-то сверхъестественными умениями мы не обладаем. Он лежал под деревянным навесом в том месте, где остановилось его сердце. Он умер тихо и спокойно. Так умирают люди, знающие, что такое жизнь и не боящиеся смерти. Ведь философы говорят, что мы каждый день проигрываем сценарий жизни: утром рождаемся, а вечером умираем для того, чтобы утром родиться вновь. Такая тренировка длиною в жизнь нужна для того, чтобы человек научился умирать и не боялся смерти. Только далеко не все усваивают этот урок за свою жизнь.

Юрий Владимирович в свой последний день успел переделать все дела по образу и подобию всей своей жизни. Встал в пять утра, весь день мотался, встречался с людьми, решал вопросы по выпасу деревенского стада, приезжал на обед, но пообедать толком что-то ему помешало. Домой вернулся с товарищем в районе одиннадцати вечера, поставил машину в гараж, зашёл под навес – и умер.

Он лежал на своей земле, настоящий русский мужик, всю жизнь бывший сильным и чувствующим человеком. Он лежал на земле России – страны, которую он сумел приукрасить, приподнять из хаоса и обустроить в той степени, в которой мог.

Хотелось бы, чтобы Россия была ему благодарна.

 

Декабрь 2001 – январь 2002 г.