Важным событием, помогающим понять отношение Фуко к Советскому Союзу, а также то, что можно назвать влиянием Советского Союза на Фуко, — событием, о котором упоминает сам Фуко, — было его членство в Коммунистической партии Франции (КПФ), а затем и его выход из партии (1950—1953 гг.)7. Следует, очевидно, напомнить, что с самого момента своего основания КПФ была одной из самых одиозных среди коммунистических партий Европы: она, с одной стороны, во всем старалась подражать большевистской партии, всегда яростно защищала советскую государственную политику и была готова следовать за всеми ее поворотами и изгибами, а с другой — была очень близко и органично связана с Коммунистической Партией Советского Союза (КПСС) и в меру сил стремилась стать ее продолжением. Известно, что она в течение долгого периода (и, возможно, это продолжалось до самого последнего времени) действовала под контролем — или даже под непосредственным руководством — уполномоченных Коминтерна, т. е., на деле, КПСС. Генеральный секретарь КПФ Морис Торез провозгласил себя первым сталинистом Франции и в меру сил пытался изображать из себя французского Сталина.
|
|
Фуко был членом партийной ячейки в Эколь Нормаль Сюперьер на улице Ульм, через которую прошли также Эммануэль
Ле Руа Лядюри (его будущий коллега по Коллеж де Франс) и Франсуа Фюре; самым ярким ее представителем был Луи Альтюссер, и именно «в какой-то степени под влиянием Альтюссера» Фуко, по его словам, вступил в КПФ. Но уже в начале 1953 г. Фуко из нее выходит. Даты в данном случае важны, поскольку первый массовый выход из КПФ молодых интеллектуалов, вступивших в нее во время войны или в момент Освобождения, произошел позже, в 1956 г., после подавления венгерской революции. Фуко вышел из партии раньше других в связи с делом, получившим название «заговор белых халатов»8. КПФ пыталась изо всех сил поддерживать так называемое разоблачение этого «заговора», якобы организованного с целью убийства Сталина: французская коммунистическая пресса публиковала статьи под заголовками типа «Белыми были только их халаты» и настаивала, в унисон с пропагандистской кампанией в советской прессе, на существовании связи между врачами-евреями, якобы участвовавшими в заговоре, и некой сионистской организацией. Французские врачи-коммунисты подписали заявление, обличавшее и осуждавшее заговор. Мы знаем, что дальнейшее развитие кампании прервала только смерть Сталина — кампании, в ходе которой классовая война приняла форму гонения на врачей, злодеев и евреев. Обстоятельства и характер этого так называемого заговора против Сталина пришел тогда объяснять студентам Эколь Нормаль Сюперьер Андре Вюрмсер — журналист партийной ежедневной газеты «Юманите», один из наиболее видных в тот момент деятелей партии; через несколько месяцев, когда Сталин умер и версия о заговоре была забыта, студенты Эколь Нормаль попросили у него объяснений, но на их просьбу он не откликнулся (Dits et écrits... T. 4. P. 51).
|
|
Мы знаем сегодня, какой размах приняла организованная Сталиным антисемитская кампания, коснувшаяся, в частности, интеллектуалов, многие из которых до 1941 г. находились в положении изгоев или маргиналов, но затем, после нападения гитлеровской Германии на Советский Союз, были призваны на авансцену общественной жизни в рамках кампании по всеобщей патриотической мобилизации. Не входя в подробный анализ этого периода, я хочу лишь напомнить эпизод из «Черной книги», созданной усилиями И. Эренбурга и В. Гроссмана, которая была запрещена в Советском Союзе, потому что представляла собой нечто вроде мемориала жертвам геноцида еврейского населения
Белоруссии, России, Украины и подчеркивала специфически антисемитский характер проводимой нацистами политики геноцида — что противоречило общей идеологии Великой Патриотической Войны, войны, которую, как считалось, весь советский народ вел единым фронтом, но с русскими в качестве основной национальности. Полезно также напомнить (хотя сам Фуко, естественно, нигде об этом не говорит, поскольку он никогда не занимался ничем таким, что можно было бы рассматривать как историю коммунизма), что Сталин в своем обращении 9 мая 1945 г., а затем в речи 24 мая 1945 г. представляет победу Советского Союза над Германией как победу «славянских народов» над «германцами» и прославляет высшее достоинство русского народа, главного среди народов Советского Союза. Таким образом, к «заговору белых халатов» нельзя относиться как к какому-то исключительному и маргинальному событию. И даже если при жизни Фуко не были явно представлены все элементы, позволяющие определить реальный удельный вес «расовой войны» в сталинизме, Фуко в определенной степени испытал этот аспект сталинизма на себе внутри КПФ в 1952—1953 гг. Напоминание об этом эпизоде из жизни Фуко (сам Фуко расскажет о нем в 1977 г., — см.: Dits et écrits... T. 3. P. 401) и о соответствующем контексте должно помочь лучше понять то, о чем я скажу несколько позже: тезис Фуко о близости между нацизмом и коммунизмом.
Свое краткое пребывание в КПФ Фуко ретроспективно вписывает в общее движение того времени, связанное с потерей КПФ своего престижа, которое он анализирует в статье, посвященной книге Жана Даниэля, главного редактора «Нувель Обсерватер» (основное еженедельное издание не-коммунистических левых в период между 1960 и 1990 гг.). В этой статье Фуко описывает, как КПФ, обеспечившая себе в 1944—1945 гг., в период Освобождения Франции, с опорой на Советский Союз и «социалистический лагерь», тройную легитимность — историческую, политическую и теоретическую (что давало ей абсолютное превосходство над всеми остальными левыми движениями), была вынуждена потесниться и освободить место для новых подходов в политике, в результате чего те или иные виды антиколониальной борьбы — в частности связанные с «концентрационным Советским Союзом» — стали определяющими факторами общественной жизни <Dits et écrits... T. 3. P. 785).