Доминику Дзевановскому в Берлин

[Париж, середина января 1833]

Милый Домусь!

Если бы у меня был друг, друг с большим, кривым носом, потому что тут о других нет речи, который несколько лет тому назад со мной в Шафарне бил баклуши и всегда меня преданно любил, а моего отца и тетку любил и испытывал к ним признательность, и если бы он, покинув родину, не писал мне ни слова, я бы думал о нем очень плохо, и, хотя бы он потом плакал и просил прощения, я не простил бы его, — а у меня, Фрица, еще хватает наглости защищать свою negligence [небрежность], и я после долгого молчания откликаюсь, как выпь, которая высовывает голову из воды тогда, когда ее об этом никто не просит. Однако ж я не буду рассыпаться в объяснениях, а предпочитаю признать свою вину, которая издалека, быть может, кажется большей, чем вблизи, потому что меня со всех сторон рвут на части. Я вошел в высшее общество, вращаюсь среди послов, князей, министров и сам не знаю, каким чудом это случилось, потому что сам я туда не лез. Но сейчас для меня это самое нужное, так как это якобы источник хорошего вкуса; у тебя сразу же оказывается больший талант, если тебя слышали в английском или австрийском посольстве; ты сразу же играешь лучше, если тебе покровительствует княгиня Водемон. Я не могу написать — протежирует, потому что баба умерла неделю назад (Некролог княгини Луизы де Водемон появился в «Monitor» от 6 января 1833 г. (это и дало основание для датировки письма).); это была дама вроде покойной Зеленковой или кастелянши Поланецкой (У обеих этих польских аристократок были известные салоны, в которых строго соблюдали светские обычаи.), у которой бывал двор, она делала очень много добра и спрятала многих аристократов во время первой революции. После Июльских дней (То есть после Июльской революции 1830 г.) [она] первой из дам явилась при дворе и была последней из древнего рода Монморанси (Монморанси — один из древнейших французских феодальных родов.) (обладательница множества белых и черных сучек, канареек, попугаев и владелица самой забавной в здешнем большом свете обезьяны, которая у нее на вечерах кусала других графинь). Среди артистов я пользуюсь дружбой и уважением; я не стал бы писать этого раньше, чем спустя, по крайней мере, года после моего приезда сюда. Доказательством уважения является то, что мне посвящают свои сочинения люди с большим именем прежде, чем я им; так, Пиксис свои последние Вариации с военным оркестром посвятил мне; во-вторых, пишут вариации на мои темы, — так, Калькбреннер сварьировал мою Мазурку (Блестящие вариации Калькбреннера на тему Мазурки ор. 7 № 1 Шопена.). Ученики Консерватории, ученики Мошелеса, Герца, Калькбреннера, словом, законченные артисты берут у меня уроки, ставят мое имя рядом с именем Филда — словом, если бы я был еще глупее, то думал бы, что достиг вершины своей карьеры. А между тем я вижу, как многого мне еще недостает, и вижу это особенно ясно, потому что общаюсь с первоклассными артистами и знаю, чего недостает каждому из них. Однако мне стыдно, что я столько чепухи написал Тебе, расхвастался, как ребенок или тот, на ком шапка горит и кто сам заранее начинает оправдываться; я бы всё зачеркнул, но у меня нет времени писать другое письмо; а, впрочем, Ты, верно, не забыл еще моего характера и поэтому вспомнишь того, кто и сейчас совершенно такой же, каким был вчера, с той лишь разницей, что с одной бакенбардой, а другая так и не хочет расти. — Мне надо дать сегодня пять уроков, и Ты, наверное, подумаешь, что я составлю себе состояние. Кабриолет и белые перчатки, которых здесь требует хороший тон, стоят дороже. — Люблю карлистов, не терплю филиппистов, сам революционер, поэтому деньги ставлю ни во что, а лишь дружбу, о которой прошу Тебя и молю.

Ф. Ф. Шопен.

ПРЕДСЕДАТЕЛЮ ПОЛЬСКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ОБЩЕСТВА В ПАРИЖЕ

(Основанное в 1832 г. в Париже под председательством Адама Чарторыского Польское литературное общество (с 1854 г. — Литературно-историческое общество) было первым обществом, организованным польскими эмигрантами после ноябрьского восстания. Литературное общество объединяло главным образом правые элементы польской эмиграции.)

Извещение об избрании меня членом Общества, каким соблаговолило удостоить меня Литературное общество, я получил 15-го с [его] м[есяца].

Покорнейше прошу Вас, господин председатель, передать мою благодарность соотечественникам, которые дали мне столь сильное доказательство одобрения и снисходительности. Эта высокая честь вдохновит меня к новым трудам, отвечающим целям Общества, которому я готов служить, отдавая все силы.

Остаюсь с глубоким уважением

покорным Слугой ФФ. Шопен, родившийся 1 марта 1810 г. в деревне Желязова Воля в Мазовецком воеводстве. (Точная дата рождения Ф. Шопена до сих пор остается невыясненной. В метрических книгах Броховского прихода в качестве дня его рождения записано 22 февраля 1810 г.. С другой стороны, ряд данных говорит в пользу 1 марта 1810 г.. Сам Шопен неоднократно указывал день 1 марта в качестве своего дня рождения, упоминается этот день и в письмах родных, поздравлявших Шопена с днем рождения. Мать композитора, Юстина Шопен, в письме (конец февраля 1837 г.) тоже указывает день 1 марта; Джейн Стирлинг писала Людвике Енджеевич (1 марта 1851 г.) о том, как мало людей знает настоящий день рождения Шопена, и сообщала, что Шопен назвал ей 1 марта в качестве дня своего рождения. Однако официальной датой рождения Шопена и доныне считается 22 февраля.)

[Париж.] С [его] 16 янв[аря] 1833

(На русском публикуется впервые.)