Войцеху Гжимале в Париж

Всем знакомым [привет (?)].

[Лондон,] 48, Dover Street, Piccadilly Пятница, 2 июня [1848]

Моя жизнь.

Здесь уже с неделю скверная погода, и мне это совсем не на пользу. При этом что ни день приходится поздно вечером выезжать в свет. У меня не хватает сил для такой жизни. Если бы по крайней мере это дало бы мне деньги, но до сих пор у меня было только два платных вечера по 20 ги[ней]. Даю на дому несколько уроков по гинее и о настоящем концерте еще не думаю. Я играл у герцогини Сатерленд перед королевой и Альбертом, принцем прусским и Веллингтоном, и перед всем самым изысканным обществом; и всё было как будто очень хорошо, но сейчас до 23-го траур по какой-то тетке, поэтому при дворе ничего не бывает, и я сомневаюсь, чтобы меня туда пригласили. В Филармонии не хочу играть, так как денег это мне не даст, а только страшно утомит; единственная репетиция, да и то публичная, и, чтобы иметь большой успех, надо играть Мендельсона. В большом свете обычно дают только балы и вокальные концерты; ни королева, ни Девоншир (Вильям Кэвендиш, герцог Девонширский (1790—1858) — английский дипломат.) концертов еще не устраивали, а только балы. Дочери [герцога] Сатерленд даю 1 урок в неделю. Герцогиня Сомерсет (Жена герцога Эдварда Сомерсета (1804—1885), английского либерального политического деятеля, члена правительства.) тоже ко мне очень любезна, приглашает меня на вечера, где обычно бывает сын Дона Карлоса (— дон Карлос граф де Монтемолин (i818—1861), сын дона Карлоса (1788—1855), претендента на испанский престол.) и Вестминстеры (Ричард Гросвенор, маркграф Вестминстер, был женат на дочери герцогини Сатерленд.), и все те, кого может принимать герцогиня (которая во время коронации выступает первой вслед за королевой!!!). Но герцог скуп, поэтому не платят. Так что, несмотря на принца d’Espagne [испанского], я не пойду туда сегодня, потому что в восемь часов обедаю у леди Гейнсборо (которая очень внимательна ко мне). Она устроила une matinée [утренник] и представила меня знатнейшим дамам. Если бы я еще был в состоянии по целым дням таскаться «от Анна до Кайафы» (Анна и Кайафа — см. письмо 40.), если бы я вот уже несколько дней не харкал кровью, если бы я был помоложе, если бы не был так смертельно ранен моей привязанностью, то, возможно, я смог бы начать жизнь заново. Добавь к этому хорошего слугу, который ухаживал бы за мною и не переводил бы зря денег и вещей. Из-за моей квартиры и моего экипажа я еще не могу откладывать, а из-за своего слуги теряю пропасть времени. Мои славные шотландки выказывают мне большую дружбу; ем всегда у них, если я не в свете. Но они привыкли trimballer [таскаться] по целым дням, трястись в экипаже по Лондону с визитными карточками и хотели бы, чтобы я делал визиты всем их знакомым, а я уже еле жив. Когда я часа 3 или 4 протрясусь в экипаже, то у меня ощущение, словно я проехал от Парижа до Булони. А здесь такие расстояния!.. Был здесь польский бал и очень удался. Я не пошел, несмотря на билет, потому что уже сил не было; перед этим я был на обеде у леди Кинло (Жена лорда Вильяма Кинло.) в целом обществе лордов, канцлеров или черт знает кого с орденскими лентами под жилетами. Меня там представляли, а я даже не знаю кому, — я вовсе не освоился в Лондоне, — 20 лет в Польше, 17 в Париже, — не удивительно, что здесь мне не по себе, тем более, что я не знаю языка. Когда я играю, не болтают и всюду как будто хорошо отзываются о моей музыке; но мои младшие коллеги, на которых здесь привыкли смотреть свысока, являются причиной того, что я им кажусь каким-то любителем, а вскоре буду и неким grand seigneur [вельможей], потому что у меня чистые башмаки и на моих визитных карточках не значится: дает уроки на дому, ходит играть на вечера и т. д.. Старая Ротшильд спрашивала меня, сколько я стою, потому что какая-то дама, которая меня слышала, спрашивала ее об этом. Поскольку Сатерленд дала мне 20 гин[ей] и эту же цену назначил мне Бродвуд, на чьем фортепиано я играю, — то я ответил: 20 гин[ей]. Она, как видно, добрая и славная, сказала мне на это, что я играю действительно хорошо, но она советует брать меньше, потому что в этом season [сезоне] нужно больше модерейшен (— фонетическая запись английского слова moderation — умеренность.).

Так что из этого я заключаю, что здесь не слишком щедры и что с деньгами повсюду трудно. Для класса bourgeoise [буржуазии] нужно нечто поражающее, на что я не способен. Путешествующий высший свет высокомерен, но образован и справедлив, — если соблаговолит обратить внимание, однако он так разбрасывается на тысячи вещей, так связан скукой условностей, что ему совершенно всё равно — хороша или плоха музыка, ведь приходится слушать ее с утра до ночи. Здесь и выставки цветов — с музыкой, и обеды — с музыкой, и благотворительные базары — с музыкой; савояров, чехов — моих коллег, как собак, — и всё в одну кучу.

Я пишу Тебе, словно Ты не знаешь Лондона! Я хотел бы дать концерт в каком-нибудь частном доме; если мне это удастся, то я получу около 150 гиней, что здесь дело весьма редкое, потому что опера приносит 1000 с небольшим; а расходов, прежде чем поднимется занавес, больше чем на 900! Не знаю, имеют ли обе оперы какую-нибудь прибыль. Вчера я опять видел панну Линд в Лючии ди Ламмермур («Лючия ди Ламмермур» (1885) — опера Г. Доницетти.). Очень хороша, все в восторге. — А Гутман, бедняжка, как он мог себе позволить шутить со своими руками! Скажи ему, чтобы берег себя и не утомлял руки преждевременно. — Виардо не пользуется большим успехом, потому что здесь она [рядом] с Гризи и Альбони, а Ты знаешь, как их любят. Виардо был позавчера у меня. О Григории (О Жорж Санд.) со мной не говорил, сказал только, что получил известия. Я вижу, что он тоже немного остыл. Бедная Соль. Что же она будет делать, если ее муж приедет сюда? Я не далек от мысли, что Мать поладила с Зятем; это похоже на обоих. Он раз говорит так, другой раз иначе, а Мать была слишком хороша с ним, чтобы теперь, если вновь встретит его, не начала бы снова ему протежировать и не простила его совершенно. Тем более, что он запанибрата с Торе, в газете которого она пишет и который будто бы рассказал Руссо об Огюстине. Что поделывает эта кукла? А Араго, — бог мой, — что за посол! Слова по-немецки не знает. Кабы в Баварию, — то это бы еще ничего, в качестве приятеля Лолы Монтес (Лола Монтес (1824—1861) — ирландская танцовщица и известная авантюристка.)! Лист и то был бы лучший дипломат. — На прошлой неделе я был на обеде с Гизо (Франсуа Гизо (1787—1874) — французский консервативный политический деятель и историк; в годы Июльской монархии министр иностранных дел и премьер-министр; после Февральской революции 1848 г. эмигрировал в Англию.); мне было тяжело смотреть на него, хотя и украшенного золотым руном, — видно было, что он морально страдает, хотя не теряет надежды!

Я ошибся. Взял двойной лист бумаги. Здесь всё спокойно. Ни ирландские (Радикальная организация «Молодая Ирландия», желая воспользоваться сложившейся после революции 1848 г. ситуацией, подготовила восстание против англичан, но не встретила достаточной поддержки в массах; в течение 1848 г. английская полиция арестовала участников заговора.), ни чартистские дела никого не тревожат. Не столь это значительно, как представляется издали. И здесь больше интересуются положением дел в Париже, Италией (В июне 1848 г. вступила в решительную фазу война между Австрией и Пьемонтом.) и Польшей, про которую «Times» («Times» — влиятельная лондонская газета, орган финансового капитала; в 1848 г. занимала резко контрреволюционную позицию, отсюда ее враждебное отношение к Польше.) плетет такие небылицы, что даже англичане уже поражаются его недоброжелательности. — Хоецкий, верно, помешался, если впутывается в чешские дела (Эдмунд Хоецкий (1822—1899) — польский драматург и романист, в числе Других поляков принимал участие в славянском конгрессе в Праге (1848); вследствие реакционной позиции, занимаемой организаторами этого конгресса — чешской буржуазией, в среде польской эмиграции к нему относились крайне враждебно.). Пусть пакостят, — лишь бы можно было вовремя и легко отмыть пачкотню глупцов. Но если натворят ещё бóльшую беду, то придется им держать решительный отчет пepeд господом богом.

Сердечно обнимаю Тебя.

Твой старый Ш.