Статьи о развитии православной жизни

Некоторое время назад у автора этих строк были мысли издать сборник статей о развитии социального служения современного православного сообщества. На прошедшем семинаре определился круг авторов и тем сборника. Однако за многотрудными заботами многие потенциальные авторы остались таковыми для сборника, и планам его издания не суждено было сбыться. Остались присланные статьи, в том числе Владимира Махнача († Царствие Небесное), для которого этот текст стал последним в его блестящей научной деятельности и достойной христианской жизни.

Публикуемые здесь тексты так или иначе касаются той стороны православия, которая рассматривалась в данном проекте и, несомненно, заслуживают читательского внимания. Этими статьями мы и заканчиваем наше исследование, этими же статьями – надеемся – начинается долгий и необходимый публичный разговор о современном православном сообществе, его роли и месте в развитии всего российского общества в XXI веке.

Попечительские советы при церковных общинах как базовая структура формирования гражданского общества

Социальное служение

Заявленная в заголовке тема в широком смысле затрагивает вопрос о социализации Церкви. Несмотря на то, что значительная часть ее членов будет шокирована столь «не православной» (как принято думать) формулировкой, в истории нашей Церкви он ставится уже во второй раз. На кризис веры в начале ХХ века, главным образом поразивший городское российское общество, лучшая часть российской интеллигенции ответило двояко: с одной стороны слышались призывы к переоценке своего отношения к христианству, к вере, рождалось новое русское богословие[6], с другой, появилось широкое церковное явление с детальной программой «обновления христианства». Безусловно, сильным стимулом для пробуждения надежд церковной и околоцерковной общественность на обновление Церкви стало ожидание в 1905-1907 годах скорого созыва собора и восстановления самостоятельности Церкви. Слово «обновленцы» в ту пору еще не приобрело отрицательного оттенка, так как страна оставалась самодержавной монархией, а до большевистских церковных экспериментов с Обновленческой церковью было еще далеко[7]. С новыми идеями выступали такие известные церковные деятели, как митрополит Сергий (Страгородский) и будущий патриарх Тихон (Белавин). Никакого отношения к коммунистическим идеям дореволюционное обновленческое движение, разумеется, не имело[8]. Обновленцы и сторонники «живой церкви» вдохновлялись идеалами раннего христианства, критиковали поведение христианских социальных «верхов» с их буржуазной моралью, не совместимой, по их мнению, с этикой Христа; призывали власть к большей демократизации в рамках существовавшего строя, выступали за более активную социальную позиции Церкви.

Среди теоретиков социализации Церкви можно назвать, в частности, о. И.Ф. Егорова, который в работе «Православие и жизнь в нем», посвященной проблеме преподавания Закона Божия, настаивал на необходимости для Церкви быть в центре событий, всегда и всюду отстаивать справедливость. Егоров успел основать особое течение «Религия в сочетании с жизнью», которое просуществовало до 1927 года. Весьма логично по поводу роли Церкви в социальных вопросах рассуждал известный обновленец о. А. Боярский в своей работе «Церковь и демократия». Описывая положение церкви до революции, автор констатирует, что она находилась в угнетенном состоянии, была превращена в служанку господствующих классов, изолирована от борьбы за интересы народных масс. Церковь пользуется в народе огромным авторитетом, поэтому она должна принимать активно участие в строительстве новой жизни. Церковное сознание имеет свое мнение о насущных вопросах: в основе государства должен лежать соборный разум, а не бесконтрольная и единоличная власть; полное отрицание смертной казни, агрессивной войны, сословных отношений, дискриминации по половому, этническому, религиозному признакам. Труд о. Александр называет основой жизни и считает, что в организации труда в России должна доминировать кооперативная собственность самих рабочих; он вообще поощрял любые общинные формы собственности. Свой вклад в развитие теории церковной социализации внес и будущий глава Обновленческой церкви о. А.Введенского «Социализм и религия», «Анархизм и религия» (1918 г.), хотя они носят скорее декларативный и неконкретный характер.

К чему бы ни привело Русскую Православную Церковь обновленческое движение в послереволюционный период, было бы несправедливо огульно отрекаться от самой идеи более активного вовлечения Церкви в жизнь общества, и, тем более осуждать всех тех, кто словом и делом принимал активное участие в этом движении и сомневаться в их искренности и чистоте помыслов. Социализация Церкви была насущной задачей времени. Не случайно же «Высшее церковное управление» (ВЦУ), объединившее в 1922 г. различные обновленческие группы со своими оригинальными программами церковных преобразований, признало 37 из 73 правящих архиереев РПЦ, а в одном только Санкт-Петербурге к июню 1923 года из 123 храмов 118 были обновленческими. Если бы не коварная политика большевиков…

Впрочем, здесь не место подробно рассматривать историю РПЦ прошедшего века. И это не наша цель. Речь лишь о том, что нерешенные вопросы будут вставать вновь и вновь, если эти вопросы реально насущны как для Церкви, так и для всего общества.

Современная ситуация в России во многом напоминает ту, что сложилась в первой четверти ХХ века. Мы создаем новое общество, не имея четких понятий, как оно должно выглядеть. Больше того, появились новые трудности. В частности, буржуазная реставрация 90-х гг. обнажила множество экономических и социальных проблем, но, пожалуй, самым глубоким открытием для нас самих стал очевидный факт: российское общество не в состоянии развиваться без скрепляющей универсальной идеи. Комплексное рассмотрение причин слабых успехов в экономике, науке, культуре, стремительного падения нравственности также вынуждает сделать вывод о том, что отсутствие такой объединяющей идеи стало едва ли не ключевым фактором, препятствующим национальному возрождению. За всю историю Руси/России такое случалось всего лишь дважды: после февральской революции 1917 г. и после 1991 г. Первый (краткий) период закончился большевистской революцией, второй, современный, настоятельно требует разрешения.

Отсутствие «стержня» препятствует формированию гражданского общества, без которого, как теперь понятно, никакое конструктивное движение в будущее не возможно. В самом деле, на чем стоит нынешняя Россия? Провозгласить лозунг «обогащайся как можешь!» современная власть мудро не решилась, несмотря на то, что эта нехитрая формула служит фактической парадигмой экономической и общественной жизни страны последние двадцать лет. Все попытки искусственно запустить механизм образования гражданского общества проваливаются в силу объективных причин – недоверия к органам исполнительной власти, рудиментарной постсоветской аллергии на спускаемые сверху инициативы, опять же отсутствия в таких проектах приемлемой для всех идеи.

На сегодняшний день единственной общенациональной объединительной платформой остается патриотизм. Однако кроме того, что здоровый патриотизм это естественное состояние человека, а сугубое обращение к этой струне подразумевает мобилизацию всех душевных и физических сил перед лицом национальной опасности, существует и оборотная сторона: нагнетаемый патриотизм нуждается в конституированном противнике, в перманентной вражде с «другими» и в реальной жизни чреват ксенофобией, национализмом и другими вредными и опасными явлениями. Призывы восстановить структуры гражданского общества, в частности, идея А.И. Солженицина о воссоздании земства, также не могут быть успешными, поскольку земства лишь звено в сложной организации общества, которому не достает низовой базы – общины.

Между тем, здравый рассудок подсказывает обратиться к проверенным механизмам общественной жизни, к историческому опыту, к традиционным ценностям и архетипам сознания. Исторический же опыт подсказывает, что русские люди в критические периоды истории умеют самоорганизовываться именно на низовом, общинном уровне. Это связано и с древними родственными отношениями, и со способом ведения хозяйства, и с мистическими понятиями своего круга и т. д. Тем не менее, сельская традиционная община была уничтожена советской коллективизацией. Единственной формой общины, объединяющей людей не только по месту жительства, но и по убеждениям, сегодня остается религиозная, созданная вокруг храма. Одновременно это единственная реальная форма общинной организации, не зависящая от государства ни экономически, ни идеологически. Добавим сюда и тот факт, что, по данным социологов, на протяжении последних десятилетий Русская Православная Церковь пользуется очень большим доверием россиян. По данным опроса Агентства региональных политических исследований (АРПИ), проведенного 29 июня – 2 июля 2000 г., Церковь по уровню доверия россиян оказалась на втором месте после президента. Согласно опросам Всероссийского центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ), Церковь по крайней мере с лета 1993 г. (и до конца 1999 г.) занимала первое место среди социальных институтов по уровню доверия россиян, опередив президента и постоянно опережая армию. Даже те общественные силы, которые пользуются наибольшей поддержкой россиян, по данным ВЦИОМ, собирают не более 35% населения, тогда как РПЦ стабильно доверяют 35-37% опрошенных. Авторитет церковнослужителей на местах очень велик. Фактически они уже сейчас пользуются им для решения многих вопросов, не входящих непосредственно в церковную компетенцию. Отсюда логически напрашивается вывод: необходимо задействовать ресурсы Церкви и использовать ее общины для создания на их основе низовых ячеек нового гражданского общества, которое бы основывалось на традиционных нравственных ценностях нашего народа.

Сможет ли сама РПЦ ответить на вызов времени? У церковного руководства есть выбор: либо продолжать искать поддержку у власти, поддерживая и обслуживая власть, или искать поддержку у народа, выступая в поддержку социальных гарантий и социальных программ для малообеспеченных, вмешиваясь в решение важнейших политических и социальных проблем. В последнее время в околоцерковных и патриотических кругах все более укрепляется мнение, что более продуктивным и перспективным, а главное – спасительным для общества может оказаться второй путь[9].