Автор: Шукшин В.М.
На реке Катуни, у деревни Талица, порывом ветра сорвало паром. Паром, к счастью, был пустой. Его отнесло до бли отмели и шваркнуло о камни. Он накрепко сел.
Пора была страдная. В первые же три часа на той стороне реки скопилось машин двадцать с зерном. И подъезжали и подъезжали новые. И подстраивались в длинную вереницу "ЗИЛов", "ГАЗов"... В объезд до следующего парома было километров триста верных. Стояли. Ждали.
Председатель Талицкого сельсовета Трофимов Кузьма, надрываясь, орал в телефон:
-- А что я-то сделаю?! Ну!.. Да работает же бригада! А? Всех послал, конечно!.. А я-то что могу?! -- Бросал трубку и горько возмущался: -- Нет, до чего интересные люди!
Тут же, в сельсовете, сидела молоденькая девушка из приезжих и что-то строчила в блокнот.
-- Я с факультета журналистики, Леля Селезнева, -- представилась она, когда пришла. -- А сейчас я к вам из кра газеты. Что вы предприняли как председатель сельсове? Конкретно!
Замученный Трофимов посмотрел на нее, как на теле аппарат, закурил и сказал:
|
|
-- Все предприняли, милая девушка.
Леля села в уголок, разложила на коленках блокнот и принялась писать. Она была курносая, с красивыми темны глазами, с короткими волосами, в непомерно узкой юбке.
Трофимов все кричал в телефонную трубку. Леля строчи. Потом Трофимов вконец озверел, бросил трубку, встал, злой и жалкий.
-- У меня будет такая просьба, -- обратился он к Леле. -- Кто будет звонить, говорите, что я уехал на реку. Когда сде паром -- черт его душу знает.
Леля села к аппарату и стала ждать звонка. Телефон за скоро.
-- Да, -- спокойно сказала Леля. -- Слушаю вас.
-- Кто это?
-- Это Талицкий сельсовет.
-- Трофимова!
-- Трофимов ушел на реку.
-- Купаться, что ли? -- Человек на том конце провода не был лишен юмора.
Леля обиделась.
-- Между прочим, момент слишком серьезный, чтобы так дешево острить.
Человек некоторое время молчал.
-- Кто это говорит?
-- Это Леля Селезнева с факультета журналистики. С кем имею честь?
Человек на том конце положил трубку. Пока он нес ее от уха до рычажка, Леля услышала, как он сказал кому-то:
-- Там факультет какой-то, а не сельсовет.
У Лели пропало желание отвечать кому бы то ни было. Она опять села в уголок и продолжала писать статью под на "У семи нянек дитя без глазу". Еще в районе она узнала, что в Талице сорвало паром и что на той стороне ско огромное число машин с хлебом. Узнала она также, что талицкий паром обслуживают три района и заменить старый трос, которым удерживался паром, новым никто, ни один из районов, не догадался.
Опять звонил телефон, Леля не брала трубку. Она дошла до места в своей статье, где описывала председателя Трофи. "... Это один из тех работников первичного звена аппарата, которые при первом же затруднении теряются и "выхо в коридор покурить".
|
|
Статья была злая. Леля не жалела ярких красок. Ювеналов бич свистел над головами руководителей трех районов. Зато, когда она дошла до места, где несчастные шоферы, собравшись на той стороне у берега, "с немой тоской смотрят на неподвижный паром", у Лели на глаза навернулись слезы.
Телефон звонил и звонил.
Леля писала.
В сельсовет заглянула большая потная голова в очках.
-- Где Трофимов?
-- Ушел к парому.
-- Я сейчас только с парома. Нету его там.
Голова с любопытством разглядывала девушку.
-- Я извиняюсь, вы кто будете?
-- Леля Селезнева с факультета журналистики.
-- Корреспондентка?
-- Да.
-- Приятно познакомиться. -- В комнату вошел весь че, большой, толстый, в парусиновом белом костюме, протянул Леле большую потную руку: -- Анашкин. Замести Трофимова.
-- Что с паромом?
-- С паромом-то? -- Анашкин грузно сел на диван и мах рукой, причем так, что можно было понять: нашумели только, ничего особенного там не произошло. -- Через часок сделают. Канат лопнул. Фу-у!.. Ну как, нравится вам у нас?
-- Нравится. Значит, паром скоро сделают?
-- Конечно. -- Анашкин вопросительно посмотрел на Лелю. -- Вы где остановились-то?
-- Нигде пока.
-- Так не годится, -- категорично заявил Анашкин. -- Пойдемте, я вас устрою сначала, а потом уж пишите про нас, грешных. Как вас, Лиля?
-- Леля.
-- Леля... -- Анашкин молодо поднялся с дивана. -- Хо дочь свою так назвать... но... жена на дыбошки стала. Красивое имя.
-- Я не понимаю...
-- Хочу устроить вас пока. Пойдемте ко мне, например... Посмотрите: понравится -- живите сколько влезет.
-- Я сейчас не могу. Вообще я хотела уехать сегодня же. Если не удастся, я с удовольствием воспользуюсь вашей лю. А сейчас мне нужно дописать вот это. -- Леля по на блокнот.
-- Понимаю, -- сказал Анашкин. -- Жду вас.
-- До свиданья.
Анашкин вышел. Он понравился Леле.
Зазвонил телефон.
Леля взяла трубку.
-- Слушаю вас.
-- Я просил Талицу, -- сердито сказал густой сильный голос.
-- Это и есть Талица. Сельсовет.
-- Где председатель ваш?
-- Не знаю.
-- Кто же знает? -- Бас явно был не в духе.
Леле это не понравилось.
-- Председатель не обязан сидеть здесь с утра до ночи. Вам понятно?
-- Кто это говорит? -- пророкотал удивленный бас.
Леля на одну секундочку замешкалась, потом отчеканила:
-- Это Леля Селезнева с факультета журналистики.
-- Что же вы налетаете на старых знакомых, Леля с фа? -- Бас
потеплел, и Леля узнала его: секретарь рай партии Дорофских Федор Иванович. Это он три часа назад рассказал ей всю историю с паромом.
-- Так что же там с паромом-то, Леля? -- поинтересовал секретарь. -- Вы там ближе теперь...
Леле сделалось очень хорошо оттого, что ее совершенно серьезно спрашивают о том, чем обеспокоены сейчас все на головы района и что она ближе всех сейчас к месту происшествия. Леля даже мимолетно подумала, что надо будет узнать, давно ли Дорофских работает здесь секре и стоит ли его вставлять в разгромную статью.
-- С паромом следующее: через час он будет готов! -- вы Леля. -- Там, оказывается, порвался канат...
-- Да что вы? -- Секретарь несказанно обрадовался. -- Это серьезно, Леля? Милая вы моя!.. Вот спасибо-то!
-- Не мне спасибо, а бригаде плотников.
-- Ну, понятно! Вот напишите о ком! Ведь они почти чудо сотворили!..
-- Да, -- сказала Леля и положила трубку. Закрыла блок с недописанной статьей и вышла из сельсовета.
Неподдельная радость в голосе секретаря райкома, готов Анашкина устроить ее немедленно, а главное, что паром скоро сделают, -- все это повернуло ей мир другой стороной -- светлой.
"Громить легко. Но это еще никогда по-настоящему не действовало на людей", -- думала Леля.
|
|
... Бригада плотников, семь человек, работала на пароме уже девять часов подряд.
Когда Леля переправилась к ним на лодке, у них был перекур.
-- Здравствуйте, товарищи! -- громко и весело сказала Леля.
Днище и бок одного баркаса проломлены: паром сидел, круто накренившись. Леля ступила на покатый настил палу и смешно взмахнула руками. Кто-то из бригады негромко и необидно засмеялся.
-- Поздравляю вас, товарищи! -- прибавила Леля без ве.
В бригаде некоторое время молчали. Потом бригадир, очень старый человек с крючковатым носом, сухой и жилис, спросил:
-- С чем, дочка?
-- С окончанием работы. Я из краевой газеты к вам. Хочу написать о вашем скромном подвиге...
Молодой здоровенный парень, куривший около рулевой будки, бросил окурок в реку и весело сказал:
-- Начинается! -- И посмотрел на Лелю так, точно ждал, что она сейчас выгнется колесом и покатится по палубе, как в цирке.
Леля растерянно смотрела на плотников.
-- Нам до окончания-то еще ое-ей сколько! Он еще пока на камушках сидит, -- пояснил бригадир. -- Его еще зашить надо, да выкачать водичку, да оттащить... Много работки.
-- Как же... Мне же сказали, что вам тут осталось на час работы.
-- Кто сказал?
-- Толстый такой... в сельсовете работает...
-- Анашкин. -- Плотники понимающе переглянулись.
Бригадир так же обстоятельно, как объяснял о пароме, ровным, спокойным голосом рассказал про Анашкина:
-- Это он хочет свой грех замазать. Он у нас председате долгое время был, так?.. А денюжки, которые на ремонт парома были отпущены, куда-то сплыли. Теперь он беспоко: боится -- вспомнят. Ему это нежелательно.
Леля откинула со лба короткие волосы.
-- Ему этот факт выйдет боком, -- серьезно сказала она. -- Сигаретка есть у кого-нибудь?
Здоровенный парень весело посмотрел на своих товари.
-- Махорки можно, -- неуверенно предложил один плот и оглянулся на старика бригадира, желая, видимо, по: не глупость ли он делает, что потакает молоденькой де в такой слабости?
Но бригадир молчал.
-- Могу "Беломор-канал" удружить, -- сказал здоровен парень, Митька Воронцов, с готовностью подходя к де. Ему хотелось почему-то, чтобы Леля выкинула что-нибудь совсем невиданное.
|
|
-- Спасибо, -- Леля так просто взяла у Митьки папироску, так просто прикурила и затем посмотрела на плотников, что ни у кого не повернулся язык сказать что-нибудь.
-- Давай, ребята, -- негромко сказал бригадир, поднимаясь.
Леля отошла от борта парома и стала смотреть на ту сторону, где, выстроившись в длинный ряд, стояли грузовики с хлебом.
Шоферы не толпились на берегу и не смотрели с грустью на паром. Они собрались небольшими кучками у машин и разговаривали. Человек шесть наладили удочки и сидели на берегу в неподвижных позах. Кое-кто разложил поодаль от машин костер -- пек картошку.
А далеко-далеко, за синим лесом, заходило огромное красное солнце.
Стучали топоры плотников, и стук этот далеко разносил по реке.
Леле стало грустно. Она вдруг ощутила себя смешной и жалкой в этом огромном и, в общем-то, простом мире. Есть заведенный порядок жизни, которому подчиняются люди. Если сломался паром и на том берегу скопилось много ма, значит, должно пройти сколько-то часов, прежде чем паром наладят, значит, машины с хлебом -- а что сделаешь? -- будут стоять и ждать, и шоферы будут собираться группами и рассказывать анекдоты. Значит, начальство будет волноваться, звонить по телефону. Было бы странно, если бы оно тоже собиралось в группы и рассказывало анекдоты. В конце концов все знают, что надо ждать. И смешно и глупо здесь суетиться, писать бойкие статейки. Все понимают, что сломался паром, что машины, которые так нужны, стоят. Па мог бы не сломаться, но он сломался -- вот и все. Жизнь на этом не остановилась.
Те же шоферы, которые сейчас кажутся беззаботными, через несколько часов сядут за штурвалы и без сна и отдыха будут гнать и гнать по нелегким дорогам, наверстывая по ме возможности упущенное. И не будут чувствовать себя ге, так же как сейчас не испытывают угрызений совести оттого, что не стоят толпой на берегу и не смотрят с тоскою на паром.
Леля вспомнила секретаря Дорофских и то, как она ему говорила: "С паромом следующее...", и ее собственная беспо стала до того очевидной и угнетающей, что она чуть не заплакала. Она стала мысленно доказывать себе, что люди сами определяют порядок жизни. И все делают люди. А киснуть и хныкать -- это легче всего. Это еще ни для кого не представлялось очень трудным. Все делают люди, и надо быть спокойнее и сильнее.
Она поднялась и подошла к старику плотнику.
-- Скажите, пожалуйста, а может быть, вас мало?
-- А? -- Бригадир выпрямился. -- Мало? Нет, тут больше не надо, пожалуй... Да и нету у нас их больше-то.
-- Но ведь стоят машины-то! -- тихо, с отчаянием сказала Леля. -- Что же делать-то?
-- Что делать?.. Вот делаем.
-- Когда вы думаете закончить?
-- Завтра к обеду... -- Старик прищурился и посмотрел на ту сторону реки.
-- Ну нет! -- твердо сказала Леля. -- Так не пойдет. Вы что?
-- Что? -- не понял старик.
-- Товарищи! -- обратилась Леля ко всем. -- Товарищи, есть предложение: собрать коротенькое собрание! Пятими. Я предлагаю... -- продолжала Леля, -- работать ночью. Мне сейчас трудно посчитать, в какие тысячи обходится го простой этих машин, но сами понимаете -- много. Я сейчас схожу в деревню, обойду ваши семьи, скажу, чтобы вам принесли сюда ужин...
-- Ну, это уж -- привет! -- сказал Митька Воронцов.
-- Да неужели вы не понимаете! -- Леля даже пристукну каблучком по палубе. -- А как было в войну -- по две сме работали!.. Женщины работали! Вы видите, что делает? -- Леля в другое время и при других обстоятельствах поймала бы себя на том, что она слишком театрально показал рукой на тот берег, на машины, и голос ее прозвучал на последних словах, пожалуй, излишне драматично, но сейчас ей показалось, что она сказала сильно. Во всяком случае, все посмотрели туда, куда она показала, -- там стояли машины с хлебом.
-- У нас на это начальство есть, -- суховато сказал брига.
-- Мы что, двужильные, что ли? -- спросил Митька.
Он уже не ждал от девушки "фокусов", он боялся, что она уговорит плотников остаться на ночь. Пятеро других стояли нахмурившись.
-- Товарищи!.. -- опять начала Леля.
-- Да что "товарищи"! -- обозлился Митька. -- Тебе ж сказали: не останемся... -- Митьке позарез нужно было быть вечером в клубе.
-- Эх вы!.. -- сказала Леля и неожиданно для себя запла. -- Люди стоят, машины стоят... их ждут... а они... -- го Леля, слезая с парома. Она вытирала ладошкой слезы, сердилась на себя, не хотела плакать, а слезы все катились: она очень устала сегодня, изнервничалась с этим паромом.
Плотники растерянно смотрели на тоненькую девушку в узкой юбке. Она отвязала лодку и, неумело загребая веслами, поплыла к берегу
-- Ты, Митька, балда все-таки, -- сказал бригадир. -- Ду просто.
-- Он шибко грамотный стал, -- поддакнул один из плот. -- Вымахал с версту, а умишка ни на грош.
Митька насупился, скинул рубаху, штаны и полез молч в воду -- надо было обмерить пролом в боку баркаса, чтобы заготовить щит-заплату. Остальные тоже молча взя за топоры. На берегу Лелю встретил председатель Тро.
-- Чего они там? -- встревожился он, увидев заплакан Лелю. -- Небось лаяться начали?
-- Да нет! -- Леля выпрыгнула из лодки. -- Попросила их... В общем, ну их! -- Леля хотела идти в деревню.
Трофимов осторожно взял ее за тоненькую руку, повел обратно к лодке.
-- Поедем. Не переживай... Попросила остаться их?
-- Да.
-- Сейчас поговорим с ними... останутся. Я еще трех плотников нашел. К утру сделаем.
Леля посмотрела в усталые умные глаза Трофимова, села в лодку, тщательно вытерла коротким рукавом кофты запла глаза.
Трофимов подгреб к парому, первым влез на него, потом подал руку Леле.
Плотники старательно тесали желтые пахучие брусья. Только бригадир воткнул топор в кругляш и подошел к пред.
-- Ну что тут? -- спросил Трофимов.
-- Ночь придется прихватить, -- сказал старик, сворачи папироску.
-- Я еще троих вам подброшу. К утру надо сделать, черт его... -- Председатель для чего-то потрогал небритую щеку, протянул руку к кисету бригадира.
Леля смотрела на бригадира, на плотников, на их запо спины, на загорелые шеи, на узловатые руки. И опять ей захотелось плакать -- теперь от любви к людям, к терпе, хорошим людям. Она взяла сухую, горячую руку бри и погладила ее. Бригадир растерялся, посмотрел на Лелю, на председателя, сказал:
-- Это... Ну ладно. -- И пошел к своему месту.
-- Ничего, -- сказал Трофимов, внимательно глядя на па, которую скручивал.
Митька Воронцов фыркал в воде у баркаса, кряхтел, пле.
-- Ты чего? -- спросил бригадир. -- Чего не вылезаешь-то. Обмерил?
-- Обмерил, -- сердито ответил Митька.
-- Ну?
-- Чего "ну"?
-- Вылезай, чего ты!
-- Да тут... трусы спали, заразы. Кха!
Кто-то из плотников хихикнул. Все выпрямились и смот на Митьку.
-- Это тебя Бог наказал, Митька.
Митька нырнул, довольно долго был под водой, выныр и стал отхаркиваться.
-- Нашел?
-- Найдешь... кхах...
-- Значит, уплыли.
-- Вот история-то! -- сказал бригадир и оглянулся на Лелю.
-- Я отвернусь, а он пусть вылезает, -- предложила Леля.
-- Митька!
-- Ну?
-- Она отвернется -- лезь!
Митька вылез, надел брюки и взялся за топор.
Опять на пароме застучали восемь топоров, и стук их да разносился по реке.
К утру паром починили.
Когда огромное веселое солнце выкатилось из-за горы, паром подошел к берегу.
На палубе сидели плотники, курили (бригаде нужно было сплавать разок на сторону, чтобы посмотреть, как ведет себя паром с грузом). Кое-кто отмывался, доставая ведром воду, бригадир, свесив голову через люк, смотрел в баркас, предсе (он оставался всю ночь на пароме) оттирал с колена смолистое пятно. Митька Воронцов спал, вольно раскинув руки и ноги. Леля сидела с блокнотом у борта, грызла каран и смотрела, как всходит солнце.
На той стороне выли стартеры, урчали, кашляли, чихали моторы, переговаривались шоферы. Голоса их были густые со сна, отсыревшие... Они громко зевали.
"Это было грандиозно! -- начала писать Леля. -- Двенад человек, вооружившись топорами..." Она зачеркнула "вооружившись", подумала и выбросила все начало. Написа так: "Это была удивительная ночь! Двенадцать человек ра, ни разу не передохнув..." Подумала, вырвала лист из блокнота, смяла и бросила в реку. Начала снова: "Неповто, удивительная ночь! На отмели, на камнях, горит ог костер, освещая трепетным светом большой паром. На пароме двенадцать человек..." Леля и этот лист бросила в реку.
Паром тем временем подошел к берегу. Стали въезжать машины. Паромщик орал на шоферов, те бешено крутили рули, то пятились, то двигались вперед.
Леля стояла, прижавшись к рулевой будке, смотрела на все это и уже не думала об удивительной ночи и о том, как трепетно горел костер. Жизнь -- горластая, веселая -- кати дальше. Ночь осталась позади, и никому теперь нет до нее дела. Теперь важно как можно быстрее переправить ма.
Паром отчалил. Стало немного потише.
Леля вырвала из блокнота лист и написала:
"Федор Иванович! Виноват во всем Анашкин. Когда он был председателем, ему были отпущены деньги на ремонт парома, но денежки эти куда-то сплыли. Я бы на вашем месте наказала Анашкина со всей строгостью.
Леля Селезнева".
Леля свернула листок треугольником, подписала: "Сек РК КПСС тов. Дорофских Ф. И." -- и отдала тре одному из шоферов.
-- Вы ведь через райцентр поедете?
-- Да.
-- Передайте там кому-нибудь, пусть занесут в райком.
-- Давай.
Паром подплыл к берегу; стали съезжать машины. Опять гул, рев, крики...
А Леля поднималась по крутому берегу с плотниками, которы направлялись в деревню, курила Митькин "Беломор" и с удовольствием думала, как она сейчас уснет в какой-ни избе, укрывшись шубой.