2020-04-20
92
«Nam quod in iuventus non discitur, in matura aetate nescitur»
7.00 Послушник Картеля, который потерялся во время ночного экзамена «Ариадна», нашёл выход с опозданием на семь часов. Он некрепко стоял на ногах, и от него разило алкоголем. Это даёт основания полагать, что он не сдал экзамен и каким‑то образом взломал запертый винный погреб. В качестве исключения я пропустил его с паролем предыдущего дня.
Кроме этого никаких особых происшествий.
Отчёт составил: Дж. Смит, новициат, [25] утренняя смена
13.12. Мы увидели крысу. Я хотел пронзить её шпагой, но Лерой накормил её остатками своего бутерброда и нарёк именем Одри.
15.15. По неизвестному нам ходу пришла мисс Вайолет Пурпельплюм. Она без ошибки назвала пароль дня.
15.24. Снова приходила Одри. Кроме этого никаких особых происшествий.
Отчёт составил: П. Вард, новициат, дневная смена
18.00–24.00 Никаких особых происшествий
Отчёт составил: Н. Картелл, новициат, вечерняя смена
24.00–6.00 Никаких особых происшествий.
Отчёт составили: К. Элберт и М. Вард, новициаты
Глава восьмая
Уже знакомый мне стражник мирно посапывал, сидя на ступеньках и склонив голову на перила. Мы неслышно проскользнули мимо.
– Бедняга Картелл, – прошептал Лукас. – Боюсь, не стать ему адептом, если он и дальше будет так пить… Но тем лучше для нас. Пойдём скорее!
Я уже совсем выбилась из сил, потому что от кафе до самого подвала нам пришлось бежать со всех ног.
Кеннет де Виллер и его сестра ужасно нас задержали. Мы просидели с ними целую вечность. Сначала мы просто болтали о прелестях сельской жизни, потом переключились на Глостершир (тут я ввернула парочку анекдотов о своей кузине Мэделин и овечке по имени Кларисса), потом на какого‑то Фолла Паркера (о нём я поняла только одно: дедушка что‑то там у него выиграл), потом мы поговорили о симпатяге Чарльзе, наследнике престола (это ещё кто?), а на закуску обсудили все фильмы с Грейс Келли и перемыли косточки её жениху, правителю Монако. Время от времени я показательно кашляла и старалась мягко перевести разговор на тему здорового образа жизни и вреда курения, но мои собеседники как‑то не горели желанием его поддержать. Когда мы наконец‑то вырвались из этого кафе, времени оставалось так мало, что я даже не успела забежать в туалет, хотя в желудке у меня булькал целый литр чая, а то и больше.
– Ещё три минуты, – пропыхтел Лукас. Мы, что есть духу, неслись по одному из подземных коридоров. – Мне столько ещё надо было с тобой обсудить! Если бы этот старый хрыч не пожаловал в самый ответственный момент…
– Не знала, что ты работаешь на одного из де Виллеров, – сказала я. – Ведь в будущем тебе пожалуют титул лорда, и ты войдёшь в верхнюю палату парламента.
– Да, – угрюмо согласился Лукас. – Но все эти регалии я унаследую от отца только после его смерти, а до того мне нужно на какие‑то средства содержать семью. А тут эта работа подвернулась… Давай лучше сосредоточимся на другом! Всё, что граф Сен‑Жермен оставил хранителям: все тайные записи, Хроники, письма – все они сначала должны были пройти тщательную цензуру самого графа. Хранителям известно только то, что пожелал сам граф. Все эти знания сводятся к одному: последующие поколения должны изо всех сил стремиться замкнуть Круг Двенадцати. Но ни один из хранителей не знает всей тайны до конца.
– А ты? Ты знаешь? – вырвалось у меня.
– Т‑с‑с‑с! Нет. И я тоже.
Мы завернули за последний поворот, и я распахнула дверь алхимической лаборатории. Мой рюкзак всё также лежал на столе, за эти четыре часа здесь ничего не изменилось.
– Но Люси и Пол узнали тайну, в этом я совершенно уверен. Когда мы виделись с ними в последний раз, они напали на след секретных документов, – он посмотрел на часы. – Вот чёрт.
– Дальше! – настаивала я, пытаясь схватить в охапку рюкзак и фонарик. В последнюю секунду я вспомнила про ключ от лаборатории и поспешно бросила его Лукасу. Откуда‑то из глубины уже поднималось знакомое чувство, живот переворачивало, как будто на американских горках. – И пожалуйста, сбрей эти усы, дедушка!
– У графа были враги, упоминаний в хрониках о них почти не сохранилось, – скороговоркой забормотал Лукас. – Особенно сложные отношения у него сложились с одной тайной организацией, приближённой к церкви, она называлась «Флорентийский Альянс». Её члены поселились в Лондоне в 1745‑ом, в год основания ложи, и им удалось похитить до… Думаешь, усы мне не идут?
Комната завертелась перед моими глазами.
– Дедушка, я очень тебя люблю, помни об этом! – выкрикнула я.
– … документы графа Сен‑Жермена, в которых говорится, что главное условие заключается вовсе не в том, чтобы считать в хронографе кровь всех двенадцати путешественников во времени. Тайна откроется только… – в моих ушах всё ещё звенел голос Лукаса, а ноги уже оторвались от земли.
Через долю секунды на меня обрушилась волна яркого света.
И белая рубашка. Ещё несколько сантиметров, и я приземлилась бы прямо на ноги мистеру Джорджу.
Я вскрикнула от испуга и попятилась назад.
– В следующий раз надо будет дать тебе кусок мела для маркировки, – сказал мистер Джордж, качая головой. Он взял у меня из руки фонарик. Но моего возвращения в комнате ждал не только он один. Рядом с мистером Джорджем стоял Фальк де Виллер, за столом сидел доктор Уайт, а Роберт, мальчик‑привидение, выглядывал из‑за его спины. К стене прислонился Гидеон, на лбу у него красовался огромный белый пластырь.
Когда я посмотрела на Гидеона, у меня перехватило дыхание. Он принял свою обычную позу и скрестил руки на груди. Но лицо его было почти таким же белым, как и пластырь. В тусклом свете лампочки его глаза казались почему‑то неестественно зелёными. Мне вдруг ужасно захотелось сорваться с места, подбежать к Гидеону, обнять его и подуть на ранку, успокоить его так же, как я успокаивала Ника, когда тот был ещё совсем маленьким, часто падал и ушибался.
– Гвендолин, ты в порядке? – спросил Фальк де Виллер.
– Да, – ответила я, не в силах отвести глаз от Гидеона. О, как же я по нему соскучилась, и поняла я это только теперь.
Неужели наш поцелуй на зелёном диване был только вчера? Хотя это вряд ли можно считать одним поцелуем, скорее, поцелуями.
В ответ на мой долгий взгляд Гидеон лишь беспристрастно посмотрел в мою сторону, так, будто бы видел меня впервые в жизни. Лицо его было холодным и отчуждённым, вчерашние чувства исчезли без следа.
– Я отведу Гвендолин наверх и посажу в машину, – спокойно сказал мистер Джордж. Он положил руку на мою спину и легонько подтолкнул меня вперёд, мимо Фалька, прямо к Гидеону.
– Как ты… как ты себя чувствуешь? – спросила я.
Гидеон ничего не сказал, он лишь взглянул на меня. Но от этого взгляда по коже побежали мурашки. Он смотрел так, будто перед ним не человек, а какой‑нибудь предмет. Будто он увидел что‑то обычное, не достойное внимания, как, например… стул.
Может, у Гидеона всё‑таки случилось сотрясение мозга, он потерял память и теперь не знает, кто я? Внутри у меня всё похолодело.
– Гидеону следовало бы отлежаться в кровати, но сейчас ему придётся проэлапсировать несколько часов, чтобы избежать неконтролируемого прыжка во времени, – недовольным голосом пояснил доктор Уайт. – Это так легкомысленно с нашей стороны, снова отпускать его одного…
– Два часа в спокойном подвале в 1953 году, Джейк, – перебил его Фальк де Виллер. – На диване. Думаю, его это не очень обременит.
– Ничуть, – сказал Гидеон, и взгляд его стал ещё более мрачным, хотя ещё секунду назад мне казалось, что мрачнее его быть не может. Мне вдруг захотелось плюхнуться на пол и разреветься, как маленькой.
Мистер Джордж открыл дверь.
– Пойдём, Гвендолин.
– Одну секунду, мистер Джордж, – Гидеон крепко схватил меня за руку. – Мне бы хотелось уточнить ещё одну деталь: в каком году только что была Гвендолин?
– Только что? В июле 1956‑го, – сказал мистер Джордж. – А почему ты спрашиваешь?
– Просто… от неё пахнет сигаретами, – сказал Гидеон, и его рука ещё сильнее сжалась вокруг моего запястья, мне стало больно.
От страха я чуть не выпустила рюкзак.
Машинально я поднесла к носу рукав своего пиджака – точно, пока мы торчали в кафе, вся одежда успела насквозь пропитаться этим ужасным дымом. Ну и как мне теперь выкручиваться?
Все повернулись ко мне, и я поняла, что срочно должна изобрести какую‑нибудь правдоподобную версию событий, иначе всё пропало.
– Ладно, подловили, – сказала я и виновато потупилась. – Я немножко покурила. Но это были всего три сигареты. Честное слово.
Мистер Джордж покачал головой.
– Гвендолин, как же так, я ведь строго‑настрого запретил тебе брать с собой какие‑либо посторонние предметы!
– Простите меня, – поспешно добавила я. – Но там было так скучно, в этом тёмном подвале, а сигарета так хорошо помогает отвлечься и преодолеть страх… – я постаралась изобразить на лице раскаянье. – Все окурки я собрала и положила в портфель. Не волнуйтесь, никто не обнаружит мою пачку «Lucky Strike», и не будет задаваться вопросом, откуда она здесь взялась.
Фальк рассмеялся.
– А наша принцессочка не такая уж тихоня, какой хочет казаться, – сказал доктор Уайт, а я облегчённо выдохнула. Кажется, они поверили. – Ну, не смотри ты с таким удивлением, Томас, я выкурил свою первую сигарету в тринадцать лет.
– И я тоже. Первую и последнюю, – Фальк де Виллер склонился над хронографом. – Курение до добра не доведёт, Гвендолин. Я уверен, твоя мать была бы в ужасе, узнай она об этом.
Даже маленький Роберт быстро‑быстро закивал головой и посмотрел на меня с укоризной.
– Да и вообще, станешь бледной и некрасивой, – дополнил доктор Уайт. – Кожа от никотина портится, а зубы желтеют.
Гидеон молчал. Он всё ещё крепко держал меня за руку. Я постаралась невинно поднять взгляд и улыбнуться. Вместо ответа Гидеон немного сузил глаза и еле заметно покачал головой. Затем он медленно ослабил свою хватку. Я сглотнула, во рту вдруг пересохло, а поперёк горла стал ком.
Ну почему он так себя ведёт? Сначала он милый и нежный, а уже через несколько секунд – снова холодный и неприступный?
Выдержать такое, наверное, не под силу никому. Во всяком случае, точно не мне. То, что случилось с нами вчера, казалось мне по‑настоящему важным, я восприняла всё всерьёз.
Да. А он теперь развлекается тем, что при первой же возможности обливает меня грязью перед всеми собравшимися. Чего он хочет этим добиться?
– А теперь пойдём, – сказал мне мистер Джордж.
– Увидимся послезавтра, Гвендолин, – сказал Фальк де Виллер. – Послезавтра для тебя будет важный день.
– Не забудьте завязать ей глаза, – сказал доктор Уайт, и я услышала, как Гидеон коротко засмеялся, будто доктор Уайт только что отпустил какую‑нибудь не совсем удачную шутку. Затем тяжёлая дверь лаборатории за нами закрылась, и мы оказались в коридоре.
– Кажется, он не переносит запаха сигарет, – тихо сказала я и чуть не разревелась.
– Повернись, будь добра, я завяжу тебе глаза, – сказал мистер Джордж. Я стояла смирно, а он закручивал узкую чёрную повязку узлом у меня на затылке. Затем мистер Джордж взял у меня из рук портфель и осторожно подтолкнул вперёд.
– Гвендолин… ты должна вести себя осмотрительнее.
– Несколько сигарет ещё никого не убили, мистер Джордж.
– Я не об этом.
– О чём же тогда?
– О твоих чувствах.
– Что? О каких таких чувствах?
Я услышала, как мистер Джордж тяжело вздохнул.
– Милое моё дитя, даже слепой заметил бы, что ты… просто будь осмотрительнее в своих отношениях с Гидеоном.
– Я… – я снова замолчала. Мистер Джордж был намного проницательнее, чем могло показаться на первый взгляд.
– Никогда ещё слишком тесные отношения путешественников во времени не приводили ни к чему хорошему, – сказал он, – равно как и близкие отношения между Монтроузами и де Виллерами. А в нынешние времена следует каждую секунду помнить о том, что ни в ком нельзя быть уверенным до конца, – мне показалось, что рука мистера Джорджа, лежавшая на моей спине, дрогнула. – К сожалению, непреложная истина такова: как только любовь заполоняет сердце, рассудок уходит на второй план. А ясный рассудок – это именно то, чем тебе следовало бы руководствоваться в первую очередь. Осторожно, ступенька.
Мы поднялись по лестнице, так и не сказав друг другу больше ни слова. Затем мистер Джордж развязал повязку и серьёзно посмотрел мне в глаза.
– Ты сможешь, Гвендолин. Я искренне верю в тебя и в твои способности.
Его круглое лицо вмиг снова заполонили капельки пота.
В его светлых глазах я не увидала ничего, кроме заботы – обычно так смотрела на меня мама. Я вдруг почувствовала невероятную симпатию к толстенькому милому мистеру Джорджу.
– Вот, возьмите, ваш перстень, – сказала я. – А сколько вам лет, мистер Джордж? Если это не секрет.
– Семьдесят шесть, – сказал мистер Джордж. – И это вовсе не секрет.
Я удивлённо уставилась на него. В общем, я никогда особо не задумывалась над его возрастом, но всё же, он казался мне как минимум лет на десять моложе.
– Тогда в 1956‑ом вам было…?
– Двадцать один. В этом году я приступил к адвокатской работе и стал членом ложи.
– Мистер Джордж, а вы не знакомы случайно с Вайолет Пурпельплюм? Это подруга моего дедушки.
Мистер Джордж поднял брови от удивления.
– Нет, не думаю. Пойдём, я отведу тебя к машине. Я уверен, твоя мама уже заждалась.
– Да, вы правы. Мистер Джордж, а можно вас ещё кое о чём спросить?
Но мистер Джордж уже направился к выходу. Мне не оставалось ничего другого, как только последовать за ним.
– Завтра за тобой заедут сразу после обеда. Сначала ты пойдёшь на примерку к мадам Россини, а потом Джордано попробует научить тебя ещё некоторым премудростям. А вечером ты отправишься на элапсацию.
– Отличный денёк намечается, – вяло откликнулась я.
– Но это ведь никакая не… магия! – ошарашенно прошептала я.
Лесли вздохнула.
– Ну, ты, конечно, не колдуешь и фокусы не показываешь, но эту твою способность наверняка можно назвать магической, согласись. Вот она – «магия ворона».
– Просто у каждого – свои странности, моя странность вот такая, – сказала я. – Из‑за неё одни неприятности: все только смеются и считают меня лгуньей.
– Гвенни, когда кто‑то обладает сверхчувствительным восприятием, это вовсе не странность. Это дар. Ты можешь видеть привидений и разговаривать с ними.
– И демонов, – добавил Химериус.
– Ворон в мифологии олицетворяет связь мира людей и мира богов. Вороны – проводники между живыми и мёртвыми, – Лесли развернула папку ко мне, чтобы продемонстрировать свои находки из Интернета. – Согласись, твои способности очень хорошо подходят под это описание.
– И твой цвет волос тоже, – сказал Химериус. – Волосы у тебя чёрные, как вороново крыло.
Я задумчиво прикусила губу.
– Но в пророчествах эта самая магия изображена такой… могущественной, такой важной, прямо не знаю даже. Как будто магия ворона – это какое‑то тайное оружие.
– Но ты ведь и правда можешь использовать свои способности как тайное оружие, – сказала Лесли. – Когда прекратишь считать свой дар всего лишь странностью, которая позволяет тебе видеть привидений.
– И демонов, – снова сказал Химериус.
– Мне бы так хотелось почитать эти пророчества, – сказала Лесли. – Очень любопытно было бы разобрать его слово в слово.
– Уверена, что Шарлотта знает их назубок, все до одного, – сказала я. – Мне кажется, она проходила их на уроках тайноведенья. Они там вообще постоянно изъясняются стихами. Все они! Хранители. Даже моя мама. И Гидеон.
Я резко отвернулась, чтобы Лесли не заметила, как мои глаза вдруг наполнились слезами, но было уже слишком поздно.
– Ну‑ну, подружка, хватит плакать! – она протянула мне носовой платок. – Ты слишком преувеличиваешь, правда.
– Нет, ни капельки. Что, забыла, как ты ревела три дня подряд, когда расставалась с Максом?
– Не забыла, ясное дело, – сказала Лесли. – С тех пор прошло‑то ведь всего полгода.
– Теперь я, наконец, могу себе представить, что ты тогда чувствовала. До меня вдруг дошло, почему ты с горя была готова даже умереть.
– А, я была такой дурочкой! А ты всё время сидела рядом и повторяла, что Макс того не стоит, потому что он повёл себя как настоящий козёл. И что мне нужно пойти почистить зубы…
– Ага, и всё это на фоне песни АВВ’ы «The winner takes it all», играющей в сотый раз.
– Могу поставить, – предложила Лесли. – Если тебе от неё полегчает.
– Нет. Но если ты оставишь мне свой японский нож для резки овощей, я смогу совершить харакири, – я плюхнулась на кровать и закрыла глаза.
– Ох уж эти девчонки, постоянно психуют, – сказал Химериус. – Ну случилось у твоего дружка плохое настроение, ну посмотрел он на тебя как‑то косо, потому что кто‑то огрел его по голове, делов‑то. А ты теперь из‑за этого убиваешься, вот глупости какие.
– Он меня не любит, – сказала я и заломила руки от отчаяния.
– Как ты можешь это знать наверняка, – сказала Лесли. – С Максом всё было ясно как день, потому что через полчаса после того, как мы с ним порвали, он уже обнимался в кино с этой Анной. Но про Гидеона такого не скажешь. Он просто немного… нерешительный.
– Но почему? Видела бы ты, как он на меня тогда смотрел! Я прямо чувствовала, как я ему противна. Будто я какой‑то… червяк. Я этого не вынесу.
– Ещё несколько минут назад ты рассказывала, что смотрел он на тебя как на стул. А сейчас уже как на червяка. Сложная история, – Лесли покачала головой. – А ну‑ка соберись! Мистер Джордж прав: как только дело доходит до любви, разум отказывается работать. Зато мы с тобой совсем скоро разгадаем эту загадку, крепись!
В то утро Лесли пришла ко мне в гости, и мы уютно устроились на моей кровати. Но тут в дверь постучал мистер Бернхард – обычно он никогда так не поступал – и поставил на письменный стол поднос с чаем.
– Горячий напиток для юных дам, – сказал он.
Я смотрела на него во все глаза – сегодня явно случилось что‑то особенное, не помню, чтобы он вообще когда‑нибудь раньше поднимался на наш этаж.
– Вы недавно интересовались одним вопросом, так вот, я дерзнул поискать ответ на него в библиотеке, и нашёл его, как и предполагал.
– Что же вы нашли? – спросила я.
Мистер Бернхард отодвинул поднос, из‑под него показался корешок книги.
– «Зелёный всадник», – сказал он, – кажется, именно это вы искали.
Лесли спрыгнула с кровати и взяла книгу.
– Но я пролистала её в библиотеке, ничего такого в ней нет, кажется… – пробормотала она.
Мистер Бернхард снисходительно улыбнулся.
– Смею предположить, что книга, которую вы видели в библиотеке, не принадлежала лорду Монтроузу. Но, думаю, этот экземпляр может вас заинтересовать.
Легонько поклонившись, мистер Бернхард вышел из комнаты. Мы с Лесли тут же кинулись к книге. Из неё выпал листок бумаги, на котором очень мелким почерком были записаны сотни каких‑то цифр. Лесли так занервничала, что щёки её стали совсем красными.
– О Боже, это же шифр! – выкрикнула она.
– Прекрасно! Осталась самая малость: разгадать его! Только об этом я всю жизнь и мечтала, ничего не скажешь.
– Да, – сказал Химериус, раскачиваясь на шторе. – Мне приходилось о таком слыхать. Думаю, тут речь идёт о какой‑нибудь знаменитой предсмертной фразе…
Но Лесли решила эту задачку в два счёта. Она сразу сообразила, что ответ надо искать в тексте.
– Первое число обозначает страницу, второе – строку, третье – слово, а четвёртое – букву в этом слове. Гляди! 14–22–6–3, на четырнадцатой странице, двадцать вторая строчка, на ней шестое слово и в нём третья буква, – она тряхнула головой. – Дешёвый трюк. Попадается почти в каждом детском детективе. Ну да ладно, давай приступим. Итак, первая буква у нас – «Е».
Химериус восхищённо кивнул.
– Слушай, твоя подружка дело говорит.
– Не забывай, речь идёт о жизни и смерти, – сказала Лесли. – Думаешь, я соглашусь потерять свою лучшую подругу только потому, что она чуть‑чуть пообнималась с каким‑то типом и теперь не в состоянии включить логическое мышление?
– Золотые слова! – отозвался Химериус.
– Сейчас важно, чтобы ты прекратила реветь и сосредоточилась на том, что обнаружили Люси и Пол, – продолжала Лесли. – Если ты сегодня снова отправишься на элапсацию в 1956‑ой, – а для этого тебе просто нужно попросить об этом мистера Джорджа – то постарайся поговорить с дедушкой с глазу на глаз. Что за идиотская идея – пойти в кафе! И на этот раз, уж пожалуйста, запиши всё, что он тебе скажет, слышишь меня? Особенно детали! – она вздохнула. – Ты уверена, что эта организация называлась «Флорентийский Альянс»? Ничего о таком не нашла. Нам во что бы то ни стало надо добраться до тайных записей, которые граф Сен‑Жермен оставил хранителям. Вот если бы Химериус мог передвигать предметы! Тогда бы он просто прошёл сквозь стену, нашёл архив и всё там прочитал…
– Давай, скажи ещё, что я бесполезное создание, – обиженно сказал Химериус. – Мне понадобилось семьсот лет для того, чтобы привыкнуть к тому, что я больше не могу даже страницу книги перевернуть.
В дверь постучали, и в комнату заглянула Кэролайн.
– Ланч готов! Гвенни, вас с Шарлоттой заберут через час.
Я застонала.
– Что, и Шарлотту тоже?
– Да, так сказала тётя Гленда. «Несчастную Шарлотточку бессовестно используют для обучения одной безнадёжной ученицы», как‑то так.
– Что‑то мне расхотелось кушать, – пробормотала я.
– Мы сейчас спустимся, – сказала Лесли и ткнула меня под ребро. – Гвенни, а теперь соберись. Попозже можешь жалеть себя сколько хочешь. А сейчас тебе надо подкрепиться!
Я села на кровати и высморкалась.
– У меня сейчас не самое подходящее настроение для того, чтобы выслушивать язвительные замечания тёти Гленды.
– М‑да, но в ближайшее время сильный характер тебе ой как пригодится, – Лесли потянула меня за руку. – Потренируйся на Шарлотте и твоей тётушке, это хорошее упражнение. Если ты выдержишь этот ланч, никакое суаре тебе уже не страшно!
– В крайнем случае, всегда можно сделать харакири, – усмехнулся Химериус.
Вместо приветствия мадам Россини притянула меня к своей пышной груди.
– Лебёдушка моя! Вот и ты, наконец! Ах, как же я по тебе соскучилась!
– И я по вам, – честно ответила я. Само присутствие мадам Россини с её невероятной сердечностью и французским акцентом («Лебёушка!» Слышал бы это Гидеон!) оживляло и успокаивало одновременно. Мадам Россини возвращала к жизни мою уязвлённую веру в собственные силы. – Ты будешь в восторге, когда увидишь, что я для тебя пошила. Джордано чуть не заплакал, когда я показала ему твои наряды.
– Охотно верю, – сказала я. Джордано наверняка плакал из‑за того, что не может сам в них покрасоваться.
Хотя сегодня он отнёсся ко мне вполне по‑человечески, и даже, можно сказать, проявил дружелюбие. Во‑первых, потому что на этот раз я танцевала гораздо лучше, чем раньше, а во‑вторых, благодаря постоянным подсказкам Химериуса, смогла правильно ответить на его допрос о том, какой лорд был сторонником тори, а какой – вигов. (Химериус просто сел на плечо Шарлотте и читал всё с её листочка.)
С «легендой» – Пенелопой Мери Грей (год рождения 1765) – я тоже справилась без проблем, и даже не запнулась, перечисляя одно за другим длиннющие имена её покойных родителей. Только веер всё никак не хотел сдаваться, но потом Шарлотте пришла блестящая идея послать меня на суаре без него.
В конце урока Джордано передал мне листок, на нём были перечислены слова, которые я не должна использовать ни в коем случае.
– До завтрашнего дня чтобы отскакивало от зубов! – прогнусавил он. – В восемнадцатом веке нет автобусов, дикторов телевидения, пылесосов, ничто нельзя называть «суперским», «клёвым» и «отпадным», тогда люди не имели ни малейшего представления о распаде атома, о креме с коллагеном и об озоновых дырах.
Да неужели! Я попыталась себе представить, в какую же ситуацию я должна попасть на этом званом ужине в восемнадцатом веке, чтобы начать вдруг беседу о дикторах телевидения, озоновых дырах и кремах с коллагеном. Поэтому я просто вежливо ответила:
– О’кей, – но тут Джордано снова завопил как резаный:
– Не‑е‑е‑т! Никаких «О’кей»! В восемнадцатом веке слова «О’кей» ещё и в помине не было, глупая ты девчонка!
Мадам Россини крепко зашнуровала корсет на моей спине. Меня снова поразило, насколько удобной оказалась эта, столь громоздкая на вид, конструкция.
С такой поддержкой прямая осанка получалась сама собой. Гладкие прутья обвились вокруг моих бёдер и защёлкнулись сзади (представляю, каково приходилось в восемнадцатом веке дамочкам с толстыми попками и широкими бёдрами), а затем мадам Россини через голову натянула на меня пурпурное платье. Она один за другим застегнула на моей спине целый ряд крючочков и кнопочек, а я тем временем удивлённо ощупывала тяжёлый, расшитый узорами шёлк. Ах, ну до чего же красиво!
Мадам Россини медленно обошла вокруг меня, и лицо её расплылось в довольной улыбке.
– Волшебно. Манифи́к.
– В этом платье я буду на балу? – спросила я.
– Нет, это вечернее платье для суаре, – мадам Россини принялась цеплять маленькие, искусно сшитые, шёлковые розочки по контуру моего глубокого декольте. Рот у неё был забит булавками, поэтому понимать её стало ещё сложнее.
– На званом ужине голову можно не пудрить, а твой тёмный цвет волос так замечательно сочетается с тёмно‑красным платьем. Всё получилось именно так, как я себе представляла, – она легонько подмигнула мне. – Ты там всех поразишь, лебёдушка моя. О, один момент – хотя, конечно, суть не в этом. Но что поделаешь? – она всплеснула руками. Но, в отличие от Джордано, у маленькой толстенькой мадам Россини этот жест вышел очень милым.
– Ты у нас сама юность, сама красота, зачем же напяливать на тебя какой‑нибудь серый мышиный наряд? Так, лебёдушка моя, готово. А теперь примерь‑ка бальное платье.
Бальное платье оказалось нежно‑голубого цвета, оно было расшито бежевыми нитками и украшено рюшами. Выглядел этот наряд также восхитительно, как и красный. Разрез на груди в этом платье был ещё более вызывающим, а юбка шелестела где‑то далеко впереди и позади меня. Мадам Россини пощупала мои волосы.
– Я пока не решила, как мы поступим с причёской. В парике тебе будет не очень‑то удобно, особенно если учесть, что под ним придётся спрятать всю эту шевелюру. Но твои волосы настолько тёмные, что пудрой мы добьёмся только отвратительного седоватого оттенка. Кель катастроф! – она наморщила лоб. – Ах, ну что ж, зато ты будешь выглядеть очень модно, можешь мне поверить, абсольман. Ну и мода же тогда была, просто кошмар и ужас!
В ответ я улыбнулась, впервые за целый день. Ую‑ю‑южяс! Кошьмарь! Да уж, это она верно подметила.
Как по мне, ую‑ю‑южяс и кошьмарь – не только мода, но и Гидеон. А ещё он гадкий и мерзкий, во всяком случае, я теперь буду думать только так. (Хватит нюни распускать!)
Мадам Россини, казалось, не заметила, какой внутренний монолог выплеснулся от её слов из глубины моего сердца. Она всё ещё сокрушалась о былых временах.
– Молодые девушки вынуждены были пудрить волосы до тех пор, пока не становились похожи на своих бабок и прабабок – просто страшно! Надень, пожалуйста, вот эти туфли. Не забывай, тебе в них придётся танцевать, так что говори сейчас, если тебя что‑то не устраивает, пока есть время что‑то изменить.
К пурпурному платью мадам Россини подобрала мне красные туфли с изящными узорами. Туфли к бальному платью были светло‑голубыми с золотыми пряжками. Как ни странно, и первая пара, и вторая, оказались удивительно удобными, хотя вид у них был такой, будто их одолжили с выставки антиквариата.
– Это самая красивая обувь, которую мне только доводилось примерять, – восхищённо сказала я.
– Надеюсь, так оно и есть, – сказала мадам Россини, сияя от удовольствия. – Ну вот, ангел мой, всё готово. Постарайся сегодня пораньше заснуть, завтра у тебя непростой день.
Я опять нырнула в свой любимый тёмно‑синий свитер и джинсы, а мадам Россини тем временем натягивала мои наряды на специальные манекены без рук и голов. Затем она посмотрела на часы, которые висели на противоположной стене и нахмурилась.
– Ох уж этот юноша! Такой ненадёжный! Обещал быть здесь пятнадцать минут назад!
Мой пульс снова участился в несколько раз.
– Гидеон?
Мадам Россини кивнула.
– Он не воспринимает меня всерьёз, абсольман. Ему всё равно, какие на нём брюки, и как они сидят.
«Ую‑ю‑южяс‑ю‑ю‑южяс‑кошьмарь!» – забормотала я свою новую мантру.
В дверь постучали. Это был всего лишь лёгкий осторожный стук, но все мои решительные попытки переубедить себя исчезли в одно мгновение.
Мне вдруг показалось, что мы с Гидеоном не виделись уже целую вечность, и я не могла дождаться нашей следующей встречи.
И в то же время я очень её боялась. Если он ещё раз посмотрит на меня таким хмурым взглядом, я этого не переживу.
– Ах, – сказала мадам Россини, – пожаловал, наконец‑то. Входите!
Я напряглась всем телом, но в комнату вошёл вовсе не Гидеон. Это был рыжий мистер Марли. Как всегда взволнованный и нерешительный, он пробормотал:
– Я должен отвести Ру… мисс на элапсацию.
– Ладно, – сказала я, – мы как раз закончили.
Из‑за спины мистера Марли, улыбаясь, выглянул Химериус. Перед тем, как примерять наряды, я велела ему улететь.
– Я тут только что пролетал мимо одного типа – ну просто вылитый министр внутренних дел, – весело сказал он. – Обалдеть!
– А где юноша? – грозно спросила мадам Россини. – Он должен был явиться на примерку!
Мистер Марли смущённо кашлянул.
– Только что я видел, как Алм… мистер де Виллер разговаривает с другим Ру… с мисс Шарлоттой. Его сопровождал брат.
– Какая разница! Мне абсолютно всё равно! – рассерженно сказала мадам Россини.
«А вот мне не всё равно», – подумала я. Мысленно я уже набирала Лесли сообщение, состоящее из одного‑единственного слова: Харакири.
– Если он сейчас же не появится, я пожалуюсь Магистру, – сказала мадам Россини. – Где мой телефон?
– Простите, – пробормотал мистер Марли. Он смущённо теребил в руках чёрную повязку.
– Можно…?
– Конечно, – сказала я и со вздохом позволила завязать себе глаза.
– Увы, зануда не врёт, – сказал Химериус. – Наш герой‑любовник там наверху ошивается возле твоей кузины, и глазёнки его так и горят. Ну, и братец тоже не отстаёт. За что только этим мужчинам всегда так нравятся рыжеволосые? Кажется, они все вместе собрались в кино. Но лучше тебе этого не знать, а то ты снова разревёшься.
Я отрицательно замотала головой.
Химериус поднял глаза к потолку.
– Я мог бы за ними присмотреть. Хочешь?
Я закивала изо всех сил.
За всю нашу длинную дорогу вниз мистер Марли не проронил ни слова, я тоже не спешила заводить разговор, погружённая в свои мрачные мысли. Когда мы переступили порог старой лаборатории, и мистер Марли снял с моих глаз повязку, я спросила:
– Куда вы меня сегодня отправите?
– Я… мы должны дождаться номера девять, то есть, мистера Уитмена, – сказал мистер Марли, гладя сквозь меня куда‑то в пол. – Я, конечно же, не имею права распоряжаться хронографом. Прошу вас, садитесь.
Но только я примостилась на стуле, как дверь снова открылась, и в комнату вошёл мистер Уитмен. А за ним следовал Гидеон.
Мне показалось, что сердце вот‑вот выпрыгнет из груди.
– Здравствуй, Гвендолин, – сказал мистер Уитмен, расплывшись в своей галантной бельчоночьей улыбке. – Рад тебя видеть, – он отодвинул занавеску, за которой скрывался сейф. – Давай‑ка отправим тебя на элапсацию.
Я не очень вслушивалась в то, что он говорил. Лицо Гидеона оставалось таким же бледным, как и вчера вечером, но было видно, что дела пошли на поправку. Толстого белого пластыря у него на лбу больше не было, и я смогла разглядеть рану, которая начиналась у корней волос. Сами волосы теперь были сантиметров десять в длину, из них кое‑где торчали тонкие белые нитки пластыря. Я ждала, когда же Гидеон заговорит со мной, но он только окинул меня беглым взглядом.
– Упс! Вот и он! – сказал Химериус. – Честное слово, я хотел тебя предупредить. Но не успел, потому что никак не мог решить, за кем же мне увязаться. Кажется, Шарлотта сегодня вызвалась понянчить младшего брата Гидеона, этого красавчика. Они пошли вместе в кафе, кушать мороженое. А потом собираются в кино. Кинотеатр – это тот же стог сена, только современный, со всеми удобствами.
– Ты в порядке, Гвендолин? – спросил Гидеон и поднял брови. – Кажется, ты волнуешься – может, хочешь покурить, успокоиться, а? Напомни‑ка, что тебе нравится… Lucky Strike?
От такой наглости я потеряла дар речи.
– Оставь её в покое, – сказал Химериус. – Не видишь разве, что она влюбилась по уши, ты, тупое бесчувственное бревно? И, между прочим, в тебя, дурака! Что ты вообще здесь забыл?
Мистер Уитмен вытащил хронограф из сейфа и водрузил его на стол.
– Тогда давайте посмотрим, куда сегодня…
– Мадам Россини ожидает вас в примерочной, сэр, – обратился к Гидеону мистер Марли.
– Ах, чёрт, – сказал Гидеон, сбившись с мысли. Он посмотрел на свои часы. – Совершенно забыл об этом. Она очень злилась?
– Вид у неё был довольно раздражённый, – сказал мистер Марли.
В ту же секунду дверь снова распахнулась, и на пороге показался мистер Джордж. Он совсем запыхался, а на лбу у него выступили маленькие капли пота, как и всегда, когда он куда‑нибудь спешил.
– Что здесь случилось?
Мистер Уитмен наморщил лоб.
– Томас? Гидеон сказал, что ты разговариваешь с Фальком и с министром внутренних дел.
– Да, так оно и было. Но во время нашей беседы позвонила мадам Россини и доложила, что Гвендолин только что забрали на элапсацию, – сказал мистер Джордж. Я впервые видела его таким сердитым.
– Но… Гидеон заверил, что ты поручил мне… – в замешательстве сказал мистер Уитмен.
– Ничего я не поручал! Гидеон! Что здесь происходит? – из маленьких глазок мистера Джорджа исчезло всякое добродушие.
Гидеон скрестил руки на груди.
– Я подумал, что вы только обрадуетесь, если мы выполним эту работу за вас, – коротко сказал он.
Мистер Джордж промокнул лоб платочком.
– Вот уж спасибо за заботу, – насмешливо ответил он. – Но тебе не следовало беспокоиться, я уж как‑нибудь сам справлюсь. А сейчас отправляйся наверх к мадам Россини.
– Я бы хотел сопровождать Гвендолин, – сказал Гидеон. – После вчерашних событий не стоит оставлять её одну.
– Глупости, – возразил мистер Джордж. – Нет совершенно никаких оснований предполагать, что ей угрожает опасность. Главное – не посылать её слишком далеко.
– Это правда, – сказал мистер Уитмен.
– Например, в 1956‑ой? – медленно спросил Гидеон и посмотрел мистеру Джорджу прямо в глаза. – Я тут на досуге полистал Хроники Хранителей, кажется, 1956‑ой был довольно спокойным. Самая распространённая фраза в отчётах того года – Никаких особых происшествий. Эти слова для вас как елей на душу, не правда ли, мистер Джордж?
Сердце моё тем временем ушло в пятки. Поведение Гидеона можно было объяснить только одним: он как‑то обнаружил, что я делала вчера в прошлом. Но как, как ему удалось это узнать? Ведь от меня всего лишь пахло сигаретами. Возможно, это действительно могло показаться немного подозрительным, но уж никак не указывало на события, которые произошли со мной в 1956‑ом.
Мистер Джордж, не дрогнув ни на секунду, парировал его взгляд. Вид у него всё ещё был немного рассерженный.
– Это не просьба с моей стороны, Гидеон. Мадам Россини ждёт. Марли, вы тоже можете идти.
– Да, сэр, мистер Джордж, сэр, – пробормотал мистер Марли и вытянулся по стойке смирно.
Дверь за ним захлопнулась, и мистер Джордж возмущённо перевёл взгляд на Гидеона, который так и не сдвинулся с места.
Мистер Уитмен тоже был явно удивлён происходящим.
– Чего ты ждёшь? – холодно спросил мистер Джордж.
– Почему вы отправили Гвендолин в прошлое посреди бела дня? Это противоречит правилам!
– О‑оу, – сказал Химериус.
– Гидеон, это не твоё… – сказал мистер Уитмен.
– Решительно всё равно, в каком именно времени суток оказалась Гвендолин, – перебил его мистер Джордж. – Она находилась в закрытом подвале.
– Мне было страшно, – быстро сказала я. Собственный голос показался мне каким‑то писклявым. – Я не хотела оставаться ночью одна в этом подвале, рядом с катакомбами…
Гидеон повернулся ко мне и снова поднял одну бровь.
– Ах да, ты ж у нас маленькое пугливое создание, как я мог забыть, – он тихо засмеялся. – 1956‑ой – это ведь тот самый год, когда вы стали членом ложи, не правда ли, мистер Джордж? Какое странное совпадение.
Мистер Джордж наморщил лоб.
– Не понимаю, к чему ты клонишь, Гидеон, – сказал мистер Уитмен. – Но сейчас тебе действительно лучше отправиться на примерку. Мы с мистером Джорджем позаботимся о Гвендолин, тебе не о чем волноваться.
Гидеон снова посмотрел на меня.
– Предлагаю такой вариант: я быстро улаживаю всё с мадам Россини, и потом вы просто посылаете меня следом за Гвендолин, всё равно куда. Тогда ей даже тёмной ночью не придётся никого бояться.
– Кроме тебя, – сказал Химериус.
– Ты давно уже превысил свой лимит на сегодня, – сказал мой учитель. – Но если Гвендолин действительно так боится… – он с беспокойством посмотрел на меня.
Его можно было понять. Наверное, вид у меня в тот момент действительно был очень испуганный. Сердце давно билось где‑то в пятках, и я не в силах была вымолвить ни слова.
– Можно так и поступить, – сказал мистер Уитмен. – Я ничего не имею против. А ты, Томас?
Мистер Джордж лишь отмахнулся, но сделал он это так медленно, будто собираясь поступить иначе.
По лицу Гидеона скользнула довольная улыбка, и он наконец‑то сошёл со своей нерушимой позиции возле двери.
– Тогда до скорого, – сказал он тоном победителя. Мне показалось, что в его словах я уловила угрозу.
Когда дверь за ним закрылась, мистер Уитмен вздохнул.
– После этого нападения он ведёт себя как‑то странно, ты не находишь, Томас?
– Очень может быть, – сказал мистер Джордж.
– Наверное, стоит провести с ним ещё одну воспитательную беседу касательно тона, которым следует общаться с высшими по званию, – сказал мистер Уитмен. – Для своего возраста он довольно… Ну да ладно. Сейчас он под таким давлением, это тоже нельзя сбрасывать со счетов, – он повернулся ко мне и ободряюще кивнул. – Гвендолин, ты готова?
Я встала.
– Да, – соврала я.
~~~
Ворон, парящий в рубиновом храме,
Слышит песнь мёртвых он между мирами,
Не знает, что силою он наделён,
Но вот пробил час, завершён круг времён.
Лев с диамантовым гордым оскалом,
Под действием чар сила светлая пала.
Солнце умрёт, лишь тогда всё сменится,
Ворона смертью круг завершится.
Из тайных записей графа Сен‑Жермена
Глава девятая
Я даже не поинтересовалась, в какой год они собираются меня отправить, смысла в этом было ни на грош. В комнате всё выглядело точь‑в‑точь так же, как и в прошлый раз.
Посреди по‑прежнему красовался зелёный диванчик, я смерила его хмурым взглядом, будто именно он был виноват во всех моих неприятностях. Как и в прошлый раз возле стены, в которой Лукас устроил тайник, высилась гора стульев. На минуту мне показалось, что надо срочно разобрать эту баррикаду. Если Гидеон что‑то заподозрил – а это без сомнения так и есть – он первым делом решит прочесать комнату вдоль и поперёк. Может, спрятать содержимое тайника за дверью старой лаборатории, где‑нибудь в коридоре? А потом вернуться, прежде чем прибудет Гидеон… Я лихорадочно бросилась к стульям и начала сдвигать их к другой стене, но потом резко передумала. Ведь во‑первых, перепрятать ключ мне всё равно не удастся, потому что дверь в лабораторию должна оставаться на замке, и во‑вторых, даже если Гидеон и обнаружит тайник, как он сможет доказать, что кто‑то соорудил его специально для меня? Я просто буду строить из себя дурочку и всё отрицать.
Я аккуратно вернула стулья на место, стараясь не оставлять на пыльных сидениях и креслах свежих следов. Затем я подёргала ручку двери, на случай, если лабораторию оставили открытой, но нет, дверь не поддалась. Тогда я уселась на зелёный диван и стала ждать.
Состояние у меня было такое же, как четыре года назад после истории с лягушкой, когда мы с Лесли сидели перед кабинетом директора Гиллза, пока он не изволил выделить нам несколько минут в своём страшно загруженном графике, чтобы прочитать нам нравоучения. Вообще‑то, ничего такого мы не совершили. Это всё Синтия, она переехала бедную лягушку колесом своего велосипеда, и не проявила ни капельки жалости («это всего лишь глупая лягушка» – сказала она). Тогда мы с Лесли твёрдо решили отомстить. Мы хотели похоронить лягушечку в парке, но прежде собирались немного пощекотать Синтии нервы, лягушка‑то всё равно уже мертва, тут ничего не исправишь, поэтому мы решили, что палачу и жертве не помешает устроить ещё одно свидание – и подбросили лягушку Синтии в суп.
Кто ж мог подумать, что у Синтии при виде лягушечки случится такой припадок… Поэтому директор Гиллз обращался с нами как с двумя злостными нарушительницами. Нашего проступка он так и не забыл.
Каждый раз, когда мы имели несчастье попасться ему на глаза где‑нибудь в коридоре, он говорил обычно: «А, это вы, лягушатницы бессердечные!», и мы снова вспоминали весь этот позор.
Я прикрыла глаза.
Почему Гидеон так поступал со мной? У него не было никаких причин вести себя подобным образом. Я ничего ему не сделала. Все вокруг только и твердят, что мне, мол, нельзя доверять, что я предательница, завязывают мне глаза, не отвечают на вопросы, держат под контролем… Понятно же, что я попытаюсь выяснить хоть какие‑то детали. Куда же он запропастился? Лампочка под потолком тихонько затрещала и мигнула. А здесь в подвале довольно прохладно. Наверное, они послали меня в одну из этих холодных послевоенных зим, о которых так много рассказывала бабушка Мэдди. Отлично. Вода замерзала прямо в трубах, а на улицах валялись дохлые животные, окаменевшие от мороза. Я подышала на руки, чтобы проверить, не идёт ли изо рта пар. Нет, пара не было.
Лампочка снова мигнула, и мне стало страшно. А что, если она погаснет и мне придётся досиживать остаток времени в темноте? На этот раз никто не догадался дать мне фонарик, со мной вообще обошлись довольно небрежно. Наверное, когда наступит темнота, крысы так и побегут из своих укрытий. А они ведь точно голодные… где крысы, там и тараканы. Призрак рыцаря‑тамплиера, о котором рассказывал Гидеон, тоже, наверное, не прочь будет меня попугать.
К‑р‑р‑р‑р‑р‑к.
Это напомнила о себе лампочка.
Я стала думать, что пусть уж лучше явится Гидеон, чем крысы и призраки. Но он не приходил. Вместо этого лампочка отчаянно замигала, будто демонстрируя, что жить ей осталось несколько минут. Когда я была маленькой и боялась темноты, чтобы побороть страх, я пела. Вот и сейчас я поступила так же, по старой памяти.
Сначала я запела совсем тихонько. Затем немного громче.
Меня ведь всё равно никто не услышит.
От пения на душе сразу становилось спокойнее. Оно спасало от страха. И от холода.
Даже лампочка, и та на какое‑то время перестала мигать. Но когда я запела что‑то из Марии Мены,[26] она снова взялась за своё. Кажется, Эмилиана Торрини[27] ей тоже не пришлась по вкусу. А вот старые хиты группы «АВВА» она сопровождала ровными спокойными лучами. Жаль только, что этих хитов я знала не очень много, но лампочка в этом плане была непривередливым слушателем, она прощала мне маленькие вольности вроде «ла‑ла‑ла, one chance in a lifetime, ла‑ла‑ла‑ла».
Я пела уже несколько часов напролёт. Так мне, по крайней мере, казалось. После «The winner takes it all» (Лесли всегда включала эту песню, когда страдала от любви) я по второму разу затянула «I wonder». При этом я ещё и танцевала изо всех сил, чтобы не замёрзнуть. После третьего повтора «Mamma mia» я уверилась на сто процентов, что Гидеон не появится.
Вот чёрт! Значит, я могла всё‑таки снова пробраться наверх в кабинет, вместо того, чтобы прозябать в этом подвале. Я постаралась вспомнить слова песни «Head over heels», а когда я запела «You’re wasting ту time», он вдруг появился перед диваном.
Я оборвала песню на полуслове и посмотрела на него с немым упрёком.
– Ты почему так поздно?
– Могу представить, как долго тянулось для тебя это время.
Его взгляд оставался таким же холодным и странным, как и прежде.
Он подошёл к двери и подёргал за ручку.
– Ты хотя бы догадалась никуда не уходить. Ведь в любую минуту мог появиться я.
– Ха‑ха, – сказала я. – Ты шутишь?
Гидеон прислонился спиной к притолоке.
– Гвендолин, со мной уж, пожалуйста, побереги силы, не надо прикидываться невинной овечкой.
Я не смогла вынести его холодного и колючего взгляда. Зелёный цвет, который я так любила, сейчас совершенно преобразился. Он стал каким‑то неестественным, похожим на желе из киви, которое иногда давали в школьной столовой.
– Ты ко мне так… несправедлив! – лампочка снова замигала. Ей, наверное, захотелось снова услышать мои перепевки «АВВ’ы». – У тебя случайно не найдётся лампочки?
– Тебя выдал запах сигарет, – Гидеон переложил фонарик из одной руки в другую. – После того, как ты ушла, я немного полистал Хроники Хранителей и сопоставил факты.
Я вздохнула.
– Что же тут такого ужасного? Я просто немножко покурила!
– Нет, ты не курила. Не так уж ты и хорошо врёшь, как тебе кажется. Где ключ?
– Какой такой ключ?
– Ключ, который ты получила от мистера Джорджа, чтобы разыскать в 1956 году своего дедушку, – он шагнул ко мне. – Если ты достаточно умна, то ключ уже спрятан где‑то здесь в лаборатории, а если нет – он всё ещё при тебе, – Гидеон подошёл к дивану, схватил подушки и одна за другой швырнул их на пол.
– Так, здесь его нет.
Я уставилась на Гидеона в полной растерянности.
– Мистер Джордж не давал мне никакого ключа. Правда! А что касается сигарет…
– Это были не только сигареты. От тебя пахло ещё и сигарами, – сказал Гидеон ледяным голосом. Он оглянулся и на мгновение задержал взгляд на груде стульев, составленных у стены. Мне снова стало холодно, а лампочка, будто бы разделяя напряжённость ситуации, замигала ещё чаще.
– Я просто… – нерешительно начала я.
– Что? – подчёркнуто дружелюбно спросил Гидеон. – Ты выкурила ещё и сигару? После трёх «Lucky Strike»? Ты это хотела сказать?
Я молчала.
Гидеон нагнулся и посветил фонариком под диван.
– Мистер Джордж записал тебе пароль дня на листке бумаги или ты выучила его наизусть? И как ты прошла мимо стражников, когда возвращалась обратно в подвал, если о тебе нет ни малейшего упоминания в вечернем отчёте вахты «Цербер»?
– О чём ты говоришь? – сказала я. Мне нужно было бы изобразить возмущение, но вместо этого собственный голос предательски задрожал.
– Вайолет Пурпельплюм – какое странное имя, не правда ли? Тебе оно, случайно, не знакомо? – Гидеон снова выпрямился и посмотрел прямо на меня. Его глаза стали теперь ядовито‑зелёными.
Я медленно покачала головой.
– Вот интересно, – сказал Гидеон. – А ведь она – подруга вашей семьи. Когда я случайно упомянул её в разговоре с Шарлоттой, та сказала, что миссис Пурпельплюм постоянно дарит вам шарфики, которые очень кусаются.
Ох… Опять эта противная Шарлотта. Могла бы она хоть раз придержать язык за зубами?
– Нет, неправда, – упрямо сказала я. – Кусачие шарфики попадаются только Шарлотте. А наши всегда очень мягкие.
Гидеон облокотился о диван и скрестил руки на груди. Фонарик светил в потолок, с которого, всё ещё нервно подрагивая, падал свет лампочки.
– В последний раз спрашиваю: Гвендолин, где ключ?
– Мистер Джордж не давал мне никакого ключа, клянусь тебе, – сказала я голосом, полным отчаянья, пытаясь предотвратить надвигающуюся катастрофу. – Он вообще здесь ни при чём.
– Ах вот как? Имей в виду, меня не проведёшь, я тебя насквозь вижу, – он осветил фонариком стулья. – Будь я на твоём месте, я засунул бы ключ куда‑нибудь под обивку.
Ладно. Пусть обыскивает диван. По крайней мере, он будет хоть чем‑то занят, пока не наступит время возвращаться. Кажется, ждать нам осталось недолго.
– Хотя с другой стороны… – Гидеон прицельно опустил фонарик так, что теперь он светил мне прямо в лицо. – Это было бы просто бессмысленно.
Я отступила назад и раздражённо сказала:
– Хватит уже!
– И никогда не стоит судить по себе, – продолжал Гидеон. В мерцающем свете его глаза стали ещё темнее, я вдруг по‑настоящему его испугалась. – Скорее всего, ключ просто у тебя в кармане. Давай его сюда! – он вытянул руку.
– Нет у меня никакого ключа, сколько можно повторять!
Гидеон медленно приближался ко мне.
– На твоём месте я бы отдал его сейчас добровольно. Но, как я уже говорил, не стоит всех судить по себе.
В это момент лампочка последний раз щёлкнула и приказала долго жить.
Гидеон стоял прямо передо мною, его фонарик светил на противоположную стену. Вокруг всё погрузилось в темноту.
– Так как?
– Не приближайся ко мне, – сказала я, пятясь назад. Сделав пару шагов, я почувствовала, что уткнулась спиной в холодную стену.
Ещё позавчера я и представить не могла, что иногда Гидеон может быть слишком близко.
Но сейчас мне показалось, что рядом со мной совершенно чужой человек. Я вдруг ужасно на него разозлилась.
– Что с тобой случилось? – прошипела я. – Что я тебе такого сделала? У меня в голове не укладывается, как это ты можешь сначала целовать, а потом презирать. За что?
Слёзы так и брызнули из моих глаз, это случилось пак неожиданно, что я не смогла сдержаться, и они градом покатились по щекам. Хорошо, что в темноте он не смог этого увидеть.
– Наверное, потому что я не люблю, когда мне врут, – сказал Гидеон. Игнорируя моё предупреждение, он подошёл совсем близко, и на этот раз мне некуда было бежать. – Особенно когда врёт девочка, которая ещё вчера бросалась мне на шею, и вот, на следующий же день она приказывает меня избить.
– О чём ты говоришь?
– Я видел тебя, Гвендолин!
– Что‑что? Когда это ты меня видел?
– Вчера, во время утреннего прыжка. Мне нужно было выполнить одно маленькое поручение, но только я сделал пару шагов, как передо мной возникла ты, словно мираж. Ты посмотрела на меня и улыбнулась, будто радуясь встрече. А потом ты повернулась на каблуках и исчезла за углом.
– Когда это случилось? – я так удивилась, что на секунду даже перестала плакать.
Гидеон будто бы не услышал моего вопроса.
– Но когда я завернул за этот поворот, кто‑то огрел меня по голове, поэтому я был не в состоянии спрашивать тебя, что к чему.
– Ты хочешь сказать, что я… что тебя ударила я? – слёзы снова заструились по моим щекам.
– Нет, – сказал Гидеон, – в это мне не очень‑то верится. В руках у тебя ничего не было, потом, я сомневаюсь, что ты могла бы ударить так сильно. Нет, ты просто заманила меня за угол, потому что там меня поджидал кто‑то другой.
Исключено. Совершенно исключено.
– Я бы такого никогда не сделала, – выдавила я из себя более‑менее вразумительно. – Никогда!
– Я тоже немного удивился, – быстро сказал Гидеон. – Я‑то думал, что мы с тобой… друзья. Но вчера вечером ты вернулась с элапсации, и от тебя пахло сигаретами, тогда‑то я и заподозрил, что ты могла обманывать меня всё это время. А сейчас – дай мне ключ!
Я провела руками по щекам. Но на глаза наворачивались всё новые и новые слезинки, остановить их было выше моих сил. Я попыталась подавить всхлип, и показалась себе ещё более жалкой.
– Если это действительно так, почему ты сказал остальным, что не видел, кто именно на тебя напал?
– Потому что это правда. Я действительно не видел, кто это сделал.
– Но ты ничего не сказал им обо мне. Почему?
– Потому что мистер Джордж всегда казался мне… Ты что, плачешь? – он направил фонарик на меня, я зажмурилась от яркого света, наверное, вид у меня сейчас был как у испуганного бурундука. И зачем я только красилась тушью сегодня утром?
– Гвендолин… – Гидеон выключил фонарик.
Что он намерен делать теперь? Обыскивать меня в темноте?
– Уходи, – всхлипывая, пробормотала я. – Нет у меня при себе никакого ключа, клянусь. И кого бы ты там не видел, это точно была не я. Я бы такого никогда не сделала. Я никогда, никогда бы не допустила, чтобы кто‑нибудь причинил тебе боль.
Было абсолютно темно, но я чувствовала, что Гидеон стоит прямо напротив меня. Его тело просто излучало тепло, которое разливалось по тёмной холодной комнате. Он погладил меня по щеке, я вздрогнула и резко убрала его руку.
– Мне жаль, – прошептал он. – Гвен, я…
В его голосе мне послышалась беспомощность, но я была слишком расстроена, чтобы злорадствовать по этому поводу.
Сколько времени мы так стояли, даже не представляю. Слёзы всё так же продолжали катиться по моим щекам.
Что делал он – я не видела.
В какой‑то момент Гидеон снова включил фонарик, кашлянул и посветил на свои часы.
– До прыжка осталось три минуты, – сказал он деловым тоном. – Тебе придётся выйти из угла, иначе приземлишься на сундук, – он подошёл к дивану и водрузил на место подушки.
– Понимаешь, мистер Джордж всегда казался мне самым человечным. Я считал, что могу довериться ему в любой ситуации.
– Но мистер Джордж здесь действительно ни при чём, – сказала я, с опаской выбираясь из угла. – Всё было совсем по‑другому, – тыльной стороной ладони я утёрла слёзы. Лучше уж расскажу ему правду, чем он будет подозревать в чём‑то бедного мистера Джорджа. – Когда я в первый раз попала в этот подвал одна, я случайно встретила здесь дедушку, – ладно, может, то будет не совсем вся правда. – Он пришёл за вином… хотя сейчас‑то какая разница. Это была удивительная встреча, прежде всего потому, что мы каким‑то образом узнали друг друга. Он спрятал в комнате ключ и пароль, чтобы мы смогли увидеться, когда я появлюсь здесь в следующий раз. Поэтому вчера, то есть, в 1956‑ом, я назвалась Вайолет Пурпельплюм, чтобы встретиться с дедушкой! Он умер несколько лет назад, и мне ужасно его не хватает. Неужели ты не поступил бы точно так же, окажись ты на моём месте? Это была такая встреча… – я запнулась.
Гидеон молчал. Я вглядывалась в темноте в его силуэт и ждала.
– А мистер Джордж? К тому времени он был уже ассистентом твоего дедушки, – сказал он наконец.
– Мы действительно увиделись на несколько минут, но дедушка представил меня своей кузиной Хейзл. Он наверняка давно уже забыл об этой встрече. Ведь для него она была не более чем мимолётным знакомством, которое произошло пятьдесят пять лет тому назад, – я положила ладонь себе на живот. – Мне кажется…
– Да, – сказал Гидеон. Он протянул мне руку, но потом передумал. – Сейчас начнётся, – вяло проговорил он. – Подойди ко мне ещё на пару шагов.
Комната завертелась, затем из слабого и мерцающего свет превратился в очень яркий, а потом я услышала голос мистера Уитмена:
– Вот и вы.
Гидеон положил фонарик на стол и бегло взглянул на меня. Может, мне просто показалось, но на этот раз в его взгляде было сочувствие. Я ещё раз украдкой провела рукой по лицу, но мистер Уитмен всё равно заметил, что я плакала. Кроме него в комнате никого не было. Химериус, наверное, давно уже улетел, ему такая компания, очевидно, показалась ужасно скучной.
– Как ты, Гвендолин? – спросил мистер Уитмен своим проникновенно‑доверительным тоном педагога. – Что‑то случилось? – Если бы я не знала его уже несколько лет, я бы, наверное, попыталась снова разреветься и надавить на жалость. (Проти‑и‑и‑ивный Гидеон! Он меня расстро‑о‑о‑о‑ил!) Но с мистером Уитменом такой номер не пройдёт. На прошлой неделе этим же точно тоном он выпытывал у нас, кто нарисовал на доске карикатуру на миссис Каунтер. «Да у этого художника настоящий талант», – сказал он и весело улыбнулся.
Тотчас Синтия (кто же ещё!) выболтала ему, что это сделала Пегги. Мистер Уитмен тут же перестал улыбаться и написал Пегги выговор в журнал. «У тебя действительно настоящий талант, это правда. Такой талант притягивать неприятности надо ещё поискать», – сказал он, захлопнув классный журнал.
– Что с тобой? – обратился он ко мне и доверительно улыбнулся. Но меня не проведёшь.
– Это была крыса, – пробормотала я. – Вы уверяли, что там их нет… А потом лампочка перегорела, а вы не дали мне с собой фонарик. Я была там совершенно одна, в темноте, с этими противными крысами, – я чуть было не закончила эту тираду чем‑то вроде «Я всё маме расскажу!», но в последний момент сдержалась.
Мистер Уитмен смутился.
– Мне очень жаль, – сказал он. – В следующий раз мы постараемся это предусмотреть, – тут снова включился его учительский тон. – Сейчас тебя отвезут домой. Советую пораньше лечь спать, Гвендолин, потому что завтра тебя ждёт непростой день.
– Я провожу её к машине, – сказал Гидеон и взял со стола чёрную повязку. – А где мистер Джордж?
– На совещании, – нахмурившись, ответил мистер Уитмен. – Гидеон, мне кажется, тебе стоит подумать о своём поведении, о твоём стиле общения со старшими. Мы на многое смотрим сквозь пальцы, потому что понимаем, что тебе сейчас приходится нелегко, но к членам Внутреннего Круга следовало бы проявлять большее уважение.
Гидеон даже бровью не повёл, выражение его лица осталось прежним. Он вежливо ответил:
– Вы совершенно правы, мистер Уитмен. Я очень сожалею о том, как вёл себя сегодня, – он протянул мне руку. – Пойдём?
Я сразу же инстинктивно потянулась к его руке. В моей душе при этом разыгралась целая буря эмоций, которая опять выбила меня из равновесия. Слёзы уже были готовы снова брызнуть из глаз.
– До свидания, – сказала я мистеру Уитмену, уставившись при этом в пол.
Гидеон распахнул дверь.
– До завтра, – сказал мистер Уитмен. – Не забывайте, для каждого из вас лучшей подготовкой станет полноценный ночной отдых.
Дверь за нами закрылась.
– Ой, бедненькая, совсем одна с противной крысой в тёмном подвале, – сказал Гидеон и улыбнулся.
Его поведение никак не укладывалось у меня в голове. Два дня подряд он едва удостаивал меня холодного взгляда, а за последние несколько часов эти взгляды стали такими пронзительно‑ледяными, что я чуть не окаменела, как маленький зверёк в лютую стужу.
А теперь?
Он беззаботно шутит, будто между нами всё снова как прежде! Может, в душе Гидеон страшный садист, и ему становится по‑настоящему весело только после того, как он понимает, что причинил мне боль?
– Завяжешь мне глаза?
Я ещё не пришла в себя настолько, чтобы воспринимать его глупые шутки, не заметить этого было невозможно.
Гидеон пожал плечами.
– Сдаётся мне, ты и так неплохо знаешь дорогу. Поэтому повязка тебе сегодня ни к чему. Пойдём, – он опять дружелюбно улыбнулся.
Я в первый раз увидела, как выглядят эти подземные коридоры в нашем времени. Здесь было чисто, на стенах висели светильники, некоторые из них со встроенным фотоэлементом, реагировавшим на движение. Все коридоры были чистыми и светлыми.
– Впечатляет, правда? – спросил Гидеон. – Все проходы, которые ведут наружу, оснащены сигнализацией и специальными механизмами, сегодня здесь надёжно, как в банковском сейфе. Но всё это оборудование появилось сравнительно недавно – в семидесятых годах, до этого можно было беспрепятственно пробираться отсюда хоть в другую часть Лондона.
– Мне‑то какая разница, – пробурчала я.
– Хорошо, давай поговорим о чём‑нибудь другом. Например, о чём? Предлагай!
– Ни о чём, – как он мог вести себя, словно бы ничего не случилось? Эти его улыбочки и непринуждённый тон ни на шутку меня рассердили. Я зашагала быстрее, и хотя губы мои были крепко сжаты, слова всё равно вырвались наружу:
– Я так не могу, Гидеон! Не могу понять твоего поведения, когда ты то целуешь меня, то ведёшь себя так, будто я тебе ненавистна.
Гидеон замолчал.
– Мне бы тоже больше хотелось всё время целовать тебя, чем ненавидеть, – сказал он немного погодя. – Но с тобой это так непросто.
– Я тебе ничего не сделала, – сказала я.
Он остановился.
– Ах, Гвендолин, неужели ты всерьёз думаешь, что я поверил в твою историю с дедушкой? Будто он совершенно случайно зашёл в тот же самый подвал, в который ты как раз прибыла на элапсацию! Это такая же случайность, как и появление Люси и Пола у леди Тилни. Или появление этих мужчин в Гайд‑парке.
– Ага, точно, это я их туда позвала, потому что у меня всегда руки чесались проткнуть кого‑нибудь шпагой. А ещё мне всегда хотелось посмотреть на кого‑то, кому откромсали половину лица! – прошипела я.
– Что и почему ты совершишь в будущем…
– Ай, заткнись! – возмущённо выкрикнула я. – Мне уже все эти разговоры в печёнках сидят! С прошлого понедельника моя жизнь превратилась в кошмарный сон, который всё никак не закончится. Когда мне кажется, что я проснулась, я понимаю, что всё ещё сплю. Мою голову разрывают тысячи вопросов, на которые никто не хочет отвечать, и все ждут, что я буду из кожи вон лезть, чтобы сделать что‑то, о чём я понятия не имею! – я снова пошла вперёд, всё ускоряя темп, теперь я почти бежала, но Гидеон без особых усилий следовал рядом со мной. На лестнице было пусто. Никто не стремился узнать у нас пароль дня. Да и зачем, если все входы и выходы защищены надёжнее, чем в Форт Ноксе?[28] Перескакивая через ступеньки, я побежала по лестнице. – Никто не удосужился спросить меня, хочу ли я вообще во всём этом участвовать. Я должна иметь дело с сумасшедшим учителем танцев, который постоянно обзывается и кричит. А любезная кузиночка,
